О драконах и тенях: расстановка фигур

Но Вэйдэ по-своему расценила реакцию наставника. По щекам потекли слёзы и, громко зарыдав, она и сама упала на колени. Не видя иного выхода, учёный обнял ребёнка, гладил по волосам, успокаивая какими-то глупостями, и слушал прерываемыми всхлипами оправдания. К своему удивлению, Рашми узнал, что монастырскую воспитанницу напугало не столько появление чешуи, сколько перспектива скорого отбытия в Скользящую академию. Детское признание даже показалось ему до нелепого смешным, правда ровно до того момента, пока его голову не посетила простая мысль: не покидая стены монастыря, Вэйдэ до ужаса боялась перемен. И саворин дал себе обещание поменять её взгляды… если, конечно, следующим утром откроет глаза.

-–

Пояснения:

– Рашми опасается обвинения, оговоренного в декрете «О внешнем виде», принятого в 7 году П.П.. Один из его пунктов полностью запрещает оголять в общественных местах определённые части тела. Отдельным подпунктом запрещается находиться в оголённом виде с детьми наедине. Другой пункт вводит обязательное ношение табба или таббата с пятилетнего возраста.

– Табб и Таббат – вид одежды, полностью прикрывает торс и шею, с короткими/длинными рукавами или без них. Табб изготовляют из эластичной ткани, часто с применением магии. Таббат – из других видов ткани, в т.ч. вязаный, чуть более свободный, различной длинны, с застёжками или без.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 5

С той встречи прошло чуть больше двух месяцев, наполненных плохо объяснимыми переменами, и обитатели монастыря, в том числе сам Рашми, по-разному на них смотрели. Каждое утро он просыпался и долго всматривался в деревянные балки, осмысливая то, что у него есть ещё один день, но если первое время короткая отсрочка вдохновляла учёного на маленькие подвиги, то с каждой пролетевшей неделей его ненадолго посещали более мрачные мысли. Так быть не должно, будто кто-то смеётся над ним, а он продолжает верить, что скоро умрёт даже спустя несколько месяцев. Монахи отчасти разделяли мнение Рашми, вот только когда одни уже не скрываясь шептались о чуде, другие задавались более приземлёнными вопросами: должен ли гость и дальше оставаться в монастыре Последнего пути? Как-никак, правила этого места требуют заботиться о брошенных и осиротевших саворинах до конца их дней, и ещё не было прецедента, чтобы кто-то из низких рас, связанный тандемом, прожил настолько долго.

К наступлению первых заморозков учёного несколько раз посещала до жути странная мысль, что его томительное ожидание – не более чем изощрённая пытка. И каждый раз она казалась пугающе правдоподобной. Но, когда он понимал, что тогда ему также придётся признать существование высших сил, Рашми хладнокровно отбрасывал её, ведь под небом Делиш Ден не было религии. Потому что ей попросту не из чего было вырасти – низкие расы больше не верили в бросивших их богов.

Так совпало, что пролетевшие два месяца были последними тёплыми деньками перед наступлением зимы, и саворин старался использовать каждый из них по полной. Сразу после злосчастной встречи он всячески уговаривал настоятеля дать разрешение на пару часов покидать стены монастыря в компании Вэйдэ. Вот только старик упрямился, мастерски прибегая к самым разным оправданиям для отказа, ведь в то время перешёптывания о чуде оставались тихими, а странности, сопровождающие гостя, лишь настораживали. Самого же почтенного Тенвиара веселило упрямство Рашми: в тот день, потерпев неудачу с одним предложением, он находил старого монаха, чтобы озвучить новое. Вежливое противостояние позволило старику почувствовать себя немного моложе и вспомнить, что служба при монастыре не всегда была его призванием.

«… В этой местности нет охотников, ещё не известно, кого вы способны встретить. Не поймите превратно, я всего лишь сомневаюсь, что вы или наша милая Вэйдэ в таком случае сможете себя защитить… К тому же, подумайте сами, если… кхм… ваше ожидание закончится за пределами монастыря, для нас всех это будет хлопотно… А если ребёнок станет свидетелем? Ей и так слишком часто приходилось видеть чужую смерть. Мне бы не хотелось проводить её через этот ужас ещё раз…».

