Форма боли

Хоть Маргарет и не смогла присутствовать на похоронах по видимой причине, отец был с ним всегда, даже в этот последний час. Его похоронили вместе с часами, единственной вещью, которая осталась от отца. И которую отдал ему человек, пришедший к ним в тот солнечный день, и которого Майк до последних событий называл дядей.

Все было как обычно: день обещал быть продуктивным на творчество. Теплый солнечный свет с детским любопытством пробирался сквозь березовый массив, который склонился над окном Майка. Он был полностью увлечен строительством железной дороги. Сегодня они с Томом собирались запустить самый большой грузовой состав. И когда Майк закончил прокладывать последнюю часть маршрута, проходившую через темный тоннель в виде перевернутого стула, накрытого небольшим одеялом, он услышал отдаленный стук в дверь. Майк вскочил и подбежал к окну, думая, что Томи наконец-то пришел, но это был не Том. На пороге стоял мужчина преклонного возраста. На нем была затертая черная шляпа и серый плащ, взгляд был наполнен печалью и горестью, но излучал искренность. В руках у него была небольшая картонная коробка. Майк сразу почувствовал дурной знак, он постарался как можно выше залезть на окно, использовав часть своей постройки, которая ранее служила тоннелем. Взобравшись на стул, он медленно подтянулся на подоконник и аккуратно продолжил наблюдать за незнакомцем, стараясь оставаться незамеченным. Маргарет настороженно открыла дверь и вышла на улицу, пускать незнакомца в дом она пока не решилась. Мужчина снял шляпу, видимо, поздоровался. Она догадывалась, зачем он пришел, по ее испуганному лицу было видно. Известий от отца не было уже больше года, и хоть они с Майком бережно хранили надежду, что Марк вернется, в глубине души они знали: что больше его не увидят никогда.

Майка одолело любопытство, и он осмелился незаметно приоткрыть окно, чтобы узнать все сам. Он услышал конец разговора как раз в тот момент, когда рука незнакомца легла на плечо Маргарет.

– Мне очень жаль.

Она не заплакала, вернее, она рыдала, но внутри, чувствуя, как от нее отрывают часть, очень важную часть её жизни. Лишь одна слеза пробежала по ее щеке. Она не должна показывать себя разбитой, хотя бы ради сына. Она должна быть сильной. Взяв себя в руки, она смахнула рукой, наворачивавшиеся слезы, и пригласила мужчину в дом.

Быстро, ретировавшись с убежища шпиона, Майк побежал к железной дороге, не забыв прихватить улики преступления и вернуть тоннель на место. У дверей его комнаты послышались шаги, а после два коротких стука.

– Да? Кто там?

Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина. Шляпы и плаща на нем уже не было, но морщины и легкая седина оставались. Это было странное ощущение, но он будто располагал к себе с первого взгляда. Его глаза были, наполненны мудростью и сочувствием.

– Привет, Майк.

– Здравствуйте.

– Ты меня не знаешь, я давний друг твоего отца – Клинтон Флигентон. Мне очень жаль, что мы знакомимся только сейчас.

Майк встал с пола, оставив ремонт железной дороги позади, и подошел к Клинтону. Глядя прямо в глаза, он спросил:

– Мой папа умер? – на последнем слове у него поджалась губа, и подошел небольшой ком к горлу, но он быстро его подавил, предотвратив слезы, которые могли последовать за этим.

Клинтон обернулся, убедившись, что они одни, и наклонился к Майку.

– Твоя мама не хотела, чтобы ты пока знал, но это неправильно. Ты уже взрослый и очень понимающий парень. Твой отец пожертвовал собой, выводя отряд из засады, он спас восемнадцать человек, включая меня. Твой отец – герой. Помни это, и я обязан ему жизнью. К сожалению, судьба порой очень жестока к таким людям. Смерть эгоистично забирает лучших.

Майк выслушал, и наконец точка, которая давно висела над отцом, не давая покоя все это время, будто вот-вот и он появится на пороге их дома – проявилась жирными чернилами.

Клинтон достал коробочку, которую принес с собой, и развернул перед Майком.

