МАМai

Русская Сибирь, которая полвека снабжала своими нефтяными реками половину планеты, превратив тайгу в индустриальную пустыню, теперь представляет собой кладбище мертвой добычи – десятки тысяч пустых скважин зияют в мерзлой земле, как пулевые отверстия в трупе, а из них торчат ржавые буровые вышки высотой с двадцатиэтажные дома, похожие на кресты на погосте вымершей цивилизации. Норвежские платформы в Северном море, стальные города среди ледяных волн, построенные с инженерной точностью швейцарских часов, качают уже не нефть, а отвратительную темную субстанцию – смесь соленой воды Атлантики, серы, металлических опилок, химических отходов и того жидкого отчаяния, которое сочится из пор умирающей планеты.

Фрекинг – гидравлический разрыв пласта, технология, которая еще десять лет назад преподносилась корпоративными пропагандистами как спасение человечества от энергетического кризиса, – превратил целые штаты Америки в марсианские пейзажи смерти и разрушения. Техас, Северная Дакота, Пенсильвания стали выглядеть как поля сражений после ядерной войны – потрескавшаяся земля, источающая метановые испарения, которые можно поджечь обычной зажигалкой, отравленные грунтовые воды, в которых рыба плавает брюхом вверх, покрытая язвами и опухолями, воздух, настолько насыщенный химическими соединениями, что он жжет легкие даже через противогазы промышленного образца с угольными фильтрами.

Люди, живущие рядом с фрекинговыми скважинами, начали болеть странными болезнями – у них выпадали волосы, ногти приобретали металлический оттенок, кожа покрывалась незаживающими язвами, а из носа текла кровь цвета машинного масла.

Глубоководное бурение достигло таких экстремальных глубин, где законы физики работают по-другому, где давление раздавливает титановые трубы толщиной в полметра, как картонные коробки, а температура в пять сотен градусов по Цельсию плавит алмазные буровые головки стоимостью в два миллиона долларов за штуку, превращая их в сверкающую пыль. Буровые платформы в Мексиканском заливе уходят на глубины до двенадцати километров под морским дном, туда, где земная кора становится тонкой, как яичная скорлупа, а под ней бурлит расплавленная магма температурой в тысячу двести градусов. Каждая такая скважина – это русская рулетка с планетой: малейшая ошибка, и из разлома вырвется не нефть, а лава, которая превратит Мексиканский залив в кипящее озеро смерти.

Мы царапаем дно планеты металлическими когтями длиной в километры, выдирая последние капли черного золота из остывающих жил Земли, не замечая, что каждая новая скважина – очередная рана на теле нашего мира, еще одна дыра, через которую вытекает его жизненная сила, еще один гвоздь в крышку гроба биосферы.

Но хуже всего не цифры в геологических отчетах, не графики истощения месторождений, не компьютерные модели, предсказывающие конец нефтяной эры. Хуже всего то, что творится прямо сейчас за окном моей лаборатории на седьмом этаже института геологии.

Дождь идет сто семьдесят три дня подряд без единого перерыва, без единой минуты передышки, словно небеса решили смыть с лица земли все следы человеческой цивилизации.

Не обычный московский дождичек, каким мы привыкли видеть хмурые осенние дни, не мягкие капли, которые мелко сеют на зонтики прохожих и создают романтическое настроение для влюбленных парочек, а библейский потоп, апокалиптический ливень – капли размером с перепелиные яйца падают с черного как смола неба с силой артиллерийских снарядов, разбивая оконные стекла толщиной в три сантиметра, пробивая насквозь металлические крыши автомобилей, превращая московские проспекты и переулки в бурлящие реки цвета жидкого асфальта.

Каждая капля несет в себе столько кинетической энергии, что оставляет вмятины глубиной в сантиметр даже в стальных листах, а когда попадает в незащищенного человека – пробивает кожу и оставляет гематомы размером с детский кулак, которые не проходят неделями и гноятся, как инфицированные раны.

