Шёпот пепла

Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Калеб уже начал думать, что Финч умер или окончательно погрузился в пучины своего безумия. Но потом раздался скрежет, словно двигали что-то очень тяжелое, и в двери открылось крошечное окошко, забранное толстой решеткой. В темноте блеснули два глаза, маленькие, яркие и подозрительные, как у грызуна.

«Закрыто», – проскрипел голос, сухой, как пыль на древнем фолианте.

«Я ищу книгу о садоводстве, Финч», – сказал Калеб, не повышая голоса. «Конкретно – о том, как выращивать пепельные розы».

«Пепельные розы не растут. Они – то, что остается, когда все остальное сгорело», – ответил голос. «Убирайся, Ворон. От тебя несет Магистратом, даже спустя столько лет. Этот запах въелся в твою кожу».

«Этот запах – цена информации, которую ты мне продавал», – ровно ответил Калеб. «И я снова пришел заплатить».

Глаза в окошке на мгновение исчезли, потом появились снова. «Твои деньги здесь больше не в ходу. Магистрат снова начал рыть носом в моем квартале. Они ищут то, что сами потеряли. А когда они ищут, такие как я предпочитают сидеть тихо».

Калеб молчал. Он знал, что спорить бесполезно. Финч был параноиком, но его паранойя спасала ему жизнь не один десяток лет. Он медленно вытащил из кармана амулет, держа его на ладони так, чтобы свет от далекого неонового пятна упал на него.

«Может, это изменит твое мнение?»

В окошке воцарилась тишина. Калеб видел, как зрачки в темноте расширились. Он услышал тихое, свистящее дыхание.

«Проклятье», – прошептал Финч. «Откуда у тебя это, падальщик?»

«Нашел на трупе. Архимаг Ликандр. Магистрат считает, что это несчастный случай».

«Магистрат посчитает несчастным случаем и собственную похоронную процессию, если это упростит бумажную работу», – прошипел Финч. «Убирай эту дрянь. И заходи. Быстро».

Окошко захлопнулось. Раздался грохот нескольких засовов и цепей. Дверь со стоном приоткрылась ровно настолько, чтобы Калеб мог протиснуться внутрь. Он шагнул в темноту, и дверь за ним тут же захлопнулась, погрузив его в абсолютный мрак и запах пыли, воска и чего-то еще – тонкого, озонового аромата магических артефактов, медленно истекающих силой в забвении.

Щелкнул кремень, и вспыхнул огонек масляной лампы. Свет вырвал из темноты лицо Старика Финча. Он был маленьким, сморщенным человечком, с головой, покрытой редкими седыми волосами, торчащими в разные стороны. Его глаза, увеличенные толстыми линзами очков, бегали по лицу Калеба, по его одежде, словно пытаясь найти скрытые угрозы. Он был одет в несколько слоев засаленных халатов, которые когда-то, возможно, были разных цветов.

«Показывай», – потребовал он, протягивая дрожащую, похожую на птичью лапку, руку.

Калеб положил амулет ему на ладонь. Финч поднес его близко к глазам, почти касаясь носом дерева. Его дыхание стало прерывистым.

«Черное тисовое дерево из Плачущего Леса… Вырезано не резцом, а волей… Древняя работа. Очень древняя…» – бормотал он себе под нос. Он перевернул амулет, коснулся пальцем спирали. «Колодец… Пустой колодец…»

«Что это значит, Финч?» – спросил Калеб. Его терпение было не безграничным.

Финч вздрогнул, словно очнувшись. Он посмотрел на Калеба, и в его глазах был неподдельный страх. «Это значит, что тебе нужно было оставить эту вещь там, где ты ее нашел. Рядом с трупом. И бежать из города так быстро, как только можешь».

«У меня нет такой роскоши. Рассказывай».

Старик проковылял вглубь своей лавки, которая была скорее не магазином, а складом забытых кошмаров. Горы книг громоздились до самого потолка, грозя обрушиться в любой момент. На полках стояли банки с заспиртованными существами, у которых было слишком много глаз или конечностей. В углах висели пыльные гобелены с изображением сцен, от которых мог сойти с ума неподготовленный зритель. Воздух был неподвижным и тяжелым. Финч поставил лампу на заваленный свитками стол и начал рыться в одной из стопок книг.

