Офлайн

Она зашла. И наутро он был мил и ласков, как ни в чем не бывало. А она чувствовала себя опустошённой и грязной. Она предала саму себя самым подлым образом. Ради чего? Ради нескольких крупиц его внимания? Ради иллюзии, что она не одна?

Это воспоминание заставило её содрогнуться. Её вырвало в ванной. Она упала на колени перед унитазом, её выворачивало наизнанку от отвращения – к ним, ко всем этим призракам, но в первую очередь – к самой себе.

Она сидела на холодном кафельном полу, обхватив себя руками, трясясь от рыданий и спазмов. Экран планшета в соседней комнате погас, окончательно похоронив галерею призраков во тьме. Но в её голове они продолжали жить, пируя на руинах её самооценки.

«Со мной что-то не так, – стучало в висках. – Я – брак. Я притягиваю таких мужчин, потому что сама недостойна хорошего. Я сама позволяю им так с собой обращаться. Я сама…»

Она подняла голову и увидела в зеркале себя – заплаканную, с размазанной тушью, с красными глазами, жалкую и беспомощную. И в этот момент сквозь пелену отчаяния пробилась первая, едва уловимая искра чего-то другого. Не боли. Не жалости. Гнева.

Слабого, но настоящего.

Она ненавидела их. Ненавидела Марка за его трусливое «не готов». Ненавидела Ника за его молчание. Ненавидела Артёма за его ложь и манипуляции. Ненавидела Сергея за его слабость. Ненавидела Евгения за его эмоциональные пытки.

Но больше всего она ненавидела ту Жанну, которая всё это позволяла. Ту Жанну, которая ради призрачной надежды быть любимой готова была забыть о собственном достоинстве.

Она медленно поднялась с пола, оперлась о раковину и посмотрела на своё отражение уже без жалости, а с холодным, ясным осознанием.

Это не они были проблемой. Они были лишь симптомом. Проблема была в ней. В дыре внутри, которую она тщетно пыталась заполнить чужим вниманием. В её отчаянной, животной потребности в одобрении извне.

Удаление приложения было лишь первым, механическим шагом. Самое страшное, самое болезненное – было впереди. Ей предстояло сделать то, чего она боялась больше всего на свете.

Остаться наедине с собой. Не с той успешной, красивой, собранной Жанной-фотографом. А с той, настоящей – испуганной, одинокой, неуверенной девочкой, которая пряталась глубоко внутри и которой всё время было больно.

Она вытерла лицо, смахнула последние слёзы. Дрожь в руках постепенно утихала, сменяясь ледяным, почти нечеловеческим спокойствием. Адская галерея призраков была пройдена. Она увидела всю глубину своего падения.

И теперь, в самой кромешной тьме этого падения, начинался её единственно возможный путь – путь наверх. К себе. Какой бы страшной и непривлекательной она себе ни казалась.

Она выключила свет в ванной и прошла в спальню. Мимо упавшего планшета. Мимо телефона. Она легла в постель и снова уставилась в потолок. Но на этот раз её взгляд был не пустым. Он был сосредоточенным.

Впервые за много лет она была полностью одна. И это было страшно. Но в этом страхе была и капля странного, непривычного чувства. Чувства, что это – начало. Начало чего-то настоящего.

Глава 3: Интервенция самой себя

Утро пришло серое и безучастное. Свет, пробивавшийся сквозь щели между жалюзи, ложился на пол бледными, пыльными полосами. Он не сулил ничего нового, лишь подсвечивал вчерашний хаос – смятое одеяло, пустой бокал из-под вина на тумбочке, планшет, лежавший экраном вниз на ковре, как труп нежеланного свидетеля.

Жанна открыла глаза и на секунду замерла, пытаясь опознать странное чувство, наполнявшее её изнутри. Это не была знакомая тревога, не предвкушение нового дня с его обязательными уведомлениями и надеждами. Это была… тишина. Глухая, почти звенящая внутренняя тишина. Как после мощного взрыва, когда на секунду глохнет слух и мир замирает в ошеломлённом безмолвии.

Потом память вернулась. Галерея призраков. Рыдания на холодном кафеле. Ледяное осознание. Она медленно села на кровати, и кости отозвались ноющей болью, будто она не спала, а провела ночь в драке. Она и провела. Драку с самой собой. И проиграла. Или выиграла? Она ещё не была уверена.

