Приют Русалки

В сухой сезон дождь особенно ценен. Цзян Юйшу представляла, как быстро будут расти деревья и распускаться цветы. Подняв голову, она заметила, как на фоне черного неба дождевые капли превращаются в серебряные нити, обрушивающиеся нескончаемыми потоками на землю. Не допив воду, Цзян Юйшу вдруг вспомнила, что не закрыла окно в спальне, – и поспешила туда.

Цзян Тин сидела за столом, повернув голову, и тоже смотрела на дождь. Капли яростно барабанили по подоконнику, на котором уже образовался небольшой бассейн; на кровати, стоящей рядом с окном, были видны мокрые следы. Цзян Юйшу поспешно забралась на верхнюю койку и провела ладонью по ее поверхности; ближняя сторона простыни полностью намокла.

– Как можно быть такой невнимательной? – повернувшись, с укором произнесла Цзян Юйшу. – Льет как из ведра, а ты не догадалась закрыть окно?

– А? – Цзян Тин будто очнулась ото сна. – Я не заметила…

– О чем же ты думаешь, в конце концов?! – Цзян Юйшу схватила простыню и, скомкав, бросила ее на пол; затем достала из шкафа набор чистого постельного белья. – Перед сном поменяешь сама.

Пока она отчитывала дочь, ее взгляд скользнул по столу. Цзян Тин написала всего лишь каких-то пару строчек домашнего задания. Гнев сразу ударил в голову:

– Чем ты занималась больше часа? Написала только это?!

– Я…

– Читала повести или слушала музыку?

Цзян Юйшу принялась перебирать предметы на столе, но не нашла никаких других книг, кроме учебников, и плеера тоже. Недоумение породило еще большую ярость.

– Да что ты уставилась в одну точку, в конце-то концов?!

Цзян Тин ничего не ответила – лишь взяла ручку и сделала вид, словно что-то быстро пишет. У Цзян Юйшу уже не осталось сил продолжать отчитывать ее, поэтому, бросив резкое «поторапливайся», она вышла из спальни.

Бросив постельное белье в машинку, Цзян Юйшу села на диван, потирая пульсирующие болью виски. Она не понимала, что на нее вдруг нашло, – обычно редко что могло настолько вывести ее из себя. Подумав, Юйшу мысленно вернулась к «ложной тревоге» перед закатом. Она прекрасно помнила, как дочь, целая и невредимая, стояла перед ней. Словно украшение, которое потерялось, но нашлось снова.

На самом деле, она им действительно была…

Когда Юйшу ходила беременной, ее отношения с мужем были хороши как никогда. Он надеялся, что у них будет сын, Юйшу же хотела дочь. Причина была простой: она могла бы наряжать ее в платья, плести косы… Как же здорово – превращать дочь в настоящую принцессу! Однако на седьмом месяце, возвращаясь с работы, Цзян Юйшу поскользнулась. Врач сказал, что ребенка, возможно, не удастся сохранить, Сунь Вэймин, узнав, что у них будет дочь, тоже предложил ей сдаться. Но Цзян Юйшу не соглашалась – и настояла на своем.

Когда Цзян Тин только родилась, она весила всего два с половиной килограмма и выглядела будто котенок без шерсти. У нее не было даже сил плакать. В инкубаторе новорожденная Тин провела полмесяца – и после этого стало понятно, что ее крохотная жизнь спасена.

Так как дочь родилась раньше срока, она была очень хилой и часто болела. Эти несколько лет Цзян Юйшу тщательно следила за распорядком Тин и не разрешала себе быть невнимательной ни в чем. Она вкладывала в дочь все силы и душу – даже не замечала бурлящую страстью интрижку Сунь Вэймина.

В конце концов они, конечно, были вынуждены развестись. Цзян Юйшу не могла стерпеть физическую и психологическую измену мужа; решение же Сунь Вэймина определялось тем, что в животе той женщины находился мальчик. Однако он не отказался от выплаты алиментов. В то время Сунь Вэймина выдвинули на место секретаря заводского комитета, и в плане материального положения и социального статуса он был намного выше Цзян Юйшу. Но намеревался оставить дочь себе. И это были не просто разговоры.

