Желая Артемиду

– Что тут происходит? – спросила она, сведя брови к переносице и скрестив руки на груди.

– Это же Дорис.

– Вот как? – Морщины сильнее залегли у нее на лбу, и Майкл понял, что его выступление не пришлось ей по душе, – выпрямился и плюхнулся на кровать, подтянув к животу подушку.

– А если бы кто-то решил изобразить тебя и твой акцент, как бы тебе это понравилось?

Майкл будто безразлично пожал плечами, но лицо побелело в пристыженности. Кэтрин прошла в комнату, стуча каблуками в тишине, и изучила карикатуру: плотная дама, какой и была Дорис, в переднике, верхом на метле, а в кружочке, как в комиксах, написано: «Овсянка, сээээр». Уголки рта Кэтрин опустились, губы дрогнули.

– Я знаю, вам трудно привыкнуть к этому месту, – сказала она, кинув блокнот на кровать, – но теперь это наш дом. Эта страна – моя родина, высмеивая этих людей и их привычки, вы высмеиваете и меня.

– Он высмеивал Дорис, а не англичан, – со взрослой холодностью заметил Эд.

– Ты считаешь правильным высмеивать людей?

– Считаю, что в моей комнате он вправе делать все, что не обижает ее хозяина.

– Тебя это не обижает?

– Ни капли. У Майкла талант. Ты бы тоже это заметила, не будь так сосредоточена на самой себе.

Кэтрин покинула спальню в презрительном безмолвии – стук каблуков затихал в глубине коридора, звуча как маленькие пощечины, но Эд как ни в чем не бывало уставился в «Повелителя мух», глаза забегали по строчкам. Майкл толком не понял, что случилось, Эд и мама никогда не переходили на крик, но в их беседах всегда было что-то неприятное, что-то тревожное.

– Можешь нарисовать еще кого-нибудь. Садовника.

– Что-то не хочется…

Майкл с остервенением, которое вспыхивало в нем так же резко, как затухало, вырвал рисунок, смял в комок и кинул в угол комнаты, а после притянул к себе вторую подушку и схватился за них, как за спасательные круги.

– С каждым днем ненавижу ее все больше, – процедил он.

– Маму или Англию?

– Обеих.

И пока в доме царило молчаливое военное положение, Кэти вступила в тот возраст, когда интерес вызывало все на свете, а в их новом доме и за его пределами было на что посмотреть, в отличие от шума города с его одинаковыми зеркальными коробками. С тех пор как Кэти научилась ходить, ее любимой игрушкой стал сачок, она хваталась за ручку и носилась по заднему двору, крича, визжа и заливисто смеясь. Бабочки приводили ее в неописуемый восторг, и когда они попадались в сачок, Кэти внимательно рассматривала их крылышки и просила Эда сфотографировать, а потом они торжественно отпускали пленниц на волю.

В конце лета Кэти так же беззаботно бегала за бабочками, в то время как Майкл совершенно потерял сон и покой. Джейсон решил отправить пасынка в школу-пансион и на учебу не поскупился, выбрав одно из самых престижных учебных заведений Англии – Лидс-холл. В будущем Джейсон собирался отдать туда и родных детей, в том числе и правильного наследника, на появление которого все еще надеялся.

Майкл с подчеркнутым пренебрежением рассматривал буклет школы, где все ученики носили форму по уставу: пиджаки с золотыми нашивками, полосатые галстуки, дурацкие шляпы с крошечными полями («Это канотье», – поправлял его Эд, но, как ни назови, дурацкими они быть не переставали). Прописали даже длину носков – ни лазейки для полета фантазии! Этого Майкл не слышал, но наверняка все эти павлины еще и изъяснялись со своим принятым произношением [17].

– Я буду приезжать. Обещаю. – Эд ткнул пальцем в текст. – Учебный год – это всего три триместра, а между ними каникулы, – сказал он, сжав плечо брата, но Майкл сбросил руку и разорвал буклет – кусочки снегопадом приземлились на траву.

