Люди добрые

– Да спасибо! Не стоит беспокоиться, – запротестовал было Вадим.

– А и не беспокойство то совсем. И я с тобой за компанию-то попью. Всё лучше, чем одной дома.

Она ещё раз посмотрела на хорошо разгорающиеся дрова и ушла домой. Не успел чайник вскипеть. Как она вернулась с укутанной в полотенце тарелкой с оладьями. Едва уселись пить чай, как неслышно открылась дверь, и в кабинет прямо таки влетела разрумянившаяся с мороза красивая девушка.

– Здрасьте! – громко поздоровалась она, и сидевшая спиной к входу уборщица чуть не выронила из рук чашку.

–Да штоб вас, окаянные! Опять до смерти старуху напугали! Люська, ты шалопутная, не могла поаккуратнее-то?

– Да я, баба Дуня, стучала, только вы не слышали. Там же дверь-то дерматином обита.

Девушка подбежала к старушке, обняла её:

– Да как же Вас, баба Дуня, напугать-то можно? Вы же у нас ничего не боитесь.

– Да с вами тут забоишься. Один, как лешак, весь лохматый да бородатый из темноты выходит, пугает, потом другая налетает да над ухом гаркает, – добродушно заворчала техничка. – Ты што этакую рань-то припёрлась?

– Так меня бабушка за квартирантом отправила. Это ведь Вы у моей бабули жить будете? – повернулась девушка к Вадиму. – Вот меня и отправили, чтобы я Вас привела чаю попить. Чайная-то у нас только с девяти открывается.

– Спасибо, меня вот уже Евдокия Ивановна свежими оладьями потчует.

– Садись-ко и ты к нам, шалопутная, – пригласила техничка.

– Да нет, спасибо, баба Дуня. Меня за квартирантом отправили, чтобы я дорогу показала и вещи нести помогла.

– Вещей-то у меня, собственно, вот только сумка одна. Я сам донесу, а дорогу покажите. Пожалуйста.

– Да тут недалеко. Вы допивайте чай-то, я пока посижу.

– Я уже допил. Спасибо Вам, Евдокия Ивановна.

Вадим встал, надел своё клетчатое пальто с нашитыми карманами, шапку, взял стоявшую в углу сумку и прислонённую к шкафу гитару, покоившуюся в твёрдом футляре, который привёз ему отец из-за границы.

– А что это у Вас? Не гитара? – полюбопытствовала Люся.

– Гитара, – как можно небрежнее ответил Вадим.

– Ой, а Вы меня играть научите? Я всю жизнь мечтаю научиться играть на гитаре.

–Постараюсь, хотя учитель из меня, наверное, никудышный, потому что я ещё никого в своей жизни на гитаре играть не научил.

– Тогда я буду первой вашей ученицей. Нет, я, правда, способная. Не верите?

–Отчего же? Верю.

– Она у нас тут самая лучшая певица, – похвалила девушку баба Дуся. – На сцену как выйдет, да как запоёт, заслушаисси. Робята из-за её чуть не кажинный вечер дерутся.

– Ой, ты, баба Дуня, скажешь тоже, – засмущалась Люська.

– Дак это я тибе цену набиваю. А то оне, городские-то, думают, што у нас тут в деревне тольки серость да грязь. А у нас талантов-то может поболе вашего! – гордо вскинулась баба Дуня.

– Да верю, я верю, – заулыбался Вадим. – Ну, ведите меня к своей бабушке.

– Ой, а меня ещё никто на Вы не называл! Вы первый. Так смешно! Меня и вдруг на Вы! – Люська весело рассмеялась. – А можно, я гитару понесу. Я осторожно, не беспокойтесь.

– Да, пожалуйста, если Вам так хочется.

– Ну что Вы всё на Вы да на Вы? Называйте меня просто Люсей.

– Очень приятно! А я Вадим. Обычно все Вадиком называют.

