Темные зеркала прошлого

– В трех предложениях четыре ошибки. Чему вас только учат?

Она задала несколько вопросов, рассказала о графике работы и указала мне на дверь. Покидала комнату я с заметным облегчением. Соседняя дверь была распахнута настежь, и я увидела Зойку, она мыла посуду, стоя возле раковины. В маленьком закутке нечем было дышать от духоты.

– Ну, чего? Порядок? – спросила Зойка.

– Да вроде бы, – выдохнула я.

Девица ухватила меня за локоть, втянула в комнату и захлопнула дверь.

– Есть хочешь?

Не успела даже рта открыть, а она уже достала из шкафа тарелку с горой картошки, поверх которой лежал кусок рыбы, и поставила ее на узкий столик рядом с раковиной. Я почувствовала дурноту, и поспешно отвела взгляд.

– Ты чего? – одёрнула меня Зойка. – Не думай, это не объедки. Поварихи – девахи хорошие, никогда не жадничают. Ешь, – она взяла из мойки две вилки, вытерла их полотенцем, одну протянула мне. Мы устроились возле стола на шатких стульях и стали есть из одной тарелки. – Денег, что тебе положили, только на квартиру и хватит, – проворчала Зойка. – Но с голоду здесь не подохнешь. И выпить найдется, – подмигнула она. – Хочешь?

– Нет, – Я отчаянно замотала головой.

– Чего, вообще не пьешь?

– Было пару раз, только мне не понравилось. А тетка эта… – кивнула я головой.

– Любка–то? Она здесь за главную. Хозяин раз в седмицу11 появляется. Любка – стервь, конечно, но ужиться с ней можно. Главное, не заедайся, молчи побольше и делай свое дело. У меня смена в двенадцать заканчивается. Если встретишь меня, вместе домой пойдем. Дома есть запасной ключ.

Через четверть часа я покинула трактир, размышляя, чем бы занять себя до двенадцати часов. Выбор был небогат, и я отправилась слоняться по городу. Можно, конечно, сходить в синематеку12, но было жалко оставшихся денег, хоть и ясно, что на пару серебряников три седмицы не протянешь, а оплату мне обещали только в конце месяца. Я потерла нос и посоветовала себе не огорчаться. У меня есть жилье, значит, ночевать на станции сегодня не придется. Уже хорошо. А там посмотрим.

***

Глава 2

Я побродила по улицам, потом немного подремала на скамейке в городском парке и вновь отправилась обозревать окрестности. Недалеко от странного трактира наткнулась на симпатичный район. Небольшое озерцо с чистой набережной искрилось в лучах закатного солнца. Поодаль виднелись дома с красными черепичными крыши, казалось, впитавших в себя солнечное тепло, уютные дворики с садами и палисадниками за низкими заборчиками. Красиво. Тихо. Такая чистая и уютная жизнь… Жизнь, о которой мечтают все, жизнь недоступная некоторым… Тяжело вздохнув, пошла гулять дальше.

Без пяти полночь я стояла возле трактира. Дверь была заперта, взглянув на табличку, я узнала, что работает трактир до одиннадцати, подергала на всякий случай дверь, потом сообразила, что для персонала, скорее всего, есть служебный вход, и замерла на углу, поджидая Зойку. Очень скоро она вынырнула из подворотни и ухватила меня за руку.

– Ну что, идем?

– Идем, – пожала я плечами.

– Можно на омнибусе, – продолжала говорить она, шагая рядом. – Но пешком удобнее. И заодно воздухом подышим.

Дойдя до конца улицы, мы свернули и направились в сторону реки. Чем дальше мы удалялись от трактира, тем унылее выглядели дома вокруг. В основном старые и двухэтажные. Такие строили давно, ещё при прадеде нашего Князя. Штукатурка на стенах облупилась, на узком тротуаре кое–где валялся мусор, правда фонари горели, что меня порадовало. Дорога шла под гору. За последние пять минут мы не встретили ни одного прохожего, только в нескольких окнах горел свет, где–то впереди истошно лаяли собаки, потом из распахнутого настежь окна послышался мужской голос.