– Слушай, я знаю, что ты злишься, но в этом нет моей вины.

Весь мир восстал против Майкла: яркое небо резало глаза, в траве истошно гудели кузнечики, в рот норовили залететь мошки, испещренные ссадинами ноги кусали муравьи, и он с неоправданной злобой сбивал их с себя.

– Я приеду на Рождество…

– Сейчас август! – выпалил он, карие глаза недобро вспыхнули.

– Я приеду на Рождество на две недели, – настаивал Эд.

– Ты хочешь этого?

– Уехать?

В уголках теплых глаз Майкла предательски блеснули слезы, и летняя краснота, подернутая пеленой, дрожала и плыла, окончательно теряя очертания. Даже под веками было не спрятаться – солнце выжигало светом картинки неприглядного будущего, в котором Эд навеки покидает дом и находит друзей среди толпы кровавых костюмов.

– Я совру, если скажу, что не хочу, – начал Эд с присущей ему спокойной мудростью, – я бы очень хотел взять тебя с собой. И Кэти тоже. – Он повернул золотистую голову. На небе ни облачка, в жизни ничего не подозревающей Кэти – тоже.

– Я… я не понимаю, что делать, – едва не плача, признался Майкл, взглянув на Кэти – ее вьющиеся волосы, собранные в хвостики, пружинили при малейшем движении.

Эд тяжело выдохнул и положил руку на плечо брата.

– Когда я уеду, ты займешь мое место.

– Но я…

Эд наставительно поднял палец, совсем как взрослый, и Майкл тут же утих.

– Когда я уеду, ты станешь старшим братом, на которого Кэти сможет положиться, будешь помогать ей и заботиться о ней, оберегать и подставляться под удар, чтобы ей не пришлось.

– Я не такой умный, как ты. Я вообще ничего не знаю, – возразил Майкл, впившись в колено грязными ногтями.

– Ты все знаешь. Мы столько лет это проходили. Все здесь, – коснулся он его лба, – и тут, – спустился к груди, к месту, где билось небольшое испуганное сердце. – Самое главное – оставаться хорошим человеком…

– Но почему я?

Эд едва заметно улыбнулся – это была улыбка щемящей печали, – обратив взор на сестру, а потом уже серьезно – на брата, который все еще был ребенком, нуждающимся в заботе и защите точно так же, как малышка Кэти.

– Потому что, кроме тебя, никто не станет.

6

Агнес провела Генри Стайна по главному корпусу Лидс-холла, что местные обитатели называли Тронным залом Артура, показала большую и малую библиотеки с редкими собраниями сочинений Шекспира, Диккенса и Стивенсона, актовый зал со старинными фресками, лектории, лаборатории, классы и комнаты отдыха. Последним пунктом в программе значился корпус для старших девочек, где когда-то жила Мэри Крэйн. Агнес остановилась у очередной массивной двери, отыскала в связке ключей нужный и, повернув в скважине, открыла.

– Прошу, – сказала она, пропуская Генри вперед.

В этой комнате, как и во всех остальных, не было ничего явно свидетельствующего об обеспеченности учеников и их родителей, но она производила приятное, благостное впечатление – спокойствие нарушали только пляшущие в воздухе частички пыли и солнечный свет, растянувшийся прямоугольниками по полу и стенам. Мэри пропала совсем недавно, а вещи уже покрыл такой слой пыли, словно она покинула школу несколько лет назад.

– Похоже, здесь давненько не прибирались, – отметил Генри, со скрипом надев виниловые перчатки.

– Когда Мэри исчезла, полиция провела обыск, больше никто не заходил. Мы будем держать комнату запертой, пока Мэри не найдут.

Генри присел на корточки у стола и выдвинул каждый ящик один за другим.

– И каков был их вердикт?

Агнес прошла в комнату, приглушенный стук ее каблуков одиноко отскакивал от стен. Генри обернулся, и его взгляд невольно задержался на ее щиколотках.

– Они сняли отпечатки пальцев с мебели и ручки двери, но нашли только отпечатки самой Мэри и ее соседок, которые обнаружили пропажу.