– А я уже знаю, мне вчера мама про вас рассказывала. Строгий такой, говорит, интеллигентный, в очках и с бородой, весь модный такой и что приехали Вы к нам аж из Ленинграда.

До бабушкиного дома было действительно от силы метров триста. Люська впорхнула в дом первой:

– А вот и моя золотая бабулечка Степанидочка! – обняла девушка крепкую женщину в возрасте за шестьдесят и закружилась с ней по комнате.

– Да што ты, сумасбродная, ронишь на пол, опозоришь перед учёным человеком.

– Бабулечка, а этот учёный человек обещал меня научить на гитаре играть, – похвасталась Люська. – Ведь, правда, Вы мне обещали?

– Да угомонись ты, балаболка! Ну, совсем, как ребёнок! Дай хоть с человеком-то познакомиться да на стол собрать. Голодный ведь.

– Нет, спасибо, меня уже Евдокия Ивановна оладушками покормила.

– От, Дуська, добрая душа! Сам-то чей будешь, откуда?

– Бабуля, да из Ленинграда он, вчера же тебе мамуля говорила.

– Не трандычи! Дай с умным человеком поговорить. Он что, сам-то немой што ли? – повернулась к Вадиму. – В войну у нас тут были ленинградские. Эвакуировали их ещё до блокады. Очень хорошие были люди, только потом все домой возвернулись. Тут никто не остался. Твои, случаем, не были здесь?

– Нет, моих родителей в Ташкент отправляли.

– Ну, и ладно. Вон твоя комната, – показала на приоткрытую фанерную дверь, – проходи, располагайся, а я пока чай-то всё одно соберу. За чаем-то и разговор лучше клеится. Вот и Люська с нами почаёвничает.

– Нет, бабулечка, спасибо! Мне уже пора в больницу бежать. Пока-пока! Вечером зайду. А Вы не забудьте, что обещали научить на гитаре играть.

И выпорхнула за дверь, не дожидаясь ответа.

–Вот, неугомонная! – с нескрываемой гордостью сказала Степанида. – Везде поспеть хочет. Она у нас в этом году на фельдшера заканчивает, сейчас на практике в больнице. В школе отличницей была, и сейчас на одни пятёрки учится. В самодеятельности поёт. Ни один концерт без её не обходится.

Вадим разобрал сумку, развешал в шкаф и разложил на спинки стульев кожаный пиджак и клетчатые брюки, а также твидовый пиджак, расклешённые джинсы, белую водолазку, две кримпленовых рубашки, джемпер домашней вязки и пару шейных платков. В Ленинграде это было писком моды.

Из комнаты хозяйки доносился звон посуды.

– Ну, квартирант, иди чаёвничать. Звать-то тебя как? А то эта балаболка так и не представила.

– Вадим, а Вас? Степанида…

– Михеевна я. Батюшка-то мой сына больно хотел, Степаном назвать думал, а родилась девка, Но надо было так подгадать, что когда в церкву-то пошли крестить, аккурат на тот день именины Степаниды выпали. Так батя меня всю жизнь Стёпкой и звал. А тебя-то как по батюшке?

– Да рано мне ещё по отчеству, – заулыбался Вадим.

– Да неловко как-то: из самого Ленинграду, солидный такой, в очках, с бородой…

– Это я так, чтобы старше и солиднее казаться.

– Ой, как вам не терпится старше-то стать! А потом ить молодиться будете, когда годы-то пролетят. Да вам этого до срока и не понять.

Попив уже второй раз за утро чая, на этот раз – из самовара, Вадим отправился в редакцию. Помимо Николая Семёновича в кабинете за столами сидели ещё два молодых парня. Один бойко выстукивал на портативной машинке, второй сосредоточенно что-то писал крупным почерком.