«Это не магия в том смысле, в каком ее понимает Магистрат», – заговорил он, не оборачиваясь. Его голос был приглушенным, скрипучим. «Магистрат думает, что магия – это река. Ее можно направлять, строить дамбы, использовать для вращения колес их цивилизации. Они изучают течения, измеряют глубину. Идиоты. Они забыли, что магия – это еще и океан. Бездонный, темный, полный тварей, которые спали миллиарды лет до появления первого человека. И которых лучше не будить».

Он вытащил тяжелый том в потрескавшейся кожаной обложке без названия. Сдул с него слой пыли, который поднялся в воздух удушливым облаком.

«Этот символ… его называют по-разному. Печать Атропос. Глаз Пустоты. Но самое старое название – Знак Жаждущего. Это ключ. Инструмент. Он не создает магию, не направляет ее. Он ее пьет».

Финч открыл книгу. Страницы были из тонкого, пожелтевшего пергамента, покрытые выцветшими чернилами и пугающе детальными иллюстрациями. Он нашел нужную страницу. На ней была изображена та же спираль.

«Это колдовство высасывания. Паразитическая магия. Запрещенная еще до основания Эхобурга. Те, кто практиковал ее, не были магами. Они были… колодцами. Пустыми сосудами. Но с трещиной на дне, через которую они могли поглощать силу других». Финч посмотрел на Калеба поверх очков. «Они охотились на магов, выпивая их досуха. Не только их магический дар, но и саму жизненную силу. Оставляя после себя лишь иссушенную оболочку. Пепел на ветру».

Шепот Пепла. Название книги эхом отозвалось в голове Калеба.

«Легенды говорят, что последних последователей этого культа истребили Основатели города. Их ритуальные ножи переплавили, книги сожгли, а имена вычеркнули из всех хроник. Они боялись этого больше, чем демонов из Бездны. Потому что демон придет, убьет и уйдет. А Жаждущий будет ходить среди тебя, улыбаться тебе, а потом, когда ты ослабнешь, он прижмет к твоей коже эту печать и выпьет твою душу, как дешевое вино».

«Ликандр был одним из сильнейших архимагов. Он не был слабым», – возразил Калеб.

«А ты уверен?» – усмехнулся Финч безрадостной, черепоподобной усмешкой. «Магия – это не вечный огонь, Ворон. Особенно у стариков. Она истончается. Угасает. Я слышал слухи. Ликандр уже давно не показывал своей истинной силы. Прятался за старой репутацией и артефактами. Возможно, он уже был почти пуст. Идеальная добыча».

Калеб вспомнил слова Элары. Про отца, который мог левитировать без сознания. Была ли это правда или лишь вера любящей дочери? Он посмотрел на амулет, который Финч брезгливо положил на край стола.

«Почему он был у Ликандра? Он прятал его в тайнике».

«Может, он нашел его. Может, он расследовал возрождение этого культа. Архимаги любят совать свой нос в древние тайны, думая, что их сила защитит их. Но этот амулет… он не просто инструмент. Он еще и приманка». Финч ткнул в него костлявым пальцем. «Эта вещь резонирует с магией. Тот, кто создал ее, мог чувствовать ее на расстоянии. Чувствовать того, кто ее держит. Возможно, Ликандр нашел приманку, а охотник нашел Ликандра».

Холодок пробежал по спине Калеба. Он носил этот амулет в кармане уже несколько часов. Он был маяком в ночи, сигнализирующим о своем местоположении.

«Кто они? Этот культ?»

«Их больше нет. Были», – поправился Финч, но в его голосе не было уверенности. «Говорят, они поклонялись… не богу. Скорее, принципу. Энтропии. Голоду, что лежит в основе мироздания. Они называли его Аш'мог, Пожиратель Тишины. Они верили, что вся магия – это лишь украденный у него отголосок, и их священный долг – вернуть ее обратно, выпив мир досуха и оставив лишь тишину и пепел».

Внезапно снаружи раздался пронзительный звук. Свисток стражника Магистрата. Один, потом второй, отвечающий ему из другого переулка. Затем послышался топот тяжелых ботинок по мокрой брусчатке.

Финч мгновенно побледнел. Он захлопнул книгу и бросился к двери, прислушиваясь.

«Проклятье, Ворон! Я же говорил! Ты принес их сюда!» – зашипел он. «Убирайся! Через задний ход. И забери свою проклятую вещь с собой!»

«Они не за мной, Финч. У меня нет магии, чтобы они могли ее учуять», – спокойно сказал Калеб, забирая амулет со стола.

«Дело не в магии! Дело в смерти! Ты пахнешь смертью! Она следует за тобой, как бродячая собака, а стражники бегут на этот запах, как стервятники!»