В ящиках стола покоились привычные атрибуты ученической жизни: конспекты, учебники, пенал, закладки, листки с карандашными зарисовками и акварельные краски. В потрепанной временем и частыми перечитываниями «Джейн Эйр» Генри нашел выцветшую ромашку – заботливо высушенная, она походила на раздавленное насекомое.

– Что в итоге? – спросил Стайн, выпрямившись и проследовав к кровати. – Что сейчас делает полиция?

– Эти делом занимается детектив Инейн. Приходит каждую неделю, задает одни и те же вопросы – как по мне, видимость работы.

В ящике прикроватного столика лежали не менее ожидаемые предметы: зеркало, расческа, платок и резинки для волос.

– Инейн, значит?

– Он знает, что теперь вы тоже занимаетесь этим делом?

– Думаете, стоит посвятить его в это?

– Возможно, он знает больше, чем говорит мне.

Генри покачал головой, снисходительно улыбнувшись уголком губ.

– Все работает иначе: обычно полиция знает даже меньше, чем говорит.

Он задержал взгляд на окне: чаща Лидсов в ее диком, нетронутом великолепии.

– Школа охраняется?

– Территория ограждена по периметру, вход только по пропускам. В обязанности наших смотрителей входит, помимо прочего, ночной обход территории. Управляющие присматривают за порядком в корпусах.

– И в ночь бала?

– Конечно.

– Камеры?

– Только на входе, у главных ворот, но они не зафиксировали ничего необычного. Филипп был против, да и родители считают, что внутри не должно быть подобной слежки.

– Великолепно, – отозвался Генри, не потрудившись скрыть едкий сарказм.

– В каждом корпусе поддержанием порядка занимается управляющий и дежурные ученики, – парировала Агнес. – Таким образом мы воспитываем в детях ответственность.

– И что ваш управляющий говорит о той ночи?

– Не он – она. Миссис Таррел утверждает, что все проверила – в Будуаре Элеонор все было спокойно.

– Где, простите?

– Жилой корпус для старших девочек. Порой мы так его называем.

Генри с комичной снисходительностью покачал головой, мол, ох уж эти богачи.

– Похоже, он точно знал время, – подытожил наконец он.

– Извините, о чем вы?

– Преступник точно знал время, когда совершаются обходы, – уже в полный голос сказал он. – Отлично знаком с местностью. Будуарами Элеонор и всем остальным… Ночью ворота ведь были заперты?

– Да.

– То есть, чтобы покинуть территорию ночью, нужно перелезть через забор, сломать замок ворот или…

– Пройти через лес.

– Его обыскали?

– Да, сначала мы обыскали его своими силами – решили, что Мэри забрела в лес и потерялась. Вход туда запрещен и карается отстранением от занятий, а порой и исключением, о чем я говорю всем родителям и детям, когда они только приезжают на обзорную экскурсию, но это не всех останавливает…

– Оградили бы забором – и все.

– Чаща видна из всех окон, ограждение создало бы впечатление тюрьмы.

– По крайней мере, ей можно было бы придумать красивое название, – не без шутки отметил Генри.

– В любом случае Фред настаивал, что Мэри не пошла бы сама, и я тоже так думаю, поэтому мы и вызвали полицию. Впрочем, когда они захотели войти, чаща… противилась.

Генри сморщил лоб.

– Как это?

– Поисковые собаки странно себя вели, их словно что-то сбивало. Мы думаем, все дело в ядовитых растениях – чаща кишит ими.

– Кто-нибудь из детей вызвался помочь?

– Да, всех учеников очень взволновал этот случай. Многие остались, чтобы принять участие в поисках.

– Помните всех поименно?

Складка у нее на лбу выдавала обеспокоенность не только за мертвых, но и за еще живых учеников.

– Составьте список. Преступники часто возвращаются на место преступления.

Агнес уязвленно подобралась, выпрямив спину.

– Прошу, мистер Стайн, не называйте моих воспитанников преступниками.