Познакомились. Сергей и Василий хоть и вернулись с колхозных собраний поздно, торопились написать отчёт, запланированный в ближайший номер. Вадим взял подшивку, но едва начал её листать, зашёл редактор. Он поздоровался со всеми за руку, потом повернулся к Вадиму:

– Старик. Я советую тебе завтра съездить на нашу передовую ферму. Машина как раз будет свободна, посмотришь, как живёт современная деревня, напишешь корреспонденцию. Сколько там тебе их надо для зачёта? Две? Три? Если не ошибаюсь, ещё репортаж нужен. Там заодно можешь зарисовку сделать про тёщу Димы. Дима – это наш водитель, а тёща у него знаменитая на всю область кружевница. Потомребята освободятся, введут тебя в курс дела, про район расскажут, про наши достопримечательности. Пообедать вместе сходите. Ребята, орсовскую столовую покажите Вадиму, а чайную вечером он сам найдёт. Там в центре у нас и Дом культуры, и районная библиотека, и музыкальная школа. Дом быта тоже там, если что надо будет подшить или подремонтировать. Да! Там в коридоре полушубок висит. Завтра его надень, а то пальто твоё модное не для поездок по фермам, силосом провоняет, за месяц не проветрится.

РАЗВЕСЁЛОЕ ГОРЕМЫЧНОЕ

Ферма встретила многоголосьем надрывного мычания коров.

– Отчего это они так орут? – подумал Вадим, оглядываясь по сторонам. Глаза постепенно начинали привыкать к полумраку большого помещения, свет в которое едва проникал через покрытые инеем стёкла узких продолговатых рам. С мокрого потолка то тут, то там падали крупные капли воды, у больших, неплотно прикрытых ворот свисали метровой длины толстые сосульки. Отвратительно воняло чем-то кислым вперемешку с запахом навоза.

Одна сорвавшаяся с потолка капля тяжело шмякнулась на плечо.

– Да-а, хорошо, что Василий Дмитриевич дал мне свой старенький полушубок, а иначе с дорогим пальто пришлось бы после этой поездки навсегда распрощаться.

Вадим стоял в нерешительности. Что делать? Идти вперёд в поисках людей или вернуться назад, на улицу? Но Дима уже уехал в соседнюю деревню предупредить живущую там тёщу, что они заедут на обед, поскольку, как он сказал, столоваться тут больше негде, кроме, как в магазине отовариться килькой в томатном соусе да плавлеными сырками. А тёща гостям будет очень рада, потому что и зять из-за постоянных разъездов по району бывает не часто.

– Да ведь и ребята засмеют, – мелькнула ехидная мысль. – Мол, коров испугался интеллигент питерский.

Сделал два коротких шага, сторонясь грязного хвоста, которым размахивала крайняя от прохода корова, и сразу же левым ботинком наступил во что-то мягкое. Вадим даже не глядя понял, что именно такое мягкое могло оказаться под ногами. Поскольку остерегаться чего-то теперь было уже бессмысленно, по настилу, переброшенному через какой-то лоток, направился к центральному проходу, где, кажется, было чище.

Коровы мычали и тянули к нему морды.

–Но где же люди? Ведь доярки должны быть? Или кто там ещё на ферме работает? Нет, зря согласился поехать вот так, совершенно не имея представления о том, с чем придётся встретиться. Но Василий Дмитриевич, предложив ему начать практику со знакомства с деревни, с сельского хозяйства, с улыбкой сказал, что не хочет навязывать какое-то устоявшееся мнение, предлагать тему, и что читателям будет куда интереснее увидеть привычную картину его глазами, глазами молодого человека из семьи ленинградского профессора.

Ну вот, смотри профессорский сынок, нюхай, запоминай детали, чтобы описать потом всё, как есть.