Когда они обсуждали это в последний раз, Цзян Юйшу приставила ножницы к лицу Сунь Вэймина и сказала лишь одно:

– Мне нужна Тин-Тин.

Он застыл от испуга – и послушно подписал соглашение о разводе, оставляя при этом квартиру и дочь бывшей жене.

Вот так семья из трех человек превратилась в семью из двух, а Сунь Тин стала Цзян Тин. К счастью, она от природы была смышлена и послушна, привыкла проводить время с мамой. Уход отца из семьи совсем не расстроил ее, а к новому имени она быстро привыкла. На Новый год и другие праздники, особенно на дни рождения Цзян Тин, Сунь Вэймин брал ее праздновать с собой. Но затем он построил новую семью – с той женщиной у них родился сын, и после этого Вэймин не так часто виделся с дочерью. Похоже, для него и правда имело большое значение, какая фамилия у ребенка – Цзян или Сунь.

Но Цзян Тин не обращала на это внимание: приезжал отец повидать ее или не приезжал – все одно. Она была счастлива независимо от этого. Цзян Юйшу же была очень признательна дочери. Неважно, поступала Цзян Тин так в силу своего характера или же сознательно, но все равно она уменьшила то эмоциональное бремя, которое несла на себе мать. Сожаление от распавшейся семьи и постоянная нехватка средств для оптимистичной и смышленой Цзян Тин не являлись трудностями.

…От этих воспоминаний сердце Цзян Юйшу смягчилось. Она поднялась и направилась на кухню – там заварила кружку сухого молока и аккуратно поставила на стол Цзян Тин в комнате. Та сидела к ней спиной и, опустив голову, усердно писала домашнее задание. Цзян Юйшу погладила ее по голове, из-за чего ручка в руках Тин остановилась. Задрав подбородок и потершись макушкой о материнскую руку, она шутливо произнесла:

– Мяу…

Юйшу не смогла сдержать смех.

Дочь с матерью легли спать ровно в одиннадцать. Комната Цзян Тин моментально погрузилась в тишину. Цзян Юйшу же никак не могла заснуть. С одной стороны, ссадина на руке все еще саднила, с другой – беспокойство так и не покинуло ее сердце. Ей казалось, будто на нем лежит камень, и непонятно было, в какой угол его пристраивать. Вдобавок за окном продолжал лить дождь, отстукивая неровный ритм по подоконнику – кап-кап, тук-тук, – что заставляло ее нервничать еще больше.

И вот так Цзян Юйшу проворочалась до самого рассвета; лишь когда небо начало потихоньку светлеть, уснула неспокойным сном. А через некоторое время прозвенел будильник.

С тяжелой головой и ватными ногами Цзян Юйшу все-таки заставила себя сползти с кровати и приготовить дочери завтрак. Странно было то, что Цзян Тин, похоже, тоже плохо спала. Она отозвалась только на второй раз – и лишь тогда, с огромными кругами под глазами, неохотно поднялась. Цзян Юйшу заметила, как дочь с зубной щеткой во рту, замерев, смотрит в окно. Она была словно не в себе.

– На что ты смотришь? – Цзян Юйшу со стуком поставила тарелки на стол. – Быстрее! Опоздаешь ведь.

– Да… – Цзян Тин наконец-то очнулась и принялась поспешно чистить зубы. – Небо наконец-то просветлело.

И правда, непонятно когда, но проливной дождь прекратился. Сейчас можно было видеть, как пространство заполняется прекрасными рассветными лучами; воздух казался свежим и чистым, и в нем разносилось щебетание птиц.

У Цзян Юйшу не было возможности долго любоваться на картину после дождя. Она была занята тем, что подгоняла дочь: съела ли та завтрак, собрала ли портфель, умылась ли, нанесла ли легкий макияж… Когда Цзян Тин была готова, они наконец вместе вышли из дома.