Финч указал на пыльный гобелен в дальнем конце лавки. «Там. Дверь ведет в Опиумный туннель. Иди. И не возвращайся. Никогда».

Калеб не стал спорить. Он сунул амулет во внутренний карман и кивнул. «Я твой должник, старик».

«Ты мой могильщик!» – прошипел Финч, уже отодвигая тяжелый шкаф от стены, чтобы снова забаррикадировать вход.

Калеб откинул гобелен. За ним была низкая, неприметная дверь. Он открыл ее и шагнул в узкий, сырой коридор, который резко уходил вниз. За спиной раздался грохот задвигаемой мебели. Он был снова один, в темноте. Но теперь у его страха было имя. Аш'мог. И у него было неприятное чувство, что топот стражников в Туманном квартале был связан не с ним и не с Финчем. Что-то еще случилось этой ночью. Еще один сосуд опустел.

Опиумный туннель был частью старой, заброшенной системы контрабандистских ходов, которые теперь использовались в основном для того, чтобы незаметно перемещаться между подвалами курилен и борделей. Воздух здесь был сладковатым и тошнотворным, пропитанным запахом дешевого опиума и гниющих отбросов. Калеб шел быстро, ориентируясь по памяти и слабым сквознякам. Его ботинки шлепали по лужам стоячей воды. Он не зажигал фонарь. Его глаза, привыкшие к темноте, различали дорогу. Он думал.

Охотник на опустошенных. Коллекционер угасающей магии. Это было не просто убийство. Это был ритуал. Жатва. И если он прав, то убийца не станет долго ждать. Голод, который описывал Финч, не бывает терпеливым.

Калеб выбрался на поверхность через ржавую решетку в подвале заброшенной прачечной в Квартале Ремесленников, недалеко от того места, где он оставил свое расследование несколько часов назад. Дождь немного утих, превратившись в мелкую, назойливую морось. Но воздух был заряжен напряжением. Вдалеке выли сирены автокэбов Магистрата. Калеб поднял воротник и двинулся в сторону звука. Привычка, которую невозможно было искоренить. Идти на звук беды.

Он вышел на площадь Часовщиков. Место было оцеплено. Те же серые плащи, те же тусклые ауры, что и на площади Медников. Но на этот раз их было больше. И они были более взвинченными. Калеб увидел сержанта Келла, который яростно отдавал приказы. Значит, дело было серьезным. Он смешался с небольшой толпой зевак, которую стражники лениво отгоняли. Отсюда было плохо видно, но он смог разобрать, что эпицентр событий – мастерская на втором этаже старого здания. Свет магических фонарей бил из окон, отбрасывая на мокрую брусчатку нервные, дергающиеся тени.

«Что случилось?» – спросил он у стоявшего рядом портового рабочего с лицом, похожим на мятый пергамент.

«Говорят, еще один. Прямо как тот, в каналах», – пробасил рабочий, выдыхая облако пара с запахом чеснока. «Мариус-Златорук. Механик. Делал лучшие хронометры и магические протезы в городе. Нашли час назад. Его подмастерье пришел утром, дверь заперта, а изнутри… пахнет».

«Чем пахнет?»

Рабочий пожал плечами. «Странно пахнет. Как после грозы, когда молния в дерево ударит. И еще… как будто мясо пережарили».

Озон и пепел.

Калебу нужно было попасть внутрь. Он обошел толпу и нырнул в темный переулок, который шел вдоль здания. Пожарная лестница. Старая, ржавая, но выглядела достаточно крепкой. Он огляделся. Никто не смотрел в его сторону. Все взгляды были прикованы к ярко освещенным окнам. Бесшумно, как тень, он взобрался по скользким от дождя ступеням на второй этаж. Окно в мастерскую было распахнуто настежь. Криминалисты проветривали помещение. Идеально. Он прижался к кирпичной стене, вслушиваясь.

«…та же картина, сержант», – докладывал чей-то голос. «Полное магическое и витальное истощение. Никаких следов борьбы, никаких следов проникновения. Дверь была заперта изнутри на три магических замка. Окна тоже».

«Заперто изнутри?» – прорычал Келл. «Это невозможно! Он что, сам себя высушил до состояния пергамента?»

«Возможно, телепортация, сержант. Но сенсоры не показывают остаточного следа портала. Чисто. Абсолютно чисто. Словно убийца был призраком».

