О драконах и тенях: расстановка фигур

– Мастер Тенвиар вам всё рассказал, да? – отчего-то пряча взгляд, уточнила девочка.

– Ещё в день прибытия, мало кто может похвастаться таким детством, – попытался приободрить ученицу Рашми и в итоге достиг противоположного результата.

– Да уж… – недовольно фыркнула Вэйдэ, казалось она потеряла интерес к разговору.

– Что ж, в сравнении с тобой киоке повезло гораздо меньше, – всё же ему удалось заново разжечь огонь любопытства в ребёнке. – Тот самый крупный конфликт, который предшествовал первому заседанию триединого совета, как раз произошёл из-за наследия титанидов. Несколько мастера киок из числа людей обратились к гномам с требованием…

– Требованием?! – не поверила монастырская воспитанница.

– Именно так, – подтвердил саворин, – с требованием уничтожить привезённую ими партию киок, – он выдержал небольшую паузу. – Гномы, трезво оценивающие важность своего и чужого труда, отказались. Люди в ответ возмутились. Затем последовали взаимные упрёки и обвинения. В итоге конфликт кое-как разрешился, но для репутации оружия глупая размолвка на фоне обиды к третьей стороне стала только первым камешком из лавины презрения. За двести лет истории наберётся немало случаев недоразумений, где так или иначе была замешана киока, что посодействовало рождению громкого заблуждения: творение титанидов проклято, приносит неудачи и вообще знамение плохих событий…

Он снова замолчал и тяжело вздохнул. Рашми только в тот момент понял, что инцидент в алой пустыне Товаруна ещё сильнее испортил репутацию киок. Его вместе с Варитэн и раньше откровенно раздражали случаи, когда стечения обстоятельств раздувались до мистических масштабов без каких-либо доказательств. Вот и предмет любопытства ученицы со всем нелицеприятным багажом окончательно испортил ему настроение.

– Чушь это всё, – выпалил он, невольно цитируя своего савора. – Не верь ни единому слову, если за ним не стоит истина. Оружие, висящее трофеем на стене, само по себе ни в чем не виновато, как не виноват и младенец, брошенный у ворот монастыря Последнего пути. Но, как говорил мастер Тенвиар, низкими расами управляют предрассудки. Впрочем, у тебя ещё есть время решить: будешь ли ты с гордостью говорить о месте, где росла, или предпочтёшь промолчать.

– А где росли вы? – в ответ поинтересовалась Вэйдэ, закрывая неприятную тему.

– В приюте где-то в паре дней пути отсюда, – не стал увиливать саворин. – И поверь, меня там никто не любил.

– Говорите так, словно меня в монастыре любят… – улыбнулась девочка, опустив взгляд. Но в действительности в её словах звучала самоирония, ведь она прекрасно осознавала тёплое отношение монахов.

– Мне даже немного обидно, знаете ли, – прозвучало в стороне и оба, учитель и ученица вздрогнули, застигнутые врасплох. К ним беззвучно подходил эльф. – В моё отсутствие вы развлекаетесь крайне интересными разговорами.

– Простите, мастер-травник, – по-прежнему улыбаясь, произнесла Вэйдэ. В тот момент Рашми и самому стало интересно за что конкретно монастырская воспитанница извинялась: за услышанную даже издалека провокационную просьбу или за сомнения в приёмной «семье»?

Отходя от берега все дальше, эльф действительно слышал вопрос ребёнка, вот только в тот момент его голову занимали иные заботы, и он убедил себя, что не может отвлекаться на мелочи. С самой первой совместной прогулки остроухий монах чувствовал на себя странно за стенами обители. Будто чувствовал на себе чей-то взгляд. Безразличный, если бы незнакомец не испытывал интереса и не преследовал злого умысла, и оттого раздражающий, подобно надоедливому насекомому. Но больше всего играло на нервах эльфа то, что два наивных саворина ничего не замечали. Очень быстро он обратил внимание, что птиц в округе стало меньше, а хищники как мелкие, так и крупные будто бы и вовсе исчезли. В его глазах мелочи складывались в тревожные знаки. В более ранние годы наставник рассказывал, что плохо объяснимые явления верный признак первых этапов формирования аномалии Воплощения.

