Мажор. Взаимовыгодное сотрудничество

Антон бросил на него беглый взгляд, продолжая вести машину.

– И?

Алексей достал из кожаного портфеля тонкую, но плотную папку.

– Досье на Гончарову Ярославу. Все, что можно было найти в сжатые сроки. И… – он сделал небольшую драматическую паузу, – я нашел ту самую квартиру. В соседнем с ней доме. Точнее, в соседнем подъезде. Вид во двор.

Уголок рта Антона дрогнул в подобии улыбки. Он кратко кивнул.

– Показывай.

Глава 12

Алексей открыл папку. Внутри лежала распечатка с данными, несколько старых фотографий, скачанных из соцсетей, и свежая справка.

– Гончарова Ярослава Вячеславовна. Родилась в Выборге. Отец – Гончаров Вячеслав Иванович, майор в отставке, теперь тренер по самбо. Мать – Гончарова Светлана Петровна, медсестра. В семье была трагедия. Старший брат, Максим, погиб в Сирии, после того, как его отчислили из военного училища. Средняя сестра, Анна, покончила с собой несколько лет назад. Причины… темные, вроде бы из-за парня, которого чуть не убил старший брат. После этого семья переехала в другой город. Поступала на «Голос». Не прошла слепые прослушивания. Имеет второй юношеский разряд по самбо. Учится на бюджете, живет с одногруппницей Олесей, с которой училась в старших классах. Ни в каких сомнительных связях не замечена. Характер, со слов окружающих, замкнутый, сложный. По предметам – одна из лучших на курсе.

Антон молча слушал, его лицо было каменной маской, но глаза живыми, жадными до каждой детали. Он смотрел на размытую фотографию из какого-то школьного альбома, где Яра лет тринадцати, худая, с серьезным, не по-детски уставшим взглядом, стояла рядом с широкоплечим парнем в камуфляже – тем самым братом.

– Сирия… – тихо проговорил он, и в его голосе прозвучала неподдельная тяжесть. Теперь ее упрямство, ее сила, ее недоверие ко всему миру обретали жутковатый, кристально ясный смысл. Она не просто «такая». Ее такой сделала жизнь. Сломала, но не смогла добить, выковав внутри стальной стержень.

– Квартира, – переключил он тему, отрывая взгляд от фотографии умершего брата. – Она свободна?

– Арендаторы съехали месяц назад. Хозяева за границей, сдают через агентство. Я уже договорился. Ключи будут завтра к полудню. Мебель есть, базовая. Все скромно, но чисто. Как вы и просили. Запах борща от соседей гарантирован, – доложил Алексей, закрывая папку.

– Идеально, – Антон свернул в сторону своего пустого пентхауса, но мыслями был уже там, в том старом панельном доме, в соседнем подъезде с ней. Эта мысль согревала его изнутри куда сильнее, чем вид на ночной Кремль за окном. Он представил, как она сейчас находиться дома и даже не представляет, что ее самая большая угроза и самая неожиданная страсть теперь будет дышать с ней одним воздухом, смотреть на одно и то же небо из окна. Он не просто входил в ее жизнь через парадную дверь. Теперь он становился частью ее мира, ее быта, ее тишины.

Вернувшись в свой пентхаус, Антон ощутил контраст особенно остро. Он машинально перекусил привезенным из особняка ужином. Позвонил матери, поблагодарил за ужин, отмахнулся от стандартных вопросов о здоровье и делах. Сегодня ему было не до разговоров. Хотя он понимал, что не прав. Он подошел к панорамному окну. Его мир, его статус, его деньги – все это для нее было не преимуществом, а угрозой. Красной тряпкой для травмированного бычка. Она видела в нем не человека, а типичного мажора, точную копию того, кто сломал жизнь ее сестре. Она защищалась, потому что за ее замкнутостью и стальным стержнем жила девочка с раненой душой. И от этой души были оторваны родные и любимые люди. И она просто боится повторить чужую ошибку. Для Антона это было наивно, потому что не только мажоры разбивают девичьи сердца. И это открытие не охладило его. Напротив, оно разожгло его до белого каления. Все еще усложнилось, а значит, и победа будет слаще. Гулкая тишина, бездушный блеск хрома и мрамора – все это вдруг показалось ему не просто неживым, а враждебным. Его мысли вернулись туда, в ту папку, что лежала на столе, как неразорвавшаяся бомба. Он снова открыл досье. Его пальцы, обычно такие уверенные, слегка дрогнули, когда он вновь взял в руки ту самую школьную фотографию. Худая девочка и парень в камуфляже, который смотрел на мир с прямой, честной улыбкой. Максим. Погиб в Сирии.