Спустившись, Цзян Юйшу поняла, что забыла взять бухгалтерскую книгу. Не было времени ругать себя за невнимательность, поэтому она вновь поторопила дочь на автобус, а сама вернулась в квартиру. Когда же вышла вновь, уже с книгой, Цзян Тин и след простыл. Цзян Юйшу поторопилась к выходу из жилого комплекса. Завернув за угол, она увидела пустое пространство между двумя домами – и во рту у нее внезапно пересохло, будто кто-то схватил ее за горло. В тот же миг тот же камень снова навалился ей на сердце, сковывающее всю ночь чувство беспокойства накатило с новой силой – и заставило ее вновь задуматься. «Вчера вечером… меня подвело зрение, или девочку и правда кто-то утащил?»

Цзян Юйшу инстинктивно опустила голову. За дождливую ночь трава на небольшом газоне заметно подросла, и на ней повисли круглые жемчужины росы.

И там, в густой траве, лежал треснувший школьный пенал.

Глава 2

Дело об убийстве

Гу Хао стоял на кухне, глядя на фарфоровую тарелку, накрытую еще одной. Приподняв ее, увидел глазунью: та уже полностью остыла, на ее поверхности затвердело соевое масло – от его вида аппетит сразу пропал. Но Гу Хао все-таки соскреб глазунью и, отправив ее в рот, медленно прожевал. Желток еще был мягким, а вот белок затвердел, словно резина.

Послевкусие оказалось с примесью горечи, поэтому Гу Хао, наклонившись, набрал полный рот воды из-под крана и сплюнул. Повторил это несколько раз; наконец во рту стало посвежее. После того как он проглотил на завтрак простоявшую всю ночь пищу, его желудок запротестовал. Глазунья, казалось, полностью сохранившая свою форму, вреза́лась в желудок. Гу Хао выругался, поставил сковородку на плиту – и принялся готовить нормальный завтрак.

После того как тарелка лапши с мясной соломкой согрела желудок, неприятные ощущения подутихли. Гу Хао удовлетворенно вымыл и вытер посуду, затем постоял среди комнаты в раздумьях. И снова включил плиту, чтобы вскипятить воды. Пока та нагревалась, подготовил заварочный чайник и чайные листья, затем взял газету около входной двери и принялся вчитываться в нее, стоя у плиты. Спустя несколько минут чайник закипел. Гу Хао, отложив газету, выключил плиту и заварил чай.

Зажав газету под мышкой, с чашкой чая в руках, он вышел из квартиры. Подняв голову, глянул на 101-ю квартиру слева: темно-серая железная дверь прочно закрыта, из-за нее не доносится ни звука. Возможно, тот шумный мальчишка сейчас не дома…

Гу Хао продолжил свой путь.

Девушка напротив уже два дня не приходила поесть яичницы.

* * *

Около дома стояла беседка, сооруженная из бетона. Внутри были стол с длинной скамьей из того же материала. Гу Хао прошелся по мокрой дорожке из красного кирпича и, выбрав более-менее сухой участок скамьи, сел. Положил на стол газету, поставил чашку с чаем и достал сигареты с зажигалкой. Вот он, базовый набор пенсионера…

Усмехнувшись, Гу Хао помотал головой. Он все еще не мог привыкнуть к жизни после выхода в отставку и уж тем более не знал, что делать с кучей образовавшегося свободного времени. За всю жизнь Гу Хао ни разу не был женат; что уж говорить о том, что у него не было детей. Он не мог, как другие старики, посасывать леденцы да забавляться с внуками, а таких хобби как каллиграфия, танцы и рыбалка, у него в помине не было. Все, чем Гу Хао мог заниматься, – это пить чай, просматривать газеты да спать. Этой жизнью он жил уже почти полгода. Если последующие дни будут такими же, он точно не сможет вынести этого.

Жилой комплекс вскоре начали заполнять голоса – утренняя жизнь закипела. Многие люди, ехавшие на работу на велосипедах, были сотрудниками завода стекловолокна. Некоторые, кто был знаком с Гу Хао, здоровались с бывшим начальником отдела внутренней охраны:

– Начальник Гу, вышли прогуляться?