В день, когда любопытство Вэйдэ коснулось долгоживущего вида, травник принял решение посетить известные ему логовища. Проверить, убеждал он себя, чтобы окончательно убедиться. Вот только лес встретил эльфа тишиной, гнетущей и настолько тяжёлой, что казалось: ещё немного и непомерный вес придавит его к земле. Он едва смог заставить себя переступить через давящее чувство, но чем дальше ноги уводили монаха вглубь леса, тем сильнее крепло желание повернуть обратно, убежать от безликого ужаса на безопасный берег. Рождённый под небом Делишь Ден, травник умел за себя постоять, но с подобным сталкивался впервые и к первому лежбищу дошёл лишь благодаря упрямству, потратив на путь, казалось бы, целую вечность. Там же непонятное угнетающее чувство мгновенно исчезло, словно по щелчку пальцев, а навязчивый взгляд больше не сверлил спину. Было похоже, что невидимый наблюдатель как будто потерял к нему интерес. Это не на шутку его встревожило, заставив бросить пустующее логово без осмотра и бегом кинуться обратно.

На границе леса эльф позволил себе облегчённо выдохнуть и отдышаться. С места, где он остановился, прекрасно просматривался залитый солнцем берег и беседующие саворины. Нужно сообщить о странностях, принял твёрдое решение монах, по возвращению придётся написать два письма: Стражам и в родные леса. Размышляя, что конкретно стоит изложить в строках, травник напоследок обернулся. Рано было говорить об опасности, аномалия могла формироваться годами. Среди деревьев по-прежнему царила неестественная тишина, но его взгляд всё же за кое-что зацепился. Где-то в десятке шагов рос куст, чьи ветки гнулись от веса тёмно-синих ягод, наглядно показывая, что животные достаточно давно покинули леса вокруг монастыря. Ноги будто сами подвели эльфа к кусту, он сорвал пару ягод, долго рассматривал, выискивая что-то инородное, принюхался и только затем отправил в рот. Сладкий, чуть вяжущий вкус отчего-то его разозлил, но рука потянулась к платку в кармане, чтобы собрать в него горсть ягод. Вэйдэ определённо понравится такое лакомство.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 6

Сразу после наступления первых холодов в ворота монастыря постучали нежданные гости. Впрочем, таковыми они были только в глазах Рашми, остальные явно ждали визита. Это произошло ближе к вечеру, но ещё до обеда монахи начали неспешно подготавливаться к встрече. Они с Вэйдэ в приготовлениях не участвовали, расположившись у ствола дерева в центре внутреннего двора, и если девочка жадно читала где-то найденный приключенческий роман, время от времени прося наставника пояснить тот или иной отрывок, то он в минуты тишины предавался малозначимым воспоминаниям, потягивал чай и наблюдал за передвижениями монахов. Мягкая зима тёплого региона одновременно удивляла его и разочаровывала, словно первые четырнадцать лет он прожил где-то в другом месте, настолько не запоминающимися были пролетевшие годы. С одной стороны она в сочетании с оградительным куполом позволяла и дальше проводить уроки под открытым небом без особого риска для здоровья, но с другой – саворин почувствовал тоску по заснеженным пейзажам эльфийских лесов. Так совпало, что ежегодные визиты Варитэн в её Гнездо пересекались с началом зимы на Ферре, где эльфы, трепетно относящиеся к красоте нижних городов, одними только оградительными куполами умудрялись подчеркнуть красоту сезона: при низких температурах на поверхности магического свода образовывалась ледяная корка, но под действием той же магии испарялась, разлетаясь в воздухе уже под куполом холодными искрами. То же самое происходило и во время снегопадов, потому Рашми расстроился, когда вспомнил, что снежный покров в этих краях, как правило, тонкий. К счастью, от мрачных мыслей его регулярно отвлекала Вэйдэ, но сам учёный с лёгкой руки савора не особо жаловал художественную литературу, хотя в свободное время писал стихи, тем не менее, описательная часть в заинтересовавших ребёнка отрывках показалась ему весьма изящной и вдохновляющей.