Призрак. То же самое слово. Келл и его люди топтались на месте, потому что искали то, чего не было. Они искали следы магии, использованной как оружие. А нужно было искать ее отсутствие.

Калеб рискнул и заглянул в окно. Мастерская Мариуса была произведением искусства и хаоса. Повсюду были разложены инструменты невероятной точности, чертежи, линзы, шестеренки размером с пылинку. На верстаках стояли незаконченные механизмы – бронзовые птицы, которые, вероятно, могли петь, серебряные пауки, предназначенные для починки часовых механизмов. Воздух все еще был наполнен слабым запахом озона и тем самым запахом жженого, который почувствовал рабочий.

И в центре всего этого, в высоком кресле у главного верстака, сидел Мариус. Он был одет в рабочий фартук. Его руки, знаменитые «златоруки», способные творить чудеса механики, безвольно лежали на подлокотниках. Голова была откинута назад. Глаза, широко открытые, смотрели в потолок с тем же выражением крайнего удивления, что и у Ликандра. Кожа была серой и сморщенной. Иссушенная оболочка.

Келл стоял спиной к окну, загораживая часть обзора. Калеб видел, как криминалисты в защитных костюмах сканируют все вокруг своими приборами, которые жалобно пищали, не находя ничего. Калеб перевел взгляд на тело. Правый рукав рубашки Мариуса был закатан. Даже с такого расстояния он видел это. На внутренней стороне предплечья. Темная, впалая спираль.

Его взгляд скользнул дальше. По полу. По верстаку. Он искал не то, что было, а то, чего быть не должно. Что-то чужеродное. И он увидел это. Рядом с креслом Мариуса, почти у самой ножки, на полу, покрытом тонким слоем латунной стружки и пыли, было крошечное, едва заметное серое пятнышко. Не пыль. Не грязь. Оно было слишком однородным, слишком мелким. Словно кто-то стряхнул пепел с сигареты, только это был не табачный пепел. Он был слишком светлым. Слишком… мертвым.

Шепот Пепла.

Внезапно Келл резко обернулся, словно почувствовав на себе взгляд. Его глаза метнулись к окну. Калеб успел отпрянуть, его сердце на мгновение замерло. Он слился с тенью, прижавшись к холодной, мокрой стене. Он слышал, как Келл подошел к окну и выглянул наружу. Калеб не дышал. Пустота внутри него стала его маскировкой. Для магических сенсоров он был ничем. Для обычного взгляда – просто еще одной тенью в городе теней.

«Что там, сержант?» – спросил один из криминалистов.

«Ничего», – раздраженно бросил Келл после долгой паузы. «Просто показалось. Крысы. Этот город кишит крысами». Он отошел от окна.

Калеб медленно выдохнул. Он получил то, за чем пришел. Подтверждение. Вторую жертву. Тот же почерк. И новую улику. Крошечную, почти невидимую, но единственную материальную зацепку в этом деле о призраках и пустых колодцах. Серый пепел.

Он спустился с пожарной лестницы так же тихо, как и поднялся. Снова окунулся в моросящую мглу переулков. Толпа зевак поредела. Оцепление оставалось на месте. Калеб не пошел домой. Его кабинет больше не был убежищем. Он был ловушкой, которую он сам себе устроил. Он думал о Мариусе. Он знал его. Не близко, но достаточно. Мариус тоже был бывшим сотрудником Магистрата. Талантливый артефактор, которого уличили в продаже созданных им устройств на черный рынок. Его не «очистили», как Калеба. Его магия была слишком специфичной, слишком связанной с его ремеслом. Ему просто запретили работать на Магистрат и лишили всех привилегий. Его сила, как и у Ликандра, в последние годы начала угасать. Он стал слабым. Уязвимым. Стал опустошенным.

Убийца выбирал их не случайно. Он знал, на кого охотиться. У него был список. И Калеб не сомневался, что его собственное имя в этом списке есть. Возможно, даже где-то в верхней части. Бывший дознаватель, лишенный магии. Идеальная ирония для убийцы, который коллекционировал именно это.

Он зашел в безымянный бар в трущобах, место, где никто не задавал вопросов. Заказал двойной виски. Жидкость обожгла горло, но не принесла тепла. Он смотрел на свое отражение в мутном зеркале за стойкой. Усталое лицо, глаза, в которых не осталось ничего, кроме серого пепла воспоминаний. Пустой колодец.

Он достал амулет и положил его на липкую поверхность стойки. Деревянная спираль, казалось, насмехалась над ним. Ключ, который открывал души и выпивал их до дна. Он был уликой. Он был приманкой. Он был смертным приговором.

