Офлайн

– Нет, Катя, – сказала она твёрдо. – Я не хочу в клуб. И я не хочу никого искать. Мне нужно время. Для себя.

Катя откинулась на спинку дивана, разведя руками. Она смотрела на Жанну как на ненормальную.

– Ну хорошо… Ладно… Отдыхай. Но через неделю я к тебе приду, и мы всё равно всё установим обратно. Обещай, что хотя бы подумаешь об этом?

Жанна не стала спорить. Она просто кивнула. Катя ушла, оставив после себя шлейф духов и ощущение лёгкой недосказанности. Жанна понимала, что их дружбе, возможно, грозит испытание. Их объединяли не только общие воспоминания, но и общие ритуалы – обсуждение мужчин, совместные походы на свидания, анализ сообщений. Теперь один из столпов рухнул.

После визита Кати одиночество снова накатило, но на этот раз иначе. Оно было осознанным выбором. Она не была изгоем. Она была добровольным отшельником.

На третий день она проснулась со странным чувством. Она прислушалась к себе. Тревога никуда не делась, но она стала тише, приглушённее, как назойливая мелодия, играющая за стеной. А на первый план стало выходить что-то новое. Любопытство. Слабое, едва заметное, как первый луч солнца после долгой ночи.

Что она будет делать сегодня? Не для того, чтобы заполнить паузу между сообщениями. Не для того, чтобы сделать красивое фото для соцсетей. А просто для себя.

Она заварила чай, не кофе, а именно чай – травяной, с мёдом. Села на подоконник в гостиной, завернулась в плед и просто смотрела на улицу. Ни о чём не думая. Просто наблюдая. И это наблюдение начало приносить какое-то непривычное, почти забытое удовольствие.

Потом её взгляд упал на зачехлённую камеру в кабинете. Рука не потянулась к ней сама собой, как к телефону. Нет. Это было осознанное решение. Она подошла, сняла чехол. Камера была тяжёлой, холодной, знакомой. Она провела пальцами по кнопкам, нащупала риску на спусковой кнопке. Включила. Зеркало щёлкнуло, отразив её собственный глаз.

Она не стала брать объектив. Не стала настраивать диафрагму. Она просто подошла к окну и подняла камеру к глазам. Мир сузился до прямоугольника видоискателя. И он преобразился.

Винтовая лестница пожарного выхода на соседнем доме сложилась в идеальную геометрическую абстракцию. Отражение облаков в луже на асфальте стало сюрреалистичным пейзажем. Морщины на лице старушки, кормившей голубей, складывались в карту целой жизни.

Она не нажимала на спуск. Она просто смотрела. Училась видеть заново. Без фильтров. Без цели получить одобрение. Без мысли «выйдет ли это красиво». Она ловила свет. Ловила тень. Ловила моменты.

И в этот момент она поняла. Она не отказывалась от мира, удаляя приложения. Она возвращалась к нему. К настоящему. К тому, что можно потрогать, понюхать, увидеть своими глазами, а не через посредника в виде экрана.

Она опустила камеру. Сердце её билось ровно и спокойно. Впервые за долгие дни.

Она подошла к столику, взяла тот самый томик Бродского. Открыла на случайной странице. И вдруг буквы сложились в строки, а строки – в смысл.

«…и потому, что платье из ситца,

спускающееся ниже колен,

ты напоминаешь мне не бабочку, а то,

во что она превращается, и это

более лестно, поскольку та

скрывает ноги, тогда как ты

их не скрываешь, и потому что

не скрываешь, я и сравниваю…»

Она читала медленно, вникая в каждое слово, позволяя образам рождаться в сознании самостоятельно, без готовых картинок из интернета. И это было невероятно насыщенное, глубокое чувство.

Тишина больше не была звенящей. Она стала наполненной. Наполненной смыслом, который рождался внутри неё, а не приходил извне в виде сообщений, лайков и уведомлений.

Она ещё не была счастлива. Нет. Рана была ещё слишком свежа, одиночество – слишком велико. Но сквозь трещины в её душе начал пробиваться самый важный звук из всех возможных. Звук её собственного голоса. Тихий, несмелый, но настоящий.

И она слушала его. Впервые за долгие-долгие годы.

Глава 5: Неожиданный анкор

Прошла неделя. Семь долгих, странных, вывернутых наизнанку дней. Жанна начала привыкать к новому ритму, к тишине, которая теперь была не врагом, а союзником. Она научилась слушать себя, слышать собственные мысли, не заглушая их бесконечным внешним шумом. Это было похоже на восстановление после тяжелой болезни – медленное, болезненное, но неуклонное.

Она снова начала фотографировать. Сначала робко, почти стыдливо, как будто делала что-то запретное. Она выходила в парк с камерой и просто снимала то, что привлекало её глаз. Морозные узоры на стеклах, отражение огней в темной воде пруда, бездомную кошку, греющуюся на солнышке на чьём-то подоконнике. Она не думала о композиции, о свете, о том, будет ли это кому-то интересно. Она просто ловила моменты. Для себя.

И в этом был свой, особый кайф. Кайф абсолютной свободы и безответственности. Ей не нужно было никому ничего доказывать. Она была единственным зрителем и единственным критиком своей работы.

Однажды утром раздался звонок в дверь. Не привычный динг-донг смс, а настоящий, живой звонок. Жанна вздрогнула – за последние дни она почти отвыкла от реального человеческого общения, если не считать визита Кати.

За дверью стояла её подруга, но не Катя, а Соня. Соня была другой. Тихой, спокойной, работавшей реставратором в местном музее. Они дружили с института, но в последние годы их общение сошло на нет – бурная, насыщенная свиданиями жизнь Жанны не оставляла места для неторопливых встреч с немного занудной, погружённой в своё дело подругой.

– Привет, – улыбнулась Соня. На ней был невзрачный свитер и потёртые джинсы, в руках она держала бумажный пакет с круассанами. – Мне Катя сказала, что ты… ну, что у тебя сложный период. Решила заглянуть. Не помешаю?