Еще одна глупая история любви

– Всегда знал, что ты сентиментальна в душе, – говорю я, и это так и есть. Она всегда отказывалась ходить со мной в кино, потому что фильмы заставляли ее плакать, а у нее фобия – она не должна плакать на людях.

– Это работа, – заявляет она и осушает половину «Палм-Бэй-Подготов-тини».

– Осторожно, подруга, – предупреждаю я. – Там намешано пять видов рома.

Молли жестом подзывает официанта и заказывает еще два.

– Твое здоровье, – говорит она и протягивает один стакан мне.

Я беру его и делаю маленький глоток.

– Вкусно.

– А ты чем занимаешься? – спрашивает она.

– Адвокат. Партнер одной юридической фирмы в Чикаго.

Должен признать, что говорю это с гордостью. Я закончил юридический факультет в двадцать три года, а партнером стал в двадцать восемь, что в моей фирме оказалось беспрецедентным случаем.

– На каком праве ты специализируешься? – интересуется Молли.

Я не горю желанием посвящать ее в детали. Я знаю, что ей это не понравится.

– Семейное право. – Выбираю самый туманный вариант ответа.

Молли смотрит на меня в полном неверии, по крайней мере, так кажется.

– Ты адвокат по бракоразводным процессам?

Она ненавидит и глубоко презирает адвокатов по бракоразводным процессам. И оправданно.

Но я пытаюсь быть совсем не таким, как те, кто помог разрушить жизнь ее матери, когда мы оба были детьми. Я горжусь тем, что помогаю супругам расстаться по-человечески – или, еще лучше, помириться.

– Я занимаюсь не только этим, – быстро добавляю я. – Составляю брачные договоры, медиативные соглашения…

У нее на губах появляется улыбка, которую я воспринимаю как угрозу.

– Это радует, – говорит Молли без всякой злобы. – В школе ты всегда был таким безнадежным романтиком.

– Ты-то, конечно, должна это знать.

Ее лицо приобретает цвет окружающего нас песка[12].

Упс! Я не собирался так быстро ударять в самое уязвимое место.

Я собирался ра-а-астянуть процесс.

Тем не менее мне нравится, что ей неуютно.

До того как я успеваю еще раз напомнить ей о том, что она сделала со мной в юности, к нашему столу подходит Мэриан, сопровождаемая Марком, ее бывшим парнем (они встречались в школе), Жоржетой, которая приехала к нам по обмену из Франции, а также спутником Жоржеты, поразительно красивым мужчиной, которому явно скучно. Так скучающим может выглядеть только парижанин, оказавшийся на встрече выпускников во Флориде.

– А-а, вы только взгляните на этих двоих! – кричит Мэриан, глядя на меня и Молли. – Словно ни дня не прошло после окончания школы. – Она поворачивается и обращается к французу: – У этих двоих в школе была такая amour[13].

Я обнимаю Молли за плечи и сжимаю так крепко, что у нее должно было потемнеть в глазах.

– Она до сих пор продолжается.

Молли легко вздрагивает, это вполне может быть отвращение, а может, и холодок от ветра с океана, который дует ей на голые плечи, хотя, не исключено, все дело в ностальгической страсти ко мне.

Согласен, вероятно, не последнее.

– Да. Нет, – бурчит Молли.

Француз протягивает Молли руку.

– Меня зовут Жан-Анри. Муж Жоржеты.

– А я Молли, – отвечает она, пожимая ее. – Первоклассная стерва.

Глава 3. Молли

Трудно притворяться, что на тебя никак не подействовала встреча с человеком, которого ты сильно обидела и никогда за это не извинилась, особенно если у тебя при этом трясутся руки.

Я убираю их под стол и надеюсь, что Сет этого не заметил.

Деззи обещала мне, что его здесь не будет. Если подумать, Деззи – это тот человек, который легко соврет, если считает, что это пойдет тебе на пользу, а она считает, что для меня хорошо столкнуться лицом к лицу с тем, что вызывает у меня беспокойство.

Но Деззи – кондитер, а не психотерапевт. Обычно ее психологические интервенции терпят неудачу.

Тем временем Сет опять ведет себя так, словно все в полном порядке. Словно я не порвала с ним отношения – бессердечно и грубо – через четыре года встреч вечером после окончания средней школы. В ту ночь мы оба планировали расстаться с девственностью в гостиничном номере, который он заполнил розовыми лепестками и четырьмя видами презервативов, а в результате я только вошла в этот номер, разбила Сету сердце и ушла.

