День зимнего солнцестояния

Все члены группы уже были на своих местах.

Андер с грохотом бросил папку с делом на стол и сел.

– Как прошло ваше утро? – спросил он, откидываясь в кресле. – Я вот просидел за составлением отчетов, – продолжил он, пристально глядя на коллег и вопросительно подняв брови. – Кто начнет?

Гардеасабаль откашлялся и подтолкнул к центру стола пакет для улик. Внутри лежал элегантный синий кожаный кошелек, украшенный высококачественным тиснением.

– По дороге сюда заскочил в Норвегию (так в народе прозвали Олабеагу, на шумные причалы которой норвежские моряки раньше привозили свои товары), чтобы еще поспрашивать людей – вдруг кто вспомнит что-то новое. Пока я говорил с одной из местных жительниц, мимо на бешеной скорости промчался парень на ржавом велосипеде. Я прыгнул в машину и вдавил педаль в пол. Догнал его в районе причала Сиргерас, прежде чем он успел свернуть на велосипедную дорожку. Этот болван испугался, увидев несущуюся на него машину. Наверное, подумал, что я его собью, и вывернул руль так резко, что потерял управление. К счастью, фонарь на набережной и ограждение спасли его от неизбежного заплыва.

Гардеасабаль сделал паузу, покачал головой и улыбнулся. Адреналин, полученный во время погони, явно добавил красок его утренней смене. Он потянулся и взял пакет своей огромной рукой, которой, казалось, мог бы раздавить бильярдный шар.

– Это было у него в куртке. Синий кожаный кошелек. Внутри, конечно, нет ничего ценного, но зато есть удостоверение личности. – Он вытащил кошелек и извлек из него пластиковую карточку. – Глория Редондо, сорок пять лет, жительница Аморебьеты.

Андер встал и взял удостоверение в руки. Серьезная и строгая женщина средних лет смотрела прямо в объектив, близоруко прищурившись. Он почувствовал холодок, осознав, что это лицо с хорошо различимыми чертами вполне могло принадлежать изуродованному телу, которое накануне нашли у фонаря на набережной Олабеаги.

– Ты считаешь, это она? – спросил инспектор.

– Честно? Почти уверен, – ответил Гардеасабаль без колебаний.

– Карманник мог стащить карту у кого угодно на улице. Почему ты думаешь, что Глория – наша жертва? – поинтересовался Креспо.

– Задержанный утверждает, что кошелек валялся в высокой траве на пустыре рядом с дорогой. Это недалеко от нового здания на улице Дуке, но тот пятачок используют как свалку. Возможно, именно там убийца избавился от улики. Но самое главное – Глория Редондо числится в списке пропавших, который составил Арреги, – объяснил Гардеасабаль и передал слово коллеге.

– Все так, босс, – подтвердил тот. – Муж женщины подал заявление об ее исчезновении три дня назад. В последний раз ее видели восемнадцатого числа в восемь вечера, когда она выходила с работы в Ордунье, – сказал он, почесывая голову.

Андер задумчиво посмотрел на фотографию на удостоверении. Затем его взгляд переместился на доску, в углу которой висело сделанное на месте преступления изображение тела.

– Визуально опознать ее невозможно. Даже если это она, ее не узнала бы и собственная мать. Арреги, поезжай домой к Глории и поговори с ее мужем. Скажи ему правду: объясни, что его жена, возможно, была убита и нам нужен образец ДНК для сравнительного анализа. Зубная щетка, расческа – что угодно подойдет.

Мужчина нервно заерзал в кресле и кивнул. Ему было почти сорок, и годы работы в Отделе охраны правопорядка закалили его, однако сообщать родственникам о возможной смерти близкого – особенно тяжелое испытание. Это одна из самых трудных и болезненных задач, с которой может столкнуться полицейский.

– Что нам известно о задержанном? – Креспо обратился к Гардеасабалю. – Есть ли у него судимости?

– Да, пара арестов за хранение героина.

– А что говорит твое чутье? Он может оказаться убийцей?

Тот пожал плечами и покачал головой. Офицер зажмурил глаза, что только подчеркнуло его густые черные брови, и громко вздохнул.

– Честно говоря, не думаю. Он утверждает, что нашел кошелек сегодня утром, когда искал среди зарослей металл.

– Какое удачное совпадение, не правда, Гарде? – заметил Андер.

