Сердце Земли

Айнур Набиуллин

Сердце Земли

Глава 1. Один в стручке

Был тёплый день.

Солнце пробивалось сквозь рваные дыры в крыше, и свет ложился длинными косыми полосами на землю, будто с трудом прокрадывался внутрь старой теплицы. Пыль, поднятая едва заметным ветром, плавала в этих лучах, образуя золотистые облачка, которые медленно кружились и исчезали в тени. Запах был густой, тяжёлый – смесь сырости, старых растений, гниющей древесины и металла, покрытого ржавчиной. Он цеплялся за дыхание, лип к коже, будто это был не просто запах, а сама память о прошлом, которое здесь застряло.

Всё вокруг выглядело неподвижным. Молчаливым. Слишком тихим – словно огромный мир за пределами этой теплицы затаил дыхание. Где-то далеко, за стеклянными осколками, мог дуть ветер, могли шуршать травы, но здесь царила другая жизнь – выцветшая, сломанная, забытая.

Среди зарослей, в глубине покосившейся грядки, прятался одинокий стручок. Он был кривым, высохшим, кожа его потрескалась, а местами побурела. Когда-то он был ярко-зелёным и упругим, полным силы и свежести, но теперь походил на старого хранителя, который слишком долго ждал своего часа. Он выглядел заброшенным, ненужным… и всё же внутри него теплилась жизнь.

Там, в темноте, лежал он.

Маленький горошек. Совсем один.

Обычно стручки бывают тесными. В них живут сразу несколько горошков – плечом к плечу, бок о бок. Они делят пространство, делятся теплом, перешёптываются ночами, слушают, как снаружи шумит ветер, трещат капли дождя по стеклу, как дышит земля. Но в этом стручке было пусто. Только он один. Один – и тишина.

Он не знал, почему так получилось. Не помнил, был ли он когда-то не один. Не знал, сколько времени прошло с тех пор, как оказался здесь. Он просто существовал – в темноте, в тепле, в покое, которое уже стало его домом. И ему казалось, что этого достаточно.

Иногда ему снилось, что рядом кто-то есть. Он не видел лиц, не слышал слов, но чувствовал дыхание – мягкое, едва уловимое, словно эхо сна. Снилось тепло рядом, будто бы кто-то прижимался к нему. Но просыпаясь, он снова оставался один.

Тишина стала привычной. Она стала его другом. Его домом.

И вдруг – что-то изменилось.

Сначала это была дрожь. Совсем лёгкая, едва заметная. Но чужая. Стручок натянулся, будто струна, и издал тонкий сухой треск. По его боку побежала трещина. Сначала маленькая, потом шире, шире… и вот уже стенка не выдержала и лопнула.

Свет хлынул внутрь. Резкий, ослепительный. Воздух ворвался холодом.

Он выкатился наружу.

– Оу… – выдохнул он тихо, не столько воскликнув, сколько удивившись.

Мир оказался огромным. Огромным, холодным и грубым. Всё вокруг было твёрдым, острым, шершавым. Пыльная земля ударялась о его бок, камешки катились в стороны, сухие стебли царапали поверхность. Каждый шорох был таким громким, будто мир кричал.

Он катился, пока не остановился у толстого корня какого-то растения. Несколько долгих мгновений лежал неподвижно, пытаясь привыкнуть.

– Это… уже не мой стручок, – прошептал он. – И… я больше не сплю.

Он осторожно поднялся на тонкие корешки. Они дрожали, казались слишком хрупкими, чтобы держать его. Но он всё же стоял. Маленький, крошечный, но теперь – отдельный.

Вокруг поднимались кривые металлические дуги – остатки каркаса теплицы. На них висели обломки стекла, сверкающие в солнечных лучах, словно застывшие капли воды. Балки, ржавые и мохнатые от влаги, тянулись вверх и в стороны, будто изломанные кости. В углах тянулась густая паутина, покрытая слоем пыли. На полу валялись обломки, шелуха семян, пустые скорлупки – жизни, которой уже не будет.

Он сделал шаг. Осторожный. Потом ещё. Мир отзывался громким эхом – каждый его шаг, каждый скрип, каждый камешек казались оглушительными. Иногда ему чудилось, что кто-то рядом. Что кто-то наблюдает. Но всякий раз, когда он замирал, звуки исчезали. И оставалось только его собственное сердце, бьющееся так громко, что казалось, будто его слышит весь мир.