Все это произошло меньше чем за пять минут.

Если я его знаю (а кто может точно сказать, ведь я бросила его пятнадцать лет назад и с тех пор ни разу с ним не разговаривала?), то он со мной играет.

«Но это нормально», – говорю я себе, в свою очередь, пытаясь нормально дышать. Он имеет на это право.

Я испытываю облегчение, когда Сет начинает говорить с Мэриан и Марком про Чикаго, где Сет живет. После этого они переходят к дому Мэриан в Майами и дому Марка в Атланте, их работе в рекламе и спортивном менеджменте.

Я практикуюсь во французском, разговаривая с Жоржетой, которая теперь живет в Париже, работает стилистом и испытывает такое же отвращение к морским гребешкам, как и я.

– Tu es avec Seth?[14] – спрашивает она тихим голосом, кивая на него.

– Non![15] – выплевываю я. – Я приехала с Деззи и ее мужем.

– А-а, – говорит Жоржета с типично французским вздохом. – Tant pis[16].

В ее тоне слышится легкое разочарование.

Я пожимаю плечами. Жоржета училась вместе с нами только один год – первый в старшей школе, поэтому, несомненно, не знает отвратительную историю про наше расставание.

– Расскажи мне, как вы познакомились, – обращаюсь я к ее мужу.

На открытии выставки фотографий, в баре на крыше Центра Помпиду, bien sûr[17].

Я позволяю себе погрузиться в гламурную историю их романа. Возможно, более точным будет сказать, что я изображаю глубокий интерес к нему, чтобы можно было отвернуться от Сета, словно слова Жоржеты – это силовое поле, которое может защитить меня от необходимости с ним разговаривать остаток вечера.

Но затем Мэриан встает и тянется к стопке карточек в центре стола.

– Пришло время отвечать на приготовленные вопросы! – чирикает она.

– Здорово! – с энтузиазмом восклицает Сет так, что у него получается растянуть это слово в два раза.

Похоже, он не шутит.

Не могу поверить, что мы с ним встречались.

Надо отдать ему должное, он был красивым парнем, когда мы учились в школе, а сейчас выглядит еще лучше – высокий, худощавый, с блестящими черными волосами, темными глазами, в которых играют озорные искорки. У него слегка искривленный в районе переносицы нос, и я считаю эту черту сексуальной.

Также, конечно, имеет значение тот факт, что он когда-то был в меня влюблен, а не держался отстраненно и не боялся меня, как остальные мальчики в школе. И есть еще одна небольшая деталь – я полностью расклеивалась в те редкие минуты, когда мы оставались одни.

Он до сих пор остается единственным человеком, которого я любила.

Мне не следовало садиться рядом с ним.

Даже несмотря на то, что меня сковывает беспокойство и я стараюсь сосредоточиться на анекдотах, которые Жоржета рассказывает про Марион Котийяр[18], возвращаются воспоминания о том, как мы ласкали друг друга на заднем сиденье автомобиля. На меня накатывает волна феромонов, и близость Сета отвлекает меня. Я разрываюсь между желанием отправиться в туалет, чтобы взять себя в руки, и желанием схватить его и исчезнуть под причалом, где мы раньше часто целовались.

Понимаете, секс – это отличное средство от беспокойств и волнений. Он словно перемещает вас внутри вашего тела, поскольку трудно скатываться по спирали вниз к обреченности и безумию, когда кто-то касается вашей груди. Это явление объясняет, по крайней мере, семьдесят процентов моих связей, ведь никак иначе объяснить появление в моей жизни этих моих бывших парней нельзя.

Рука Сета касается моей, когда он тянется за напитком, я чувствую, как это прикосновение отдается где-то в районе моих яичников. Мои плечи расслабляются впервые за весь вечер.

Я украдкой бросаю на него взгляд, чтобы узнать, не охватывает ли его атавистическая похоть, как и меня.

Вместо этого он сосредотачивает свое внимание на Мэриан.

– Первый вопрос! – объявляет Мэриан, машет карточкой и смотрит на нас. – Ваше любимое воспоминание со времен учебы в средней школе?

О Боже.

Руку поднимает Марк.