Но он был и оружием. Финч сказал, что убийца может чувствовать амулет. Это работало в обе стороны. Если убийца – колодец, то амулет – это труба, ведущая к нему. Калеб не мог использовать магию, чтобы отследить его. Но, возможно, ему это и не нужно. Возможно, ему нужно было просто заставить убийцу прийти к нему. Стать приманкой в собственной ловушке.

Он убрал амулет. Допил виски. Бросил на стойку несколько монет и вышел обратно под дождь. Ночь была далека от завершения. Охота только началась. И Калеб Ворон, опустошенный, лишенный всего, что делало его сильным, должен был стать охотником. Потому что альтернативой было стать добычей. А в Эхобурге, городе, который пожирал своих детей, разница между этими двумя ролями была тоньше лезвия старого клинка, который висел у него на поясе. И Калеб знал, с какой стороны этого лезвия он предпочитает находиться. Он зашагал прочь от площади Часовщиков, его шаги отдавались глухим эхом на мокрой брусчатке, словно отсчитывая время, оставшееся до того, как убийца придет за ним. И Калеб собирался быть готовым.

Шрамы на шёлке

Шрамы на шёлке

Он не вернулся в кабинет. Возвращаться было все равно что засунуть голову в пасть голема-стража и ждать, когда механизм сработает. Его контора, его так называемый дом, была теперь не убежищем, а центральной точкой на карте охотника. Приманка должна двигаться, чтобы хищник проявил себя. Калеб стал приманкой. В кармане плаща деревянный амулет лежал теплым, живым комком, чужеродным органом, пришитым к его собственной пустоте. Он чувствовал его слабое биение, или ему так казалось, – эхо чужой, украденной жизни, резонирующее с его отсутствием. Холодок, который он ощущал, был не от дождя. Это было прикосновение взгляда, которого он не видел. Чувство того, что в лабиринте мокрых улиц Эхобурга он больше не просто заблудшая душа, а цель, отмеченная на невидимой карте.

Дождь сменил тактику. Яростный ливень уступил место холодной, пронизывающей измороси, которая висела в воздухе туманом, превращая далекие неоновые огни в расплывчатые кляксы больной ауры. Город дышал этой влагой, выдыхая запахи мокрого кирпича, гниющего мусора и отработанной магии. Калеб шел без цели, позволяя инстинктам вести его по венам переулков, где тени были гуще, а звуки тонули в шипении воды, стекающей по ржавым водостокам. Каждый прохожий, чье лицо на мгновение выхватывал из мрака свет витрины, казался потенциальной угрозой. Каждый звук за спиной – шаги преследователя. Паранойя была старой знакомой, инструментом, который он отточил за годы службы в Магистрате. Тогда она помогала ему видеть вину в глазах невиновных. Теперь она помогала ему оставаться в живых.

Два трупа. Архимаг и артефактор. Ликандр и Мариус. Оба – бывшие столпы Магистрата. Оба в последние годы увядали, их сила истончалась, превращаясь в бледное воспоминание. Оба найдены иссушенными, как осенние листья, с одинаковым спиральным знаком на коже. Пустые колодцы. Убийца не просто убивал. Он собирал урожай. И он знал, где искать поля, которые уже начали увядать. У него был список. Калеб не сомневался, что этот список не был случайным набором имен. Должна быть связь, нить, которая соединяла Ликандра и Мариуса не только их общей судьбой. Что-то, что они делали, где бывали, с кем говорили. Что-то, что сделало их уязвимыми. Что-то, что привлекло внимание жнеца.

Ему нужна была информация, но не та, что лежала в официальных архивах Магистрата. Те отчеты уже были написаны, заверены и похоронены под тоннами бюрократической лжи. Несчастный случай. Самовозгорание магического ядра. Что угодно, лишь бы не признавать, что в городе появился хищник, охотящийся на магов, да еще и таким способом, о котором в приличном обществе предпочитали не вспоминать. Ему нужны были другие архивы. Грязные. Неофициальные. Те, что фиксировали не магические свершения, а человеческие слабости. Финансовые отчеты, списки клиентов, любовные письма. Душа Эхобурга хранилась не в кодексах, а в долговых книгах.