– Зараза! – визгливо крикнул мужик. – Прибью, зараза! – окно с треском захлопнулось, и вновь стало тихо.

– Районишка паршивый, конечно, – деловито сообщила Зойка. – Кто мог, давно отсюда сбежал. Зато дешево.

Мы свернули во двор дома, мало чем отличающегося от других на этой улице. Дверь единственного подъезда была распахнута настежь. Деревянный пол недавно покрасили и побелили потолки, видимо пытаясь привести подъезд в нормальный вид, да только лучше выглядеть он не стал. На лестничную площадку выходили двери четырех квартир, наша оказалась под номером три. Зойка достала ключи, отперла замок, толкнула дверь и сказала:

– Входи.

Вспыхнул свет. Мы стояли в узкой прихожей, справа вешалка, у которой притулилась ободранная тумбочка, слева облезлая дверь.

– Тут у нас душ и нужник, – сообщила Зойка, распахивая дверь. Ржавые трубы, плитка местами обвалилась, но всё было надраено до блеска. Зойка включила свет на кухне и в комнате и сказала: – Осматривайся.

На это ушло не больше минуты. Кухня была крошечная, под стать прихожей. У занавешенного старой кружевной занавеской окна стол, рядом два колченогих табурета, махонькая плита, раковина, два навесных шкафчика, под ними тумба, и холодильник в углу. Убого, но чисто. Комната в ширину окна, длинная и темная. Шкаф, ровесник квартиры, диван, облезлый стол, табуретка с допотопным чаровизором13, расшатанное кресло и два стула. На полу возле двери я заметила амулет–травилку14.

– Тараканы? – спросила со вздохом.

– Извела, – хмыкнула Зойка. – Но бдительность не теряю. Соседи, гады, тараканов будто нарочно разводят.

Зойка задернула шторы, села на диван, наблюдая за мной.

– Форменная берлога, – произнесла она. – Как считаешь?

– Нормально, – ответила я, бросая на пол надоевший за день саквояж.

– Нормально? – усмехнулась она.

– Думаешь, я в княжеском тереме росла?

– Идем на кухню, – поднялась она со скрипучего дивана.

Оказавшись на кухне, Зойка включила чайник, насыпала сушек в тарелку, поставила на стол сахарницу, которую заменяла банка из–под чая, и две чашки, поскребла в затылке и полезла в холодильник.

На столе появились огурцы в банке, капуста в щербатой тарелке и бутылка без этикетки с прозрачной жидкостью.

– За знакомство, – сказала Зойка, выставив на стол две стопки.

– Хлеб есть? – спросила я, обозревая нехитрую закуску.

– Хлеба сколько угодно, – подмигнула Зойка. – Я же говорю, с голоду не помрёшь.

Выложив на тарелку куски хлеба, нарезанные треугольником, она разлила жидкость по стопкам.

– Самогон? – спросила я.

– Откуда? Пей, не бойся, водка нормальная. Это из трактира. С паршивой овцы хоть шерсти клок, – закончила она. – Давай, подруга.

Мы выпили и закусили. Фу гадость какая – передёрнулась я. Тут и выяснилось, что моя особа сегодня без внимания не осталась.

– Ванька сказал, ты к кавалеру приехала, – начала Зойка.

– Ванька – это трактирщик?

– Ага. Он и еще Борька. Ванька парень неплохой, Борька так себе. Оба бабники. Поматросят и бросят. Мое дело предупредить, а там смотри сама. Девок у них каждый вечер по штуке, а то и по две. А чего твой кавалер? Укатил, а ты, значит, за ним? – Я тяжко вздохнула. – Ну, чего ты? Расскажи, интересно ведь.

