Пепел в песочнице

* * *

Через десять минут Максим был обряжен в синие брю- ки, напоминающие костюмы сотрудников вспомогательных служб аэропортов, синюю куртку, которая, как и брюки, была похожа решительно на все, что носят простые работящие пар- ни, трудящиеся во всех аэропортах мира, высокие теплые бо- тинки, бейсболку и темные очки. В руки Максиму шеф сунул пластмассовый чемоданчик для переноски инструментов, с каким обычно ходят рабочие ― от обслуги аэропортов до сан- техников. В чемоданчике был собранный пистолет со смен- ными обоймами, аптечка, сухой паек, нож, мультитул. Сверху все это было накрыто пластиковым поддончиком, на котором были закреплены отвертки и гаечные ключи.

– Красавец! – шеф взял Максима за плечи и несколь- ко раз повернул его. – Ты челюсть-то только не выпячивай. Спрячь. Не Шварценеггер. Ладно, с Богом. Полезай, давай. И постарайся не заблевать одежду.

Пока Максим, кряхтя, лез в тайник, за его спиной Юрий Сергеевич быстро его перекрестил, после чего слегка подтол- кнул, как будто не столько хотел помочь, сколько прикоснуть- ся на прощание, и закрыл дверцу.

– Давай, везунчик. Храни тебя Бог! – и добавил: – Если он, конечно, есть.

* * *

Во время посадки Максиму опять было плохо. Его не- сколько раз вырвало желчью. В отсеке воняло блевотиной, и было нечем дышать. От вони и волнения Максима несколь- ко раз накрывали приступы клаустрофобии. Он лежал, ста- раясь не вляпаться в зловонную лужу. «Все вот-вот кончит- ся. Все скоро кончится!» – уговаривал себя Максим. «А что потом? Потом-то что? Не страшно? ― отзывался внутренний голос. – Потом – будет потом. Главное, что не сейчас. Сей- час главное – перестать блевать. Все остальное не так уж и важно».

Лайнер стремительно падал. Оттого, что невозможно было

посмотреть в иллюминатор и увидеть приближающуюся зем- лю, казалось, что падение будет бесконечным. Поэтому, когда пол вдруг неожиданно врезал по губам, Максим сильно уди- вился. После чего получил вторично полом по носу и счел за лучшее слегка приподняться на локтях. Не помогло. Следую- щие три удара бросили его вперед, Максим въехал макушкой в бронированную дверь, еще раз треснулся носом и благополуч- но рассек бровь.

«Вот спасибо! Вот спасибочки! Хорошо-то как! Отлич- но просто! Узнаю Родину – никакой мягкой обивки. Ниче- го. Даже на диверсантах экономим. Так и застрелить не успе- ют – сам расшибусь».

Лайнер еще какое-то время накатывал круги возле аэро- порта и остановился. После была долгая тишина. Потом нео- жиданно кто-то крикнул совсем рядом. Раздалась приглушен- ная автоматная очередь. Затем снова все стихло.

Через некоторое время, устав от тишины, Максим вклю- чил маленький экранчик, находившийся на правой стенке от- сека, и начал переключаться между камерами, вмонтирован- ными в потолок каждого из отсеков.

– Так. Лайнер уже пустой. Наших всех взяли. В моем отсеке один. Вооружен каким-то пистолетом-пулеметом… в тяжелой штурмовой броне. Плохо. Черт его знает, пробивает то, что у меня есть, такие доспехи или нет. Может получиться неудобно – помру я здесь с простреленной башкой, а жена с дочкой даже и не узнают, где я пропал. «А ты уверен, что они все еще живы?» – внутренний голос Максима обладал удиви- тельно мерзкими интонациями.

Ужас тихонько выполз откуда-то из желудка, прополз ле- дяной рукой по пищеводу и, ухватив за горло, начал душить. Рот Максима искривился, лицо как будто скомкалось, из глаз брызнуло. Максим скукожился, подтянув колени к подбород- ку, и тихонечко замычал.

– Интересно, кто там кричал? Кого застрелили? – вто- рой внутренний голос говорил тихо, но вполне отчетливо.

– Главное, что пока не меня. А если не меня, значит, я смогу выйти и сделать все, что смогу, чтобы добраться домой. Максим помассировал лицо, изгоняя с него следы истери-

ки, и снова уставился на экран и защелкал кнопками.

– Так. Вот оно. Первый пилот отлетался.