– Ах, вон оно что? Так вам название не по душе? А как насчет Джека Гриффина [18] или Гая Фокса? [19] Достаточно иносказательно? Как еще прикажете их называть, мисс Лидс? Не думаете же вы, что Мэри испарилась по взмаху волшебной палочки?

– Я заинтересована в раскрытии этого дела так же, как и вы.

– Кто обнаружил пропажу? – Он так резко вернул деловой тон, точно захлопнул дверь у нее перед носом – дверь в его истинное я, – что она невольно отступила.

– Фред, мой племянник. В день отъезда он пришел попрощаться, но, так и не дождавшись ее, попросил управляющую, миссис Таррел, подняться к ней в комнату. Они с Мэри были… друзьями.

– Друзьями?

– Они встречались, но я не знаю деталей. Мы никогда не говорили об этом, он не любил рассказывать о своей личной жизни, и я уважала его границы. Ее исчезновение подкосило его. – С ее лица сошли краски, но она возместила эту потерю, поддав в голос силы: – Я составлю список, если вам угодно, мистер Стайн. Но знайте, что я не позволила ни одному ученику выйти в лес. Они принимали участие в обыске только на территории кампуса.

– Почему же? Разве это был бы не отличный урок для их ответственности? – съязвил он, но на этот раз Агнес и бровью не повела.

– Чаща Лидсов – священное место для нашей семьи, но оно опасно. Никаких правил, никакой логики – в него невозможно просто так войти и затем выйти. Мне пришлось сопровождать поисковую группу полицейских, и все равно несколько из них потерялись.

– Кто еще знаете эти места?

– Отец учил нас этому с братом, а Филипп, в свою очередь, учил своих детей.

– И Грейс знает. Кто еще?

Агнес свела брови к переносице.

– К чему вы клоните?

– Мисс Лидс, вы ведь не глупы. Если Мэри или тот, кто похитил ее, не открывал ворота, то ушел через лес.

Казалось, в этот миг даже ее рыжие волосы утратили цвет.

– Вы довольно сильно сужаете круг подозреваемых.

– Это моя работа. Ну так что, кто еще знает чащу?

– Я и Грейс, – ответила она не без ощутимого воинственного напора. – Как теперь будете сужать ваш и без того небольшой круг? – Ее челюсти судорожно сжались, и, не будь у Генри совершенно никакого представления о том, кто такая эта женщина, он счел бы это подозрительным.

– Хорошо, я задам вопрос иначе. Кто еще знал чащу? – Он сделал акцент на слове «знал».

– Мой брат, мой племянник и еще десятки мертвых Лидсов.

– Не такой уж узкий круг, верно?

– Только не говорите, что верите, будто нам явилась тень отца Гамлета.

– Зачем же? У каждого из них наверняка были близкие, с кем они могли поделиться тайной чащи.

– Нет никакой тайны. Единственная из них давно не тайна: после Первой мировой в сердце леса построили фамильный склеп.

– Почему там?

– Моя прапрабабушка мечтала, чтобы ее похоронили со всеми украшениями, которые были ей дороги, и ее муж, наш с Филиппом прапрадед, был намерен исполнить ее волю, но опасался, что нечистые на руку люди попытаются посягнуть на содержимое могилы, тогда он возвел в ее честь склеп, а чащу превратил в огромный лабиринт, смертельную ловушку. С тех пор до начала Второй мировой там хоронили всех Лидсов.

– Почему только до Второй?

– Он сильно пострадал во время военных действий. Его восстановили, но решили, что это не лучшее место для захоронения: мрак, плесень, да и добираться неудобно.

– Вы были там с полицией?

– Ничего не нашли.

Генри умолк в попытке совладать с грузом неудачи – очередная ниточка надежды оборвана.

– Я могу поговорить с Грейс? – спросил он, не без труда перебрав в голове немногочисленные варианты.

– Зачем? Она не знает ничего такого, чего не знала бы я.

– Понимаю, вы пытаетесь ее защитить, но ей ничего не грозит, я просто хочу побеседовать.