Её первым импульсом, отточенным до автоматизма, было потянуться к телефону. Проверить. Увидеть, не изменилось ли что-то за ночь. Не написал ли кто-то. Не случилось ли чуда. Но палец замер в сантиметре от холодного экрана. Чуда не бывает. Не с ней. Она это уже усвоила.

Она сжала руку в кулак и опустила её на колени. Нет. Больше нет.

Одиночество, на которое она обрекла себя добровольно, давило на плечи невидимой тяжестью. Оно было физическим, почти осязаемым. Она была единственным человеком на необитаемом острове, и береговая линия этого острова проходила по стенам её собственной квартиры.

Ей нужно было движение. Действие. Любое, лишь бы заглушить этот нарастающий гул в ушах, этот страх перед пустотой грядущих дней. Она встала, натянула на себя старый растянутый свитер, который когда-то принадлежал одному из тех призраков и который она невыносимо стыдилась, но и выбросить не могла – он был таким мягким, таким удобным. Ещё одно маленькое унижение, которое она позволяла себе.

Она заварила кофе. Механически, не глядя. Руки сами совершали привычные движения. Кофе получился горьким и безвкусным, как будто и он потерял все свои ароматы за одну ночь. Она сидела на кухне на высоком табурете, смотрела в окно на просыпающийся город и чувствовала себя его абсолютно чужой. Где-то там люди спешили на работу, целовали на прощание своих вторых половинок, строили планы на вечер. А она сидела в тишине, и её единственным планом было пережить этот день. И следующий. И, возможно, все оставшиеся.

Взгляд упал на дверь в кабинет, вернее, в ту комнату, что когда-то была кабинетом, а теперь превратилась в склад старых вещей, архив и, по совместительству, домашнюю фотостудию. Она избегала заходить туда в последние месяцы. Там, в больших картонных коробках, пылилось её прошлое. Не цифровое, не составленное из пикселей на экране, а настоящее. Осязаемое.

Что-то подтолкнуло её туда. Какое-то смутное, неосознанное желание убежать от настоящего куда угодно – даже в прошлое.

Она толкнула дверь. Воздух в комнате был спёртым и густым, пах бумагой, пылью и сладковатым запахом старой краски. Стеллажи, забитые профессиональным оборудованием, объективами в футлярах, коробками с бумагой, тени от которых казались монолитными и вечными.

В углу, под огромным, зачехлённым монитором, лежали те самые коробки. Обычные, картонные, перевязанные бечёвкой. В них хранилась её жизнь. Та, что была до приложений, до токсичных отношений, до отчаянных поисков одобрения. Жизнь, когда фотография была не работой, а страстью.

Она присела на корточки перед ними, смахнула с крышки верхней коробки толстый слой пыли. Пальцы дрогнули, развязывая узел. Ей стало страшно. Как будто она собиралась вскрыть собственную могилу.

Внутри лежал хаос памяти. Старые блокноты с идеями для съёмок, буклеты с выставок, которые она когда-то обожала, засушенные цветы между страницами книг. И фотографии. Много фотографий. Не отсортированные, не разобранные по альбомам, просто сброшенные в коробку в спешке, когда на смену пленке пришли цифровые гигабайты.

Она стала перебирать их медленно, почти с благоговением. Вот она, лет двадцати, с подругами на море. Лица, расплывшиеся от смеха, мокрые волосы, простые купальники. Никакого гламура, никакой идеальности. Только чистая, неотфильтрованная радость. Она не помнила, кто сделал этот снимок. Помнила только ощущение теплого песка под босыми ногами и вкус солёной воды на губах.

Вот её первая серьёзная фото серия – чёрно-белые портреты стариков в парке. Она снимала их тайком, ловя моменты глубокой задумчивости, усталости, тихой грусти. В их морщинах она искала историю. Тогда её интересовали настоящие, а не приукрашенные эмоции.

Листала дальше. Пейзажи, снятые во время самостоятельной поездки по маленьким городкам России. Заброшенные церкви, покосившиеся избы, бескрайние поля. Снимки были немного наивными, технически несовершенными, но в каждом из них была душа. Её душа. Та, что ещё не знала, что такое «лайк» и «рейтинг».

А вот и он. Тот самый снимок. Тот, что стал для неё молотом, разбившим стеклянную скорлупу её нынешнего существования.