После каждой попытки саворин чувствовал себя до обидного глупо, будто за его плечами не было двух десятилетий, проведённых в тандеме. Он никак не мог возразить, ведь все аргументы старика так или иначе являлись правдой. Рашми действительно не держал в руках что-то существенно опаснее родуна, никогда в глаза не видел живых хищных животных и, тем более, ни разу самостоятельно не переносил тела. Что говорить о ребёнке. Но внезапно на сторону учёного встал мастер-травник, предложив свою кандидатуру в качестве сопровождения, и почтенный монах нехотя согласился. Так начались их совместные прогулки в бухту или чуть дальше, к лесу. Эльф рассчитывал, что сложный подъём быстро охладит энтузиазм гостя, но, к его удивлению, саворин, преодолевая трудности, каждый день в течении двух месяцев возвращался в монастырь со счастливым выражением на лице. Но в отличие от Вэйдэ монах видел, как постепенно ухудшалось состояние Рашми. Проблемы с дыханием действительно не бросались остальным в глаза, потому что учёного не мучил кашель и не проявлялись другие признаки, но, сидя на ступенях у ворот, он, бледный как полотно, всегда долго и тяжело дышал, будто не мог вдохнуть полной грудью. В такие моменты легко верилось, что гость умирает, и мрачные мысли травника на время пропадали.

Для Вэйдэ совместные прогулки стали иного рода уроками. Наставник меньше говорил о низких расах и об истории, зато много внимания уделял природе, сезонным явлениям, часто приводя в пример другие континенты и делясь своим опытом. Случалось и так, что урок плавно перетекал в спор между учёным и монахом. Для ребёнка два пролетевших месяца были наполнены самыми яркими воспоминаниями за время жизни в монастыре. Чем больше ей рассказывали, тем сильнее девочке хотелось всё увидеть собственными глазами и тем чаще она задавала вопросы. Однажды, когда травник ненадолго оставил их компанию на берегу бухты, монастырская воспитанница задала вопрос, к которому саворин оказался не готов:

– Наставник, не могли бы вы рассказать мне об эльфах? – устроившись на пригретом солнцем камне, Вэйдэ бессознательно бросила взгляд на фигуру монаха вдалеке, будто хотела удостовериться, что он не услышит её. От удивления Рашми споткнулся на ровном месте.

– Не проще ли спросить мастера Вероду? – в ответ поинтересовался он и быстро добавил. – Никто лучше не расскажет тебе о виде, чем его представитель.

– Я это понимаю, – призналась девочка, извлекая из наплечной сумки свои записи. – Но порой он так смотрит, что пропадает любое желание задавать вопросы.

Учёный прыснул от смеха: в обществе травника он тоже ловил себя на подобных мыслях, просто в отличие от ученицы ему приходилось чаще общаться с долгоживущим видом, чем с остальными из низких рас, а потому он привык игнорировать некоторые очевидные вещи. Отсмеявшись, под укоризненный взгляд ребёнка, Рашми, помедлив, нехотя признался:

– Честно говоря, я не особо горю желанием о них рассказывать, но кое-что об эльфах тебе действительно стоит знать, – прежде чем сесть на другой камень, он и сам невольно посмотрел в ту сторону, куда ушёл мастер-травник. – В отличие от людей и гномов, у эльфов сохранился… скажем так, частично религиозный уклад, который со стороны больше напоминает привычку поклоняться олицетворениям их старых богов или даже потребность в определенных ритуалах. Тем не менее, высказав подобное наблюдение вслух можно легко стать эльфийским врагом, а потому будет лучше, если этот разговор останется сугубо между нами.

– Другими словами, они отрицают свою веру? – уточнила Вэйдэ, правильно уловив суть.

– По крайней мере, делают это открыто, а что в действительности у них в головах – та ещё загадка. Но любой неизбежно начнёт сомневаться в официальном заявлении эльфов, когда выясняется, что их общество вращается вокруг культов, напрямую влияющие на социальный статус. Проще говоря, эльфы разделяются по мировоззрению. Это, кстати, официальная формулировка и использовать какие-либо другие я тебе настоятельно не рекомендую, – Рашми ненадолго замолчал, решая, как лучше начать, как-никак тема долгоживущего вида всегда требует деликатного подхода. – По сути, культов всего два, а мировоззрений – четыре.