Антон закрыл глаза, и в памяти всплыло его собственное, давно затоптанное чувство – острая, режущая пустота в доме после того, как старший брат, единственный, кто по-настоящему с ним возился, не читал моралей и показывал трюки на мотоцикле, кто гонял на лужайке с ним в футбол, кто подарил ему боксерскую грушу и перчатки. Он помнил, как плакала мать, как замкнулся в себе отец, как в особняке воцарилась тишина, которую не могли нарушить даже самые дорогие покупки. Это была первая и последняя потеря, которую ему позволили прочувствовать. Остальных просто «убирали» из его жизни, не допуская до юного наследника ни капли чужой боли. И вот теперь эта боль, знакомая и чужая одновременно, накрыла его с новой силой. Он представил не абстрактную «семейную трагедию», а конкретную Яру – худенькую, с перекошенным от ужаса лицом, получающую страшное известие. Потерю сестры. Анна. Самоубийство. Из-за подонка, которого едва не прикончил брат. И если бы не смерть сестры, то и ее брат был бы жив.

И его брат мог бы жить, если бы не давление отца. Отец готовил Дениса на свое место. На место владельца империи. Он даже не спрашивал его, а хочет ли его старший сын пройти тот путь, который уготовил ему отец. Добрый, открытый, щедрый, старший брат сломался под «ты должен», «она тебе не пара» и «я тебе нашел выгодную партию», подсел на наркотики. Его собственное дыхание перехватило.

И теперь Антон вдруг четко осознал, что для него к Ярославе был не просто интерес, не азарт охоты. Это было что-то гораздо более глубокое и опасное. Сквозь призму ее потерь его собственный мир – мир показной роскоши, интриг и безнаказанности – вдруг предстал перед ним в истинном, уродливом свете. Он был частью системы, которая могла порождать таких парней, что ломают жизни и уходят от ответственности. Системы, которая забрала у нее самых близких. И в этот миг для Антона Орлова все перевернулось. Цель сместилась сама собой, кристаллизовавшись в одну ясную и огненную точку. Речь больше не шла о том, чтобы «завоевать» или «сломать ее защиту». И уж тем более не о том, чтобы просто прикрыть ее от университетских сплетен. Он смотрел на ее фотографию, на эти глаза, видевшие такую бездну боли, и интуитивно, на клеточном уровне, ощутил ту пустоту, что осталась после ухода брата и сестры. И эта пустота нашла в его душе страшный, болезненный отклик. Теперь стояла другая цель. Высшая. Окончательная. Он должен был сделать ее своей. Не на месяц, не на семестр, не до первой ссоры. На всю оставшуюся жизнь. Ему внезапно с невероятной, обжигающей остротой захотелось не просто обладать ею. Он захотел заменить собой ту пустоту. Стать той стеной, которую она так отчаянно пыталась выстроить сама. Стать тем, кто будет защищать ее сон, кому она сможет доверить свою боль, чье имя не будет вызывать в ее глазах страх, а только – тепло и уверенность. Он хотел ее всю. Не вопреки ее «заморочкам», а именно из-за них. С ее стальным стержнем и ранимой душой. С ее упрямством, которое заставляло ее подниматься с матов с стертыми в кровь ладонями. С ее страхом, который был не слабостью, а свидетельством огромной, выстраданной силы. Ему дико захотелось однажды увидеть ее улыбку – не смущенную или вымученную, а по-настоящему открытую, свободную, доверчивую. Ту, что осталась на старых фото с братом и сестрой. И ради этой цели он был готов снести любые стены. Не только ее, но и свои собственные. Мир его отца, мир холодных расчетов и показной роскоши, вдруг окончательно потерял для него всякую ценность. В нем не было места для чего-то настоящего. Для нее. Теперь он не видел ни своей империи, ни символов статуса. Он видел лишь одинокий огонек в том самом панельном доме на окраине, где сейчас, засыпала его Ярослава. Его боль. Его цель. Его будущее. «Ты не одна,» – мысленно пообещал он ей в темноту.