Пройдя вдоль по широкому присыпанному сенной трухой проходу мимо всё так же надрывно мычащих животных до конца двора, Вадим вернулся обратно и теперь, когда глаза уже окончательно привыкли к полумраку помещения, заметил, что рядом с входной дверью есть ещё одна. Он толкнул её и оказался в коридоре с ещё несколькими дверями. На каждой из них имелась табличка. Первая извещала, что тут находится Красный уголок. На левой от входа стене висели в красивых рамах портреты Ленина и Брежнева, в углу стояло Красное знамя. На нём золотистого цвета нитками было вышито «Победителю социалистического соревнования», от знамени до самого входа на стене в два ряда были развешаны вымпелы, грамоты, дипломы. В простенке напротив, под написанной на ленте из ватманской бумаги с надписью «Наши передовики» – фотографии нескольких женщин далёкого от молодости возраста и помесячный график надоев за прошлый год. Почти все строчки заканчивались торжественными красными числами, видимо, говорящими о превышении плана или достигнутых рекордах.

С официозно деловой обстановкой наглядной агитации ярко контрастировал накрытый дешёвой красной материей стол с остатками недавнего пиршества. О нём красноречиво говорили объедки каких-то пирогов, гранёные стопки, валяющиеся на полу и посреди стола пустые водочные бутылки и два опрокинутых на пол стула.

Вадим стал изучать вышитые золотом тексты вымпелов. «Лучшей ферме района», «Победителю областного социалистического соревнования среди молочно-товарных ферм», «Лучшей доярке района», дипломы и грамоты тоже рассказывали о победах в социалистическом соревновании на протяжении нескольких последних лет.

Записав все эти титулы в блокнот, Вадим ещё раз осмотрел помещение, достал фотоаппарат, пристроил вспышку и сделал несколько снимков – вымпелы и дипломы, Красное знамя, потом – неубранный стол на фоне этого самого знамени и отправился продолжать знакомство с лучшей, по каким-то непонятным для него показателям, фермой области.

В соседнем помещении находилась раздевалка. В открытых настежь шкафах висели чёрные замызганные халаты, а на вешалке в углу – белоснежные, со следами недавней глажки.

– Эти, видимо, для торжественных случаев, когда приезжают высокие гости, – решил Вадим. – Интересно, а сегодня, узнав о приезде корреспондента, они какой наряд выберут? Повседневный или торжественный.

И чему-то заулыбался.

Напротив Красного уголка на двери была табличка «Кормозапарочная». Там возле едва тёплого продолговатого котла на широком топчане спал тщедушного вида дедок. Вадим с немалым трудом растолкал спящего – всё хоть какая-то живая душа, есть у кого расспросить, где народ. Ведь, чтобы написать материал, ему нужно пообщаться с теми же именитыми доярками, расспросить их о жизни, о работе, о проблемах.

– Ты кто? – протирая заспанные глаза, спросил дедок.

– Корреспондент.

– Кариспанде-е-ент? – с удивлением протянул дедок. – Слушай, кариспандент, а тебя случайно того… похмелиться не найдётся?

И с такой тоскливой надеждой посмотрел в глаза Вадиму, что тот даже огорчился своей непредусмотрительности.

– Извините, нет.

– А скольки чичас времени, кариспандент?

Вадим отогнул рукав полушубка:

– Одиннадцать тридцать.

– Утра или вечера?

– Скорее – пополудни.

– А-а, ну, значит, магАзин уже открыт. А день-то сёдни какой? – вдруг тревожно спросил дедок.

– Солнечный день сегодня, дед, – засмеялся Вадим.

– Да я не о том. Мне ить без разницы, дожь там али солнце. Не воскресенье хоть? А то в воскресенье-то магАзин у нас закрыт.

– Вторник уже, дед, вторник.

– Ты не разыгрываешь?

– Вполне серьёзно.

– Дак это, погоди, дай сообразить. Мы в субботу у Нинки юбилей справляли. Шийсят бабе стукнуло, на пензию провожали. Да-а, всё честь по чести, в клубе собранье было. Из райёну приежжали. А как же?! Лутшая доярка райёна Нинка-та! Не хухры-мухры. В воскресенье-то потом тут на ферме похмелялись. Дак ты это правду про вторник-то говоришь? Ничего себе похмелились!

Он потрогал котёл.

– Етит твою мать, хорошо не разморозил. Знать дрова-та подкидывал. Вот эть старая закалка: пей да дело разумей. А девки-то где?