Ливень обрушивается на умирающий город непрерывными волнами, каждая из которых приносит столько воды, сколько раньше выпадало за целый месяц межсезонья – метеорологи подсчитали, что за сутки на Москву выливается столько H2O, сколько содержится в Ладожском озере.

Специалисты из Гидрометцентра потеряли не только дар речи, но и рассудок – их приборы показывают физически невозможные значения: влажность воздуха сто сорок процентов, атмосферное давление, которое колеблется в диапазоне от 500 до 1200 миллибар за час, температурные аномалии, при которых воздух одновременно кипит и замерзает на разных высотах. Барометрические стрелки их измерительных устройств вращаются кругами, как компасы на магнитном полюсе, а сейсмографы регистрируют подземные толчки, источник которых не могут определить ни геологи, ни сейсмологи.

Канализационная система Москвы, которая проектировалась и строилась еще при Сталине с запасом прочности на город максимум в три миллиона жителей, переполнилась и вышла из строя еще два месяца назад, и теперь вся разветвленная сеть городских стоков работает в обратном направлении – человеческие нечистоты, смешанные с промышленными отходами и дождевой водой, фонтанируют из канализационных люков гейзерами высотой до пятнадцати метров, затопляют подвалы жилых домов, просачиваются в туннели московского метро, которое медленно, но неумолимо превращается в подземную клоаку глубиной в сто метров.

Воздух в городе пропитан таким концентрированным запахом гниения, разложения и человеческих отходов, что его можно не только нюхать, но и пробовать на вкус – он оседает на языке маслянистой пленкой со вкусом тухлых яиц и металла. Даже при открытых настежь окнах зловоние не выветривается, оно въедается в стены зданий, пропитывает одежду, забирается под кожу и остается там навсегда.

На московских улицах стоит мутная вода по грудь взрослому мужчине среднего роста – полтора метра жидкой грязи, в которой плавает весь мусор нашей потребительской цивилизации.

Пластиковые бутылки с этикетками всех цветов радуги, которые расползаются в воде разноцветными чернильными пятнами, миллионы полиэтиленовых пакетов, которые обвивают фонарные столбы, как праздничные ленты смерти, обрывки одежды всех размеров – от детских платьиц до мужских пальто, детские игрушки с выбитыми глазами и оторванными конечностями, мобильные телефоны, ноутбуки, планшеты, игровые приставки – вся электронная техника, которой мы так гордились еще полгода назад, а теперь она превратилась в дорогой мусор. Между обломками цивилизации дрейфуют мертвые крысы размером с небольших собак – мутанты, которые годами плодились в московских подвалах и канализационных коллекторах, питаясь отходами ресторанов быстрого питания, химическими консервантами и гормонами роста.

Их тела раздулись от газов внутреннего разложения до размеров футбольных мячей и периодически лопаются с отвратительным хлопком, когда их задевают плавающие обломки, выплескивая в воду зеленовато-желтую жижу полуразложившихся внутренностей, которая тут же привлекает стаи мутировавших тараканов размером с мышей.

Но самое жуткое зрелище – человеческие трупы, которые дрейфуют по затопленным московским проспектам между "Макдоналдсами"и банками. Не живые люди, которые пытаются спастись на импровизированных плотах из мебели и автомобильных покрышек, а мертвецы – тела, которых смыло из больничных моргов, из квартир на первых и подвальных этажах, из убежищ, где они прятались от дождя и медленно задохнулись от недостатка кислорода или утонули во сне.

Трупы медленно разлагаются под непрекращающимся ливнем, превращаясь в скелеты, обтянутые кожей цвета старого пергамента, которая слезает лоскутами и плывет по воде, как отвратительные медузы. У некоторых покойников глаза выпали из глазниц и болтаются на зрительных нервах, как елочные игрушки, у других череп треснул пополам от внутреннего давления газов, и мозги вытекли в воду серо-розовой массой. Городские власти и спасательные службы давно махнули рукой на уборку трупов – катера МЧС не могут передвигаться по улицам из-за плавающих обломков зданий и автомобилей, вертолеты не взлетают в условиях непрекращающегося урагана, а людей в защитных костюмах не хватает даже на то, чтобы эвакуировать тех, кто еще жив.