Она сидела на большом валуне где-то на карельском озере. Был вечер. Солнце садилось, окрашивая воду в багровые и золотые тона. Она была снята со спины, в простом свитере и джинсах, её волосы были растрёпаны ветром. Она не смотрела в камеру. Она смотрела на воду, на бескрайнюю, дикую красоту перед ней. И вся её поза, каждая линия её тела выражала невероятную, абсолютную умиротворённость. Счастье быть здесь и сейчас. Счастье быть одной с этим миром.

Она не помнила, кто сделал этот кадр. Возможно, случайный попутчик. Возможно, она сама поставила камеру на таймер. Это не имело значения. Имело значение то, что она видела на фотографии.

Она видела себя. Настоящую.

Не Жанну, которая тщательно выстраивает ракурс, чтобы скрыть недостатки и показать достоинства. Не Жанну, которая подбирает фильтры, чтобы вызвать нужную реакцию у абстрактной аудитории. Не Жанну, которая на свидании думает о том, как бы это описать подругам.

А просто Жанну. Девушку со светящимися от восторга глазами, с лёгкой, естественной улыбкой, с которой не сравниться никакая, даже самая искусная работа визажиста. Девушку, которая была счастлива от самого факта своего существования в этом огромном, прекрасном мире. Которая не искала подтверждения своей ценности в чужих глазах, потому что вся её ценность была в ней самой – в её способности чувствовать, восхищаться, любить этот мир.

Она смотрела на эту девушку, и её сердце сжалось от такой острой, такой пронзительной боли, что она чуть не вскрикнула. Тоска по себе самой. По той, кем она была. По той, кого она потеряла, заплутав в цифровых лабиринтах чужих ожиданий.

Куда она делась? Когда исчез этот свет из глаз? Когда её собственный внутренний огонь погас, замещённый тусклым мерцанием экрана телефона? Когда она променяла тихую радость одиночества на шумную, унизительную суету поиска партнёра?

Слёзы снова навернулись на глаза, но на этот раз они были другими. Не слезами жалости к себе, не слезами обиды на мужчин. Это были слёзы прощания. Прощания с иллюзией. С иллюзией того, что счастье придёт извне. Что его принесёт на белом коне некий Принц из приложения, который одним своим появлением залечит все её раны и наполнит её жизнь смыслом.

Она поняла, что все эти годы она не искала любви. Она искала спасения. Спасения от себя самой. От своей неуверенности, своих страхов, своей нереализованности. Она пыталась использовать мужчин как пластырь, который заклеит дыру в её душе. Но дыра была слишком большой, а пластыри – слишком ненадёжными. Они отклеивались один за другим, оставляя после себя ещё большую боль и разочарование.

Она сидела на пыльном полу своего кабинета, сжимая в руках фотографию той, прежней себя, и плакала тихо, без надрыва. Она плакала по утраченным годам, по потраченным впустую силам, по той любви к себе, которую она растеряла по дороге.

И в самый разгар этих слёз, в самой глубине этого отчаяния, родилось новое чувство. Тихое, но неумолимое. Решимость.

Хватит. С неё довольно.

Она больше не будет искать спасения. Она будет спасать себя сама.

Она аккуратно, почти с нежностью, положила фотографию обратно в коробку. Но это уже было не прощание. Это было обещание. Обещание вернуться.

Она поднялась с пола, отряхнула руки о джинсы. Взгляд её упал на профессиональную камеру, стоявшую на штативе в углу. Зачехлённую, забытую. Она подошла к ней, сняла чехол. Объектив смотрел на неё чёрным, бездонным зрачком, словно укоряя за долгое забвение.

Она не взяла её в руки. Ещё нет. Она просто посмотрела. Потом её взгляд перешёл на большой монитор, на стеллажи с оборудованием. На её инструменты. На её оружие. На её единственный настоящий, проверенный способ говорить с миром и с самой собой.

Она вышла из кабинета, прошла в гостиную. Её походка была более твёрдой. Внутренняя тишина из давящей стала просто тихой. Тишиной перед началом чего-то важного.

Она подошла к журнальному столику, где лежал её телефон. Она взяла его в руки. Он был холодным и безжизненным. Она включила его. Экран вспыхнул, предлагая ей вернуться в привычный мир цифрового шума.

Она не стала проверять уведомления. Она не зашла в мессенджеры. Она нашла то, что искала. Иконки. Яркие, пёстрые, с весёлыми завлекающими картинками. Приложения для знакомств. Не одно. Не два. Целая коллекция. Орудия её собственной пытки.