– Это частичка твоего отца. Он всегда будет рядом с тобой. – В коробке лежали механические наручные часы Seiko с небольшой царапиной на циферблате.– Давай я помогу тебе надеть их.

– Спасибо, мистер…

– Нет, какой я тебе мистер, просто дядя Клинтон.

Так в жизни Майка судьба забрала одного человека, но взамен подарила другого. Клинтон заходил к ним каждую неделю, помогал по дому, приносил продукты и оказывал материальную помощь, хотя Маргарет категорически отказывалась от денег, и Клинтону приходилось придумывать всякие способы, главное, чтобы их семья ни в чем не нуждалась.

Однажды, когда Клинтон пришел к ним в гости, он застал Майка чем-то безумно увлеченным. Он сидел за столом, что-то вырезал, клеил, рисовал, в комнате царил хаос, как говорит Маргарет, «творческий беспорядок». Клинтон подошел к Майку со спины и увидел большой лист картона, примерно метр на метр, на котором в центре был изображен лес, вырезанный из цветной бумаги и дорисованный карандашами до мелочей. Он простоял так минут пять, пока не был пойман с поличным.

– Ой, дядя Клинтон, а я вас и не заметил.

– Ничего-ничего, это ты прости, что отвлек. Не хотел прерывать твой творческий поток, так как сам этого не люблю. Просто было очень любопытно, не расскажешь, что это?

– Конечно, я как раз хотел вам показать и попросить немного помочь.

– Это будет честью для меня.

– В общем, у меня не получается нарисовать хижину, она должна находиться в лесу.

– Тебе очень повезло, хижины – моя стихия, – с довольным видом сказал Клинтон, продолжая рассматривать картонное поле.

– Это игра. Я еще не придумал название, пока называю её «В вечном поиске».

– Ты сам ее придумал?

– Не совсем. Мне как-то приснился сон, там был человек, и он вел меня. Сначала мы прошли по берегу удивительного моря, там волны не разбивались о берег, а неслись в самую даль, а птицы пели человеческими голосами прекрасные песни. Я не видел лица человека, который вел меня. А может, он и не был человеком. Он лишь сказал, что пришел из глубины, его привлек какой-то свет. Через несколько минут мы подошли к лесу, он сказал мне закрыть глаза и подумать о человеке, который заставляет меня улыбаться, лишь одим воспоминанием. Я представил девочку, с которой недавно познакомился в школе. Я знал ее и раньше, но дружить с ней начали недавно. Не знаю, как это произошло, но пока я представлял, мы оказались в самой чаще, в самом сердце леса у одинокой хижины, и мне так захотелось туда войти. Я знал, что если переступлю порог, буду в самом безопасном месте. Войдя внутрь, я почувствовал уют и защиту. А потом этот человек сказал, что я в любой момент могу сюда приходить, отдохнуть и набраться сил, но только пока в моем сердце есть человек, который наполнит эту хижину теплом и уютом – иначе я не пробуду здесь и минуты. Так я и придумал эту игру.

Клинтон с завораживающим интересом слушал каждое слово и не мог поверить.

– А не помнишь, как давно тебе приснился этот сон?

– Где-то неделю назад.

Клинтон на некоторое время погрузился в раздумья, но быстро пришел в себя и вернулся назад.

– И в чем же смысл твоей игры?

– Я хочу, чтобы каждый мог найти такого человека. Я хочу, чтобы в хижине всегда было тепло и уютно, но это сложно. В любой момент можно сойти с пути, и тебя утащат…

– Куда утащат?

– В море. Так сказал тот голос в моем сне. А точнее, он сказал: «– Каждый шаг, который ты делаешь, несет определенные последствия, и отвечать за них тебе. Если сойдешь с пути, попадешь в место, которого нет ни на одной карте. Не знаю, как точнее объяснить… Давай так: сойдешь с пути, и тебя утащат в море, на самое дно.»

– Хотел бы я побывать в твоем сне. Майк, ты очень талантливый и творческий человек. – Майк смущенно улыбнулся.

– В этом я не уверен. Не могу даже нарисовать хижину.