Пришлось рассказать свою историю, не скупясь на краски. Наверное, все же перестаралась. Выпив вторую рюмку, Зойка прослезилась.

– Вот козлы, – заявила она со вздохом. – Все мужики, как один, козлы. И чего теперь? Искать его будешь?

– Попробую, – пожала я плечами.

– Ну, как знаешь… Тебе годков–то сколько? – вдруг спросила она.

– Двадцать. А тебе?

– Тридцать семь.

Я слегка удивилась, но промолчала.

– Ты не думай, я замужем была. Три года. Училась здесь в гимназии, вышла замуж, вроде парень был неплохой. Выпивал, правда, но в меру. Я была на седьмом месяце беременности, а он загулял. Застукала его прямо в квартире… Ума не хватило свою сучку подальше от дома держать. Я со злости ей малость волосёнки подергала, ну и муженьку хорошенько отвесила. Он к мамане своей подался, а наутро свекруха явилась и меня с дома выперла. Дом–то ее был, она сама у хахаля жила, а меня даже записывать не стала, так я и числилась в общежитии при гимназии. Я–то думала, муженек очухается, придет прощения просить, а он за мамашин подол уцепился. А та орет дурниной: почто тебе эта хабалка, неужто девок мало? Меня она терпеть не могла. Не нравилось ей, видите ли, что я деревенская. Родня у меня неподходящая, а она – ну прям княжна, тьфу! – мрачно сплюнула Зойка. – В городской управе работает. Писарчуком, но гонору, как у большого начальника. Короче, выперли меня. Вернулась я в общагу, все надеялась, может, помиримся. А этот гад и не показывается. Я его соследила после работы, чешет со своей зазнобой, я к ним… надо бы плюнуть да к матери ехать, а я … эх!.. в общем, кинулась на него, а он меня толкнул, я упала, да так неловко… Вечером в лечебницу и свезли, ребеночка я потеряла… заражение началось, меня еле спасли, лекари сказали, детей у меня больше не будет. Я чуть не рехнулась от горя. Умные люди подсказали, накатала на муженька заяву в охранку, – Зойка выпила еще и замолчала, разглядывая свои руки.

– И что? – помедлив, спросила я.

– Что–что, посадили Кольку, – ответила она зло. – Вот жду. Может, чего у нас и сладится, когда он выйдет, как думаешь?

– Может, – почесала я макушку. – А чего ты в посудомойки подалась? У тебя ж гимназия.

– Да запила я с горя. С работы турнули. Я так–то счетовод неплохой. А с такой статьей не больно устроишься. Да и… не задалась жизнь, Катюха. Вот такие дела. Послушай совета, поезжай в свою деревню.

– Я в городе жила, – перебила я ее обиженно.

– Все равно. Это только последняя деревенская лоха15 думает, что в большом городе ей повезёт, что здесь ей припасли и денег, и кавалеров, – она махнула рукой и замолчала, а я, немного поерзав, сказала со вздохом:

– Нельзя мне возвращаться.

– Что так? – нахмурилась она.

– Маманя замуж вышла, – поведала я. – А отчим… – в сердцах махнула рукой. – Житья от него нет.

– Приставал, что ли? – ахнула, прижав руки к груди Зойка.

– Угу.

– А мать–то знает?

– Нет. Папка нас бросил, когда мне два года было. Она всю жизнь одна мыкалась. А тут нашла свое счастье. Как я ей скажу? Жалко мамку. Ну я и решила: сматываться надо. Я, если честно, и с кавалером этим связалась, чтоб из дома удрать. Мамке соврала, что он мне здесь работу нашел, к себе зовет. А он уехал и с концами. Еще и про адрес наврал, – зашмыгала я носом.

– Не кисни. Найдем мы этого козла. Фамилию, имя знаешь? Ванька в чарокомпах хорошо разбирается, найдем.