– Какие девки?

– Дак наши девки, доярки.

– Я никого не встретил.

– Неуж загуляли? Да не-ет! Я же их недавно видел. Катька-та с Тонькой точно были. Точно-точно! Они ишо про товарок спрашивали, мол, коровы-то не доёны стоят, некормлены. Помню-помню. Я ить ишшо запарку делал, помогал сено раздавать. А потом как Тонька бутылку-то принесла, да выпили, дак я и уснул. Точно-точно, были. А вот про Таньку с Веркой не скажу, спал. Здоровье-то уж не то – восьмой десяток идёт. Это ране было гуляли дак гуляли! Хоть неделю без сна и отдыха. Ночь гулеваним, а утром, как стёклышки, на работу. А типерича силы не те. И ноги болят, спасу нету, и голова дырявая стала. С похмелья-то уж ничо и не помню. Дак у тибя точно похмелиться нету?

– Извините, не подумал.

– Ну, тогда и ладно. Слушай, говоришь, кариспандент? Дак, может, я пока тут котёл растопляю, Димка-то до магАзина и сгоняет. Димка-то, можно сказать, нашенский, на Глафириной Тамарке женат.

– А Дима к Тамариной маме как раз и уехал.

– От растуды твою мать! Ладно, котёл растоплю, сам схожу. Организьма добавки требует. Дак, девок-то наших, говоришь, не видел? Неужто опять загуляли? Худо это, коров-то испортят.

Беседу прервал женский голос в коридоре:

– Э! Вы где?

– Да здесь мы, – откликнулся дедок. – Бригадирша наша, – пояснил он. – Огонь баба! Под горячую руку лучше не попадаться.

– Здравствуйте! – раздалось за спиной.

Вадим обернулся.

– Меня Мария Степановна зовут. Бригадир я. Смотрю, Димка на своей машине летит, да в кабине-то никого и нету. Ну, думаю, точно к нам на ферму делегация кака. Сразу и побежала. А Вы-то кто будете?

И протянула для приветствия руку.

– Я из районной газеты. Вадим.

– А по батюшке-то как, если не секрет?

– Альбертович.

– Недавно у нас? А то я наших-то всех давно знаю.

– Недавно, – согласился Вадим, не желая признаваться, что всего-навсего третий день.

– Откуда сами-то будете? Видно, что не наш, не деревенский.

– Из Ленинграда.

– Ой, как вас угораздило-то! Вы извините, не вовремя Вы к нам пожаловали. Вот уж точно в неурочный час. У нас тут как раз немножко не совсем в порядке дела. Подзагуляли девчонки-то. Но я их сейчас в чувство-то приведу, Вы не беспокойтесь. А ферма у нас самая что ни есть передовая. Мы в районе всегда первое место занимаем. Веселовская ферма всегда в почёте. У нас даже Переходящее Красное знамя области есть. Вот! Пойдёмте, я Вам покажу наши достижения – и грамоты, и дипломы, и ценные подарки.

Она, было, повела Вадима в Красный уголок, открыла туда дверь, увидела на столе следы попойки и торопливо захлопнула.

– У нас там сейчас не прибрано, Вы извините, я Вам потом всё расскажу и покажу. Может, мы в контору пройдём?

– Вы сказали, девчонки. У вас что, комсомольско-молодёжный коллектив?

– Ой, да это так. Мы промеж собой-то всё девчонки да девчонки. Так до самой старости. Конечно, не молодые уже. Вот на днях одну на пенсию проводили. Молодые-то всё в города норовят, не хочут в деревне оставаться. Ребята-та те хоть трактористами работают, а девкам куда? Только на ферму. А это в четыре утра на дойку вставать, а вечером до десяти на ферме. Да у каждой по двадцать пять голов. Подоить, накормить, прибрать. Мы-то, привычные, и то устаём, а молодым дак и совсем не под силу. Ладно, пойдёмте в контору-то, тут не далеко. Правда, председатель наш сегодня как раз в район уехал, но цифры мы Вам все дадим и без председателя. Зоотехник там на месте, утром видела. Она хоть и собиралась на Высоковскую ферму съездить, да может ещё и застанем.