– Они поделились на два чётких лагеря? – предположила девочка.

– Не верно, – усмехнулся учёный, – но пока мне самому не объяснили нюансы, я тоже думал, что всё удобно делится поровну. В своём невежестве даже умудрился кого-то оскорбить… – неожиданно он кое-что понял. – Несмотря на то, что связанные тандемом в последствии часто общаются с эльфами, в Скользящей академии о них почти ничего не рассказывают и тонкости взаимоотношений раскрываются, так сказать, на практике.

– Странно это, – задумчиво заметила Вэйдэ, буквально озвучив негодование саворина.

– Мы только начали, – произнёс учёный, будто обещал, что и дальше будет чему удивиться. – Лагерей, как ты выразилась, на самом деле три, просто на Ферре, где во времена позднего расселения крепко укоренились эльфы, безраздельно властвует культ леса, благодаря чему южный континент, невзирая на весьма прохладный климат, знаменит своей флорой, в особенности уникальными растениями и высоченными деревьями. Когда впервые видишь этих исполинов прямо-таки дух захватывает… – он не заметил, как снова оказался в шаге от того, чтобы погрузиться в воспоминание.

– Наставник… – недовольно протянула Вэйдэ, девочка уже привыкла возвращать учителя в реальность.

– Прости, – вздохнул он и с улыбкой продолжил. – Если представить эльфийское общество в виде прямой с тремя точками, то на одном конце вместе будут юванай и аюрнай, последователи культа леса. Их главным отличием в отношении друг к другу является мягкость взглядов на то, что существует за пределами очерченных идеологией границ. Для примера, мастер Верода относится к аюрнай, такие предпочитают общество себе подобных, но терпимо относятся к другим видам. Поэтому в общении с ними порой сложно, зато они всегда подчеркнуто вежливы. Впрочем, когда дело касается торговли, эльфы куда охотнее сотрудничают с гномами, чем с людьми. В остальном: строят дома вокруг деревьев, образуя красивейшие сегментные постройки с круглыми стенами из камня и металла, известные на Ферре как нижние города.

Рашми едва смог заставить себя остановиться. При жизни Варитэн он часто гостил в одном из таких поселений, поражаясь тому, как эльфы искусно преображали деревья и в особенности их крону, чтобы дневной свет, пробиваясь сквозь множество ветвей, падал на здания плотным пучком и под правильным углом, создавая за счет множества факторов достойные холста пейзажи. Ему хотелось рассказать ученице, что нижние города эльфов стали синонимом красоты момента с высокой созерцательной ценностью, что они по-разному прекрасны в зависимости от времени суток, а главное – что на других континентах не существует чего-то подобного. Но он не смог выдавить из себя даже совет побывать на землях долгоживущего вида, словно хотел оградить ребёнка от чего-то. Непрошеная загадка подпортила саворину настроение.

– На фоне своих собратьев по культу, юванай легко могут показаться фанатиками, – продолжил Рашми, стараясь чтобы в голосе не звучали недовольные интонации. – Они на удивление немногочисленные, тем не менее, в их руках сосредоточено много власти, со времён позднего расселения совершенно не идут на контакт с другими видами, общаясь только с себе подобными, и строят дома высоко на деревьях, – он специально выдержал паузу, чтобы насладится реакцией ребёнка. Ему очень нравилось видеть искреннее любопытство в её глазах, испытывая гордость за ученицу. – Впрочем, так говорить не совсем правильно. Не строят, а выращивают, магией придавая древесине нужную форму, а главное – не нарушая естественное течение роста самого дерева. К сожалению, как у эльфов это получается, я тебе рассказать не могу – любопытство Варитэн всегда тянулось к совершенно иному течению науки, но достоверно известно, что у долгоживущего вида сильная предрасположенность к магии Воплощения и все самые громкие открытия в этой области принадлежат именно юванай. Города на деревьях, кстати, называются верхними, благодаря специфики расположения они крайне маленькие, всегда располагаются обособлено от нижних и чужаков туда не пускают.

– Даже драконов? – уточнила девочка.