Она нажала на первую иконку. Появилось меню. «Удалить приложение?» – спросил её телефон бесстрастным системным сообщением.

Она посмотрела на экран, и перед её глазами промелькнули все те лица. Ник. Артём. Сергей. Евгений. Марк. Все её призраки. Вся её боль. Вся её унизительная, отчаянная надежда.

Она не колебалась. Не было ни сомнений, ни страха, что она упустит «своего» человека. Она наконец-то поняла. Пока она не найдёт себя, она не сможет найти никого. А тот, кто действительно окажется «её» человеком, не будет ждать её в цифровом каталоге товаров под названием «одиночные женщины».

Её палец уверенно нажал «Удалить». Иконка задрожала и исчезла с экрана. На её месте осталась пустота.

Она почувствовала странное ощущение – лёгкое головокружение, словно она только что сделала какой-то опасный, запретный шаг. Шаг в пропасть.

Она перешла к следующей иконке. «Удалить приложение?»

«Да».

Исчезла ещё одна.

И ещё.

Каждый щелчок был похож на щелчок затвора фотоаппарата, фиксирующего конец одной эпохи, и начало другой. Каждое исчезновение иконки было маленькой смертью. Смертью надежды, которая на самом деле была иллюзией. Смертью старой Жанны.

Она удалила их все. До последней. Экран её телефона опустел, освободилось место. Символично освободилось место.

Она опустила телефон. В комнате снова воцарилась тишина. Но теперь она была другой. Не давящей, а наполненной. Наполненной значением её поступка. Это был не побег. Это был побег к. Побег к себе.

Она подошла к окну, распахнула его. В комнату ворвался свежий, холодный утренний воздух, наполненный гулом пробуждающегося города. Она вдохнула его полной грудью. Он пах свободой. Страшной, неизвестной, пугающей свободой.

Она больше не была женщиной, которая ищет одобрения в чужих глазах. Она была женщиной, которая только что совершила акт величайшего самоуважения. Она вышла из игры, в которой не могла выиграть по определению.

И первый шаг был сделан. Самый трудный. Она осталась наедине с собой. Со своей болью, со своими страхами, со своим опустошением. Но также и со своей силой, которую она только что обнаружила. С той самой девушкой с фотографии, которая где-то там, глубоко внутри, всё ещё сидела на валуне у озера и с восхищением смотрела на мир.

Интервенция самой себя состоялась. Лечение началось. И оно обещало быть долгим и болезненным. Но другого пути не было.

Жанна повернулась от окна и посмотрела на дверь в кабинет. На ту самую коробку с фотографиями. На свою камеру.

Она улыбнулась. Слабо, неуверенно, впервые за долгие месяцы. Но это была её улыбка. Не для кого-то. Для себя.

«Привет, – прошептала она той девушке с озера. – Давай знакомиться заново».

Глава 4: Звук тишины

Первые сутки после Великого Удаления напоминали ломку. Острую, физическую, унизительную. Каждая клетка тела, каждый нерв, каждый синапс в мозгу, годами тренированные на реакцию к определённым звукам и вибрациям, взвыли от протеста. Жанна ловила себя на том, что её рука по десятку раз на час непроизвольно тянулась к тому месту на столе, где всегда лежал телефон. Пальцы сами собой складывались в привычный жест – свайп вниз для обновления ленты, хотя самого устройства могло и не быть в поле зрения.

Тишина была самым страшным. Не внешняя – за окном по-прежнему гудел город, гудели трубы отопления, доносились обрывки музыки из соседней квартиры. Внутренняя. Та самая, что раньше заполнялась бесконечным мысленным диалогом: «Ответил? Почему не отвечает? Написать ещё раз? Как бы не показаться навязчивой. А может, он просто занят? Но он же в сети!» Теперь этот навязчивый, изматывающий монолог смолк. И образовавшаяся пустота оглушала.

Она пыталась заниматься делами. Перебрала вещи в шкафу, выбросила наконец тот самый свитер, помыла окна. Но все действия были механическими, лишёнными смысла. Её сознание, лишённое своего главного наркотика – возможности внешнего подтверждения, – блуждало впустую, как потерянный ребенок.

Обед она съела перед телевизором, включив какой-то шумный сериал, лишь бы заглушить звенящую тишину внутри. Но даже с экрана на неё смотрели идеальные пары, решающие свои идеальные проблемы с помощью страстных поцелуев. Она щёлкнула выключателем. Стало ещё тише.