– Мне редактор говорил, что у вас председатель сельсовета толковый.

– Ой, и правда, толковый. Молодой, а головастый. Вот и правда, Василий-то Петрович Вам всё и расскажет.

Не успели отойти от фермы, как подрулил Дима.

– Всё в порядке! – доложил он. – Мамаша нас на обед ждёт. Щами деревенскими угостит. Тебе, поди, таких, из русской печки, и есть никогда не доводилось.

– Не доводилось, – признался Вадим.

– Вот и отведаешь, – довольно засмеялся Дима. – Привет, тётка Маня! Ты-то как узнала, что гости на ферму приехали?

– Дак твою машину увидела и догадалась. Сломя голову и помчалась гостей встречать.

– Испугалась? Мамаша говорит, загуляли доярки-то после юбилея.

– Ой, лучше не говори! Загуляли, Димочка, загуляли. Прямо не знаю, что и делать. Вчера сама скотину кормить приходила. А подоить экую ораву мыслимо ли дело одной? Спасибо, бабы помогли. Так неудобно перед гостями-то дак слов нет.

Дима лихо подрулил к деревянному дому с высоким крыльцом, над которым висел красный флаг. Из-за полного безветрия его полотнище свисало вниз, являя собой полное смирение и покорность местной советской власти. Зато председатель оказался настоящим вулканом. Увидев в окно подъехавшую машину, он встретил гостей прямо на ступеньках.

– Димка, здорово! – закричал он, игнорируя всякую субординацию. – Мария Степановна, знакомь с гостем.

– Это Вадим Арнольдович, – представила она.

– Альбертович, – поправил Дима.

– Ой, простите дуру старую, запамятовала. Помню, что отчество-то какое-то мудрёное – не то Адольфович, не то Арнольдович, а настоящее-то и вылетело из головы.

– Да ничего, всё нормально.

– Володя, – протянул руку председатель.

– Вадим.

– Раз уж с Димой приехал, то, скорее всего – корреспондент. Из молодёжки?

– Нет, из «Волны».

– Новенький что ли? А я думал, из молодёжки, хотел про своих старых знакомых расспросить.

–Я там никого не знаю. Я на практику. Из Ленинграда.

– Да пойдёмте же в кабинет, – встрепенулся вдруг председатель. – Что мы тут на крыльце-то мёрзнем. Настя сейчас самовар поставит, чаем угостим. Пошли, Мария Степановна.

– Не до чаю мне, Владимир Иванович, делов по горло. Вы уж тут сами, без меня. Управитесь, поди?

– Да управимся, управимся, – рассмеялся председатель. – Ну, коли недосуг, беги по своим делам. Мы с ребятами посидим, за жизнь поговорим.

– Поговорите, поговорите, – как показалось Вадиму, с намёком сказала бригадир.

– Меня ведь совсем недавно, на этих выборах, председателем избрали, – начал Володя. – Я в райкоме комсомола работал. Вот та работа, с молодёжью, это было моё, но в райкоме партии сказали, что пора расти. Я на заочном учусь. Ещё полтора года осталось, а потом обещали зампредом райисполкома. В общем, вот так вот. Я ведь из местных. Здесь, в Весёлой, родился, тут школу закончил. Раньше-то она Горемыкино назалась, а потом, как наши доярки стали первые места занимать, районные власти и обратились в Верховный Совет по поводу переименования. Нехорошо как-то получается – передовая ферма а называется Горемыкинская. Теперь – Веселовская. Вот и веселимся. Уже знаешь, наверное, что у нас тут маленькие проблемы? Поплакалась Марья Степановна?