Камера показывала сверху лежащее на спине тело первого пилота в залитой кровью форме. Пилот лежал, открыв рот, и можно было увидеть, что верхние зубы были выбиты. Рядом стояли двое, в руках ― штурмовые винтовки.

– Что ж ты сделал-то, что тебя застрелили? Видно, хоро- ший ты был человек.

Максим залез в пояс и достал горсть гранат – цилиндров толщиной в два пальца.

– Какая из них дымовая, какая сонная, а какая слезоточи- вая? Какая должна быть маркировка? Юрий Сергеич мне по- казывал, но я прослушал. Черт! О чем я думал? О том, какой я умный, кажется. Идиот! – Максим еще раз попытался вспом- нить тот момент, когда шеф ему рассказывал про маркировку. Вот шеф достает, кладет их в пояс, говорит что-то про пояс, по- ворачивает голову и… И? – Максим подергал себя за нос. – Ну и? Он говорит: «… желтый маркер – слезоточивые». А у нас есть еще синие и красные. То, что красные могут быть сон- ными, маловероятно – красный цвет возбуждает. Хотя… кто поймет маньяков из ВПК? Но будем считать, что сонные гра- наты – гранаты с синей маркировкой. Синий фон успокаивает, так что с ассоциативным рядом тут все хорошо.

Пора действовать.

– Господи, убереги меня, мудака…

Произнеся такую нехитрую и не очень приличную молит- ву, Максим нажал на кнопку замка дверцы отсека. Дверца от- крылась без щелчка, и Максим, выдернув кольцо, высунулся из люка до пояса и, стараясь даже не дышать, аккуратно поло- жил гранату за спиной у солдата. После этого он так же тихо отполз обратно, и уже закрывая за собой дверцу, услышал едва слышный чпокающий звук. Это пошел газ.

Максим плотно закрыл дверцу, напялил вытащенный из сумки противогаз и уставился на экранчик. На экранчике сол- дат канадской армии активно боролся со сном. Сон побеждал. Максим, глядя на мучения солдата, нервно зевнул и испугался. Он поморгал, помотал головой, но все было в порядке. Спать не хотелось. Зевота действительно была просто своеобразной нервной реакцией на стресс.

Тем временем солдат на картинке привалился к стеночке и сладко уснул. Возможно, он видел во сне что-то приятное. Во всяком случае, Максиму хотелось на это надеяться. Мак- сим пощелкал переключателем и нашел ту пару, что стояли над мертвым пилотом. Теперь они передвинулись глубже в са- лон, а вход охраняла пара новеньких.

Дела шли отвратительно.

Максим достал еще две гранаты с синей маркировкой, выдернул кольца и, открыв дверцу, бросил их на пол, а по- том, размахнувшись, с силой врезал кулаком по стенке. По- сле этого он опять заполз внутрь отсека и уставился на экран. На экране было уже только двое вооруженных людей – те, что стояли у двери. Пока план работал.

Максим переключил камеру на отсек со спящим солдатом. Двое вошли, увидели лежащего на полу товарища и немедлен- но взяли оружие наизготовку. Один попытался открыть дверь багажного отсека, но та была заперта. Второй в этот момент тормошил спящего товарища.

И тут Максиму крупно повезло еще раз. Солдат, кото- рый пытался открыть дверь, сначала ударил в дверь ногой, а потом, не добившись результата и, очевидно, не ожидая, что дверь окажется бронированной, выстрелил в нее из автомата. Взвизгнул рикошет, и солдат, тормошивший спящего, упал, раненый в ключицу.

Еще двое солдат, те самые, что караулили вход, ворвались в тамбур. Они быстро повели стволами винтовок по углам и, не обнаружив никого, повернулись к своим. В этот момент тот, что был ранен, уже крепко спал, медленно теряя кровь, а вместе с ней и жизнь, а второй – тот, что стрелял, – усиленно клевал носом, не в состоянии понять, что с ним проис- ходит.

Обнаружить гранаты и вызвать подмогу позволить было никак нельзя. Необходимо было что-то делать. Это «что-то» никак не могло обмануть Максима, хотя и пыталось. Поддай- ся он на эту обманку – легко было бы запаниковать, сжаться в комок или, наоборот, забиться в истерике и таким образом испортить все начатое. К счастью, у Максима, отчасти благо- даря стрессу, был ясный ум, который не позволил ситуации обмануть себя. Максим понимал, что за маской «что-то де- лать» скрывалось прозаичное «убивать». Надо было убивать. Он совершенно неожиданно для себя принял это совершен- но спокойно, лишь слегка дрогнуло сердце. Он взял в руку

«Клен», переключил на автоматический огонь, передернул за- твор, толкнул другой рукой дверцу и, вывалившись в тамбур, дал длинную очередь.