– Да, я тоже сначала подумал, что он мне лапшу на уши вешает, но, похоже, алиби у него в порядке. Он утверждает, что провел ту ночь в муниципальном приюте в Элехабарри. Я позже загляну к ним, чтобы проверить записи.

– Хорошо, договорились. Но сильно не спеши, я хочу, чтобы задержанный… как там его зовут? – спросил инспектор.

– Горка Бланко.

– Хочу, чтобы господин Бланко провел ночь в камере следственного изолятора, – продолжил Андер, постукивая указательным пальцем по столешнице. – Если его алиби подтвердится, завтра я сам допрошу его, прежде чем отпустить. Возможно, бессонная ночь поможет освежить ему память.

Гардеасабаль записал все в маленькую тетрадь на пружине, с которой никогда не расставался. Некоторые коллеги в участке подшучивали над этой его привычкой, за спиной называя Студентом. Конечно, никто бы не осмелился сказать ему это в лицо – так можно и без зубов остаться. Тетрадь была для него путеводной звездой: она служила и записной книжкой, и дневником. Каждую ночь перед сном он тщательно ее проверял, чтобы убедиться, что не упустил ни одной задачи, а также составлял список дел на следующий день. Таким был Педро Гардеасабаль – удивительный человек, сумевший превратить дерзкие манеры в стремление к абсолютному перфекционизму. Чтобы преодолеть свои недостатки, ему пришлось провести огромную работу над собой.

– Следующий пункт повестки – граффити с числами девяносто четыре слеш семьсот тридцать два, – зачитал инспектор. – Что нам о них известно, Альдай?

– Сначала я предположил, что это может быть номер стационарного телефона в нашей провинции. Девяносто четыре – это код Бискайи, а остальные цифры могли быть частью семизначного номера. – Альдай убрал со лба выбившуюся прядь, достал объемный список и положил его в центр стола. – Здесь собраны все стационарные номера Бискайи, в которых встречается последовательность семьсот тридцать два. – Он провел большим пальцем по стопке страниц, подчеркивая количество контактов. – Их буквально сотни. Я обзвонил все. Как и ожидалось, большинство не ответили. Рабочие номера я отметил.

Гардеасабаль похлопал юношу по спине и протяжно присвистнул.

– Молодчина, парень. Теперь ты официально ударник нашего участка, – изумленно сказал он.

– Я спросил у каждого, не пропадал ли у них кто-то из родственников, – продолжил Альдай, не обращая внимания на коллегу. – Все ответили отрицательно.

– И тогда ты позвонил в ОТП, – опередил его Андер.

– Именно. После этого я связался с ребятами из ОТП, и они навели меня на кое-какую мысль. Мы сошлись во мнении, что число семьсот тридцать два должно быть концом какой-то последовательности. Оно не может быть встроено в более длинный ряд – это бы увеличило количество возможных комбинаций в сотни раз. Что было бы нелогично, желай убийца действительно установить с нами контакт.

Креспо встал и налил себе кофе из стоявшей на ближайшей полке кофеварки.

– Серийные убийцы обычно оставляют подпись, – сказал он, возвращаясь к столу с дымящейся чашкой в руках. – Торрес считает, что пока рано выдвигать подобную версию. Как истинный приверженец канонов криминологии, он не готов навешивать ярлыки, пока не будет как минимум трех трупов. Я понимаю его позицию, однако все улики указывают на то, что преступник скоро снова даст о себе знать. – Он подул в чашку, и клубившийся над ней пар полетел в сторону агентов. – Продолжай, Альдай.

– Итак, повторюсь: исходя из этой гипотезы семьсот тридцать два – это окончание какой-то последовательности. При этом в ней должно быть и число девяносто четыре. Зная все это, ребята из ОТП провели перекрестный поиск по своей обширной базе данных.

Коллеги внимательно следили за тем, как он достал из лежавшей рядом бежевой папки несколько печатных листов. В цифровую эпоху, когда все отчеты выводились на принтерах, было странно видеть документы, набранные на печатной машинке, – почти анахронизм.

– Вот что удалось найти. Дело тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Если быть точным, дело номер тысяча девятьсот девяносто четыре ноль-ноль-ноль семьсот тридцать два.

Андер взял документ и пробежал его глазами.

– Это наше дело, – сказал он, продолжая читать. – Нераскрытое. Дело о пропаже человека, – закончил он вполголоса.