– Легкий вопрос. Это воспоминание о том, как я стал королем выпускного бала вместе с этой красивой девушкой.

Мэриан краснеет и берет руку Марка в свою. Он смотрит ей прямо в глаза, глаза горят, в его взгляде появляется что-то, похожее на изумление и благоговение. Я чувствую жар между ними.

– Это был и мой лучший вечер, – мурлыкает Мэриан.

Случайно встречаюсь взглядом с Сетом. Все гадаю, вспоминает ли он, как и я, как я убедила его прогулять выпускной вечер и вместо этого отправиться на пляж. Вечер был такой же, как сегодня, – тепло, воздух казался немного липким, светила полная луна. Мы бросились в океан прямо в одежде, а потом заявились на вечеринку после окончания официальной части. Мое платье с блестками, купленное для выпускного бала, и его смокинг промокли насквозь.

Мы оба отворачиваемся.

Слово берет Жоржета и описывает плавание с аквалангом, когда мы с классом отправились в Коста-Рику. Затем приходит мой черед.

Я не знаю, что сказать.

По правде говоря, все мои любимые воспоминания из школьных лет связаны с Сетом. Но я, естественно, не собираюсь в этом признаваться. Поэтому выдаю первую безобидную вещь, которая приходит на ум.

– Я всегда буду помнить, как мы с Деззи и Элиссой сбежали вечером из дома (мы тогда остались у Деззи), чтобы найти один кантри-бар, оформленный так, как их оформляли в старые добрые времена на Западе. Он находился в том районе, где расположены ранчо, к востоку от города. Мы украли машину у мамы Деззи и примерно час ехали по темным, пыльным дорогам, включив на полную мощность Пэтси Клайн. Никто не требовал у нас документы, не спрашивал возраст, и мы ели шашлык и танцевали с компанией пожилых типов, похожих на ковбоев, до двух ночи. Это было невероятно.

Я не добавляю, что всю ночь сожалела, что там нет Сета. Деззи и Элисса упрекали меня за то, что позвонила ему, чтобы он мог послушать музыку, которую исполняли в баре, через мой мобильный телефон.

– Как мило! – восклицает Мэриан, широко улыбаясь мне.

– На самом деле, – кивает Сет. – Как жаль, что меня там не было.

Сет на самом деле жалел, что его там не было. Он расстроился из-за того, что я его не пригласила. Он любит – любил – кантри-музыку. И любил танцевать. Он из таких людей.

Через несколько месяцев я решила отвезти Сета туда на его день рождения, чтобы как-то компенсировать то, что не взяла его с собой в первый раз, и оказалось, что бар закрылся.

Эта история может служить метафорой развития наших отношений в школе: он всегда хотел большего. Я никогда не дотягивала до той преданности, которую он демонстрировал мне, оставаясь на шаг позади. Он мог быть бесконечно ласковым и нежным, он был способен на глубочайшую привязанность. Во мне же всегда была ядовитая пилюля, которая остается и до сих пор – я инстинктивно вздрагиваю и отступаю назад, как раз когда другие люди больше всего жаждут моей любви.

– Твоя очередь, Рубс, – говорит Марк.

Сет откидывается назад на спинку стула и непринужденно обнимает меня за плечи.

– Это был тот день, когда вот она согласилась сходить со мной на свидание, – говорит он.

Он определенно играет со мной.

– Мы были на дебатном турнире, который проводился в Роли, когда мы первый год учились в нашей подготовительной школе, – продолжает он, глядя на меня с притворной нежностью, как мне кажется. – Конечно, Маркс победила. После этого несколько человек оказались в гостиничном номере Чаза Логана, и мы обсуждали Верховный суд, потому что мы были молодые идиоты с претензиями. Молли очень красноречиво выступила, она защищала Конституцию и конституционную интерпретацию, выступая против строгого конструктивизма[19]. Она была такая умная и такая симпатичная – я думал, что сердце растает у меня в груди. Поэтому, когда Чаз выгнал нас из своего номера спать, я предложил ей отправиться к бассейну и поговорить там, раз уж мы так заведены. Мы опустили ноги в воду, и я сказал ей, что, пока она ораторствовала, а я наблюдал за этим, думать я мог только о том, как сильно мне хочется ее поцеловать.