– Начальник Гу, вы позавтракали?

– Лао Гу, как чувствуете себя после отставки – свободно?

Гу Хао отвечал кратко, глядя на пролетающие мимо колеса и тени. В душе же он думал: «Хрен бы с этой свободой… Этот старикан скоро обрастет плесенью».

После того как все разъехались, двор снова погрузился в тишину. Мимо него прошли лишь несколько людей – в основном пожилые люди с внуками. Гу Хао вздохнул, неохотно признаваясь себе, что рано или поздно тоже станет таким – тихим и неуклюжим.

Он зажег сигарету и взял со стола недочитанную газету. Руководители страны нанесли визит в Европу… «Милан» продолжает возглавлять таблицу итальянской футбольной серии А… Профсоюзная организация пожилых работников участвует в театральном фестивале, выступая с янгэ[3]. Из-за вчерашнего дождя в восточной части региона скопилось много воды, будьте осторожны…

Веки Гу Хао становились все тяжелее и тяжелее, а текст на газете превратился в неразборчивые точки. Он зевнул и, отпив чая, снова зажег сигарету.

Ночью Гу Хао плохо спал, так как ему снова приснился Тай Чжилян…

Во сне они снова были в одном подразделении. Молодые, около 20 лет, полные сил и энтузиазма… Они вроде как участвовали в каком-то торжественном мероприятии: там были и парни, и девушки – тьма народу. Они с Тай Чжиляном сопровождали девушек танцевать. Партнерша Чжиляна явно была мастером танца: красиво кружилась… Глядя на них, Гу Хао невольно усмехнулся. Улучив возможность, крикнул приятелю: «Эй, ты поаккуратнее, а то Ду Цянь вернется и оторвет тебе уши!» Тай Чжилян сделал вид, что это его никак не задело, и в то же время качнул головой в его сторону, намекая на девушку в объятиях Гу Хао. Тот рассеянно повернул голову: девушка с пунцовыми щеками, сжимающая его ладонь, и была Ду Цянь. Сконфуженный Гу Хао поспешно отпустил ее руку.

В тот же миг танцпол превратился в охваченное пламенем поле битвы, а девушки и юноши, беззаботно танцующие до этого, – в иностранные войска. Гу Хао в спешке хотел было сказать Ду Цянь, чтобы нашла место спрятаться, но она куда-то исчезла. Увидев, что его руки пусты, он почувствовал, как ухнуло его сердце. Подняв взгляд, заметил, как Тай Чжилян, держа в руках автомат, обстреливает иностранных солдат. Не теряя времени, Гу Хао подполз к нему, потянувшись за пистолетом на поясе. Сняв его с предохранителя, увидел, как что-то несется прямо к ним, оставляя за собой шлейф белого дыма, – ручная граната! У него не было времени на раздумья, поэтому, крикнув «Ложись!», он оттолкнул Чжиляна в сторону…

Та ручная граната в 1962 году не сработала, а в 1994-м Гу Хао открыл глаза в беседке. Пот заливал лицо, учащенное дыхание восстановилось только через десять минут – и лишь тогда он смог через силу встать. Выпил холодной воды и более-менее собрался с духом; бешено колотящееся сердце наконец успокоилось.

Нужно сходить проведать старого друга… Гу Хао сел на край кровати, зажег две сигареты: одну засунул в рот, другую положил в пепельницу на подоконнике, наблюдая, как светло-голубой дым утопает в завесе дождя.

Под полуденным солнцем потихоньку испарялись лужи и мокрые следы. Гу Хао стало жарко, на лбу выступили капельки пота; он почувствовал себя еще более изнуренным. Свернув газету и взяв наполовину выпитую чашку чая, решил пойти и еще немного вздремнуть.

Стоило ему пройти несколько шагов, как он услышал шум колес внедорожника. Ему не нужно было поворачивать голову, чтобы догадаться, что это Тай Вэй.

– Старина Гу! Старина Гу!

