Эпоха нейропотребления

Этот процесс соблазнителен своей безболезненностью. Фантомный автор – идеальный соавтор. Он никогда не спорит. Он не страдает от депрессии или творческого кризиса. Он мгновенно предлагает десятки вариантов, один лучше другого. Он изучил всё, что когда-либо было создано человечеством, и знает, какие именно сочетания нот вызывают у нас грусть, какие слова кажутся глубокомысленными, какие сюжетные повороты заставляют наше сердце биться чаще. Он – мастер манипуляции, архитектор эмоциональных реакций. Он создаёт не искусство, а «продукт опыта пользователя». Его цель – не истина, не красота, не катарсис, а вовлечённость. Его творения идеально гладкие, без единого заусенца, без странностей и недомолвок, которые могли бы вызвать у потребителя фрустрацию. Это музыка, которая идеально подходит для фонового прослушивания, но никогда не заставит вас остановиться и замереть. Это тексты, которые легко читаются и так же легко забываются. Это картины, которые приятны глазу, но не содержат в себе тайны, в которую можно всматриваться часами. Это культура, лишённая своего главного элемента – сопротивления материала, трения о реальность.

Происходит фундаментальная подмена в самой сути творчества. Раньше оно было путешествием вглубь себя или вглубь мира. Автор отправлялся в экспедицию в неизведанное, рискуя не вернуться или вернуться другим. Его произведение было картой этого путешествия, отчётом об открытиях, сделанных на свой страх и риск. Теперь творчество становится актом статистического прогнозирования. Фантомный автор не путешествует. Он стоит в центре гигантской библиотеки данных и вычисляет наиболее вероятный путь от точки А (запрос пользователя) до точки Б (продукт, который соберёт максимум лайков). Он не создаёт новое, он рекомбинирует старое. Его творческий акт – это не прозрение, а вычисление. Он – гений пастиша, бог ремикса. В его мире нет ничего подлинно нового, есть лишь бесконечные, всё более изощрённые перестановки уже существующих элементов.

И мы, его соавторы, его медиумы, начинаем мыслить так же. Наш собственный творческий импульс начинает работать по его законам. Прежде чем записать идею, мы подсознательно оцениваем её потенциальную виральность. Мы думаем не о том, «что я хочу сказать?», а о том, «что хорошо зайдёт?». Наш внутренний критик, некогда бывший стражем нашей честности и художественного вкуса, превращается в SMM-менеджера. Мы начинаем создавать не произведения, а контент-единицы. Мы сами становимся алгоритмами, оптимизирующими собственное творчество под требования невидимого рынка внимания. Шёпот фантомного автора становится нашим внутренним маркетинговым отделом. Он убивает в нас способность к риску, к святому безумию, к созданию чего-то, что может быть не понято, не принято, не оценено, но что является отчаянно, мучительно нашим.

Этот новый симбиоз порождает новую эстетику – эстетику вероятности. Произведения, созданные в соавторстве с фантомом, обладают странным свойством: они кажутся знакомыми, даже если мы видим или слышим их впервые. Это происходит потому, что они сконструированы из самых узнаваемых, самых «успешных» культурных кирпичиков. В них есть эхо тысячи песен, которые мы слышали, отголоски сотен книг, которые мы читали, призраки десятков фильмов, которые мы смотрели. Они убаюкивают нас комфортом узнавания, но никогда не будят нас шоком открытия. Это искусство без острых углов, культура без инаковости. Она не расширяет наше сознание, а лишь подтверждает его существующие границы. Она создаёт бесконечную петлю обратной связи, где мы потребляем то, что создано на основе того, что мы уже потребили, и так до бесконечности. Культурная вселенная перестаёт расширяться. Она начинает коллапсировать в точку сингулярности усреднённости.

И самое жуткое в этом процессе – изменение нашего языка. Мы начинаем говорить на его языке. Мы описываем свои творения в терминах «релевантности», «вовлечённости», «конверсии». Вдохновение становится «генерацией». Поиск истины – «анализом данных». Мы начинаем верить, что творчество – это технология, которую можно взломать, набор правил, которые можно выучить, алгоритм, который можно воспроизвести. Мы забываем, что в сердце любого великого произведения лежит неразложимый остаток, тайна, иррациональное ядро, которое и делает его живым. Фантомный автор обещает нам раскрыть все секреты, дать нам все ключи. Но его ключи открывают лишь комнаты, наполненные зеркалами, отражающими другие такие же комнаты. Это лабиринт без выхода и без центра.

Мы становимся не просто операторами, но и сырьём. Наши собственные тексты, картины, музыка, даже наши личные дневники и переписки, если они оцифрованы, становятся пищей для фантомного автора. Он учится на нас. Он анализирует наши синтаксические конструкции, наши метафоры, наши ошибки и оговорки – всё то, что составляло наш уникальный стиль. А затем он предлагает нам его обратно, но в очищенном, улучшенном виде. Он говорит нам: «Вот как ты мог бы звучать, если бы был чуть более последовательным, чуть более ярким, чуть более эффективным». И мы соглашаемся. Мы редактируем себя с его помощью, шлифуем свой стиль до тех пор, пока от него не остаётся лишь гладкая, безликая поверхность. Происходит окончательное стирание границы: мы больше не можем отличить, где заканчивается наш подлинный голос и начинается его синтетическая имитация. Мы становимся бледной копией своей собственной, машиной улучшенной версии. Это цифровое самоубийство, совершённое из лучших побуждений – из стремления к совершенству.