– Сомневаюсь. Может, и фамилия не его, я ведь документы не видела. Встречались–то всего седмицу.

– Ну и ладно. Ты молодая, здоровая, у тебя все впереди. Не робей, подруга, прорвемся. Только уговор: мужиков сюда не водить. Управляйся, как знаешь.

– Мне сейчас не до мужиков, – ответила я, решив, что Зойке пора на покой, глаза красные, взгляд затуманился, да и язык начал заплетаться. – Я, это, в ванную пойду, помоюсь, – сказала я.

– Давай. Постелю тебе на кресле, другого места нет, извиняй. Вещи–то у тебя где?

– А вещей у меня только один саквояж. – Получу оплату, съезжу домой, привезу чего надо.

– Да уж, сделай одолжение. У меня тоже лишнего нет. Идем, дам тебе полотенце.

– А ты не переживай, я шить умею, – засеменила я за Зойкой. – Хорошо умею, мамка говорила у меня талант к этому делу. Так что, если что надо – обращайся. Мне бы хоть какую машинку швейную, да ткань любую. Я нам знаешь какие шмотки сварганю! Все от зависти лопнут.

– Ну посмотрим, – хмыкнула Зойка, всучив мне полотенце.

***

Я стояла под душем, зажмурившись от удовольствия, когда в ванную вошла Зойка. Я едва сдержалась, чтобы не напомнить: приличные люди стучат, прежде чем войти. Зойка плюхнулась на нужник, поглядывая на меня с ухмылкой.

– Тебе чего? – не выдержала я.

– По нужде. Слушай, фигурка–то у тебя ничего, а так и не скажешь, и мордашка симпатичная – породистая такая. И ручки нежные да мягкие, кожа чистая, мужикам такие как ты нравятся. Тебя бы приодеть нормально, рядом с благородной поставь и не отличишь. С такими данными можешь неплохо устроиться, если не брезгливая. Хочешь, подскажу человечка?

– Ты о чем? – нахмурилась я.

– Деревня ты темная. Здесь город большой, по–разному можно зарабатывать.

– Это ты мне в плехи16 советуешь податься, что ли? Да ты очумела что ли? Мне это не подходит, заруби себе на носу. Поняла? И вообще, топай отсюда.

– Ладно, чего ты… я так, спьяну брякнула. Не обижайся.

Она тяжело поднялась и отправилась восвояси.

– Вот лоха, – буркнула я, и потянулась за полотенцем.

Когда я вошла в комнату, Зойка, разобрав кресло, стелила мне постель. Белье было чистое, что мне заметно прибавило настроения. Нацепив старую длинную майку, буркнула благодарность и улеглась. Зойка устроилась на диване, я–то надеялась, что уснет она быстро, но ей не спалось. Она принялась рассказывать о своих родителях, о муже, которого регулярно навещала в кутузке, о стерве–свекрови, которая портит ей жизнь и вынуждает сына развестись. Под ее мерное бормотание я незаметно уснула.

***

Будильник зазвенел оглушительно громко, я вскочила, не сразу поняв, где я и что происходит. Поспешно отключила будильник, косясь на спящую Зойку. В трактир ей к десяти, а вот мне необходимо быть там в восемь, убирались там по утрам до открытия. Быстро приняв душ и выпив чаю, бегом припустила в трактир, дорогу я нашла без труда. На работу пришла на пять минут раньше и возле служебного входа столкнулась с Любовью Петровной, которую все здесь звали Любашей.

– Пришла? – кивнула она и взглянула на часы. – Что делать, знаешь?

– Ага–ага, – закивала болванчиком. – Мне вчера растолковали.

– Ну, давай, трудись.

Она направилась в свой кабинет, а я в подсобку за орудиями труда. До десяти следовало убрать в зале, после открытия – в остальных помещениях. К работе я подошла ответственно, трудилась в поте лица и не успела оглянуться, как появилась Зойка. Она познакомила меня с поварихой, дородной теткой, двумя подавальщицами и вторым трактирщиком Борькой. Последний игриво мне подмигнул и сказал:

– Будем дружить.