Собственно говоря, именно в момент, когда саворин пытался подобрать рифму, кто-то снаружи постучал в ворота. Вспоминая, как он сам так делал, Рашми невольно отметил, насколько неестественно громким этот звук казался внутри стен монастыря, а затем наступила та самая тишина, которая ошеломила учёного по прибытию. Под его полный непонимания взгляд монахи спешили скрыться в боковых пристройках, за исключением мастера-травника, исполняющего в тот день роль привратника, и даже Вэйдэ закрыла книгу, чего-то напряжённо ожидая. Никто не посчитал нужным посвящать Рашми в тонкости ритуала встречи нового гостя, потому что иначе кому-то пришлось бы приоткрыть ему тёмные стороны тандема. Не все из брошенных и осиротевших саворинов смиренно ждали смерти, как это делал учёный, некоторые отказывались смотреть правде в глаза, а кто-то желал умереть на своих условиях, отчего и тех и других привозили в монастырь Последнего пути против их воли. Лишённые тандема должны были навеки заснуть именно в его стенах, но такова была лишь часть правды.

Тем не менее, удивление Рашми стало ещё сильнее, когда ворота миновало двое. В то же мгновение Вэйдэ поднялась на ноги, взяла его за руку и тихо попросила:

– Наставник, пойдёмте в столовую, – она то и дело бросала нетерпеливый взгляд на новоприбывших, будто спешила.

– Я не понимаю, – также тихо признался учёный. – Что происходит?

– Гость в сопровождении – это скверно, – попыталась торопливо пояснить девочка и потянула за руку. – Наставник, скорее…

Он не стал сопротивляться и позволил увести себя подальше от разворачивающихся событий, хотя настойчивость ребёнка только сильнее будоражила его любопытство. В общей столовой картина немного прояснилась, но менее загадочной в глазах Рашми не стала. Сперва с коротким вопросом: «Один?» к Вэйдэ подошло несколько монахов из тех, кто избегал гостей, но их лица сильно помрачнели, когда в ответ девочка, хмурясь, отрицательно покачала головой. Создавалось впечатление, будто в монастырь прибыл не саворин, а произошло что-то плохое, о чём все обитатели этого места опасались говорить вслух. Но учёный и слова не успел сказать, чтобы удовлетворить свой интерес, как к образовавшейся толпе подошёл настоятель.

– Не раздувайте проблему, – голос старика звучал строго. – Или вам заняться нечем?

Извиняясь и тихо ворча, монахи поспешили удалиться. Дайари проводил их недовольным взглядом, но стоило ему посмотреть на девочку и на немолодом лице расцвела тёплая улыбка.

– Вэйдэ, милая, – он погладил ребёнка по волосам, – не мучайся, иди к себе.

– Но… – хотела было возразить монастырская воспитанница, и, едва заметно кивнув в сторону Рашми, уточнила. – Мне правда можно?

– Иди, – махнул рукой старик и добавил. – Я составлю твоему наставнику компанию, не переживай.

Коротко поблагодарив, Вэйдэ стремительно выскользнула через дверь обратно во внутренний двор. Наблюдая за бегством ученицы, саворин позволил себе тяжело вздохнуть и наконец-то подал голос.

– Искренне надеюсь, что вы удовлетворите моё любопытство, – он старался говорить ровно, чтобы в голосе не слышались недовольные нотки, ведь вся ситуация в целом: странные манёвры, нагнетание и в особенности недосказанность начинали раздражать учёного.

– Да, мне действительно стоит кое-что прояснить, – согласился настоятель и жестом предложил пройти вглубь, где они и расположились за одним из многочисленных небольших столов. Монах-привратник, встретивший Рашми в день прибытия, поставил перед ними большие чашки со свежезаваренным чаем и отошёл в сторону, но оставался неподалёку, словно ждал приказов. – Но для начала ответьте: в чём разница между брошенными и осиротевшими саворинами? – продолжил настоятель и как будто специально выдержал паузу, чтобы перебить собеседника, как только тот откроет рот для ответа. – Кроме очевидного: от одних драконы отказались после закрепления тандема, а другие потеряли своих ведущих.

Почти детская выходка выдавала раздражение монаха, правда в отличии от Рашми у его негодования были совсем другие корни. Забота об одном госте уже достаточно хлопотно, а о двоих сразу – это почти проблема. За долгую жизнь Дайари многое повидал и попросту не верил в совпадения, а ускользающее от внимания объяснение едва ли не выводило старика из себя, но ему всё же кое-как удавалось сохранять лицо.

– В продолжительности совместного сосуществования, – помедлив, произнёс Рашми. Подпорченное настроение собеседника не укрылось от его внимания, а потому казалось, что вопрос на самом деле с подвохом.

– Интересовались данной темой? Или это входит в обучение Скользящей академии? – хитро прищурился монах. Своим интересом он маскировал собственный просчет: пусть ответ и являлся одним из правильных, но Дайари ожидал других слов.