Тень глубокой печали скользнула по его лицу. Он еще раз изучил фотографию жертвы из Олабеаги, сжимая ладонями горячую чашку кофе. Ему нравилось ощущать этот жар – он напоминал о детстве; о кружке только что подогретого на огне молока; о том чувстве уюта и безопасности, которое дарило это тепло, и о людях, с которыми он делил такие мгновения на кухне родного дома. Коллеги молчали, представляя, о чем думал инспектор.

В 1999 году бесследно исчезла Энара, сестра Андера. Тогда он был молодым полицейским, который всего год назад, после нескольких лет службы, добился перевода в Отдел уголовных расследований. Креспо отчаянно просил начальство включить его в группу, занимавшуюся этим делом, но получил категорический отказ. Руководство сочло его слишком эмоционально вовлеченным и посчитало, что от него будет больше вреда, чем пользы.

Несмотря на все усилия, брошенные на поиски, Энару так и не нашли. Дело закрыли. Шли годы, но они не могли унять его боль. То горькое отстранение все еще жгло мужчине грудь.

– Селия Гомес, восемнадцать лет, родом из Португалете, – прочитал Андер. – Пропала вечером, возвращаясь домой после урока английского. Родители девушки обратились в муниципальную полицию Португалете в ту же ночь. Дежурный офицер, идентификационный номер AB три-девять-пять, сообщил им, что заявление можно будет подать только спустя двадцать четыре часа после исчезновения. – Он сделал паузу. – Потеряли двадцать четыре драгоценных часа. Ключевых, – добавил он, уставившись в стол пустым взглядом.

– Больше ее никто не видел. Никаких следов, ни записки, ни зацепок. Ничего. Будто сквозь землю провалилась, – продолжил за него Альдай. – Даже представить не могу, какой ад пережила ее семья за эти годы. – Он сочувственно посмотрел на начальника.

Андер взял удостоверение личности Глории и положил его рядом с делом Селии.

– Если граффити нас отсылает к нему, значит, перед нами стоит двойная задача. С одной стороны, нужно выяснить, как убийца узнал внутренний номер дела, – рассуждал Креспо. – Альдай, я хочу, чтобы ты проверил записи о доступе к архиву дел о пропавших. Принеси мне список всех, кто обращался к этим данным за последние годы.

Агент кивнул, помечая информацию в блокноте.

– С другой стороны, нужно расследовать возможную связь между этими двумя женщинами. Будем искать причинно-следственные цепочки. В 1994 году Глории было почти столько же лет, сколько Селии, возможно, они были знакомы. Поговорим с родителями девушки, посмотрим, куда нас приведет эта зацепка.

Гардеасабаль кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Это как запускать сигнальную ракету в темноте, Андер, – начал он. – Если она не осветит нам путь, мы потратим массу времени и ресурсов на поиски, которые могут не дать результатов. Может, это просто устроенная убийцей дымовая завеса. Хочет, чтобы мы метались в темноте. Отличная идея, если его единственная цель – посмеяться над полицией.

– А разве любое расследование не сводится к плаванию в море гипотез и вероятностей? – возразил тот. – Наша задача – превратить неопределенность в ясность, а сомнение в уверенность, но для этого необходимо действовать. Мы должны удвоить усилия. Песок в часах сыпется, и важна каждая крупица. С завтрашнего дня Альдай остается в участке и координирует коммуникацию, запросы, судебные приказы – все, что связано с административной стороной дела. Гардеасабаль, вы с Арреги вместе. Договорились?

Все кивнули.

– Пока что мне больше нечего добавить. Оставленная во рту жертвы записка не несет особой информации. Кажется, убийца просто оправдывает совершенное. Будто того факта, что эта женщина когда-то с ним «скверно и презрительно» обошлась, достаточно, чтобы так жестоко с ней расправиться, – продолжил Андер, сжимая кулаки. – Что касается подписи – Н9, похоже, так преступник хочет заявить о себе, так что с этого момента мы будем называть его именно так. По крайней мере, до тех пор, пока не поймаем и не узнаем, кто скрывается за этим именем. За работу, ребята.

Инспектор взял новую папку, чтобы начать оформление материалов дела. Затем он подошел к своему столу – большому массиву из бука, заваленному отчетами и канцелярией, и стал искать нестираемый маркер с толстым кончиком. Найдя его, он повернул папку и написал на корешке большими буквами – «Н9».