К вечеру тревога достигла пика. Она чувствовала себя отрезанной от мира, брошенной на произвол судьбы. А что, если за это время она пропустила что-то важное? Не сообщение от заказчика? Не срочную новость от подруги? Не… нет, это уже было на грани паранойи. Она взяла книгу – томик Бродского, который когда-то обожала, – но буквы плясали перед глазами, не складываясь в слова. Её мозг отвык воспринимать длинные, сложные тексты. Он привык к клиповому сознанию, к коротким сообщениям, к ярким картинкам.

Она отшвырнула книгу и закрыла лицо руками. Что она наделала? Это была ошибка. Глупая, импульсивная, женская ошибка. Надо всё вернуть. Скачать приложения обратно. Написать Марку… нет, не Марку. Нику? Может, стоит написать Нику? Вдруг он просто потерял телефон? Вдруг с ним что-то случилось? Это же возможно, верно?

Её рука снова потянулась к телефону. Дрожащими пальцами она открыла магазин приложений. Яркие иконки заманчиво подмигивали ей. Одно касание. Всего одно. И привычный мир иллюзорных надежд вернётся.

Она уже почти нажала кнопку «Установить», как её взгляд упал на коробку, стоявшую у порога кабинета. Ту самую, с фотографиями. И в памяти всплыло лицо той девушки с озера. Спокойное. Умиротворённое. Свободное.

С каким-то животным усилием воли она отшвырнула телефон на диван, как отшвыривают что-то ядовитое, обжигающее. Нет. Она не позволит себе сорваться. Не позволит этой цифровой зависимости снова взять над собой верх.

Чтобы отвлечься, она решила выйти на улицу. Не в магазин за углом, а просто пройтись. Без цели. Как в старые времена.

Воздух был холодным и колючим, он обжигал щёки, но это было приятно. Это ощущение было настоящим, физическим, а не виртуальным. Она засунула руки в карманы пальто и пошла, куда глядят глаза.

Город встретил её привычным хаосом и гамом. Но теперь, лишённая возможности уткнуться в экран, чтобы скрыть неловкость одиночества среди толпы, Жанна была вынуждена смотреть по сторонам. И она увидела то, чего не замечала годами.

Она увидела, что почти все вокруг были такими же, как она была ещё вчера. Люди шли, ехали в метро, сидели в кафе, уткнувшись в яркие прямоугольники смартфонов. Их лица были освещены мертвенным, голубоватым светом, пальцы лихорадочно листали ленту, ставили лайки, печатали сообщения. Они были вместе, но бесконечно одиноки в своём цифровом коконе. Они смотрели в экраны, но не видели друг друга. Не видели заката, который разливался над городом розовым и персиковым золотом. Не видели улыбки старого продавца в киоске с кофе. Не видели, как воробьи купаются в первой мартовской луже.

Жанна остановилась, опершись о перила набережной, и смотрела на эту сюрреалистичную картину. Она была снаружи. Снаружи гигантского аквариума, в котором плавали призраки, прикованные к своим устройствам. И ей стало их бесконечно жаль. И себя вчерашнюю – тоже.

Её взгляд, отточенный годами работы фотографом, начал бессознательно выхватывать кадры. Настоящие, не поставленные. Молодой отец, катящий коляску, он с умилением смотрел на спящего ребенка, а не в телефон. Пожилая пара, сидевшая на лавочке, они молча держались за руки, и в их молчании было больше любви и понимания, чем в тысячах сообщений с сердечками. Девочка, запускающая мыльный пузырь, и её восторг, когда тот, переливаясь, поднимался к небу.

Она ловила эти моменты, как драгоценности, и прятала внутрь. Её внутренний диалог начал меняться. Вместо «Что он думает?» появилось «Какой красивый свет на граните мостовой». Вместо «Написать ей первой?» – «Пахло жареными каштанами и зимой».

Она зашла в маленькое кафе, куда всегда было страшно зайти одной – казалось, все уставятся на одинокую женщину. Но сейчас ей было всё равно. Она взяла капучино и устроилась у окна. И тут её накрыло новой волной тревоги. Она сидела одна за столиком. Раньше в такие моменты она немедленно хваталась за телефон, делая вид, что пишет кому-то очень важное сообщение, листая ленту, создавая иллюзию занятости и востребованности. Теперь же ей некуда было деться. Она была вынуждена просто сидеть. И быть собой. Одинокой женщиной за чашкой кофе.