– Не входит, – признался саворин, впервые задумавшись, а, собственно, почему о подобном не говорят в стенах академии? Но вслух сказал другое. – Мой савор тяготела к биологии и анатомии, особенно её интересовало влияние внешних факторов на организмы, в том числе магии и тандем… – негромкое покашливание и иронично вскинутая бровь старика была подобна вежливой просьбе не загромождать разговор ненужными терминами, заставив учёного прерваться и подвести итог. – По этой причине мы с Варитэн находились в составе исследовательской экспедиции в красной пустыне Товаруна.

– К сожалению, в монастырях Последнего пути наиболее ярко видна, скажем так, душевная разница между саворинами, – отпив чая, наконец-то приступил к рассказу настоятель. – Буду откровенен, нам, – он похлопал себя по груди, как бы говоря за всех монахов, – с брошенными всегда сложнее, чем с осиротевшими, потому что их нереализованные стремления, надежды, планы на будущее становятся тяжёлым бременем и для самих саворинов, и для окружающих.

Рашми не особо нравилось начало, но он молча ждал продолжения в робкой надежде подловить собеседника, ведь пока ему было нечем возразить старику. Жизнь и обучение в Скользящей академии во многом являлись условными, в её стенах напрочь отсутствовали дух соперничества и товарищества, зато всячески поощрялось саморазвитие как продолжение желания понравится дракону при первой встречи, доказать ему свою полезность, потому что одной только связи было недостаточно. Конкретно эту мысль в академии доносили до умов молодых саворинов, но об остальном молчали.

– Прибыв в монастырь, – продолжал монах, – брошенные, как правило, встают на путь саморазрушения, а осиротевшие – на путь смирения.

– Хотите сказать, что я покорно жду смерти? – не понимая причины, учёного задели слова настоятеля, и его руки потянулись к чашке, лишь бы не сидеть без дела, слушая откровения.

– Именно так, – старик подарил собеседнику тёплую улыбку. – Потому о вас, несмотря на странности, так приятно заботиться.

К своему удивлению, Дайари едва не сказал саворину лишнего, что было очевидно только монахам. Среди несчастных, кого больше не поддерживал тандем, только те, кто не позволил сожалениям взять над собой верх, жили дольше погрязших в унынии. Но даже так, разница никогда не составляла больше недели, в остальном настоятель даже близко не мог объяснить, как сидящему перед ним гостю удалось прожить несколько месяцев после смерти дракона, а в чудеса, о которых шептались его легковерные собратья, он откровенно не верил.

– Какой необычный комплимент, – не удержался от смешка Рашми.

– Я правда хочу, чтобы и остальные, кто прибудет к нам после вас, были такими же, – улыбка старика померкла, он тяжело вздохнул и сделал глоток чая. – Но это попросту невозможно: даже представители одного вида порой такие разные. Раньше в монастырях царили другие порядки, практика говорить с саворинами без тандема, облегчая им ожидание, зародилась только пол века назад, и, вопреки прогнозам, это сильно облегчило монахам заботу о тех, кто прибывает в монастыри Последнего пути умереть

– А до того времени? – уточнил учёный, понимая, что в нём проснулся профессиональный интерес.

– Мне рассказывали, что почти все брошенные вели себя… кхм… буйно. Вспышки необъяснимого гнева были излишне частым явлением. Поэтому гость в сопровождении для нас – это определенный знак, – настоятель чуть помедлил и добавил. – Плохой знак.

Рашми задумчиво нахмурился. У него не было повода не доверять словам старика, просто в воспоминаниях сохранилась немного другая картина, которая вот прямо сейчас стала казаться такой мерзкой, что хотелось что-то сломать. Как раньше он мог быть таким недальновидным? В действительности ещё во времена обучения в Скользящей академии ему, как и остальным ученикам, часто приходилось видеть брошенных: в шестнадцать лет каждый саворин начинал участвовать в wei’warri, так драконы называли эпизоды своей жизни, когда им приходилось делать выбор, требующего взвешенного осмысления, например, связать себя с конкретным ребёнком из толпы или дождаться другого, и в день, когда Рашми встретил своего савора, двое отправились из стен академии в монастырь Последнего пути. Сейчас воспоминания о wei’warri казались ему почти постыдными, он даже не помнил лица раздавленных отказом детей, зато отчетливо помнил своё безразличие и то, что никто из брошенных не закатывал истерик и не молил о снисхождении. Дальнейшая судьба несчастных ни у кого не вызывала интереса, потому ему сложно было принять слова настоятеля, ведь саворин видел только часть картины.