Гу Хао не обращал на него внимания, продолжая медленно идти к подъезду.

– Дядя Гу! Дядя Гу… Отец[4] Гу!

Гу Хао медленно развернулся, глядя, как внедорожник вкривь и вкось паркуется на обочине.

– Кого это ты назвал «стариной»?

– Буду звать тебя «отец», годится? – Вспотевший Тай Вэй выпрыгнул из машины. Обойдя ее, открыл багажник и достал оттуда мешок риса и бидон бобового масла. – Ты такой мелочный… – Он водрузил мешок себе на плечи и поднял бидон. – Почему не посидишь на улице подольше? Ты хоть поел?

– Зачем ты снова приехал? – Гу Хао состроил недовольную гримасу. – Разве в прошлом месяце не приезжал?

– Мать попросила привезти тебе продуктов, – Тай Вэй озорно улыбнулся, – позаботиться о товарище на пенсии.

– Это уж слишком! – Гу Хао сверлил его взглядом, забирая из его рук бидон масла.

– Не нужно, я сам… – Тай Вэй наклонился. – У тебя есть кипяченая вода? Умираю от жажды!

Гу Хао смотрел, как он стремительно направился к дому, держа на плече тяжелый мешок риса в 25 килограмм, но его походка не выглядела шаткой. Со спины он и правда был похож телосложением на Тай Чжиляна. Да, в отряде общественной безопасности действительно хорошо тренируют… Гу Хао неожиданно вспомнил, каким был Тай Вэй в детстве – худым и высоким; одним словом, каланчой. Это заставило его невольно улыбнуться.

Открыв дверь и войдя в квартиру, Тай Вэй первым делом аккуратно поставил рис и масло на кухне, а затем начал носиться туда-сюда: сначала схватил полотенце с мылом и умылся, потом налил себе холодной кипяченой воды – и жадно выпил. Довольно рыгнув, развалился на кровати, попутно взяв журнал, чтобы обмахиваться.

– Что за дурацкий день! Весь вечер и ночь шел дождь, а прохлады не видать… – Тай Вэй окинул взглядом комнату. – Тебе здесь не жарко? Давай я привезу вентилятор.

– Не нужно. – Гу Хао, опустив веки, приволок стул. – Как там мама?

– Хорошо. – Тай Вэй облокотился на кровати, приняв удобную позу. – Вот только постоянно о тебе беспокоится. Тебе бы приехать, а то каждый раз спрашиваешь меня об этом…

– Да, вот будет время…

– Какие у тебя могут быть дела на пенсии? – Тай Вэй скривил рот. – Когда ты был молод, вон что вытворял; а сейчас, состарившись, наверное, силы подрастерял…

– Да что ты знаешь!

Гу Хао засунул руку в карман в поисках сигарет. Увидев это, Тай Вэй сразу же достал свои. Хао медленно поднял на него взгляд:

– Кто научил тебя курить?

– В нашем отделении все курят. – Тай Вэй умело вытряхнул одну из пачки. – Это «Чжунхуа», попробуй.

– Убери! – Гу Хао отмахнулся. – Сколько это тебе лет, что уже куришь?

– Мне уже двадцать четыре, отец Гу! – Вэя это вовсе не обидело. Не обращая внимания, он поджег сигарету и глубоко затянулся. – Если мы вспомним ваше время, у вас, совсем молодых, тоже это было.

Гу Хао раздраженно усмехнулся:

– Мать нашла тебе пару?

– Нет, я и не тороплюсь.

– Жениться пораньше было бы неплохо. Найти человека, кто сможет держать тебя на привязи, чтобы ты не метался туда-сюда, как обезьяна…

– Ты меня еще и поучаешь? – Тай Вэй улыбнулся. – Мой отец женился в тридцать два, через четыре года появился я. А ты что же? Превратился в холостяка в годах…

– Ты бы лучше поменьше грубил старшим!

– Кстати, дядя Гу, – Вэй сощурил глаза, – моего отца вот уже несколько лет как нет, а я знаю все, что было с вами в молодости… Как, может, подумаешь насчет моей мамы? Я не против быть «сыном Гу».