– Ты нарисуешь хоть тысячу таких хижин, если не опустишь руки. Сильного человека определяет не синяки и разбитые кулаки, а огонь в глазах. Творческий человек – это страшный человек: у него нет рамок и ограничений. Если перед ним поставлена цель, даже смерть не сможет его остановить, если он сам не поддастся. – Подмигнув, сказал Клинтон и присел на кресло рядом с Майком.

– Хотел бы я побывать в твоем сне. Майк, ты очень талантливый и творческий человек. – Майк смущенно улыбнулся.

– В этом я не уверен. Не могу даже нарисовать хижину.

– Ты нарисуешь хоть тысячу таких хижин, если не опустишь руки. Сильного человека определяет не синяки и разбитые кулаки, а огонь в глазах. Творческий человек – это страшный человек: у него нет рамок и ограничений. Если перед ним поставлена цель, даже смерть не сможет его остановить, если он сам не поддастся. – Подмигнув, сказал Клинтон и присел на кресло рядом с Майком.

– А еще ты романтик.

– Романтик? Кто это?

– Да. Романтик – это такой человек, который может «взорвать мир» одним желанием и спрятаться под скалой где-нибудь на краю света. Его душа, окрыленна мечтами, а сердце наполнено искренней верой в чудеса. Но быть романтиком – это хорошо и плохо одновременно. Хорошо, что для таких людей не существуют рамок в обществе, они сами придумывают свои правила жизни. Такие люди чувствуют жизнь по-другому и видят прекрасное в самых, казалось бы, простых мелочах. Но скажу тебе по секрету: они сгорают вместе с закатом.– Майк, как околдованный, слушал и впитывал каждое слово Клинтона.– Человек, чувствуя радость или печаль, принимает это как должное. В упор, романтик же вырисовывает эти чувства в груди, аккуратно и бережно. Но плохо то, что их сердце проходит через мясорубку каждый день.– Он положил руку на плечо Майка и тепло, по-отцовски, посмотрел ему в глаза.– Я вот что хочу сказать, Майк: в тебе есть та самая искра. Я видел такую же лишь однажды, было это очень давно. Но я также вижу страх, и это нормально. Страх – неотъемлемая часть жизни. Главное – уметь в нужный момент посадить его на цепь и не забыть кинуть кость, чтобы он не лаял.

– А что дает мне эта искра?– задумчиво спросил Майк, прикусив карандаш.

– Ооо, искра – это мозг твоего генератора.

– Генератора?

– Именно, – улыбнулся Клинтон.– Воображение – это генератор для полета сознания. Чем мощнее генератор, тем правдоподобнее процесс.– Сделав небольшую паузу, чтобы Майк смог переварить услышанное, Клинтон продолжил:– А знаешь, Майк, к черту всех. Возьми самый мощный генератор, который только есть, заправь его самым чистым топливом, создай свой мир и Бога в нем. И пусть он каждый день по утрам готовит тебе яичницу, с беконом. Обязательно с беконом!– подытожил Клинтон.

– А у тебя есть такой генератор?

– К сожалению, нет. Но я видел человека, у которого он был, и топливо, которое питало его, было самое чистое.

– Какое же?– с явным интересом спросил Майк.

– Любовь, сынок. Это была любовь, которая расплавила его изнутри, наплевав на тепловую защиту. Настолько она была чистая – настоящая, и потому очень едкая – болезненная. Но даже если весь механизм продолжит держаться на последнем подшипнике, годы спустя, глядя на глубокие борозды, оставленные на металле, которых не скрыть, ты спросишь себя: «Зная все последствия, залил бы я его снова?» Не задумываясь ответишь:– «полный бак» и лишь шепотом:– «пожалуйста».

– Но почему любовь так опасна?– в голосе чувствовалось недоумение и жажда объяснений.