– Даже их, – подтвердил Рашми и почувствовал смутное беспокойство от вопроса Вэйдэ, будто в нём было что-то важное, но ничтожно маленькое, а потому незаметное. – Вернёмся к нашей прямой, – продолжил учёный, – на её другом конце будут тен-юдэ́н, последователи культа тени. Мне почти нечего о них рассказать, кроме пары фактов. Первый: у этой группы эльфов с культом леса очень давняя вражда. И говоря «давняя», я имею в виду, что началась она где-то там, – он демонстративно ткнул пальцем в небо, – среди звезд. В бытность моего проживания на Ферре мне рассказывали, что титаниды добились перемирия между культами, но затем, уже на этой планете и после «Побега» , вместе с обидой на высоких покровителей на поверхность всплыли старые разногласия и эльфийское общество раскололось. Одни начали убивать других, считая, что у них есть на это право. К сожалению, даже вмешательство триединого совета не помогло разрешить конфликт. Теперь последователи культа тени активно скрываются. Второй факт происходит из первого и может показаться тебе забавным: скорее всего, я никогда не встречался с тен-юдэн, хотя повидал мир.

Рашми не пытался запутать девочку, как это делают учителя обычных детей с целью заставить тех думать. Он действительно считал своё заявление достаточно забавным, чтобы посмеяться вместе. Но реакция Вэйдэ не оправдала его ожиданий, мрачным взглядом она будто отчитывала его: «С каких это пор собственный промах считается фактом?!», правда, вслух сказала иное:

– С чего такая неуверенность в голосе, наставник?

– Не спеши меня упрекать, – усмехнулся саворин и пустился в объяснения. – Говоря о талантах эльфов к магии Воплощения, я имел в виду весь вид. Но если последователи культа леса реализуют себя в преображении окружающего мира, то культ тени нашёл другой путь, более близкий им по духу. И пусть мой источник информации не совсем надёжен, из рассказанного выходит, что тен-юдэн наиболее близки к концепции второго облика драконов, настолько они искусны в маскировке и подражании. К сожалению, я могу ошибаться в своих выводах, слухи и мнение лишь одной из сторон никогда не сформируют правильной картины. Тем не менее, тогда я был так взволнован, что поделился своими выводами с Варитэн. К моему удивлению это был тот редкий случай, когда мой савор заняла нейтральную позицию: она признала, что такое может быть, но окончательно не согласится с доводами пока не увидит всё своими глазами. Так вышло, что к этому разговору мы больше не возвращались.

А вот мысли Рашми к нему потянулись. В тот день дракон долго молчала, обдумывая его слова, но то, что она сказала ему дальше навсегда осталось неприятным осадком в их отношениях. Как-никак, тогда саворин был молод и наивен.

«Твои выводы не лишены смысла. Более того, обсуждаемый нами процесс вполне возможен, если представить, что первичная форма как раз не меняется… Прошу, не смотри на меня так, я же говорю об атрибутах: количество конечностей, форма головы, длина шеи, центр тяжести, количество костей, количество органов, их расположение относительно друг друга – если все эти факторы в двух формах неизменны, то подмена одной на другую, как это делаем мы, даршаи, вполне возможна… Знаешь, вообще-то были добровольцы из эльфов, которые пытались перенять наш подход преображения. У них даже получалось сменить форму на высокую, но вот вернуться в низкую получалось не у всех: у некоторых надломилась психика, другие навсегда остались калеками из-за неправильного понимания самих себя, остальные – погибли. У вас, маленьких существ, слишком плохая память. Но если форма одна, проблем быть не должно… Впрочем, лично мне одной теории мало, я приму её состоятельность только на практике, но передам твои выводы знакомому. Думаю, ему будет интересно, а ты не забивай свою голову ненужным…».

Она даже не заметила, что ему очень хотелось поучаствовать в подобном исследовании, но возразить легкомысленному отказу Рашми не смог. В тот день и родилась его успокаивающая мантра, чтобы мелкие обиды на савора не накапливались и не отравляли ему душу.

– Как жалко, – вывел его из задумчивости голос Вэйдэ. – Но, наставник, вы говорили, что на прямой три точки.

– Верно, мой рассказ действительно несколько затянулся, – усмехнулся учёный. – Посередине нашей прямой находятся те эльфы, кого называют даюнэ́й. Они также известны как городские эльфы и в большинстве это потомки смешанных и манипулятивных браков…

– Подождите, – перебила его девочка. – «Манипулятивных» – это как?