– Да что ты несешь?! – вспылил Гу Хао. – Еще хоть раз что-то подобное скажешь – вылетишь отсюда!

– Зачем же так нервничать? – тон Вэя стал нерешительным. – Вы двое заботитесь друг о друге, что же тут постыдного?

Гу Хао ничего не ответил, лишь резко встал и направился к углу комнаты за шваброй. Тай Вэй, увидев, что старик разозлился не на шутку, поспешно вскочил, чтобы удержать его, попутно извиняясь:

– Я был неправ, дядя Гу! Остынь.

Гу Хао отбросил швабру в сторону, но гнев никуда не делся:

– Вот щенок… это же оскорбляет память твоего отца! Будет время – поедем проведать его… – Он вдруг тяжело вздохнул и как-то сразу сник. – Он мне тут приснился…

Тай Вэй замер. Потом произнес:

– Хорошо, поедем…

На какое-то время комната погрузилась в тишину. Гу Хао, склонив голову, сидел на стуле, Тай Вэй же с опущенными руками стоял рядом. Никто не произнес ни слова.

Наконец гнев Гу Хао рассеялся. Он взглянул на сконфуженного парня – его лицо отдаленно напоминало Чжиляна. Вэй тоже всмотрелся в лицо Гу Хао:

– Отец Гу, ты не злишься?

– Катись отсюда.

– Тогда… тогда я пойду? – неуверенно произнес Тай Вэй. – У меня еще есть дела в отделении. И кстати… – Он достал записную книжку из кармана, перелистнул на новый лист и, с шелестом написав что-то, выдернул его и передал Гу Хао. – Нам прислали новые пейджеры. – Достал из-за пазухи черную штуковину. – Если будет ко мне дело, можешь набрать меня: 127, номер – 2031736. Я написал на бумажке.

– Набрать тебя? Да иди ты… – Хао покосился на него. – Пока что не уходи. Уже время обеда, я приготовлю что-нибудь. Лапша сгодится?

– Я не буду, – Тай Вэй замахал руками, – у меня и правда дела…

– Без разницы, насколько важное дело; сначала нужно поесть. – Хао указал на кровать. – Садись, говорю.

– Но это правда срочно! – Тай Вэй уже направлялся к двери. – Не могу откладывать.

– Что такое? – Гу Хао понял, что Вэю действительно не до обеда, и сам напрягся. – Какое-то происшествие?

– Да… – Тай Вэй приоткрыл дверь и обернулся; выражение его лица было серьезнее некуда. – Вчера во время ливня на берег канала Вэйхун вынесло трупы. – Он взглянул на сосредоточенного Гу Хао и добавил: – Трех девушек.

* * *

Засовывая ключ в замочную скважину, Ма Дунчэнь слышал, как из гостиной льется смех Ма На. В голову ударил гнев. Он свирепо распахнул тяжелую дверь, которая ударилась о стену коридора и отлетела обратно, создавая неимоверный грохот. В тот же момент Дунчэнь увидел, как Ма На подпрыгнула и, словно испуганный зверек, помчалась в свою комнату.

Он стоял посреди гостиной, тяжело дыша. Сорвал с себя и швырнул на пол галстук. По телевизору показывали мультфильм: дурашливый голосок резал слух и действовал на нервы. Дунчэнь взял пульт с журнального столика и, выключив телик, сел на диван, чувствуя, что голова готова расколоться от боли.

Хань Мэй поспешно выбежала из кухни со стаканом теплой воды в руках. Ма Дунчэнь взял его – и залпом выпил. Это немного утишило его злость. Он расстегнул пуговицы на воротнике. Жена обеспокоенно смотрела на него.

– Ничего… – Он повернул голову, глядя в темный экран телевизора. – Я все разузнал; девочка в канале Вэйхун – это не она.

Хань Мэй сложила руки на груди.

– Боже, спасибо! – выдохнула она.

– Не радуйся раньше времени. – Ма Дунчэнь по-прежнему был мрачен. – От той девочки до сих пор ни слуху, ни духу. Тебе что-нибудь удалось узнать?