– Значит ли это, что, разговаривая с ними… – он запнулся и быстро поправил себя, – с нами, вспышки гнева стали реже? – своим вопросом Рашми попытался отвлечь себя от мрачных воспоминаний.

– Безусловно, но они, к сожалению, всё равно случаются, – возразил настоятель, глядя в чашку. – Иногда гости прибывают слишком поздно, уже сломленные, и мы словно о стену бьёмся. Поэтому все в этом монастыре так или иначе пострадали от душевной нестабильности брошенных саворинов. Даже Вэйдэ.

– Что?! – не поверил учёный, упоминание ученицы будто отрезвило его. – Как?

– Прибывающие сюда, мягко говоря, не ожидают увидеть среди монахов ребёнка, – издалека начал объяснения Дайари, и Рашми не мог не признать его правоту, встреча с девочкой действительно оказалась сюрпризом. – Её присутствие вызывало у них любопытство, отвлекало от самобичевания. Даже самые буйные будто по щелчку пальцев успокаивались и невольно тянулись к ребёнку: сперва чисто из интереса, а затем в попытке поведать ей о своей жизни, словно исповедуясь, – старик, в чьём голосе легко угадывался восторг, ненадолго замолчал и продолжил уже более сухим тоном, как будто зачитывал отчет. – Но однажды Вэйдэ сломали руку: увлечённый своим рассказам саворин схватил девочку за запястье и слишком сильно сжал, пока она пыталась вырваться. Инцидент посчитали случайностью, гость потом долго извинялся и даже помог с лечением, вот только с тех пор наша милая воспитанница цепенеет, когда кто-то прикасается к её рукам.

– Я не знал… – почти простонал Рашми, понимая причину, по которой в тот день ученица в ужасе от него убежала.

– А ведь меня она уверяла, что отбросила тот страх, – наблюдая за муками совести странного гостя, недовольно проворчал старик и отпил чая.

– Даже саворины не застрахованы от самообмана, – попытался утешить собеседника учёный. – Она именно после этого случая стала сторониться прибывающих в сопровождении?

– Нет, произошёл ещё один инцидент, – настоятель устало откинулся на спинку стула, – никто из нас даже предположить такого исхода не мог: саворин попытался задушить Вэйдэ… – видя, как на лице Рашми недоумение сменяется гневом, Дайари испытал двоякие чувства, из которых сопереживание и злорадство оказались самыми яркими. Но в то же время он решил не посвящать собеседника в неприятные детали. – К счастью, всё разрешилось относительно благополучно, а наш внутренний свод правил дополнился одной поправкой: первыми контактировать с гостями будут только те, кто могут за себя постоять.

– А тот саворин, – понимая, что старик не расщедриться на детали, Рашми решил рискнуть, – он долго прожил?

– Очень мало и скончался на следующий день после инцидента…

Любопытство собеседника не к месту всколыхнуло память Дайари. Злополучный случай произошёл зимой, когда Вэйдэ было семь лет, в разгар дня во время снегопада, отчего во внутреннем дворе было очень красиво, но эта красота плохо вязалась с тем, что происходило в саду. Потребовалось трое, чтобы оттащить озверевшего саворина от ребёнка. Старый монах держал на руках вздрагивающее от кашля тельце и по какой-то причине не мог оторвать взгляд от искажённого лица виновника инцидента, пока тот, почти рыча, пытался вырваться.

«Отпустите! Проклятье, да как же вы не понимаете, я ей одолжение делаю! – трое монахов едва удерживали стоящего на коленях человека и казалось, что вот-вот он снова встанет на ноги. – Она все равно умрёт, в этом монастыре или в другом, так какая разница, когда это произойдёт?! – через мгновение перед саворином оказался эльф, без каких-либо прелюдий влив безумцу что-то в рот, благодаря чему он мгновенно ослаб, но всё равно успел выпалить в адрес Вэйдэ последнее «напутствие». – Дракон откажется от тебя, слышишь? Он откажется от тебя…».

Когда саворин потерял сознание, Дайари будто очнулся, искренне не понимая, почему сразу не унёс девочку подальше, а как заворожённый слушал оправдания сумасшедшего. Сиюминутное замешательство в его собственных глазах было сродни позору и удерживало настоятеля от откровений перед странным гостем, хотя ему было интересно, как бы Рашми прокомментировал поведение собрата по тандему.