Он знал одно место. «Пыльный Регистр». Так его называли те немногие, кто о нем знал. Это не было здание. Это был человек. Вернее, то, что от него осталось. Иеремия Книжник когда-то был главным архивариусом Магистрата, гением систематизации с фотографической памятью. Но он слишком глубоко зарылся в секреты, которые должен был охранять. Магистрат не убил его. Они поступили тоньше. Они стерли его. Не из жизни, а из системы. Лишили имени, статуса, доступа. Превратили в призрака, обреченного вечно бродить по задворкам мира, который он сам когда-то упорядочил. Теперь Иеремия жил в подвалах Большой Библиотеки, в заброшенных секциях, и торговал информацией, словно наркотиком. Он был ходячим архивом забытых вещей.

Путь к библиотеке лежал через Торговый ряд, где даже в этот поздний час кипела жизнь. Торговцы кричали, зазывая покупателей в свои лавки, пахло специями, жареным мясом и сыростью тысяч тел, сбившихся под навесами. Калеб двигался сквозь толпу, как нож сквозь масло, бесшумный и незаметный. Он был тенью, и толпа была его стихией. Здесь никто не смотрел в лицо. Все смотрели на кошельки. Он свернул в неприметный проулок за зданием библиотеки, туда, где мусорные баки были размером с небольшую комнату, а воздух был густым от запаха гниющей бумаги и чернил. Низкая железная дверь без ручки. Калеб постучал по ней костяшками пальцев – три коротких, два длинных, один короткий. Старый код доступа к неофициальным каналам.

Дверь со скрежетом подалась внутрь. За ней была темнота и запах пыли, такой густой, что казалось, его можно резать ножом. Калеб шагнул внутрь, и дверь за ним захлопнулась, отрезав звуки улицы. Он зажег свой химический фонарь. Луч света вырвал из мрака бесконечные стеллажи, уходящие вверх, теряясь в темноте. Они были завалены не книгами, а папками, свитками, ящиками с картотекой, перевязанными бечевкой стопками пергамента. Это был хаос, кладбище информации.

«Кто там?» – раздался из темноты голос, сухой и шелестящий, как старые страницы. «Запах знакомый. Запах падения. Ворон».

«Иеремия», – голос Калеба был ровным. «Мне нужна информация».

Из-за одного из стеллажей появилась фигура. Иеремия был худым, как скелет, обтянутый пергаментной кожей. Одет он был в несколько слоев рваных мантий, которые когда-то могли быть формой архивариуса. Его глаза за толстыми, треснувшими линзами очков казались огромными и лишенными цвета. Он передвигался бесшумно, скользя между горами документов, как угорь в зарослях.

«Информация – это все, что у меня есть, Ворон. И все, чего у тебя нет», – прошелестел он. «За нее надо платить. Но твои магистеры больше не в ходу. А твоей магии…» Он замолчал, и в тишине повисло слово, которое он не произнес. «Пусто».

«Я заплачу», – Калеб вытащил из кармана тяжелый мешочек, который дала ему Элара, и бросил на ближайший стол, покрытый слоем пыли. Мешочек приземлился с глухим, тяжелым стуком. «Мне нужна связь между архимагом Ликандром и артефактором Мариусом. Не магическая. Не служебная. Личная. Куда они ходили. С кем встречались. На что тратили деньги».

Иеремия, не сводя глаз с мешочка, медленно подошел к столу. Его пальцы, похожие на паучьи лапки, коснулись бархата. Он не открыл его. Он словно впитывал его вес, его суть. «Большие имена. Опасные имена. Пыль на их могилах еще не осела. Копаться в их жизнях сейчас – все равно что совать руку в гнездо огненных ос».

«У меня нет выбора», – отрезал Калеб.

Иеремия кивнул, словно самому себе. Он развернулся и исчез в лабиринте стеллажей. Калеб остался ждать. Воздух здесь был мертвым, неподвижным. Он давил на легкие. Это было место, где истории умирали, превращаясь в пыль. Прошло, как показалось Калебу, не меньше часа. Он слышал лишь шелест бумаг, тихий скрип отодвигаемых ящиков и сухое бормотание Иеремии. Наконец, архивариус вернулся. В руках он держал одну-единственную тонкую папку из серого картона.

«Они были разными, Ворон. Ликандр – аристократ, член древнего рода. Мариус – выходец из низов, гений-самоучка. Один вращался в высших кругах, другой – в мастерских и на черных рынках. Их пути в Магистрате пересекались, но не более. Но», – он сделал паузу, его бесцветные глаза блеснули. «Есть одна вещь. Последние полгода. Оба стали тратить несоразмерные суммы в одном и том же месте. Место, нехарактерное для них обоих. Особенно для Мариуса».