Первый импульс – сбежать. Выпить кофе залпом и убежать. Но она сжала пальцами теплую чашку и заставила себя остаться. Дышать. Смотреть в окно. Ничего не делать.

И тогда случилось странное. Через несколько минут острой, почти панической неловкости, она начала… расслабляться. Никто на неё не смотрел. Никто не указывал пальцем. Мир был абсолютно равнодушен к её одиночеству. И в этом равнодушии была освобождающая правда. Ей не нужно было ни перед кем казаться. Не нужно было никому ничего доказывать. Она могла просто быть.

Она закончила кофе с ощущением маленькой, но очень важной победы.

На следующий день она решила пойти ещё дальше. Она отправилась в торговый центр за новой помадой. Раньше это был целый ритуал: сделать селфи в примерочной, отправить подругам, спросить мнения, ждать ответов, советоваться. Телефон был её кривым зеркалом, в котором она искала подтверждение своей привлекательности.

Теперь ей приходилось полагаться только на собственное отражение. Она смотрела на себя в зеркало при тусклом свете магазинной примерочной и ловила себя на том, что ищет недостатки. «Морщинки у глаз стали заметнее. Цвет кожи какой-то уставший. А этот оттенок мне вообще идёт?»

Она ждала привычного импульса – сфотографировать и спросить у Кати. Но импульс не приходил. Ей приходилось принимать решение самой. Полагаться на свой собственный, запыленный вкус. Свой собственный, забытый взгляд.

Это было невероятно трудно. Как заново учиться ходить. Она водила по губам разные оттенки, всматривалась, пыталась уловить, нравится ли ей самой. Не «пойдёт ли это ей для свидания», не «произведёт ли это впечатление», а нравится ли это ей.

В конце концов, она выбрала не яркий алый, который обычно советовали подруги, говоря «смотрится сексуально», а тихий, пыльно-розовый, почти телесный. Он не делал её ярче. Он делал её… собой. И в этом было какое-то новое, непривычное чувство – самодостаточность.

Вечером второго дня её навестила Катя. Шумная, яркая, пахнущая дорогими духами и энергией мегаполиса.

– Ну, где он? – с порога спросила Катя, сбрасывая каблуки. – Показывай своего архитектора! Ты так про него в смс расписывала, я уже все уши прожужжала Сашке, что у тебя роман с новым Ремом!

Жанна молча протянула подруге телефон.

Катя взяла его, привычно разблокировала, потыкала несколько секунд. На её лице появилось недоумение.

– Жан, а где… где всё? Где Tinder? Bumble? Ты что, на новый аккаунт переехала?

– Я удалила всё, – тихо сказала Жанна.

Катя замерла с открытым ртом, словно Жанна объявила, что улетает на Марс.

– Удалила? Всё? Ты что, совсем с ума сошла? – в её голосе прозвучала неподдельная паника, как будто Жанна совершила кощунство. – А как же искать? А как же знакомиться? Ты что, хочешь остаться одна? Да там же все сейчас сидят! Все!

– Именно поэтому я и удалила, – ответила Жанна, и сама удивилась спокойствию в своём голосе. – Я устала, Кать. Я больше не могу.

– Но ты же не можешь просто так взять и выпасть из жизни! – Катя заговорила быстро, убедительно, как будто отговаривала самоубийцу прыгать с крыши. – Ладно, этот козёл Марк. Найдём другого! Сейчас зарегистрируем тебя заново, сделаем новые фото, я тебе помогу! Я знаю, какой у тебя кризис, но это не выход!

Она потянулась за телефоном, но Жанна её остановила.

– Выход. Для меня – выход. Я не хочу больше искать. Я хочу… побыть одна.

– Одна? – Катя произнесла это слово с таким ужасом, словно Жанна сказала «я хочу заболеть проказой». – Жанна, ну что за депрессивная ерунда! Да все через это проходят! Плюнь, развейся! Пошли сегодня в клуб, я тебе кого-нибудь классного найду!

Раньше Жанна бы поддалась. Раньше она бы позволила Кате, этой жрице культа отношений, убедить себя, что её чувства – это просто «ерунда», которую нужно залить алкоголем и заткнуть новым знакомством. Но сейчас она смотрела на подругу и видела в ней не спасительницу, а ещё один голос того самого мира, который завёл её в тупик.