Его опасения оказались совершенно напрасными. Пули были бронебойными. Они легко пробили бронежилеты, ка- ски, вошли в тела и, пройдя через них, вышли с обратной сто- роны. Хотя пистолет при стрельбе шума почти не издавал, но звон, который производили пули, ударяясь в обшивку, – оглушал.

Пистолет за считаные мгновения выпалил весь запас патронов, замолк, и наступила тишина. Максим с сопением торопливо заменил обойму и щелкнул затвором. Солдат, что был ранен в самом начале, шевельнулся, и Максим, еще до того, как успел сообразить, что делает, выстрелил ему в го- лову.

«С дебютом тебя, чудовище! – поздравил он себя. – Ну как? Гордишься собой? Или сейчас не время для неудобных вопросов? Ну извини».

Он отступил назад, засунул руку в отсек, вытащил оттуда рюкзачок и чемоданчик. Рюкзачок надел на спину, в чемоданчик сунул теплый «Клен», осмотрел себя – не осталось ли крови. После этого захлопнул люк и быстро направился к трапу. Пе- ред самым выходом он стянул противогаз и, размахнувшись, кинул его в глубину салона. Надел кепи, солнцезащитные очки и вышел под небо гостеприимной Канады.

* * *

Пока Максим шагал к зданию аэропорта, в голову лезла всякая ерунда. В основном какие-то фразы из детского муль- тсборника, который очень любила смотреть Варя: «Я тучка-туч- ка-тучка, а вовсе не медведь, и как приятно тучке по небу ле- теть… Я – лучшее в мире привидение с мотором. Сейчас я вас настигну, тут-то мы и похохочем…».

Так, бормоча себе под нос, Максим прошел все поле, во- шел в здание аэровокзала, прошел и его. Миновал четыре по- ста охраны и еще пост полиции у входа.

«Да, ребята, не готовы вы к войне. Это ж черт знает что. Это ж какие счастливые люди тут живут? Они же совершенно не по- нимают, что такое война. Ох, мать моя Европа…»

Ну, а что собственно? Их Первая мировая миновала, Вто- рая мировая миновала. Что можно ожидать от них? Они же, хоть весь мир пропади, будут думать о… а о чем они сейчас думают? О чем думают дети, играя в песочнице? О том, что делают что-то очень важное, наверное. Интересно, что у нас сейчас творится? Наверное, полная жопа. Господи-господи, помоги мне…».

На стоянке он сел в первое же такси и на хорошем фран- цузском скомандовал:

– К банку.

* * *

За неделю у Максима выросла весьма приличная щетина, что, впрочем, очень подходило к его новому облику: бейсболка, куртка с капюшоном, джинсы, теплые туристические кроссов- ки. Обычный молодой разгильдяй, каких достаточно в любой стране. Это легко позволяло входить в доверие к водителям ав- томобилей, которые нужны были Максиму как воздух. Арендо- вать машину он не мог – для этого бы потребовались докумен- ты, которых не было. Он мог бы дать взятку, денег снятых им с карточек, вполне хватило бы – на дне рюкзака лежали три ты- сячи канадских и двадцать тысяч американских долларов плюс почти двадцать тысяч евро. Но Максим счел за благо не риско- вать и не проверять законопослушность местного населения. Приходилось передвигаться автостопом. Кроме того, водители были источником ценной информации. Они охотно делились подробностями своей жизни, а заодно и сплетнями, слухами и теориями. Собственно, за этим человек и подбирает попутчи- ков – ему нужен слушатель. Иногда в салоне работало радио, а иногда и телевизор.

За неделю путешествия Максим узнал многое. Виновата во всем была, естественно, Россия. Россия нанесла ничем не спровоцированные ядерные удары по Китаю и США в тот мо- мент, когда лидеры этих стран находились в Москве. При этом незадолго до атаки лидеры Китая и США были злодейски уби- ты, что, очевидно, и дало русским возможность рассчитывать на успех превентивного ядерного удара. США, Европа и Китай ответили, и теперь Россия безнадежно разгромлена, поверже- на и умоляет о пощаде. Ура! Ура!

Максим еще ничего не знал, но чувствовал по количеству недомолвок – врут! Врут как черти!