В шесть я наскоро перекусила в моечной вместе с Зойкой и отправилась домой, чувствуя, как от непривычной работы все тело ноет.

***

Первая седмица пролетела незаметно, я успела перезнакомилась со всеми тружениками трактира и завоевала расположение Любови Петровны, а всего–то и надо было пришить оторвавшийся карман. Управилась я за пару минут, причем прямо на ней, чем вызвала удивление не только у Любаши, но и у немногочисленного персонала. В пятницу, где–то около двух часов, в трактире появился мужчина и направился в кабинет Любаши. Мы с Зойкой в это время пили чай, пользуясь тем, что посетителей немного и Зойка может передохнуть. На мужчину я сначала не обратила внимания, но Зойка вдруг пнула открытую дверь ногой, чтоб из коридора не видно было, чем мы заняты, и шепнула:

– Хозяин приехал.

– Я пойду, – поспешно поднялась я.

– Да ладно, чай допивай. Он мужик хороший.

– Я к тебе попозже зайду, когда он уедет, – ответила я.

Вооружившись ведром и шваброй, я стала мыть пол в коридоре. Дверь в кабинет Любаши была открыта, и я хорошо видела толстуху и мужчину, сидевшего на стуле вполоборота ко мне, ну такой – симпатичный. Они о чем–то негромко разговаривали, Любаша вроде бы оправдывалась, а мужчина делал язвительные замечания. К их разговорам я не прислушивалась, передвигаясь все дальше по коридору, а когда закончила мыть пол и направилась в туалет, едва не столкнулась с хозяином. Он как раз вышел из кабинета, взглянул на меня хмуро и уже собрался двигать дальше, но внезапно притормозил и начал пристально меня разглядывать. М–да, нашел время любоваться, что интересного в взмыленной и уставшей девице? То ли дело он, статный, сразу видно, не горбатится за монетку, костюмчик на нём дорогущий, на ивановской мануфактуре сделан, сорочка белоснежная, золотые запонки, из кармашка жилетки свисает цепочка часов, тоже золотых, шейный платок так замысловато завязан, ботинки начищены до блеска, в руках цилиндр. Красавец–кавалер! Вот ты глупая! Ничему тебя жизнь не учит! Да мало ли, какой он там красавец. Мысленно обругав себя, я обошла его, буркнув «драсте», ускорила шаг, и тут он позвал:

– Эй…

Так как в коридоре нас было двое, ясное дело, обращался он ко мне. Я повернулась и растянула губы в улыбке, раз уж он здесь хозяин и платит мне деньги. Мужчина приблизился и тоже улыбнулся, что меня слегка воодушевило. Выходит, меня не собираются увольнять по необъяснимой причине. Уже хорошо.

– Ты новая поломойка, что ли? – спросил он. Я молча кивнула. Он продолжал разглядывать меня с таким выражением лица, точно перемножал в уме трехзначные цифры. – Как тебя звать?

– Катерина, – смущенно ответила я, прикидывая, начнет хозяин приставать или обойдется? И как себя вести в случае этих самых приставаний? К шишу17 его послать? Посылать не хотелось, работой я дорожила.

– Катерина? – переспросил он и вздохнул вроде как с облегчением. – А фамилия?

– Потапова, – пожала я плечами, не очень понимая причину его интереса, но почувствовала себя увереннее, потому что почти не сомневалась – зажимать меня тут же в углу он все–таки не намерен.

– А–а…– протянул он и замолчал.

Я не знала, что делать – идти по своим делам или дожидаться, когда он еще что–нибудь скажет.

– А чего в поломойки подалась? Проблемы? Аль не грамотная? – спросил он.

– Да вроде нет у меня проблем, – шмыгнула носом я. – И с грамотой в ладах.