– Она не опасна, Майк. Любить и быть любимым – это прекрасно. Ты обязательно это почувствуешь. Но порой мы очень глупы и сами подводим к тому, что это «прекрасное» превращается в «болезненное». Вообще, люди – странные существа. Они любят страдать. Они рушат, не думая о последствиях. Они думают, что так будет лучше. Но только в тот момент, когда, стоя перед зеркалом, видя всё тело в ссадинах и чувствуя, как каждый удар сердца отдается болью, а в душе зияет огромная дыра, – вот тогда-то они понимают:– «Что же я наделал?» – и задумываются. Но назад дороги нет. А если и есть, то это полуразрушенный, сгнивший мост с табличкой: «Проход воспрещен. Попробуйте в обход».

– Я не хочу быть глупым и не хочу никому причинять боль.

– Я верю тебе. В свои семь лет ты говоришь достаточно взрослые вещи. Но от этого никто не застрахован, и я не обещаю, что ты обойдешься без синяков. Зато могу дать один совет, который поможет уберечься от серьезных травм.

– Какой?

– Реши для себя с самого начала, кто будет твоим путеводителем по жизни, голова или сердце. По собственному опыту скажу: они хорошие советники только по отдельности. А если слушать их обоих, то это как прыгать со скалы с двумя бракованными парашютами и надеяться на батут среди огромных валунов внизу.

– Хорошо, я постараюсь надеяться на один проверенный парашют,– с серьезным видом сказал Майк, и это рассмешило Клинтона.

– Я даже знаю какой.

– Какой?

– Ну, скажем так: я надеюсь, что в комплекте к твоей мясорубке забудут положить лезвия. И тогда они не смогут причинить тебе боли.

Они разговаривали, смеялись и обсуждали сны весь вечер. Клинтон помогал Майку с рисованием хижины и еще парочки мелких деталей. В комнате воцарилась полная идиллия. Позже к ним зашла Маргарет, принеся за собой манящий аромат жареной курицы и позвала ужинать.

Но все это было давно, спрятано за плотной пеленой тумана. Сейчас же священник дочитывал молитву, стоя над двумя могилами, а где-то глубоко в земле стремительно ползли черви, на манящий аромат гниющей плоти.

Священник одарил всех присутствующих тяжелым взглядом. Дэбора рыдала без остановки, повторяя имя сына, а Чак лишь стоял рядом и пустым взглядом смотрел в могилу, слез в нем больше не осталось.

– Пусть ангел-хранитель нас не покинет, а скорбь по умершим вскоре отринет. И сотвори им вечную память, и пусть в царствии небесном они не знают страданий земных и плотских безутешных желаний. И да свершит над ними суд милостивый. Аминь.

4.

Дорога до так называемой «бездны» или «желудка» (как вам угодно) проходила по тайной тропе священного места, глубоко в терновых зарослях, тщательно скрытой от посторонних глаз. Заканчивалась она у безобразно тяжелой металлической двери.

Человек в кроваво-красном капюшоне и с керосиновой лампой в руке, подошел чуть ближе, пролив свет на стены храма, обросшие мхом и трещинами. В центре внимания, массивная металлическая дверь, покрытая ржавчиной и царапинами, словно прошедшая через века испытаний. На ней, сотни замков, будто цепи, сдерживающие самые сокровенные тайны.

Внутри храма царил мрак, а в самом центре, зияла огромная дыра. Бездонная, темная и пугающая, к которой и направлялся человек в капюшоне, держа в руке три папки с красной пометкой «вчера». Подойдя к самому краю пропасти и вытянув папки над ней, он еле слышно прошептал:

– Эти смерти в твою честь. Эти судьбы- за твое возрождение.-Особой надежды на то, что он насладится ими сполна, не было, так как они были «просрочены».

Пальцы медленно разжались, и три папки полетели в бездну, а черное пламя жадно пожрало все. Только он повернулся и направился к выходу, как вдруг сзади послышался шелест страниц. Недоумевая, что могло произойти, он обернулся и увидел, как одно дело, совершенно не тронутое, вылетело обратно.

Глаза мужчины наполнились ужасом, который мгновенно сменился удивлением. Это удивление превратилось в дикое ликование и страх одновременно. На его глазах выступили слезы радости

– Этого не может быть… такое просто невозможно.

Он подошел ближе и дрожащими пальцами поднял папку «Дело №789652 Майк Элтон». Не веря своим глазам, он шепотом произнес:

– Ты наконец-то вернулся? Но как?