Все смотрят на нас так, словно демонстрируется фильм телеканала «Hallmark», а мы в нем. Мне хочется вскочить со стула, побежать к океану и броситься в него, потому что быть съеденной акулой предпочтительнее того сочетания стыда и смущения, которое меня сейчас душит.

Сет посмеивается, словно рассказывает эту историю на репетиции ужина перед нашей свадьбой.

– Ты помнишь, что ты ответила, Моллс? – спрашивает он, глядя мне прямо в глаза.

Все ждут и улыбаются.

Я откашливаюсь, надеясь, что мне удастся выдавить из себя слова.

– Я спросила: «Чего ты ждешь?»

Глава 4. Сет

Молли ерзает.

Надо признать, что я и намеревался заставить ее ерзать, но теперь мне ее жаль.

Предполагаю, что все сидящие за столом знают, как закончились наши отношения.

Как она удалила свой аккаунт в AIM[20], отправилась в шале своего отца в Вайле, где катаются на лыжах, и какое-то время жила там. Я рыдал шесть недель и похудел на двадцать фунтов[21].

Она ни разу не ответила на мои письма по электронной почте.

Она избегала посещать все наши старые любимые места, когда приезжала из колледжа на каникулы.

Она, по сути, разбила мне сердце и еще вдобавок к этому выбросила его в мусорный контейнер в каком-то парке, куда случайно забрела.

В тридцать три года я должен был бы об этом забыть, оставить в прошлом.

И я справился!

По крайней мере, думал, что справился. Но я не ожидал когда-нибудь снова увидеть Молли. Она никогда не приезжает на такие мероприятия.

– Это так мило! Вы оба были такие прелестные и умилительные! – кричит Мэриан. Она просто душка.

– Но не такие прелестные и умилительные, как вы, – отвечаю я с улыбкой.

Марк обнимает Мэриан своей сильной рукой бывшего бейсболиста-защитника.

– Не хочешь ли потанцевать перед тем, как подадут закуски, моя красавица? – спрашивает он.

Я задумываюсь, не разгорается ли у них снова страсть сегодня вечером.

Надеюсь, что да.

Они оба одиноки. Ни один из них не может прекратить касаться второго. Если бы мне предложили поставить на кого-то из бывших одноклассников, которые когда-нибудь могут стать парой, я поставил бы на них.

Жоржета со своим французом извиняются и куда-то уходят, и мы с Молли остаемся вдвоем за столом. Все, что мы можем, – это или есть морские гребешки, или найти какую-то нейтральную тему для разговора.

Я бы пригласил ее потанцевать (очень люблю танцевать и прекрасно это делаю), только у меня есть чувство собственного достоинства, а атмосфера напряженная. Молли явно мучается, раз я вспомнил то, о чем упоминать не следовало. И я не могу не смотреть на нее, на то, как ее волосы рассыпаются по плечам, да еще это платье.

Мне нужно убраться от нее подальше.

– Хочу поздороваться с Джоном, – объявляю я, вставая.

Джон – один из моих лучших друзей со времен учебы в школе, и вчера мы весь вечер провели вместе с его девушкой Алисией и еще одной нашей подругой Квинн. Поэтому нет никакой настоятельной необходимости идти его приветствовать. Причина одна – не хочу, чтобы Молли почувствовала, что я, похоже, все еще в нее влюблен, это неразумно.

Мне казалось, что она испытает облегчение, если я уйду, но вместо этого она хватает меня за рукав.

– Эй, – говорит она. – М-м, перед тем как ты уйдешь, я… я хотела перед тобой извиниться.

Все возбуждение уходит из моего тела. Мне становится некомфортно. Когда я притворялся милым, а внутри у меня все кипело от негодования, я действовал с позиции силы, контролировал ситуацию. А когда передо мной извинились, я почувствовал себя жертвой. Несчастным мальчиком, которому разбили сердце.

– За что? – спрашиваю я, очень стараясь не выглядеть уязвимым.

– Ты знаешь – за то, как все закончилось. За то, что исчезла.

Да, мне на самом деле это не нравится. Я не хотел жалости. Я пытался пристыдить ее за то, какая она предательница. Это совсем не одно и то же.

Тем не менее она продолжает на меня смотреть так, как смотрела, когда мы оставались одни и она сбрасывала ту маску очень крутой, хладнокровной и невозмутимой девчонки, которую носила в школе.