Он замер, прислушиваясь к собственному сердцу – оно стучало так громко, будто жило отдельно от него и боялось затихнуть. Несколько долгих вдохов помогли унять дрожь. Он снова двинулся вперёд, по узкому проходу между завалившимися грядками.

По пути ему встретилась плита с выцветшими знаками. Когда-то здесь, наверное, что-то объясняли: как поливать, что сажать, когда собирать. Теперь буквы были лишь бледными призраками слов. Он не знал, что они значат, но от них веяло давностью, как от старых корней, застрявших в земле.

– Это ведь… не всё? – прошептал он, касаясь трещиноватого края. – Мир… он ведь больше, правда?

Вопрос растворился в пыли. В ответ – только лёгкое эхо, будто стеклянный осколок где-то тонко дрогнул.

И тут он заметил свет.

Не солнечный. Другой – молочный, мягкий, как снежинка, не режущий, а скорее зовущий. Он сочился из узкой щели между двумя бетонными плитами у основания каркаса, словно кто-то просыпал в землю горсть тихих звёзд. Свет был совсем крошечным, но отчётливым – его хотелось коснуться так же сильно, как хочется вдохнуть глубже после долгого задержанного дыхания.

Он подошёл ближе.

Пока он полз через пыль и мелкий мусор, в голове странно ясно прозвучало имя – короткое, круглое, как он сам: Пипс. Он не помнил, откуда это слово, кто его сказал и когда. Но оно прилегло к нему так, будто лежало рядом давно и просто ждало, когда он заметит.

Пипс опустился на корешки и дотронулся до камня рядом со светом.

Мир провалился.

Будто он упал в глубокую воду – плотную, тёплую, прозрачную. Краски поплыли, звуки превратились в мягкие волны, образы заструились, шепча что-то на незнакомом языке – и всё же понятном на уровне сердца. Он не успел испугаться: ощущение было не чужим, а наоборот – таким, к которому странно тянет.

Перед ним распахнулась залитая солнцем площадка. Воздух был чист, пах мокрой землёй и чем-то сладким. По площадке двигались существа – не зелёные, высокие, с гладкой кожей разных оттенков. Они ходили на двух опорах, у них были ладони, которые хватали, держали, гладили. Один склонился к земле и положил в маленькую бороздку зерно. Другой наклонил блестящий сосуд, и на будущий росток скатилась капля – прозрачная, тугая, как стеклярус.

Капля ударила в землю и разбилась на тысячи искорок, тут же исчезнув, но оставив тёплый след. Росток шевельнулся, как будто услышал зов.

Смех.

Лёгкий, чистый – он звенел, будто в стеклянную посуду насыпали солнечный песок. Пипс не понял слов, но в груди что-то ёкнуло – так ёкает, когда на секунду вспоминаешь давно забытое. Он вдруг почувствовал, каково это – быть не одному: рядом были голоса, движения, тепло от плеча к плечу.

Один из существ поднял голову. Их взгляды встретились. На миг – или на вечность.

«Ты меня видишь?» – хотел спросить Пипс, но не успел. Мир сделал мягкий оборот, как будто его перевернули на другую сторону подушки, и всё исчезло.

Снова – теплица. Сухие листья. Сквозняк, который пах ржавым железом. Свет в щели иссяк, будто его и не было.

– Кто вы?.. – выдохнул он, и собственный голос прозвучал глухо, как в пустом сосуде.

Он сел под полусгнившей доской. Под пальцами – тёплая пыль, в которой оставались чёткие отпечатки корешков, и от этого было странное утешение: вот, хоть что-то признаёт, что он есть. Он смотрел на щель, где недавно мерцал белый свет, и пытался поймать в себе остатки видения – тепло капли, звон смеха, уверенность рук, что сажали зерно. Казалось, если напрячься сильнее, получится вернуть всё назад, но это было похоже на попытку удержать воду в ладонях.

«Почему – я?» – спросил он, не понимая, к кому обращается. «Почему мне это показали? И… где все?»

Ответов не было.

Теплица тихо потрескивала, нагреваясь. Где-то вверху лёгкая паутина дрогнула от сквозняка – и всё. Пипс понял, что останавливаться здесь – значит снова стать частью неподвижности. А внутри у него уже что-то тронулось, однажды двинувшись – не умолкнет.

Он поднялся.

Шёл дальше, осторожно выбирая путь между завалами. Пальцы запоминали шероховатость металла, мозоль дерева, крошку стекла, что звенела под ногами как хрупкий лёд. Он старался не смотреть назад – не потому, что боялся, а потому что впереди рождалось тихое «надо».