Следующие четыре дня учёный молча наблюдал за тщетными попытками одного из монахов разговорить саворина. По несколько часов в ожидании урока и ещё несколько после него, будто поставил эксперимент и всё, что теперь оставалось – без лишних эмоций следить за его течением, но, к сожалению, у него не получалось оставаться полностью равнодушным. Молодой, худощавый, казалось парень всего на несколько лет старше Вэйдэ, оттого Рашми несколько раз представлял на месте несчастного монастырскую воспитанницу и этим портил себе настроение. Саворин совершенно не шёл с окружающими на контакт и большую часть проведенного в стенах монастыря времени не открывал рта, не забывая, впрочем, о собственных нуждах, что стало поводом для перешёптывания среди умирающих от скуки монахов.

«Так и есть: просыпается, самостоятельно завтракает и после сидит в саду до самого заката, буравя пустым взглядом клумбы мастера-травника. И что ему не говори, слова словно сквозь него проходят…» – услышал Рашми в общей столовой поздним утром второго дня. Поведение парня сильно отличалось от слов настоятеля, а потому учёный испытывал разочарование вперемешку с раздражением, ведь эти четыре дня им с Вэйдэ приходилось заниматься именно в трапезной, подальше от гостя, где едва ли не каждый так и норовил блеснуть перед девочкой знаниями.

К исходу третьего дня молодой саворин начал говорить сам с собой: сперва тихо, будто отвечал на чьи-то вопросы, а затем резко перешёл на крик, требуя замолчать и схватившись за голову. В тот вечер многие из обитателей монастыря наблюдали за истерикой несчастного, держась на безопасном расстоянии за колоннами и в глубоких тенях клуатра, пока не подоспел мастер-травник. Эльф не без чужой помощи обездвижил саворина, чтобы влить в ему рот зелье, и, как только беспокойный гость потерял сознание, наблюдавшие за его страданиями монахи будто очнулись, поспешив разбежаться по «важным» делам.

На четвертый день всё в последний раз повторилось: следуя своему распорядку, парень снова занял сад, но сразу после обеда своды монастыря содрогнулись под его истошными криками. Рашми, испытывая нездоровое любопытство, хотел было последовать за сорвавшимися монахами, но Вэйдэ успела схватить учёного за руку, жалобно умоляя его остаться с ней. И он не смог отказать ребёнку, а потому не видел, как молодой саворин от боли метался в агонии, как рвал на себе одежду, как открывались странные раны, как кровью окрашивалась трава в саду. Не знал Рашми и того, что за настойчивостью девочки стояла не столько забота, сколько просьба эльфа. Травник ещё в день прибытия второго гостя поймал спешащую в свою комнату Вэйдэ и, давя на жалость и прикрываясь тревогой за душевное состояние наставника, убедил монастырскую воспитанницу удержать саворина в ключевой момент, потому что понимал: любознательность сироты, подталкивающая его к самым неудобным вопросам в неудобный момент, подвергнет всех обитателей монастыря смертельной опасности, а он так привязался к этим людям. В конце концов, раз учёному так интересно, приоткрыть правду можно и другим способом.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 7

Поздний вечер того дня, когда настоятель сообщил о смерти молодого саворина, расколол дальнейшую жизнь Рашми на «до» и «после». Он сидел у камина в отведённой ему комнате и, глядя на пляску языков пламени, прокручивал в голове последние события: нежданные гости, слова мастера Тенвиара, поведение собрата по тандему и реакция Вэйдэ как только начались крики. Учёный не сомневался, что действия ребёнка были продиктованы не страхом, хотя в детских глазах читалась не поддельная тревога, но крепкая хватка и настойчивость сбивали его с толку и путали мысли. Обдумывая по отдельности каждый эпизод минувших дней, Рашми не испытывал того отвратительного чувства растерянности, которое непременно возникало стоило ему попытаться уложить всё увиденное в рамки одной картины, что делало и так испорченное настроение ещё более скверным. Днём он наступил на горло своему любопытству и теперь жалел об этом, а пытливый разум одолевали сомнения. Ему определённо чего-то не хватало для полного понимания, но могли ли ответы на невысказанные вопросы заполнить в картине событий раздражающую пустоту?