После этого он схватил папку и бросился прочь. Он бежал, а сердце наполнялось теплом и радостью от предстоящей встречи. Ему выпала честь сообщить всем о его возвращении. Теперь наконец можно забыть обо всех проблемах, мы в безопасности. Он счастлив. Он кормил его больше всех. Его мантия пропитана кровью насквозь. Он искренне его любил, всем сердцем.

Мужчина добежал до небольшой часовни в самом центре их священной земли, из окна которой еще виднелся одинокий огонек свечи, стоящей на столе. Он надеялся, что проповедник еще не спит. А даже если и спал, он бы обязательно разбудил его. Конечно, разбудил бы.

Немного отдышавшись у входной двери, то ли от волнения, то ли от бега, а скорее, от первого и второго вместе, он набрал полную грудь свежего воздуха, постучал и открыл дверь.

Проповедник стоял на коленях у самого темного угла, куда не смог добраться огонек. На нем была лишь белая ряса. А массивная и тяжелая «красная» мантия, пропитанная чужими страданиями, висела на гвозде, растущем из стены. Он шептал молитву и не сразу услышал открывающуюся дверь.

– Проповедник?– сначала осторожно сказал человек, чей именной номер был 78. Не получив ответа, он сказал более уверенно и громче. – Он вернулся!– прокричал 078-й и вырвал проповедника из транса, стоящего на коленях.

– Что ты сказал?– уже поднимаясь на ноги, спросил проповедник.

– Я кормил Его… и… в общем, вот.– Он протянул ему дело Майка Элтона.– Оно вылетело совершенно не тронутое…Он вернулся…этот день настал, проповедник.

Главный капюшон подошел к нему и взял дело. Не веря своим глазам, он еще пару минут простоял, не шевелясь. Только зрачки жадно бегали по строчкам содержимого. А потом произнес:

– Немедленно собирай всех у костра.

– Слушаюсь,– сказал 078-й, и его губы растянулись в широкую улыбку.

Через двадцать минут, когда все уже стояли у костра, а проповедник закончил свою речь и дал срочные поручения, «красный» капюшон 078 захлебнулся от радости, точнее, от собственной крови. Сделав самую широкую улыбку в жизни, ножом от уха до уха. И сделал он это от всей души, а самое главное, с любовью, пока в голове звучал приятный и ободряющий голос проповедника. Он знал, что его мать, Дороти Томверс, гордилась бы им.

И наступит день праздничный,

И войдем мы в мир идеальный.

И будет в нем бог всемогущий,

Да, над нашими душами властный.

Мы построим в нем город свой,

Над телами отступников наших.

И забудем про горе и боль,

Что ходили за нами всю жизнь…

Но запомним навек,

И на кости высечем,

Этот день, что молитвами воспевали,

Этот день, когда ты к нам пришел.

5.

23:30.

Ночь. Кладбище горя, тоски, не сбывшихся надежд и обглоданных червями, гниющих костей.

Лунный свет освещал гранитные плиты, растущие из земли, придавая сцене недостающую нотку мистики и ужасного торжества. В центре картины, две новоприбывшие могилы: «Майка Элтона» и «Томаса Хартона». После того, что сейчас произойдет, ситуация в Бричмонде разделится на до и после. И, к сожалению, этого уже ничем не исправить.

Легкая пелена тумана стелилась по всей территории кладбища. Стояла, как бы странно это ни звучало, гробовая тишина, ровно до того момента, пока рука подростка, не пробилась из земли. Затем – вторая. Сделав упор на локти, он совершил рывок и из земли пробилась голова и туловище. Освободившись от недолгого, но весьма ужасного заточения в могиле, тело Майка выбралось наружу. На лице, застывшая маска ужаса и полной растерянности.

Он отполз от только что выкопанной ямы своими руками, до конца не понимая, что произошло, как смог проломить гроб и с какой яростью копал еще свежую (к счастью) землю. Судорожно всматриваясь по сторонам, он ощущал страх и усталость, ноги отказывались слушаться. Посмотрев назад, он увидел надгробие с его именем, а рядом могилу лучшего друга. Сквозь затуманенный разум пришло осознание пустоты, потери и одиночества.