Естественно, врали. Через сутки выяснилось, что Китай раздолбили в труху. Жестоко и эффективно. Ядерные заряды поразили высокие русла рек Янцзы и Хуанхе, и волна смыла на- ходящуюся в междуречье промышленность. Промышленный Китай ― вместе с его армией, экономикой, ядерным оружием – просто смыло. По предварительным оценкам погибла при- мерно половина населения, и дальнейший прогноз был неуте- шительным: скорое начало эпидемий и голода. По телевизору показывали плавающие в воде обломки и трупы. Американская промышленность, если бы она сохранилась к этому времени, на какое-то время теперь могла бы не опасаться конкуренции.

Еще через сутки выяснилось, что у Канады проблемы с беженцами из США – они толпами валят через границу и над канадским климатом больше не смеются. Россия и Китай перемололи в фарш большинство крупных портовых городов, разрубили коммуникации и уничтожили всю орбитальную группировку. Нет связи, энергии, воды. И никакой надежды получить их в ближайшем будущем.

А еще через сутки канадские дикторы объявили о новой решительной победе дипломатии – русские войска уходят из Европы. Российское правительство переезжает из Москвы, ко- торая стала слишком радиоактивной, в новую столицу – ей временно станет город Архангельск – какое-то ледяное ме- сто, окруженное со всех сторон снегами и ракетами. Русский медведь загнан в свою берлогу, где и издохнет. Европа празд- нует победу.

Из всего потока информации Максим выделил несколько пунктов: США досталось, Китаю досталось еще больше, Рос- сия вторгалась в Европу, Москва загажена, но не разрушена. Получалось все не так уж и плохо. Шансы были. И шансы не- плохие.

* * *

Жена Максима Ангела внешне была человеком к реальной жизни совершенно неприспособленным. Полностью соответ- ствуя своему имени, Ангела казалась на Земле гостем времен- ным, а потому правил игры не понимающим и не принимаю- щим. Вопреки всему это ее свойство давало ей прекрасную броню от недоброжелателей и многих невзгод – она просто ничего не замечала. Интриги, направленные на нее, рассыпа- лись по одной причине – они были рассчитаны, что Ангела или заметит выгоду и пойдет в ловушку за бесплатным сы- ром, или заподозрит опасность. Ангела не замечала ничего – ни зла, ни добра, ни выгод, ни опасностей. Она жила, как Бог даст. Цвела, как лилия, порхала, как птичка, улыбаясь радо- стям, плача над горестями, переживая за окружающих, как за себя. И, наверное, Бог это ценил.

Но когда речь заходила о вещах обычных и приземлен- ных, в ней просыпались настолько мощные инстинкты вы- живания, что диву давались самые записные интриганы и прожженные циники. Однажды Ангела потрясла всех общих знакомых, протащив на себе несколько километров мужа под- руги, пропоровшего ногу при купании в лесу. Подруга, более плотная и внешне крепкая девушка, не выдержала и сотни метров. Ангела же – внешне хрупкое и воздушное существо с тонкой спиной, созданной для вырезов вечерних платьев, а не для рюкзаков, ― которая не должна была бы выдержать и половины веса здоровенного мужика, дотащила его до доро- ги, да еще и командовала последующим процессом госпита- лизации.

Максим знал эти черты жены и был совершенно уверен, что если ей представилась хоть малейшая возможность вы- жить и выбраться из Москвы, то это уже сделано со всей воз- можной энергией и скоростью. Максим также не сомневался в том, что жена не забыла вытащить и всех друзей, до кого смогла дотянуться.

* * *

В мотелях он не останавливался, ночевал в основном на природе. Это уже сильно поднадоело – хотелось в душ.

Несколько раз по телевизору он видел свою фотографию, которую снабжали комментарием о том, что это очень опас- ный вооруженный преступник, предположительно работа- ющий на русскую разведку, убивший в аэропорту несколько человек. Очень опасен, самостоятельно задерживать его нель- зя – немедленно вызывать полицию.

Очень лестно.

Слава Богу, выручала борода, а также то, что Максим за неделю похудел. Напряжение совершенно лишило его аппети- та. Вкус пищи не чувствовался. Наверное, Максим мог бы же- вать консервы прямо вместе с банками. Он мог бы и вовсе не есть, и совершенно обессилеть, но ежедневно угрюмо и упря- мо повторял ритуал приема пищи: найти подходящее место, по-турецки сесть на рюкзак, ножом вскрыть банку и тем же ножом поесть, пользуясь им вместо ложки.