– Да мне дед на ферме рассказал, что девки загуляли

– Вот-вот. Загуляли девки. Девкам-то скоро уж тоже на пенсию выходить, а задурили. Если честно, пьянки-то и раньше бывали, но чтобы вот так, чтобы запойно, вроде бы не бывало. Я, по крайней мере, не слышал. Хотя, по большому счёту, мы ведь сами виноваты. Я имею в виде – руководители. И не только местные. Знаешь, сколько всяких торжеств да праздников? То районный слёт передовиков, то межрайонный слёт передовиков, то областной, то поездка для обмена опытом и подведения итогов в соревнующийся колхоз, то в соревнующийся район, и везде всё застольем заканчивается. А ездит кто? Да передовые, конечно! Вот так вот передовики и привыкают к праздникам. А кроме того – свои колхозные чествования победителей ежеквартально. А как без тостов? Вроде бы принято. А дни рождения, а праздники, а поминки да крестины? Знаешь, сколько таких поводов в год получается. Поневоле народ спивается. Вот думаю, как бы эту систему изменить, как организовать праздники без спиртного, но чтобы весело. Может, ты что подскажешь?

– Не знаю, вряд ли. Я просто не думал, что есть ещё и такая проблема.

– Есть проблема. Есть. Ты сам-то как? По соточке за знакомство?

– Нет, спасибо! Я этим не увлекаюсь.

– Да я и сам не увлекаюсь, просто, думаю, как-то не по-людски получается – гостя на сухую встречать. Ты только потом не обижайся, ладно! А то, может, за знакомство-то? Настя мигом в магазин сбегает.

– Нет-нет, спасибо! А вот от чая не откажусь. Ещё бы руки где-то помыть после фермы.

– Там, в конце коридора у нас мойдодыр стоит. Помнишь детское стихотворение? Точь в точь такой, как на картинке. А туалет на улице в отдельно стоящем строении, – засмеялся председатель. – Впрочем, пойдём на улицу, покажу, заодно на руки из ковшика полью.

За чаем из стаканов в подстаканниках, будто в купе пассажирского поезда, Володя рассказывал новому знакомому, который произвёл приятное впечатление, о деревенской жизни, о своих земляках.

– Мне бы ещё с кем-то из интересных людей познакомиться, – перебил Вадим.

– Так у нас тут все интересные! Есть, кстати, кавалер трёх орденов Славы, есть доморощенный художник. Ему бы поучиться в своё время. Может, многих бы ныне известных затмил. Он у нас своими картинами весь клуб завесил. Рисует и дарит. Вот, кстати, тоже его работа.

Вадим посмотрел на висящий на стене пейзаж. Выполнен он был вполне достойно, если учесть, что рисовал любитель, не имеющий профессионального образования.

– Есть Коля-танкист. Геройский был вояка, три ордена имел, медаль «За боевые заслуги», ещё какие-то награды, от сержанта до лейтенанта дослужился.

– Почему есть и в то же время был? Умер?

– Жив! Только в сорок четвёртом в плен попал. Представляешь? Одно дело, в сорок первом, когда отступали, и когда тысячи в окружении оказывались, а другое дело, когда уже и войне вот-вот конец. С немкой спутался, она его на какой-то хутор заманила, там его и повязали фашисты. А потом, сам понимаешь, связь с врагом, плен, трибунал, наград лишили, самого в лагерь. Отсидел, домой вернулся, а тут от него многие наши ветераны морду воротят: как же – честь офицерскую запятнал. Ну, он так изгоем и живёт. Дом построил за деревней, женился, правда, трое детей уже взрослые. После школы сразу куда-то на Север уехали, где никто про отца ничего не знает. Здесь-то их фашистиками ровесники звали. А Коля-танкист, как его местные окрестили, работает за троих. Как пахота начинается, он чуть не круглые сутки на тракторе. Две дополнительных фары поставил и ночами пашет. Зимой тоже с раннего утра до позднего вечера на работе. Но как только в работе перерыв, так всё. Так сразу в глухой запой. Как он сам говорит, пить так пить, чтобы от кальсонов перегаром пахло.