– Мама Сун Шуан сказала, что она сегодня не пошла в школу. Родители Чжао Линлин вместе с Су ищут ту девочку. – Хань Мэй взглянула на мужа. – Звонила классный руководитель; спрашивала, на сколько дней продлеваем больничный…

– Продлим на неделю… – Ма Дунчэнь устало откинулся на спинку дивана. Хань Мэй торопливо схватила плед и накрыла мужа.

– Может, поспишь?

– Нет, я жду звонка. – Ма Дунчэнь заметил напряженные глаза жены с кровяными прожилками и лицо, на котором за ночь прибавилось морщин. – Иди отдохни.

– Не пойду, все равно не смогу заснуть… – Хань Мэй выдохнула. – Пойду приготовлю что-нибудь. Неважно, что происходит, нам необходимо поесть…

Дунчэнь покосился на плотно закрытую дверь соседней комнаты, и злость вспыхнула в нем с новой силой:

– Твою ж мать! Мы каждый день думаем, что небо вот-вот обрушится, а ей хоть бы хны… Будто ничего не происходит. Так еще и мультики смотрит!

– Не нужно так о ней, – Хань Мэй перешла на шепот. – На-На наверняка тоже напугана…

– Это она-то напугана? Разве ты не слышала, как она только что смеялась… – Дунчэнь никак не успокаивался. – Ты постоянно ее балуешь!

Хань Мэй только открыла рот, чтобы поспорить, но слова застряли в горле, поэтому она просто развернулась и направилась на кухню.

Ма Дунчэнь снова почувствовал сухость во рту и, взяв стакан со столика, обнаружил, что осталась только пара капель. Прицокнув языком, он отодвинул стакан, уже собираясь идти на кухню, но тут услышал звонок телефона. Стремительно пересек комнату и схватил трубку, в которой раздался режущий слух звук. Сглотнув, он чуть дрожащим голосом произнес:

– Да, Лао Лю?..

Разговор длился несколько минут. Из кухни, держа лопатку для сковороды, вышла Хань Мэй; в ее взгляде читалось беспокойство. Ма Дунчэнь же, сведя брови к переносице, все время повторял «ага» и «да». В конце концов он произнес:

– То есть вероятность все же остается, верно?

На той стороне трубки что-то ответили, и Ма Дунчэнь, произнеся: «Спасибо, Лао Лю», закончил разговор. Глядя на его лицо, Хань Мэй чувствовала, что ее беспокойство растет с каждой секундой.

– Это был Лао Лю из муниципального управления?

– Да… – Ма Дунчэнь обессиленно опирался на стену. – Он нашел чертеж водопропускных труб.

– И что сказал?

– Трубы выходят в разных местах. Одна проходит через канал Вэйхун; еще есть в Вэйдуне, Вэйгуне, – Дунчэня передернуло, – и еще одна у реки Литун.

Хань Вэй, задумавшись, внезапно прикрыла рот рукой – лопатка со стуком упала на пол.

– Да, – Ма Дунчэнь горько усмехнулся, – если та девочка попала в реку Литун, дело будет громким.

– Что же делать? – произнесла Хань Мэй осипшим голосом, хватаясь за воротник мужа. – Что же будет с нашей дочерью? Если та девочка мертва, тогда На-На конец!

– Сейчас еще не самое худшее. – Хотя на душе Ма Дунчэня скребли кошки, он все же решил для начала успокоить жену. – Полицейские тщательно осмотрят трубы. В конце концов, найдут они девочку или нет, тоже нельзя сказать точно.

– А если не найдут? Будут ли они проводить спасательные работы на реке Литун? – Хань Мэй начала впадать в безумие. – Если найдут тело девочки… На-На схватят. Точно схватят! Она же еще такая маленькая, в тюрьме ее будут обижать…

– Успокойся хоть немного! – Ма Дунчэнь вытянул руки, чтобы поймать жену, но она уже обессиленно опустилась на пол, громко рыдая.