В первую ночевку ему приснились убитые им канадские солдаты. Они лежали все в том же тамбуре, в крови, но никак не могли затихнуть и все шевелились, шевелились. Максим стрелял в них, но как только затихал один, начинал ворочать- ся другой, и Максим снова стрелял, не в силах побороть страх и уйти из страшного тамбура, потому что для этого пришлось бы повернуться к мертвецам спиной.

Максим проснулся и вспомнил лежащего на спине в луже крови пилота. Больше кошмары с мертвецами ему не снились. Снились светлые радужные сны, в которых он все время о чем-то говорил с женой, играл с дочкой. Мир этих снов был ярок, прозрачен и весь наполнен светом. Проснувшись, Мак- сим не мог вспомнить ни слова, помнил только чувство пол- ной безопасности, счастья, всепрощения. Как в раю.

Контраст при пробуждении был такой силы, что в течение получаса Максим не открывал глаз, ловя остатки сновидения. Казалось, что его выгнали, бросили. Чувство колоссальной потери владело всем его существом.

Спасал ритуал еды: турецкая поза, консервная банка, нож. К концу трапезы Максим приходил в свое максимально эффек- тивное угрюмо-упертое состояние и находился в нем до мо- мента, когда пора было отходить ко сну. И так повторялось изо дня в день. Изо дня в день.

* * *

Волосы стали сальными. Ощущение грязного тела угнета- ло. Но дело того стоило. Он преодолел почти всю Канаду без каких-либо проблем.

В первый раз его попытались взять только в Ватсон Лейк. Водитель машины, какой-то иммигрант из Германии, к которому Максим подсел на трассе, узнал его. Но вместо того чтобы поступать, как было предписано в распространя- емой по телевидению инструкции, понадеялся, что русский бандит, говоривший с ним по-французски, не знает немец- кого. Он набрал номер полицейского участка прямов первом же придорожном таксофоне. Максим действительно плохо знал немецкий. Но сознание мгновенно выхватило слово

«russisch».

Это слово знает каждый русский с самого детства. Знание это пахнет старой кровью и ненавистью. Оно досталось вме- сте с ржавым железом, все еще лежащим то здесь, то там по всей России, осевшими, но не заросшими окопами и все еще отыскиваемыми человеческими костями. Русский не может не узнать это слово, потому что это каркающее слово уже множе- ство поколений ассоциируется с унижением и смертью. Услы- шав его, Максим неожиданно сам для себя озверел.

Когда немец сел в машину и машина двинулась, Максим выхватил из-за куртки нож и, схватив потомка арийцев за ры- жий затылок, приставил нож к его глазу.

– А ну, остановил! Быстро! Schnell! Скотина! Schwein!

На обочину!

Немец в полном ужасе, не понимая, что делает, путаясь в педалях, вместо тормоза надавил на газ и украсился заме- чательным широким порезом на щеке. От этого он испугал- ся еще больше. Только что он казался себе бравым молодцом, который обманул и поймал «русского бандита», а теперь рус- ский давал ему команды на его языке. И теперь русский заре- жет его. Всего лишь за то, что он хотел похвастаться подвигом перед друзьями под бутылочку пива.

– Тормози, я сказал! Тормози!

Максим схватил руль и вывернул его на обочину, одно- временно рванув ручку вариатора на «стоп». Машина слетела с шоссе и, заскользив по мокрой утренней траве, врезалась в кустарник.

Озверелый Максим вытащил упирающегося и закрываю- щего голову руками немца из машины за шкирку. Утреннее шоссе пустовало, заступиться было некому. От отчаянья не- мец совершил попытку вцепиться Максиму в руку с ножом. Сильным, жестоким ударом в лицо Максим отбросил несчаст- ного на машину.

– Ты куда звонил, suka? Куда ты звонил?! Максим ударил жертву ногой в поддых.

– Русиш? Я тебе – русиш? Фашистская морда!

В голове немца что-то щелкнуло, какой-то тумблер, и в нем тоже заработали какие-то древние инстинкты. И он, все еще закрываясь руками от Максима, визгливо закричал:

– Ich bin nicht ein Faschist! Ich bin nicht ein Faschist! Nichts chissen!

В его голосе было столько страха, перемешенного с наде- ждой, что Максим опешил.

– Куда звонил, я спрашиваю?

– Я звонил другу. Он работает тут, в полиции. Я не фа- шист. Вы понимаете? Я не фашист!

– Ты не фашист. Ты идиот. – Ярость Максима куда-то совершенно неожиданно ушла, оставив после себя усталость и обиду. – Только идиот может не знать, что, даже не зная немецкого, русский всегда узнает слова russisch и schissen. Всегда.