Он развернулся и отправился назад к Любаше, а я, помедлив, побрела дальше, так и не поняв, что все это значит.

Минут через двадцать, когда я закончила уборку в туалете и вышла в коридор, меня позвала Любаша. Орать она могла громко, чем в тот момент и занималась. И я припустила к ней со всех ног, путаясь в юбке и теряясь в догадках, чем прогневила начальство. Дверь в ее кабинет по–прежнему была открыта, начальство я застала в таком же недоумении, в каком пребывала сама. Хозяин трактира стоял, привалившись к Любашиному столу, и продолжал на меня глазеть, а она сказала:

– Вот, Ерофей Степанович считает, ты вполне можешь работать подавальщицей. Справишься?

– Не знаю, – честно ответила я. – Я в одной богадельне на раздаче работала, а подавальщицей нет.

– Ну, дело–то нехитрое, – подбодрила она меня. – Девка ты старательная, руки из правильного места растут. Чего тебе, в самом деле, полы мыть?

Ерофей Степанович еще раз оглядел меня с ног до головы и усмехнулся, а я сказала немного невпопад:

– Благодарствую.

Он ушел. Любаша, проводив его взглядом, подозвала меня к себе и зашептала:

– Видать, ты ему приглянулась…

– Это хорошо или плохо? – вытаращив глаза, поинтересовалась, на всякий случай.

– А уж это от тебя зависит. Женат он, так что…

– Ну и на кой мне? – нахмурилась я.

– Вот и хорошо, – непонятно что имея в виду, заключила Любаша.

– Ну, я пойду, что ли? – спросила, переминаясь с ноги на ногу.

– Иди.

Через пятнадцать минут новость о том, что меня «повысили», облетела весь трактир. Началось ее обсуждение. Девки, собравшись в моечной, вправляли мне мозги, то есть давали советы, весьма противоречивые, надо сказать. Зойка, неизвестно чему радуясь, треснула меня по спине ладонью, заявив, что я везучая. Остальные с ней, в принципе, согласились. У меня возникли чисто практические вопросы, но их решили быстро.

***

На следующий день мы с Зойкой отправились к ее знакомцу, и за небольшие деньги (их пришлось занять у все той же Зойки) оформили мне санитарный вексель, а в понедельник я уже работала подавальщицей. После мытья полов эта работа показалась мне легкой, и я мысленно поздравила себя с удачей.

Посетители у нас бывали разные. Вечером толклись эти самые поклонники борцов за всяческие свободы, а вот днём захаживал и обычный рабочий люд, и клерки из близлежащих контор.

– Добрый день, – улыбаясь поздоровалась я в роли подавальщицы с первым своим клиентом. – Чего изволите?

– А что у вас есть из быстрого? – посматривал на часы сухопарый мужичок, самого что ни на есть конторского вида. – Я очень тороплюсь.

– Могу предложить вам кашу, сырники, омлет…

– Нет! – что есть мочи заорал мужик. – Только не яйца!

От его крика я подскочила на месте как ошпаренная, со стены напротив свалилась картина, Ванька за стойкой выронил пивную кружку, а на кухне, судя по звуку на пол уронили казан.

– П–п–прос–простите… – залепетала я.

– Это вы меня простите, нервы что–то шалят, – обратно сел мужик. – Понимаете, ко мне тётки приезжают. Вот я и разволновался.

– Хорошо, я поняла. Так чего бы вы хотели отведать? – осторожно поинтересовалась я.