Ровно в восемь утра его «Лексус» снова замер у знакомого подъезда. Антон вышел, прислонился к капоту, стараясь сохранить привычную маску непринужденности, но внутри все было сжато в тугой пружине ожидания. Он готовился к привычной обороне, к ее ледяному взгляду, к вызову в голосе – ко всему тому, что стало их утренним ритуалом.

Дверь подъезда открылась, и на пороге появилась Яра. И что-то в ней было… иное. Она не избегала его взгляда, но и не бросала ему вызов. Она шла к нему, чуть опустив голову, а когда подняла глаза, чтобы поздороваться, в них не было ни страха, ни привычной стальной брони.

– Доброе утро, Антон, – прозвучало тихо, но четко. И самое невероятное – уголки ее губ дрогнули в робкой, застенчивой улыбке. Мимолетной, почти неуловимой, но настоящей.

Это было так неожиданно, что Антон на секунду потерял дар речи. Его собственная, заранее заготовленная, уверенная улыбка замерла на лице. Он видел не насмешку и не притворство – он видел шаткий, но самый настоящий мостик доверия, перекинутый через пропасть его усилиями вчерашнего дня. В его груди что-то екнуло, заставляя кровь ударить в виски. Душа его взревела от ликования, дикого и всепоглощающего. «Она улыбнулась. Мне.» Но он был мастером контроля. Он поймал это чувство, обуздал его и не дал ему вырваться наружу торжествующим криком. Вместо этого его собственная улыбка стала мягче, теплее, потеряв налет привычной надменности.

– Доброе утро, Ярослава, – ответил он так же спокойно, открывая перед ней дверь. – Хорошо выглядишь.

Она промолчала, лишь кивнула, проскальзывая в салон. Но щеки ее покрыл легкий румянец, который она тщетно пыталась скрыть, глядя в окно.

Весь день прошел по накатанной, но в знакомом сценарии появилась новая, трепетная интонация. В гардеробе он снова помогал ей снять куртку, и ее пальцы на сей раз не были ледяными сосульками – они чуть заметно ответили на его прикосновение. За обедом в том же уютном кафе она уже не клевала носом тарелку, а ела спокойно, иногда даже поднимая на него глаза и отвечая на его нейтральные вопросы о парах коротко, но без прежней колючей агрессии. Он чувствовал, как она постепенно, миллиметр за миллиметром, отпускает себя. И он был безмерно осторожен, боясь одним неверным словом, одним резким движением спугнуть это хрупкое, зарождающееся доверие. Он был идеальным спутником – внимательным, но ненавязчивым, твердым, но мягким. После обеда он проводил ее до входа в университет. Остановились у знакомых дверей. Вокруг кипела студенческая жизнь, но для него снова существовала только она.

– Яра, я сегодня по делам. Возможно не встречу.

– Хорошо. Спасибо за обед, – сказала она, и в голосе не было прежней язвительности.

– Всегда пожалуйста, – он улыбнулся.

Она посмотрела на него, и в ее глазах мелькнула тень былой борьбы, но она быстро погасла, уступая место усталому принятию и легкому любопытству.

– Завтра в восемь. Договорились?

– Договорились, – тихо кивнула она.

Он не стал пытаться ее поцеловать, чувствуя, что сейчас это будет лишним. Вместо этого он мягко коснулся ее руки.

– Тогда до завтра. Я… позвоню тебе вечером, – сказал он, и это прозвучало не как предупреждение, а как просьба о разрешении.