– До сих пор? – немец был совершенно поражен.

– До сих пор. Снимай штаны.

– Меня зовут Гюнтер! – немец неожиданно шагнул впе- ред и, как-то вопросительно глядя Максиму в глаза, протянул руку для рукопожатия.

– А мне poher как тебя зовут, дружок. Снимай штаны. Связав немца его же распоротыми брюками, Максим со-

брался было уйти. Уже повернувшись к автомобилю спиной, он помедлил, затем резко повернулся, подбежал к машине и вытащил из бардачка аптечку.

– Жалко мне на тебя время тратить, но может быть, мне это Бог зачтет, когда домой вернусь.

Маским смазал порез на щеке антисептиком и наложил сверху пластырь.

– Ну пока, Гюнтер. Больше мне не попадайся.

* * *

Километров через пять быстрого бега Максим снова вышел на трассу и поднял большой палец. Теперь происшествие с Гюн- тером казалось ему забавным. Он улыбался.

* * *

Границу между Канадой и Аляской Максим прошел в на- глую, обойдя таможенный пункт по реке. Аляска к этому мо- менту объявила о создании независимого государства. В неза- висимом государстве, как и положено, царил бардак. Отменили доллар, но, поскольку ничего более оригинального придумать не смогли, ввели аляскинский «золотой» доллар, который не- понятно, с чем был связан, и неясно, как обеспечивался. По- этому прежний доллар ходил по-прежнему, как ни в чем не бывало, одновременно с еще десятком самопальных валют. Основной человеческой эмоцией был страх. Люди боялись, и их поступками руководил только страх за себя, своих близких и то имущество, которое они нажили.

Ненависть людей, в одночасье потерявших уверенность в завтрашнем дне, выплеснулась на военных. Военных было обвинить легче всего.

Особенно доставалось отставным. У них не было армей- ского товарищества и армейской мощи, но зато был патри- отизм, выражавшийся зачастую в самых громких формах. Поэтому они открыто шли против новоявленных князьков и против человеческого страха. Поэтому их убивали, вешали, жгли. Стирали с лица земли. Максим видел, проходя малень- кие поселки, как горят их дома и как висят их трупы.

В деревушке Риверз Вэлли, дворов на десять, недалеко от Игла, толпа ворвалась в дом отставного полковника ракетных войск США и повесила его вместе со всей семьей. Их трупы раскачивались на турнике на детской площадке, которую по- вешенный глава семейства делал, скорее всего, собственными руками.

Сделав это страшное дело, жители покинули поселок в желании перебраться в более крупный населенный пункт – туда, где есть больница, работа и еда.

Преодолев неловкость перед мертвыми, Максим тихо во- шел в их дом через заднюю дверь. Первый этаж был разгром- лен – хозяин дома до последнего пытался защитить себя и свою семью. Стекла выбиты. На стене в холле кто-то помадой написал «Убийца!». «Интересно, к кому сейчас себя причисляет писавший? К пацифистам?» – подумал Максим, проходя мимо надписи. Валялись стреляные гильзы двенадцатого калибра, на полу высыхала лужа крови. Судя по тому, что на теле хозяина дома и его родных огнестрельных ран не было – кровь была чужая. Ружье, изувеченное ударами о стену, лежало тут же.

Максим принял душ, зарядил стирку в стиральной маши- не, плотно закрыв занавески, посмотрел телевизор в спальне на втором этаже.Телевизор показывал толпы беженцев, пике- ты невесть откуда взявшихся канадских ультраправых. Осо- бенно порадовала колонна канадской украинской диаспоры, требовавшая войны с Россией до самого конца. Запомнился транспарант с надписью: «Ни один человек не может жить спокойно, пока жив хоть один москаль!»

«Господи! Спасибо Тебе за немца!» – подумал Максим, лег в постель хозяина дома и немедленно заснул.

Проснулся он поздним вечером. Посмотрел на стоявшую на тумбочке справа фотографию. На фотографии улыбались люди: высокий сухощавый мужчина в плавках, женщина в ку- пальнике с темными очками в руках и ребенок – мальчишка лет восьми с ярким надувным мячиком. Они стояли на пляже босые, подставляя лица солнцу. Солнце сияло на белоснеж- ных зубах и в глазах всей троицы. В нижнем правом углу фо- тографии имелась надпись «Гаваи 2057 г.». Такие фото стояли на книжных полках у родителей Максима с надписями «Ана- па», «Севастополь», «Геленджик».