Машина Креспо стояла на привычном месте на муниципальной стоянке, расположенной под площадью Ла Касилья. После смены он заглянул в спортзал при участке, чтобы дать выход накопившемуся гневу. За час интенсивной тренировки он совсем выбился из сил. Приняв душ, Андер сел рядом со шкафчиком, наблюдая за тем, как коллеги один за другим покидают раздевалку.

Призраки прошлого вновь его настигли.

Инспектора преследовало ощущение дежавю. Селия Гомес исчезла точно так же, как его сестра. Единственное различие заключалось в том, что он не ждал двадцать четыре часа, чтобы начать расследование пропажи Энары. Он задействовал все доступные ресурсы, чтобы отследить ее последние передвижения. Поговорил со всеми ее подругами, с парнем, с владельцами тренажерного зала, где она занималась аэробикой, – там ее видели в последний раз – и с хозяевами магазинов, мимо которых она обычно шла домой. Он перерыл все, но все напрасно. Единственным результатом стараний стал выговор от начальства за то, что он развернул целую поисковую операцию и привлек ресурсы автономной полиции без соответствующего разрешения.

Следующие три года были самыми мрачными в его жизни. «Годы на дне колодца» – так он их называл. Андер начал много пить и чуть совсем не слетел с катушек. Его дважды привлекали к дисциплинарной ответственности за чрезмерное применение силы. Третье нарушение грозило бы увольнением. Оглядываясь с высоты прожитых лет и приобретенной мудрости на то время, мужчина понимал, что руководство обошлось с ним по-человечески. Несмотря на то что он был не согласен с отстранением, они все равно с большим сочувствием отнеслись к его переживаниям.

Инспектор вышел на улицу по лестнице, ведущей к главному входу на арену «Ла Касилья» – зданию бывшей штаб-квартиры баскетбольной команды города. Воспоминания о том, как он с отцом ходил на матчи великого «Каха Бильбао» с Копицки и его товарищами в составе, были столь же яркими, как прежде. Сохраненные в каком-то уютном уголке его разума, в такие тяжелые моменты, как сейчас, они дарили ему приятное чувство счастья. Чувство, будто вернулся домой, где тебя всегда ждут с распростертыми объятиями любимые люди.

Кармело Креспо, отец Андерa, жил рядом с ареной, на крохотной – всего сто метров в длину – улице Сугастинобиа. Именно она стала центром притяжения представителей одного их самых невероятных социальных движений Бильбао XX века: эль чикитеро. Чикитеросами называли общительных выпивох, которые собирались в группы и без устали ходили по барам и тавернам, украшавшим старинные уголки города. Обычно они заказывали чикитос – маленькие бокалы, наполненные вином всего на два-три пальца. В Бильбао они создали целый культ. Неслучайно Кармело купил себе квартиру именно здесь.

Андер прошелся по барам в поисках отца. В середине привычного маршрута он встретил Чуса Ландабасо, одного из приятелей Креспо-старшего. Чус сказал, что мужчина сегодня не выходил. У Андерa все еще был комплект ключей, поэтому он не стал звонить в домофон. В подъезде он рванул наверх, перескакивая через деревянные ступеньки здания, построенного более ста лет назад, и вскоре оказался на четвертом этаже. Ответа на его звонок не последовало, и он забеспокоился. Креспо открыл дверь и вошел. В прихожей и гостиной свет не горел, однако тускнел в конце длинного коридора в форме буквы L.

– Пап, это я! У тебя все хорошо?

Андер побежал по длинному коридору, который соединял прихожую с кухней. Остальные комнаты в квартире располагались по обе его стороны, как в старинных домах: две выходили на улицу, а остальные – во внутренний дворик. Сердце мужчины заколотилось быстрее, когда он понял, что свет идет из спальни отца.

– Я тут, сынок, – сдавленно ответил Кармело.

Влетев в его комнату, Андер увидел, что тот стоит полуголый и смотрит на него потерянным взглядом. На мужчине была только белая рубашка в зеленую полоску и серые трусы.

– Пап, ты что делаешь? Я только что видел Чуса. Он сказал, что ты сегодня не спускался в бар. Все в порядке?

Креспо придерживал его за плечи и с беспокойством вглядывался ему в лицо.

– Не знаю, сынок, – ответил Кармело будто раздраженно. – Я пришел сюда и не могу вспомнить зачем.