Яра замерла на секунду, затем снова кивнула, уже торопливо.

– Хорошо.

Развернулась и почти бегом скрылась в здании, словно испугавшись собственной уступчивости. Антон смотрел ей вслед, и только когда она исчезла из виду, позволил себе глубоко выдохнуть. На его лице расцвела медленная, глубокая, безудержно счастливая улыбка. Он достал телефон и послал Алексею короткое сообщение: «Ключи сегодня. Жду».

Первый, самый трудный рубеж был взят. Осада продолжалась, но крепость наконец-то начала подавать признаки жизни.

Глава 13

Ярослава же, добравшись до аудитории, машинально заняла свое место, но мысли ее были далеко от лекции. Образ Антона не отпускал: его уставшее, но сосредоточенное лицо вчера, когда он говорил о «срочном вызове к отцу», его уверенность в кафе и та странная, новая серьезность, с которой он говорил о доверии и дружбе.

Да вчера ее осенило. Она снова прокручивала в голове свои уже передуманные мысли. Она все это время смотрела на него как на избалованного мажора, для которого жизнь – одна сплошная игра. Но ведь это было не так. Да, он родился в золотой колыбели, но это не освобождало его от ответственности. Напротив, на его плечах лежал груз, который она не могла даже вообразить. У него была не только учеба – у него была настоящая, взрослая работа. Миллионные сделки, кризисы на объектах, «ковер» у могущественного отца, чье слово, вероятно, значило больше, чем у любого университетского декана. В отличии от других богатеньких студентов, он уже жил той самой взрослой жизнью, о которой большинство студентов, включая ее саму, только мечтали или боялись. И он делал это уверенно, принимая решения и неся за них ответственность. Вчерашний его внезапный отъезд был не капризом, а необходимостью. И он даже извинился перед ней, хотя мог просто бросить ее у подъезда без объяснений. В ее душе произошел тихий переворот. Ее собственное упрямство, ее гордая независимость вдруг показались ей немного детскими, игрой в самостоятельность по сравнению с его настоящей, суровой реальностью. Он не просил ее жалеть его – он даже не намекал на сложности. Но сам факт этого осознания вызывал у Ярославы неподдельное, глубокое уважение. И ее решение, созревшее где-то в глубине, окончательно кристаллизовалось. Она больше не будет видеть в нем только угрозу или капризного богача. Если он искренне говорит о дружбе и готов идти навстречу, проявляя такую несвойственную ему деликатность, то и она может попытаться. Попытаться стать другом. Хотя дружба парня и девушки, без подтекста на любовные отношения – это странно.