– Она не станет говорить. С тех пор как умер Фредерик, она даже мне едва пару слов сказала.

– Что ж, с этим мы повременим, но на список я бы взглянул.

– Сейчас каникулы, все ученики разъехались по домам.

– Значит, придется их побеспокоить.

Генри продолжил обыск: залез под кровать, проверил под матрасом – лишь мрак, пыль и неприметные отголоски жизни, которую ведут девочки-подростки в частных заведениях, подобных Лидс-холлу. Мэри расчесывалась гребнем, писала старомодным почерком с завитушками, читала готические новеллы, классическую поэзию и романы нравов; на ее полках пылились потрепанные томики Шекспира, Диккенса, Остин, Бронте, путеводитель по изобразительному искусству девятнадцатого века и учебник по мировой истории. Внимание Генри привлекло «Преступление и наказание» – единственная новая книга, впечатляющий образчик достижений книгоиздания в коже.

– Что скажете? – Он повернул ее лицом к Агнес.

– Очень редкое издание. Должно быть, стоит целое состояние, – отметила она.

Генри открыл книгу, ощутив сухими пальцами гладкость и холод мелованных листов. Ни подписей, ни закладок – ничего подозрительного, кроме стоимости.

– Может быть, ее подарил Фредерик? – предположила Агнес.

– Вам лучше знать.

Стайн вернул роман на место, сделав мысленную пометку.

Открыл шкаф, где пустые вешалки отозвались лязгом на железной штанге. Заняты лишь одни плечики – форма: галстук, перекинутый через крючок, темно-красный пиджак с эмблемой школы – дубом, глубоко пустившим корни, – белая хлопковая блузка и серая юбка. Генри прощупал карманы пиджака, в одном из них прятался какой-то продолговатый твердый предмет: зажигалка с гравировкой обнаженного мужчины, держащего собственную отрубленную голову, – изображение походило на иллюстрацию из книги.

– Мэри курила?

– На кампусе запрещено курение и распитие спиртных напитков, – сказала Агнес непривычно строгим тоном, точно самого Генри с сигаретой за углом поймала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ин. 1:1. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

2

Гомер. Илиада. Песнь XXIII. Пер. Н. И. Гнедича.

3

Овидий. Метаморфозы. Пер. С. В. Шервинского.

Дафна – нимфа Артемиды, давшая обет целомудрия. Наиболее известен миф о ней и Аполлоне. В попытке сбежать от бога, охваченного к ней страстью, Дафна, взмолившись, была превращена в лавровое дерево.

4

Мф. 25:34.

5

Британская писательница Мэри Шелли, автор книги «Франкенштейн, или Современный Прометей».

6

Юноша, достигший возраста, когда он обретал все права гражданина (в Древних Афинах – 18 лет).

7

Сеть гипер- и супермаркетов.

8

Имеется в виду банкнота достоинством в пять футов с изображением королевы Елизаветы Второй на аверсе и портретом Уинстона Черчилля на реверсе.

9

Гомер. Илиада. Песнь IV. Пер. В. В. Вересаева.

10

С лат.: «Имена нежелательны»; «Об именах лучше умолчать».

11

Английская художница, одна из крупнейших представительниц оп‐арта.

12

Французская киноактриса, певица и фотомодель.

13

С лат.: «Более редкий, чем белая ворона».

14

Один из четырех штатов Америки, граничащих с Мексикой.

15

Эмили Бронте. Грозовой перевал. Пер. Н. Д. Вольпин.

16

Кронос – верховное божество в древнегреческой мифологии. Согласно предсказанию, Кроноса должен свергнуть его собственный ребенок, поэтому он съедал их одного за другим.

17

Received Pronunciation (RP) (букв. «(обще)принятое произношение») – акцент, считающийся стандартной и самой престижной формой разговорного британского английского языка с начала ХХ века.

18

Главный герой романа Уэллса «Человек‐невидимка»; ученый, изобрел аппарат, который делает человека невидимым.

19

Английский дворянин-католик, самый известный участник Порохового заговора против английского и шотландского короля Якова I.