Андер огляделся. Обе дверцы шкафа и внутренние ящики были открыты. Хаос, царивший в них, свидетельствовал о том, что, что бы ни искал отец, поиски его успехом не увенчались.

– Ты, наверное, хотел одеться, пап. Каждый день в семь часов вы собираетесь с Чусом и остальными приятелями – у кого еще не развился цирроз, – чтобы пропустить по стаканчику.

– А, точно! Так и есть. – Пожилой мужчина потер лоб кончиками пальцев. – Я пришел одеться! – Он посмотрел на себя в зеркало, которое занимало всю дверь шкафа. – Смотри, на что я похож! Даже штаны не надел! Какой стыд! – сказал он, спешно натягивая брюки.

– Послушай, пап, это ведь с тобой уже не в первый раз случается, да? – нахмурился Андер.

Кармело задумчиво посмотрел на него водянистыми глазами. Взгляд у него был потерянный, будто он силился вспомнить что-то важное.

– Случается, забываю что-то, это правда. Несколько раз было за последнее время. То сахар найти не могу, то соль, то ключи. Но в конце концов все всегда находится. Это возраст. Мне уже немало лет, Андер. – Он натянуто улыбнулся, стараясь не выдать своей тревоги. Ему не хотелось, чтобы сын волновался. Больше всего в жизни он хотел видеть его счастливым.

– Это серьезные звоночки, папа, нельзя их игнорировать. Мы завтра же пойдем к твоему терапевту, – решительно сказал тот.

– К этому идиоту? Да он только и умеет, что выписывать ибупрофен или парацетамол налево и направо. Даже задницы от стула не оторвет, – возмутился Кармело.

– Это не обсуждается. Пойдешь – и точка. Я запишусь онлайн прямо сейчас. – Андер достал мобильный телефон.

– Ладно, – уступил Кармело.

Он подошел к шкафу, надел пижаму и развесил уличную одежду на плечиках. Андер, внимательно наблюдавший за каждым движением отца, облегченно вздохнул, заметив, что последовательность действий была выполнена нормально.

Кармело подошел к сыну и погладил его по плечу.

– Так что, сынок, с чем ты ко мне пожаловал?

– Да так, просто зашел. Или мне без приглашения нельзя? – Андер не стал бередить душу отца рассказами о вновь открывшихся ранах и терзаниях, связанных с делом сестры.

– Я тебе всегда рад, что ты! – ответил тот, счастливо улыбаясь. – Сейчас приготовлю твое любимое блюдо на ужин – тортилью с зеленым перцем.

– Здорово.

Андер последовал за ним по коридору, решив не упоминать об Энаре. Одного ее имени достаточно, чтобы разбить измученное сердце пожилого мужчины на тысячи осколков.

3

«Egun on![10] Приветствуем всех, кто нас слушает этим пятничным утром двадцать второго ноября две тысячи девятнадцатого года. Всех, кто, как и мы, встречает ненастье с улыбкой и надеется, что сегодняшний день станет лучшим в жизни. Мария, давай к новостям…»

Мирен выключила радио и заглушила машину. Уже два дня она не переставая думала об убийстве в Олабеаге. Картина увиденного преследовала ее: тело, прислоненное к фонарному столбу, неподвижное, застывшее вне реальности и времени. Только крики чаек, дробный стук дождя по воде и ее собственное прерывистое дыхание нарушали это жуткое оцепенение. Позже она пыталась расспросить коллег о ходе расследования, но в ее участке никто ничего не знал. Газеты раздули из случившегося сенсацию, но не привели ни одного достоверного факта.

Резкий сигнал клаксонa вернул ее к реальности: девушка машинально шагнула на проезжую часть, даже не заметив машину. За запотевшим стеклом надрывался водитель, гневно жестикулируя и сыпля беззвучными проклятиями. Она подняла руку в знак извинения и быстро перешла дорогу.

Новый Центральный комиссариат Бильбао располагался неподалеку от просторного бульвара Садов Герники, в районе Мирибилья. Здание с асимметричным, полиморфным фасадом поднималось вверх на четыре этажа. Оно настолько выделялось среди остальных своим новаторским дизайном, что заглушить это не мог даже утренний туман. А вот облицовка из тонких алюминиевых пластин неизменно напоминала Мирен контейнеры с едой, заботливо обернутые фольгой и спрятанные в холодильнике.