Там, где каркас теплицы был разломан сильнее, свет стал иным – не рассеянным, а цельным, живым, он врывался внутрь струями, в которых летали пылинки, похожие на мелких мотыльков. Воздух пах сушёной травой и просторностью.

Пипс остановился перед широким проломом в стене. За ним было нечто невообразимое – бескрайняя бледная полоса земли и небо, которое нельзя было обнять взглядом. Он не сразу решился подойти вплотную: граница между «здесь» и «там» казалась толщиной в толщинку скорлупы, но весила больше, чем все балки теплицы.

Он положил ладонь на ржавый край. Металл был тёплым от солнца. В этом тепле было что-то узнаваемое – как в том смехе, как в капле. Мысль вспыхнула и исчезла, не дав слова.

– Я… Пипс, – произнёс он вслух, пробуя имя на вкус. Слово оказалось лёгким и круглым, как дуновение ветра. – И я пойду.

Он сделал маленький шаг вперёд – не переступая ещё черту света, но уже обращая к ней всё своё тело. И в этот момент из глубины теплицы донёсся едва слышный шорох. Он обернулся. Никого. Только пыль медленно оседала в золотом луче.

– Если тут кто-то есть… – сказал он тихо, – я вернусь. Когда пойму, куда идти.

Это было обещание самому себе.

Он ещё секунду постоял на границе, приучая глаза к яркости. Мир за проломом пульсировал тёплым светом, как будто дышал. Пипс вдохнул глубже – и с удивлением понял, что воздух «там» пахнет иначе: свежей пылью, далёкой водой, чем-то широким, как дорога, и острым, как неизвестность.

Он отступил на полшага – не в страхе, а чтобы набрать разгон в решимости. Посмотрел последний раз на железные дуги, на осыпавшиеся дорожки земли, на выцветшие знаки, под которыми больше никто не стоял.

– Спасибо, – неожиданно сказал он теплице.

И повернулся к свету.

Он ещё не ступил за черту – и всё же с этого мгновения его путь начался.

Глава 2. Мир за пределами

Свет бил в глаза. Настоящий, тёплый, не замутнённый рваными трещинами крыши. Он был слишком ярким – так, что Пипс невольно зажмурился и прижался к прохладному камню.

Он стоял у выхода из теплицы, в щели между ржавыми балками, и не верил, что впереди действительно что-то есть.

Мир раскрылся перед ним.

Долина тянулась вдаль, уходя в сероватую дымку. Высокая сухая трава колыхалась от ветра, изгибалась, как волны. По краям темнели груды камней и ржавых конструкций, похожих на обломки великанов. Всё вокруг выглядело чужим и огромным, и в этом величии он чувствовал себя ещё меньше, чем раньше.

Он обернулся.

За его спиной темнел вход в теплицу – арка из полусгнивших досок и искорёженных дуг. Прямо над аркой висела старая металлическая табличка. Она была ржавая, облупившаяся, в трещинах, оплетённая паутиной. Но всё же на ней ещё можно было разобрать буквы:

«Теплица №17».

Пипс замер.

Он не знал, откуда, но понимал. Эти знаки были словами.

«Теплица»… место, где выращивают жизнь.

Мысль всплыла сама. Не как открытие, а как чужая подсказка. Будто кто-то шепнул ему это давным-давно, и память наконец отозвалась. Но кто ему это сказал? Почему он это знал, если никогда не учился?

– Почему… я это понимаю?.. – прошептал он.

Табличка молчала.

Лишь паук медленно пополз по её краю, словно знак, что и она теперь живёт своей, чуждой жизнью.

Пипс ещё немного смотрел на буквы, будто ждал, что они оживут и ответят. Но ничего не произошло.

Тогда он решительно шагнул вперёд.

Его шаги были короткими, неловкими, но в них появилась цель. Он хотел найти кого-нибудь. Хоть кого-нибудь.

Мир за пределами теплицы был другим.

Воздух казался чище, но в нём всё равно витала сухость.

Ветер проходил по травам и шуршал, но не пел. Под ногами трещала галька и ломались сухие листья. Иногда где-то вдали раздавался протяжный скрип – то ли ветка, то ли металл, и Пипс всякий раз вздрагивал.

Он шёл медленно, внимательно разглядывая всё вокруг.