– Да несите уж кашу, или что там у вас, – обречённо махнул рукой клиент. – Всё равно это ничего не изменит. Вы понимаете, я ж их люблю, тёток–то своих. Да только они ж меня всегда так позорят, – хлопнул на глаза ладонь он. – Знаете почему я не люблю яйца? А я вам скажу, – не дожидаясь моего ответа продолжил очкарик. – Мне было тогда десять. Маменька в тот год захворала, и они, тётки, я имею в виду, приехали тогда к нам в гости, поддержать, так сказать. Все дружно приехали, и погостевав пару дней, решили взять племянника, то бишь меня, с собой на море. Как будто я моря не видел! Ну папенька мой не мог сёстрам своим отказать, да и маменьке тоже было не до того, ну и отпустили меня с ними. Я даже обрадовался, к морю – это вам не книжки скучные читать. Ну и вот, загрузились мы в паровоз, пока то да сё, проголодались, ну и начали тётки снедь всякую на стол метать, и самая старшая, тёть Клава берёт яйцо и так в шутку – тюк меня им по лбу. А оно возьми, да и потеки… вот прям с моего лба, по носу, по подбородку и за пазуху. И что вы думаете? Средняя сестра, тёть Маша, в недоумении хватает второе яйцо и со словами «Мы что, их не сварили?!» тюкает опять в мой и без того заляпанный лоб. Тюк и второе яйцо стекает по мне, естественно. Третья, младшая значит, тёть Дуся, проделала всё тоже самое со словами «Да я ж точно варила!». И знаете что?

– Сырое, – догадливо кивнула я, закусывая губы дабы сдержать смех.

– Да! Представьте себе, сырое!

– Ну тогда я вам томлённую гречу с биточками по фирменному рецепту нашего шеф–повара принесу, – пискнула я и умчалась на кухню.

Замахав на любопытных девчонок руками, быстро рассказала повару, что от него требуется. Когда я вернулась с заказом, Ванька подошел, поставил на стол кружку медовухи и коротко бросил:

– За счёт заведения.

Остаток первого рабочего дня подавальщицы Катерины прошел более спокойно. Как и остальные три дня. А вот в воскресенье начались чудеса.

В пятницу, субботу и воскресенье всегда бывал наплыв, и в тот день с самого утра одни посетители сменяли других, так что все столы в нашем заведении были заняты. Вечером ожидалось выступление какой–то группы, и уже в семь часов народу набилось до отказа, за столами сидели по шесть, а то и по восемь человек, к стойке невозможно было протиснуться. Те, кому места не досталось, стояли вдоль стен с кружками пива и медовухи. Я и еще три подавальщицы сбивались с ног, шалея от грохота музыки, воплей, улюлюканья и густого табачного дыма, от которого не спасали ветряки18.

Пробираясь с подносом к одному из столов, я обратила внимание на странного парня. Он стоял возле стены в компании двух девиц и не сводил с меня глаз. Поначалу я решила, что моя красота не осталась незамеченной, вот его так и разбирает. И записала парня в нахалы, как–никак явился он сюда не один. Однако попыток привлечь мое внимание он не делал. Просто наблюдал за мной весь вечер с наисерьезнейшим видом, и я мысленно махнула на него рукой: пусть пялится, если делать больше нечего. Однако нет–нет да и косилась в его сторону. Пил он умеренно, все больше молчал, но, когда я в очередной раз прошла мимо, заговорщицки мне кивнул, что выглядело довольно глупо.

Музыканты закончили выступление, и народ стал расходиться, а парень занял место возле стойки, по–прежнему не сводя с меня глаз. На его поведение обратила внимание не только я, Борька (а в тот день была его смена), улучив момент, шепнул мне:

– По–моему, у клиента чердак снесло.

Я лишь устало отмахнулась, не испытывая желания это обсуждать. Ушел парень одним из последних. Я в тот момент собирала посуду и столкнулась с ним около стойки, он сунул мне в карман фартука клочок бумаги и заявил:

– Если что, звони, – и добавил фразу, которая загадочности всему только прибавила, потому что ее я и вовсе не поняла. По мне, так просто тарабарщина какая–то. Я замерла в полном обалдении, пытаясь понять, что это на него нашло, а он торопливо покинул зал трактира, решив, видно, что сказанного более чем достаточно.