Комиссариат торжественно открылся в марте 2012 года, сменив старый участок в Гарельяно. Тогда сюда перевели более восьмисот сотрудников муниципальной полиции, а вместе с ними – пожарную службу и скорую помощь Бильбао. Действительно значимое для города событие.

В отделе агентов кипела жизнь. Жар от батарей, а также непрерывный поток снующих туда-сюда полицейских и граждан нагоняли духоту, которая обрушивалась на каждого входящего с мощью фирменного удара Кермана Лехарраги[11]. Нужно было сделать пару хороших вдохов, чтобы привыкнуть к этой парной.

Мирен как раз приходила в себя, когда заметила, что Горка Элисеги вытянул шею из-за стола и, активно жестикулируя, зовет ее.

– Тебя ждут в приемной, – кивнул он в сторону коридора. – Кажется, снова та женщина.

– Я так и думала. Она каждую пятницу приходит, хотя прекрасно знает, что этим делом занимается Эрцайнца и оно вне нашей компетенции.

– Подозреваю, что ты у нее вместо психолога, – заметил Горка, бросив взгляд в сторону коридора.

Полицейская вздохнула и кивнула.

– Ей важно, что я ее слушаю. Разговор дает ей надежду, что она сделала хоть что-то, чтобы найти мужа. Спасибо, Горка.

Девушка похлопала его по плечу и направилась в приемную на встречу с Тересой Гарридо.

Тереса впервые пришла в комиссариат Мирибильи в конце июля. В тот день Мирен подменяла коллегу в отделе по работе с гражданами, поэтому именно она приняла заявление женщины о пропаже мужа.

Карлос Бонапарте, преподаватель Инженерной школы Бильбао, в день исчезновения, как обычно, отправился на работу. Это была его последняя смена перед летним отпуском. В половине четвертого он вышел из кабинета, попрощался с коллегами до сентября, и… с тех пор его никто больше не видел.

Мирен оформила документы, и дело передали в Эрцайнцу. Однако месяц спустя Тереса снова появилась в комиссариате Мирибильи, чтобы поговорить с ней. С тех пор она ежедневно обивала пороги полиции, пытаясь добиться хоть каких-то ответов, но все напрасно. Следователи не проявили к ней ни капли сострадания. В ее жизни воцарилась гнетущая тревога, удушающая неопределенность, и единственное, что помогало не сойти с ума, – возможность быть услышанной. А Мирен оказалась единственной, кто ее слушал.

Зная, что Тереса обязательно придет, каждый четверг девушка звонила в отдел розыска Эрцайнцы, чтобы выяснить, как идет расследование. Но ответ всегда был одинаковый: «Без изменений». Поэтому в пятницу Мирен встречала Тересу и деликатно и мягко сообщала ей неутешительные вести.

Завидев агента, Тереса вскочила с места, словно пружина, и шагнула вперед, протягивая руку. Под ее распахнутым шерстяным пальто Мирен заметила голубое хлопковое платье с цветочным принтом и яркие фирменные резиновые сапожки. Волосы ее были слегка взлохмачены – видимо, она пыталась пригладить их рукой после того, как утренний ветер Бильбао беспощадно растрепал темные пряди. Мирен также обратила внимание на темные круги, подчеркивавшие морщинки вокруг выразительных карих глаз Тересы. Женщина выглядела бледной, скулы заострились, придавая лицу болезненную хрупкость. Она оставалась красивой, но теперь на этой красоте стояла печать страдания.

Они пожали друг другу руки, и, поддавшись внезапному порыву, Тереса крепко обняла девушку.

– Есть какие-то новости, Мирен? – спросила она, отстранившись.

– Тереса, боюсь, что ситуация не изменилась с тех пор, как мы говорили в прошлый раз, – ответила Мирен сдержанно. Ее беспокоило, что женщине становится все труднее контролировать эмоции.

– Скажите мне правду. Они уже не верят, что он найдется? – Тереса в отчаянии рухнула на стул. – За последние недели его никто и не искал, разве не так?

Горло Мирен сдавил предательский ком. Тереса была права: поиски Карлоса Бонапарте в самом деле отошли для автономной полиции на второй план. Дело превратилось в очередной запрос в межведомственную базу данных, а мужчина стал очередным лицом на сайте полиции в разделе «Разыскивается». Они обе это понимали. Но иногда от озвученной правды становилось только больнее.