Трава была колючей, земля потрескавшейся, серой. Но кое-где между трещинами робко тянулись к солнцу крохотные зелёные ростки.

Живые.

Эти крошечные островки жизни делали его шаги чуть увереннее.

Через некоторое время он вышел к ручью.

Тонкий и извилистый, он пробегал по камням, журчал и сверкал под солнцем. Вода казалась серебряной нитью, вьющейся между камней.

Пипс остановился и наклонился ближе.

– Вода?.. – слово родилось само. Он не знал, откуда оно взялось, но чувствовал: это важно. Это нужно.

Он опустил корешки и сделал осторожный глоток.

Вода была прохладной, чистой, вкусной. Она будто сказала ему: «Ты живой».

Пипс замер.

В зеркале ручья на него смотрело странное существо. Круглое. Зелёное. С глазами-каплями. Маленькое. Одинокое.

– Это… я?

Он потянулся рукой к воде. Отражение повторило движение и дрогнуло. Он вздрогнул, отшатнулся и сел на камень.

– Почему я такой? Почему я один?.. Разве… не бывает других?

Ручей продолжал свою песню.

В траве прыгала крошечная букашка, её блестящие крылья дрожали на солнце. В небе пролетела птица – тёмная, быстрая, и тоже одинокая.

Пипс встал.

Воды он напился, но ответы не пришли. Мысли чуть стихли, и он пошёл дальше.

По пути ему встречались странные предметы.

Прямоугольный обломок с гладкой, ещё блестящей поверхностью. Пипс провёл по ней пальцем – и почувствовал жар. Или воспоминание о жаре. Будто эта вещь когда-то хранила свет.

Кто её сделал? И зачем?

Ржавый круглый предмет с дырками. Гладкий ободок. Пустой, бесполезный, но явно созданный не природой.

Он смотрел на находки с надеждой, будто они могли ответить:

«Ты знаешь, кто я?»

Но предметы молчали. Они хранили свои тайны и не делились ими с маленьким горошком.

Солнце клонилось к закату.

Тени вытянулись, воздух стал холоднее.

Пипс шёл по едва заметной тропинке среди высокой травы. Закат золотил горизонт, и небо медленно окрашивалось в розово-оранжевые полосы. Было красиво. Но внутри росло беспокойство.

Что-то изменилось.

Он почувствовал… присутствие.

Будто за спиной кто-то остановился. Будто невидимые глаза следили за ним сквозь траву.

Он обернулся.

Никого.

Тишина. Только ветер шевелил сухие стебли.

– Показалось?.. – прошептал он.

Он сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Но ощущение не исчезло. Оно становилось всё сильнее.

И вдруг – шорох.

Сначала тихий, будто кто-то осторожно переставил ногу. Потом громче – с хрустом сухих веток. Слева, в кустах.

Пипс замер.

Сердце забилось громко.

Он смотрел туда, где колыхнулась трава.

Кто-то там был.

Глава 3. Лунный свет и незнакомец

Пипс шагал по темнеющему лесу, стараясь сохранять ровный ритм. Его маленькие ножки едва слышно ступали по влажной земле, но каждый звук собственного шага отзывался в голове, как в пустой комнате. После того как неведомый шум растворился в кустах, он так и не смог избавиться от ощущения, будто за ним наблюдают. Это не было страхом – скорее, тревожное ожидание, как перед грозой, когда воздух дрожит, но молнии ещё не видно.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Лес постепенно переливался в мягкий полумрак: стволы деревьев будто вытянулись, стали выше, темнее, а кроны переплелись так густо, что даже последние лучи не могли пробиться сквозь листву. Воздух посвежел, в нём появилась прохлада, а вместе с ней и запах влажной земли. Где-то на востоке встала круглая, полная луна, и её бледный свет неспешно растекался между ветвями, превращая лес в серебряный лабиринт.

– Нужно найти место, где можно переночевать, – пробормотал он вслух, будто от этого становилось чуть спокойнее.

Через некоторое время взгляд его зацепился за упавшее дерево. Оно лежало на боку, образовав сухую нишу внутри ствола. Место показалось надёжным: толстая кора закрывала с одной стороны, словно щит от ветра, а с другой открывался обзор на небольшую поляну, где было видно каждую тень.

– Подойдёт, – решил он и осторожно забрался внутрь.

Внутри оказалось уютно: древесина отдавала тёплым запахом смолы, а сухие волокна создавали подобие мягкой подстилки. Пипс улёгся, подтянув коленки, и попытался закрыть глаза.