Ярослава сидела на лекции, уставившись в конспект, но буквы сливались в одно серое, бесполезное месиво. Одни и те же мысли, будто разбуженный улей, гудели и кружились вокруг одного человека. Антона Орлова. Она пыталась натянуть на себя старые, проверенные доспехи: он – мажор, он – из другого мира, он – угроза. Но сегодня эти доспехи вдруг показались ей тесными и не по размеру, натирающими в самых неожиданных местах. Она снова и снова прокручивала в своей голове его слова и свои выводы. «Срочный вызов на ковер к отцу. Какие-то проблемы с объектом». Эти слова, произнесенные им вчера с той странной, несвойственной ему сдержанностью, теперь звенели в ее ушах иначе. Она всегда видела лишь результат – деньги, власть, статус. Но за этим стояла ежедневная работа, ответственность, стресс. Миллионные сделки, кризисы, решения, от которых зависели судьбы людей. И он все это тянул, совмещая с учебой. В отличие от Димы и других однокурсников, которые жили заботой о следующей вечеринке. Орлов все делал уверенно. Без жалоб. Без попыток вызвать жалость. Он даже извинился перед ней, что сорвался на «дело». В этом внезапном проявлении уважения к ее времени и чувствам было что-то такое, что растрогало ее куда сильнее, чем любой подарок или показная галантность. Ее собственная, мнимая независимость, ее гордое «сама справлюсь» вдруг показались ей просто глупыми. Игрой в самостоятельность, пока за спиной не было ни империи, ни ожиданий могущественного отца, ни необходимости принимать решения, от которых могут рухнуть рынки. Нет. Она не жалела его. Жалеть такого, как Орлов – верх глупости и наивности. Но в ней зародилось другое, куда более опасное чувство – уважение. Глубокое, выстраданное, невольное уважение к его силе, деловой хватке и той странной ответственности, которую он на себя взвалил. И тогда ее осенило с пугающей, обжигающей ясностью. Осознание, от которого кровь бросилась в лицо, а сердце забилось с бешеной силой, заставляя сжать зубы, чтобы не издать ни звука. «Если бы он не был Антоном Орловым… Если бы он был просто Антоном. Студентом из обычной семьи, но с тем же характером, с той же железной волей, с этим пронизывающим взглядом и удивительной, внезапной способностью быть… мягким… то да. Она бы, наверное, уже давно потеряла голову». Мысль была настолько крамольной, что ей стало душно. Она представила его без брендовой одежды, без этого черного «Лексуса», без груза фамилии. Просто – умный, красивый, невероятно целеустремленный парень, который смотрит на нее так, будто она – центр вселенной. Парень, который ради нее готов спуститься с небес на землю, есть гречку в столовой и терпеливо завоевывать ее доверие. Да, она бы влюбилась. Без памяти. Без оглядки. Потому что под всей этой мишурой богатства и показной бравады она с ужасом начала различать черты человека, который мог бы стать ее мечтой. Сильного, но не жестокого. Настойчивого, но уважающего ее границы. Уверенного в себе, но способного на искренность. И это «если бы» было таким огромным, такой непреодолимой пропастью, что у нее внутри все оборвалось и сжалось в тугой, болезненный комок. Потому что следом нахлынуло холодное, ядовитое «но». Но он – Орлов. Наследник состояния. Представитель не «золотой», а «платиновой» молодежи. И он – точь-в-точь как тот, кто когда-то сломал жизнь ее сестре. Тот, кого едва не прикончил ее брат. Тот, из-за кого в их дом пришло самое страшное горе, после которого ничего уже нельзя было вернуть. Тень Анны легла между ними ледяной стеной. Ее смех, ее мечты, ее бездонные, полные отчаяния глаза в то утро… И ярость Максима, его сломанная судьба, его гибель на чужой войне, куда он бросился, словно в пропасть, не в силах вынести боль утраты и чувство вины. Ярослава сглотнула комок в горле. Она не имела права. Не имела права даже думать об этом. Предать память сестры? Обменять ее разбитое сердце на мимолетное увлечение богатого парня, которое, закончится так же больно, если не больнее? Она видела, чем это заканчивается. Она давала себе слово никогда не повторить эту ошибку. Она устало опустила голову на ладони. Внутри бушевала гражданская война. С одной стороны – робкая, трепетная надежда, что он и правда другой. Что его слова о дружбе и уважении – не ложь. С другой – выстраданный, выжженный в душе страх и данная самой себе клятва. Он был так близко. Его доверие, его уважение, его… его поцелуй в уголок губ – все это было так соблазнительно, так желанно. Но за этим маячила тень сестры, безмолвно кричащая о предательстве. Ярослава зажмурилась. Нет. Она не может позволить себе влюбиться. Но она может попытаться быть другом. Как он и предложил. Другом, который ценит его силу и понимает его. Это будет ее компромисс. С собой. С памятью Анны. С ее собственным разрывающимся на части сердцем. Она выпрямилась и снова уставилась в конспект, с отчаянной решимостью выцарапывая на полях формулы, которые никак не хотели укладываться в голове. Она будет держать дистанцию. Она будет контролировать каждую свою эмоцию, каждую улыбку, каждый взгляд. Но где-то в глубине души, тихий-тихий голосок шептал, что против некоторых бурь никакие клятвы не устоят. Но для того чтобы дружить, нужно снять броню, хоть и не всю сразу, и дать ему шанс показать себя с той стороны, которую он ей так осторожно приоткрыл.