Меня беспокоит то, как сильно это до сих пор меня трогает.

Я пожимаю плечами.

– Это было пятнадцать лет назад, малыш. Пусть это тебя не беспокоит.

Она качает головой.

– Я поступила как полное дерьмо. И с тех пор ужасно себя чувствую. И еще я слышала, что ты… что с тобой какое-то время не все было в порядке.

Откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. Наверное, мы все-таки обсуждаем тот случай.

– С минуту мне было очень погано. Я был огорчен и расстроен. – Не буду грузить ее деталями.

Она кивает, избегая встречаться со мной взглядом.

– Может, ты мне и не поверишь, но я тоже.

Молли права. Я ей не верю.

– Я предполагал, что ты все-таки когда-нибудь позвонишь. – Не могу не сказать это, вероятно, потому, что уже выпил четыре стакана. – Или напишешь. Или, по крайней мере, пришлешь почтового голубя, чтобы дать мне знать, что ты жива.

Она берет в руку плетеный хлебец с пармезаном и начинает ломать его на четвертинки. Мне больно на это смотреть. Она, можно сказать, выбрасывает на ветер хорошие насыщенные жиры.

– Да, – говорит Молли. – Нормальный человек так не поступил бы. Я на самом деле не могу объяснить, почему это сделала. Я была скотиной и сволочью.

Не могу поверить, что у нее нет лучшего объяснения. По правде говоря, несмотря на ее манеру поведения, она никогда не была ни скотиной, ни сволочью. Молли была чувствительной девушкой, но скрывала свою чувствительность за цинизмом. Когда она расслаблялась и сбрасывала маску, то становилась невероятно милой.

– Не думаю, что это правда, – заявляю я.

Я ожидаю, что Молли от меня отмахнется и предложит уйти, но вместо этого она на минуту задумывается.

– Наверное, я испугалась. Мы отправлялись в колледжи на расстоянии двух часов полета на самолете, и мне казалось, что ты в конце концов порвешь со мной, а я не смогла бы с этим справиться. Поэтому я резко все прекратила сама до того, как наши отношения перешли на другой уровень.

Это разумное объяснение. Лучше, чем если бы я сделал ей что-то ужасное и никогда бы об этом не узнал, или если бы она на самом деле не любила меня, или был бы какой-то другой болезненный сценарий из тех, которые я на протяжении всех лет прокручивал у себя в голове.

Но мне также кажется, что она могла бы все это сказать мне тогда. Услышав про то, что ее беспокоит, я бы обнял ее и долго целовал, чтобы это беспокойство ушло, – как делал много раз, когда она переживала из-за чего-то другого.

Но пусть как есть – что бы там ни было. Я сюда приехал не для ретроактивной психотерапии пар с Молли Маркс.

Я приехал сюда, чтобы хлопать по спинам старых друзей, напиться и, может, уединиться с какой-нибудь симпатичной девчонкой из теннисной команды.

Мне нужно сменить тему.

– Послушай, Моллс, давай не будем из-за этого беспокоиться? С тех пор много воды утекло. Лучше посмотри на Мэриан и Марка. Мне кажется, что у них любовь.

– Вау! – восклицает она, глядя на танцпол, где они так крепко сжимают друг друга, что их вполне можно принять за одного человека.

Будучи специалистом по взаимоотношениям пар, я могу ответственно заявить, что люди так не танцуют под «Чизбургер в раю», если они не «половинки».

– Всегда думал, что в конце концов они будут вместе, – заявляю я.

– Похоже, что сегодня ночью совершенно точно будут. Я даже не уверена, что они успеют добраться до гостиничного номера.

– Нет, я имел в виду, что, по моему мнению, они поженятся, ну или будет что-то серьезное. Посмотри на них. Ты на самом деле считаешь, что они не родственные души, не «половинки»?

– Я не верю в родственные души и «половинки».

Это меня шокирует. У нее романтические и жизнеутверждающие фильмы. И в каждом из них какой-нибудь чудик или эксцентричная личность находит себе идеального партнера – такого же странного, но с которым они прекрасно подходят друг другу. Я люблю ее фильмы. Они смешные, милые и оптимистичные, но в них есть и своя изюминка, которая дает понять, что человек, который их написал, ироничен и чувствителен.

(Не играет роли то, что я посмотрел оба, по крайней мере, три раза.)