Но сон не спешил приходить. Его уши ловили каждый шорох, каждый треск ветки. Сначала это раздражало, потом, напротив, стало успокаивать: значит, мир вокруг живой, а значит, он сам – часть чего-то большого. Постепенно веки налились тяжестью, дыхание замедлилось, и Пипс провалился в дремоту.

Проснулся он неожиданно. Казалось, будто кто-то позвал его, хотя в ушах стояла тишина. Лес изменился: теперь всё вокруг было залито серебристым сиянием луны. Каждая травинка, каждый камень, даже трещинки на коре – всё выглядело так чётко, словно мир вырезали заново и покрыли тонким слоем инея.

Воздух был свеж и прозрачен, и Пипс впервые ощутил, что ночь может быть не страшной, а удивительной.

И именно в этот момент он услышал шорох.

Сначала едва уловимый, как будто кто-то осторожно переступал по траве, стараясь не выдать себя. Потом чуть громче, с паузами, словно шаги принадлежали существу, которое никак не могло решиться выйти на свет.

Пипс медленно вылез из своего убежища. Его голос прозвучал тише шёпота:

– Кто там?..

Ответа не последовало.

Он сделал несколько шагов вперёд, и луна высветила фигуру, показавшуюся из кустов. Это была… маленькая, круглая редиска. Красная кожица сверкала под луной, словно полированная, а тонкие белые корешки дрожали при каждом её движении.

Пипс замер, а потом всё же осмелился:

– Эй… Ты… кто?

Незнакомец нахмурился, будто сам впервые задумался над этим вопросом.

– Я… Ред, – произнёс он после паузы.

– Это твоё имя?

– Наверное, – пожал плечами Ред. Его глаза блеснули так, будто он сам не был в этом уверен.

Пипс сделал шаг ближе.

– А что ты здесь делаешь?

Ред замялся. Взгляд его скользнул по траве, потом он честно ответил:

– Я шёл за тобой.

– За мной? – удивился Пипс. – Зачем?

– Ты выглядел так, будто знаешь, куда идти. А я… вышел из теплицы и не понял, что делать дальше.

– Из теплицы? – Пипс присел рядом, его голос стал мягче. – Из какой?

– Не помню. Просто дверь открылась – и я пошёл.

– У меня была надпись: «Теплица №17». И я… тоже не знаю, куда иду. Просто смотрю вокруг.

Они замолчали. Лунный свет ложился серебряными полосами на траву, тени казались теперь не пугающими, а спокойными, будто ночь охраняла их обоих.

– Слушай, – сказал наконец Пипс, – если ты не против… давай пойдём вместе.

Ред поднял глаза. Его лицо оставалось серьёзным, но в уголках губ появилась едва заметная тень улыбки.

– Я никогда раньше ни с кем не ходил, – признался он. – Но почему бы не попробовать.

Эти слова прозвучали просто, но для Пипса они были теплее любой песни. Впервые за весь день он почувствовал, что рядом есть тот, кто может разделить дорогу.

Они устроились под упавшим деревом. Луна освещала их укрытие мягким сиянием, а ночные звуки теперь казались не угрозой, а колыбельной.

Пипс закрыл глаза, и впервые за всё время сердце его билось не от тревоги, а от ощущения – он не одинок.

Глава 4. Поляна за рекой

Солнце медленно поднималось над горизонтом, растапливая холод утреннего тумана, словно золотая смола. Ветерок был едва заметен, но приносил запах влажной земли, свежей травы и тонкий аромат редких цветов, пробивающихся сквозь ковёр мокрых листьев. Пипс первым открыл глаза и некоторое время просто лежал, прислушиваясь к лесу. Где-то вдали щебетали птицы, и каждая трель казалась новым, живым аккордом в огромной симфонии мира.

– Доброе утро, – тихо сказал он, заметив, что Ред всё ещё дремлет.

– М-м… утро уже? – пробормотал Ред, потягиваясь. – Чувствую себя так, будто меня всю ночь катали в бочке.

Пипс улыбнулся и помог Реду сесть. Они наскоро позавтракали найденными ягодами и несколькими листьями, которые Пипс уверял, что «точно съедобные». После короткого отдыха они собрали вещи и приготовились к пути.

– Нам надо к реке, – напомнил Ред, поправляя ремешок своей сумки. – Если она действительно за холмом, то за ней, возможно, будет поселение.