И лишь камень надгробия блестел при свете луны так ярко, как когда-то блестели полные жизни глаза Тома, а теперь эта жизнь, лишь маленькая черта между двумя датами.

Перебрав, скажем, неделю назад, Майк вспоминал, как горели его глаза от счастья. Но это было давно. Теперь они тонули в слезах, а из его тела выходили последние силы. Морально и физически истощенный, он лег на спину и закрыл глаза.

Сквозь порванную рубашку из груди начал просвечивать белый свет, поначалу еле заметный, но с каждой секундой набирающий обороты. В самом центре этого света виднелся силуэт небольшого камня, буквально с теннисный мяч.

Майк открыл глаза и еще долго смотрел на звезды, жадно глотая воздух, пытаясь отогнать поток беспорядочных мыслей и образов. Он видел хижину, кричащего от боли Тома, яркий свет фонаря, Асселию, нежно целующую его в губы, печальный и далекий взгляд Клинтона, веселого и заумного Джейкоба, мать, ждущую его со школы, и тень, очень странную тень, не привязанную ни к одному предмету в той самой хижине. За секунду до того, как керосиновая лампа рассекла ему щеку и превратила в труху половину лица, он понял: это не просто тень – это силуэт очень похожего на человека, стоящего в темном углу. За их смертью наблюдали.

Ему даже показалось, что мысли и образы вылетают из той ямы, которая еще пару минут назад была его могилой, и несутся прямо в мозг. Поток остановился, когда Майк услышал чей-то голос, может, это и было следствие недавних событий, но кто знает, какие побочные действия бывают после смерти. Голос был тихий, далекий, исходил из глубины его сознания. И в нем было что-то однозначно не так: он был странно добрым и искренним, дружеским и не принужденным, но очень пугал, потому что в этом голосе не было ничего человеческого.

– Здравствуй, Майк.

После этих слов свет, сочившийся из груди, постепенно пошел на спад, но силуэт камня так и остался тлеть внутри, словно после огромного костра остался небольшой уголек, лежащий в самом центре, насытившись энергией, и медленно угасая в районе солнечного сплетения. И кто знает, может, он никогда не погаснет. Но Майк уже лежал без сознания.

А в это время, на другой стороне города, где стоял старый маяк, списанный со счетов более ста лет назад. В свое время его хотели снести, потом, отреставрировать и сделать достопримечательностью, чтобы зарабатывать на туристах. Но, посчитав эти затеи слишком затратными, решили заколотить его, огородить от жителей и забыть.

В ту ночь, по словам очевидцев, которые жили в той части города и не только, маяк залил светом все просторы Бричмонда. Пробудив все, что скрывала тьма или всех тех, кто скрывал тьму и оголив город, до самого густого ила, который копился все эти годы, до самых истоков тайн, там, где невинной наготой, пепел вырвался наружу.

Лишь лунный свет всегда будет освещать нам дорогу к мосту, как когда-то освещала твою любовь мою жизнь.

6.

01:45.

– Планы меняются,– сухо произнес проповедник, стоя у разрытой могилы Майка Элтона.– Могилу зарыть.

– Да, сэр,– хором ответили четверо капюшонов.

– Двести девятый, собери отряд из двадцати человек, разбей его на четыре группы и пусть пройдут лес и ближайшие окрестности. Он всё равно не мог уйти далеко.

– К утру он будет уже у нас.

– Я очень на это надеюсь. И еще одно: как только найдете мальчишку и доставите его ко мне, начинайте полную подготовку операции «Скотный двор». Когда он попадет в подвал, счет пойдет на секунды.

– Мы вас не подведем.

Проповедник отошел от могилы и своих приспешников, наслаждаясь спокойствием и прохладой ночи. В груди теплился радостный огонек долгожданной встречи, которая вот-вот состоится. Он подошел к безымянной могиле и присел на гранитную плиту, любуясь красотой молодой луны. Губы растянулись в блаженной улыбке, и он шепотом произнес:

– Добро пожаловать домой, Господин. Теперь и мы скоро будем дома.