Я не хочу показывать, как хорошо знаю все, что значится на ее странице в IMDb[22], поэтому просто говорю:

– Что?! Ты автор ромкомов и не веришь в родственные души? В «половинок»? Нереально.

– Да, нереально. – Она откидывается на спинку стула. – Именно так. Мелодрама – это фантазии. А вот это, – она показывает на Мэриан и Марка, – к сожалению, реальная жизнь. И в реальной жизни очень редко бывает счастливый конец.

Я воздерживаюсь от замечания, что она так думает, потому что сама положила конец нашему роману в том возрасте, когда мы были очень впечатлительны.

– Это несколько цинично, малыш, – замечаю я.

– Я просто констатирую факт. Я ведь эксперт в этом деле, правильно? Мелодрама – это жанр. В нем есть определенный набор сюжетных точек, событий, как в триллерах и детективах. Начинается с первой случайной встречи героев при необычных, нелепых или комических обстоятельствах, заканчивается, когда все наконец идет хорошо. И автор в этом месте нажимает на паузу, только навсегда, оставив историю в состоянии анабиоза. Автор не показывает, как он ей изменяет, как она перестает его любить, или как из-за детей они вынуждены прекратить заниматься сексом, или как они оба погибают в медовый месяц, ныряя с маской и трубкой. Понимаешь? Это фантазии. Просто еще одна глупая история любви.

– Боже, как депрессивно.

– Сказал человек, который зарабатывает на жизнь, разрушая взаимоотношения.

– М-м, прощу прощения. Но я видел столько разводов и столько случаев примирения в последнюю минуту, что точно знаю, что, если отношениям приходит конец, это совсем не значит, что любви там не было или она была ненастоящей. Иногда просто все получается неправильно. На этом этапе я уже могу определить, когда люди помирятся, а когда им нужно расстаться, чтобы каждому идти своим путем и найти настоящую любовь. Каждому предначертано найти своего человека. Каждому предначертано найти любовь своей жизни.

– Как мило, – говорит Молли презрительным тоном, и из нашего разговора уходят весь накал и пыл. Она предпочитает отмахнуться, а не согласиться с моим блестящим аргументом. Я не могу позволить себе раздражаться, потому что подобный спор с ней (будто мы одни и в мире существуют только наши проблемы) уже вызвал у меня страшную ностальгию по тем временам, когда нам было по шестнадцать лет и мы были влюблены друг в друга.

Я закатываю глаза, глядя на нее.

– Не нужно снисходительного тона, Маркс. Не нужно вести себя со мной покровительственно.

– Я этого и не делаю. Очень мило, что ты так думаешь. Я просто знаю, что ты не прав.

– Кто тебя обидел? – спрашиваю я. Шучу, но она морщится.

Потому что кто-то на самом деле обидел. И сильно.

Мне не следовало это говорить.

– Давай просто скажем, что я не создана для того, чтобы стать чьей-то «половинкой», – заявляет она.

Мне становится грустно от этих слов.

Я не знаю, что ответить.

Глава 5. Молли

Черт побери, Молли.

Одно дело – быть абсолютно честной по поводу своих недостатков у себя в голове. Но я обычно стараюсь не говорить о них вслух.

На вечерах встречи одноклассников.

Бывшему парню, который меня ненавидит.

И это получается еще более мучительным потому, что Сет знает: я права. И он меня из-за этого жалеет. Я вижу это у него на лице.

– Похоже, ты очень сурова с собой, Моллс, – тихо говорит он.

Но я не сурова с собой. Я сурова с людьми, которые допускают ошибку, пытаясь меня полюбить. Потому что, к сожалению, я знаю, как это заканчивается.

– Маркс! – кричит кто-то из другой части помещения.

Это Элисса. Слава всем богам.

– Я только с ней поздороваюсь… – говорю я Сету, но он уже машет рукой, показывая, чтобы я уходила, словно мы только что не были так увлечены разговором друг с другом. Словно мы не говорили о чем-то более личном, чем дурацкие ромкомы.

– У нас с Джоном и Квинн назначена встреча с дорогими морепродуктами, – говорит он, показывая на лучших друзей детства, которые стоят в очереди за рулетиками с омарами.

Он машет им. Квинн приглядывается получше, потом вздрагивает при виде меня рядом с Сетом.

У меня не получается встать достаточно быстро.