Дорога шла через заросший кустарником склон. Ветки царапали кожу и одежду, каждый шаг требовал осторожности. Пипс тихо ругался, цепляясь за колючки. Ветер колыхал листья, играя тенями на земле, а первые лучи солнца пробивались сквозь листву, превращая лес в разноцветный узор света и тени. Каждое движение казалось новым открытием, каждый звук – сигналом к внимательности.

С каждым шагом туман постепенно рассеивался. Воздух становился теплее, птицы пели громче, а лесная прохлада смешивалась с солнечным теплом, делая дыхание лёгким и бодрящим. Пипс ощущал, как внутри растёт лёгкая радость – и лишь отдалённый шорох травы и трещание веток напоминали о том, что мир вокруг всё ещё полон неожиданностей.

Через пару часов они вышли к реке. Она оказалась неглубокой, но с быстрым и уверенным течением. Камни на дне блестели в солнечном свете, вода сверкала и отражала небо, деревья и склонённые к поверхности ветки. Поток журчал, словно спеша по своим делам, и казалось, что сама река обнимает их прохладой.

– Переходим? – спросил Пипс, разглядывая камни и выбирая путь.

– Переходим, – кивнул Ред.

Холодная вода обжигала ноги, течение норовило сбить с равновесия. Пипс пару раз едва не упал, схватившись за плечо Реда. Но, выбравшись на другой берег, они ощутили прилив сил – словно река смыла остатки ночной тревоги и очистила мысли от усталости.

На том берегу начиналась тропинка, уходящая вглубь леса. Сначала они шли молча, наслаждаясь пением птиц, ароматом хвои и шуршанием сухих листьев. Всё вокруг казалось живым, каждый звук – частью огромного мира. Но постепенно лес словно замер: пение птиц прекратилось, ветер стих, листья перестали шуршать.

– Ты это чувствуешь? – тихо спросил Пипс.

– Да… как будто всё вокруг притихло, – ответил Ред. – Такое бывает, когда рядом хищник.

Через несколько минут они заметили на земле странные следы. Нечёткие, смазанные, но явно оставленные существом, ходившим на двух ногах.

– Эти следы странные… они не похожи ни на что, что мы встречали до этого, – нахмурился Ред. – Словно кто-то незнакомый прошёл совсем недавно.

– Может, кто-то просто… странно ходит? – неуверенно предположил Пипс.

Они двинулись дальше, и вскоре лес расступился, открывая просторную поляну. В её центре, спиной к ним, неподвижно стояла фигура. Сутулая, с сухими листьями на голове и тёмными пятнами на кожуре.

– Эй! – позвал Пипс, помахав рукой.

Никакой реакции.

– Может, он нас не слышит, – сказал Ред. – Пойдём ближе.

Они начали медленно приближаться. По мере того как расстояние сокращалось, вид фигуры становился всё тревожнее. Листья на его голове были коричневые, как высохшее растение, кожура – в глубоких трещинах и пятнах. От тела исходил едва уловимый, но неприятный запах.

На полпути к незнакомцу Ред вдруг остановился.

– Пипс… стой. Ты чувствуешь этот запах?

Пипс тоже уловил его – густой, тяжёлый запах гнили, который тут же вызвал во рту неприятный привкус.

В этот момент незнакомец медленно повернул голову. Его лицо было серым, с провалившимися глазами и треснувшей кожурой. Гнилой фрукт. Пустой, но цепкий взгляд встретился с их глазами.

Он сделал шаг. Потом ещё один. Руки вытянулись вперёд, пальцы судорожно сжались.

– Отходим, – шёпотом сказал Ред, голос был напряжён.

Они начали медленно пятиться, но Пипс, отступив на пару шагов, споткнулся о торчащий корень и рухнул на спину.

Гнилой фрукт тут же ускорился и навалился на него, прижимая к земле. Запах гнили стал таким сильным, что Пипс чуть не задохнулся. Он изо всех сил пытался оттолкнуть нападавшего, но тот тянулся к его плечу, раскрывая рот с почерневшими зубами.

– Держись! – закричал Ред.

Он попытался схватить гнилого за руки и оттащить, но тот словно врос в Пипса. Тогда взгляд Реда упал на длинную палку, лежавшую у кромки поляны. Он схватил её и, не раздумывая, со всей силы ударил нападавшего в бок.

Гнилой фрукт пошатнулся, издав хриплый, почти нечеловеческий звук, и рухнул набок. Ред бросил палку, подхватил Пипса под руку и поволок в сторону леса.