– Даже немного неловко об этом рассказывать, – признался саворин. – В период раннего расселения трибуция жизни требовала от низких рас высокой рождаемости, но в экспедицию титанидов отправились те, кому было нечего терять или настолько идейные, что распрощались с родными. Другими словами, сформированных семей почти не было, и чтобы не погрязнуть в последствиях беспорядочных связей, которые чаще всего приобретали форму споров о наследовании, был введён термин манипулятивного брака, названного дварма. Суть в том, что пара сходилась только с целью рождения потомства, опекунство принимала заинтересованная сторона, это даже не обязательно должен был быть родственник, а отец с матерью после разрыва брака ничего друг другу не должны. В действительности, тема весьма щекотливая и полная всякого рода подводных камней, поэтому я советую тебе ознакомиться с ней самостоятельно.

– В монастыре нет таких книг, – недовольно напомнила наставнику Вэйдэ.

– Зато есть в Скользящей академии, – парировал Рашми и хитро добавил, невольно вспомнив насколько толстым был том о трибуции жизни. – Чтиво, к слову, объёмное.

– Но вернёмся к эльфам… – девочка попыталась воспроизвести его манеру речи.

– С моих слов может показаться, что даюнэй – это только полукровки, но среди них есть и просто не примкнувшие к культам эльфы. Или утверждающие, что не примкнувшие, ведь те же тен-юдэн никогда открыто не заявят о своём мировоззрении… – он не стал продолжать, только пожал плечами, будто предлагая ученице сделать выводы самостоятельно. – Так или иначе, даюнэй предпочитают жить на континенте Римуш или в великих портовых городах. Полагаю, шумное общество людей и гномов им больше по душе. Среди них почти нет хороших магов, зато много отличных воинов и художников. Страсть к запечатлению момента у эльфов будто в крови.

– Наставник, я кое-чего не понимаю, – подала голос Вэйдэ, не отрываясь от записей, будто что-то в них искала. – Получается среди аюрнай и юванай нет полукровок?

– И да, и нет, – признался учёный, ему не хотелось касаться именно этой темы, но раз ребёнок сам задал неудобный вопрос, деваться было некуда. – К сожалению, сперва мне придётся кое-что объяснить и то, что я собираюсь рассказать, преимущественно остаётся моими догадками и наблюдениями. В конце концов, не важно сколько ты живёшь в нижних городах, есть вещи, которые чужаку, пусть и связанному тандемом, эльфы говорить не станут. Например, что у обособленности культа леса от других видов есть причина и отчасти она связана с болезнью любви с первого взгляда… – в этот момент Вэйдэ закашлялась от удивления.

– Вы это серьёзно? – отдышавшись, уточнила она.

– Более чем, эльфы даже ввели специальный термин, фера́ндия, просто среди остальных низких рас он не прижился и остался частью диалекта долгоживущего вида. Впрочем, я вынужден признать, сравнение с недугом сделано не на пустом месте. В действительности любовь с первого взгляда никакая не болезнь, её, как мне рассказывали, воспевали в поэмах как удивительное чувство все низкие расы, даже те, кто не участвовал в экспедиции титанидов. Но к концу периода раннего расселения случаи ферандии были настолько часты, что начали казаться эпидемией. Тем не менее, панику никто не поднимал, ведь это способствовало формированию крепких семей, что в то время считалось важным. Спустя одно поколение интенсивность условной болезни необъяснимо пошла на спад. К тому моменту эльфы из культа леса перебрались на Ферру, даже не скрывая, что тем самым сохраняют чистоту вида. Это стало одним из догматов культа.

– То есть, – подвела итог монастырская воспитанница, в её голосе всё ещё слышалось недоверие к услышанному, – они ведут такой закрытый образ жизни, чтобы влюбляться лишь в себе подобных?

– Конечно, нет, – недовольно фыркнул саворин, что-то в нарисованной его рассказом картине сильно портило настроение. Но, видя на лице девочки тень разочарования, он все же добавил. – Ферандия – то немногое, что находится на верхушке айсберга эльфийского общества. Уверен, настоящие причины тщательно скрываются. Тем не менее, отвечая на твой вопрос, в культе леса полукровки всё же имеются. Порой можно закрыть глаза на родословную, чтобы взрастить талант, а форму ушей легко подправить магией. Именно по этой причине среди даюнэй мало хороших магов.

– Попахивает лицемерием… – заметила Вэйдэ и тяжело вздохнула, словно полученные ответы не принесли ей удовлетворения.

– Как я тебе уже говорил, это характерная черта всех мыслящих видов, – пожал плечами Рашми.

– А ферандия как-то повлияла на другие виды?

– Безусловно: люди стали жить дольше и менее подвержены болезням, гномы прибавили в росте, хотя так и остались не особо высокими. Но если смотреть на социальный контекст твоего вопроса, то жертвами любви с первого взгляда стали только эльфы, потому что сопротивляются ей. Скажу даже больше, мастер Верода, скорее всего, тоже пострадал от ферандии.

– Простите, наставник, но в такое заявление в адрес мастера-травника как-то не верится, – натянуто улыбнулась девочка и покачала головой.

– Не веришь, что такой как он может полюбить? – догадался учёный, получив в ответ неуверенный кивок. – Очень зря, ведь он служит при монастыре почти два десятилетия. Чтобы ты понимала, юванай и аюрнай могут покинуть Ферру только по веской причине, – он пустился в перечисление, загибая пальцы, – а это: изгнание, ссылка, предписание и брак. Конечно, также можно покинуть континент тайком, но это уже не будет оправданием. Изгнанные эльфы из культа леса, как правило, врут, называя себя даюнэй, чтобы сохранить лицо. А те, кто не врут – чаще всего лоялисты. Ссылка рассматривается как временное наказание. Предписание можно иначе назвать короткой командировкой: торговые переговоры, визиты на громкие мероприятия, собрание триединого совета. Брак означает только одно – любовь к чужаку, проявление ферандии. Как правило такие уже не возвращаются на южный континент, но и связи с культом не обрывают. Отсюда и мои выводы.

– А ваш друг?

Вопрос будто выбил из саворина весь воздух, дышать вдруг стало тяжелее. К тому же, произнесённый без контекста, он больше запутывал: что конкретно хотела знать ученица и что можно было ей рассказать о неулыбчивом эльфе.

– Он… – неуверенно начал Рашми, но вдруг слова потекли из него, будто резвый ручей. – Он может смело считаться исключением из всего, что я тебе сегодня рассказал. К сожалению, не могу сказать, повлияло ли на его нежелание жить среди лесов Ферры проявление ферандии, мне попросту не хватило смелости залезть ему в душу. Но это самый странный и запоминающийся эльф на моей памяти. Юванай, лоялист, да к тому же мастер киоки – гремучее сочетание, которое многих настроило против него, но всем им пришлось проглотить возмущения, потому что этот неулыбчивый зануда – лучший егерь на всей планете, ему даже красные пески Товаруна оказались не по чем… – он собирался продолжить, но наконец-то осознал, что девочка смотрит на него с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, словно что-то из его монолога показалось ей захватывающим. – Так… и что ты хочешь спросить?

– Что такое киока? – новые слова действительно будоражили любопытство ребёнка.

– Это, кроха, удивительно красивое, функциональное и разнообразное оружие, – саворин невольно вспомнил, как наблюдал за утренними тренировками друга, – а также последнее наследие титанидов, которое пытались и не смогли уничтожить. Точнее, как мне рассказывали, это название целой серии, разработанной высокими покровителями чтобы награждать отличившихся подопечных.

– Вы же не хотите сказать, что это лишь почётный знак?

– Нет, конечно, – отмахнулся Рашми, и Вэйдэ не скрываясь вздохнула с облегчением. – Пусть я и видел всего две формы киоки за жизнь, с уверенностью скажу, что это боевое оружие. У тебя тоже будет возможность своими глазами на неё посмотреть: в Скользящей академии хранится один экземпляр. Кибра, кажется, которая напоминает пику с дополнительными плавающими лезвиями… – учёный замолчал на полуслове, удивившись внезапной догадке. – Знаешь, а ведь у тебя с киокой есть кое-что общее: за вами обеими тянется шлейф из предрассудков, повлиявший на дальнейшую жизнь.