Запись седьмая. 3 июня 2089 года.

Сегодня утонул Петербург, и вместе с ним утонула последняя надежда на то, что происходящее можно остановить.

Северная столица исчезла не постепенно, как медленно тонущий корабль, который дает пассажирам время спустить шлюпки, попрощаться с близкими и написать последние письма домой, а быстро и жестоко, словно гигантская рука схватила город и швырнула его в бездну.

Васильевский остров с университетом и Кунсткамерой ушел под воду за тридцать семь минут – жители даже не успели понять, что происходит, просто в одно мгновение уровень Невы поднялся на двадцать метров, и остров превратился в подводную могилу для пятидесяти тысяч человек.

Петроградская сторона с Петропавловской крепостью и могилами русских царей затонула за час двадцать одну минуту, оставив на поверхности только шпиль собора, который торчит из воды, как иголка, воткнутая в сердце России. Центр города с Эрмитажем, Мариинским театром, Исаакиевскимсобором и Дворцовой площадью провалился в морскую пучину за четыре часа сорок три минуты чистого времени – быстрее, чем тонул "Титаник", быстрее, чем горела библиотека в Александрии.

Нева поднялась на двадцать два метра выше критического уровня наводнения – геологи до сих пор не могут объяснить, откуда взялось столько воды. Река прорвала все защитные дамбы, которые строились и укреплялись с 1980-х годов на деньги европейских экологических грантов, инженерные сооружения высотой в двадцать пять метров и толщиной в пятьдесят метров, способные выдержать прямое попадание крылатой ракеты, рассыпались, как карточные домики под напором воды, которая двигалась со скоростью поезда. Город Петра Великого, который переживал блокады и революции, наполеоновские войны и сталинские репрессии, исчез с лица земли за один день, словно его никогда не было.

Эрмитаж с тремя с половиной миллионами произведений искусства – картинами Рембрандта, Да Винчи, Пикассо, скульптурами Микеланджело, египетскими саркофагами, скифским золотом – превратился в подводную пещеру, где между античными статуями плавают трупы японских туристов в ярких анораках. Русский музей с крупнейшей коллекцией Репина, Айвазовского, Шишкина стал домом для морских рыб, которые теперь резвятся между полотнами великих мастеров. Мариинский театр с его золотыми ложами, бархатными креслами и хрустальными люстрами наполнился соленой водой до самого купола – в партере среди кресел лежат тела балерин в пачках, которые не успели переодеться после последнего спектакля. Дворцовая площадь, где Ленин провозглашал советскую власть, а Николай II принимал парады, стала дном Балтийского моря – Александрийский столп торчит из воды, как надгробный памятник русской империи.

Телевизионные каналы, пока еще функционировали спутниковые ретрансляторы, транслировали кадры с беспилотных дронов – картины, которые человеческий разум отказывается воспринимать как реальность. Купол Исаакиевского собора высотой в сто метров выступает из мутной воды всего на двадцать метров, словно гигантская черепаха, которая высунула голову на поверхность. Вокруг него дрейфуют обломки цивилизации – автомобили всех марок от крошечных японских "Тойот"до громадных американских "Хаммеров", городские автобусы с выбитыми стеклами и открытыми дверьми, из которых вываливаются тела пассажеров, грузовики, перевернувшиеся вверх колесами, фрагменты мостов, куски асфальта размером с теннисные корты, деревья, вырванные с корнями из Летнего сада и Александровского парка. Иногда камера беспилотника выхватывала живые человеческие фигуры – людей, которые сумели забраться на крыши высоких зданий и отчаянно размахивали чем-то белым – простынями, рубашками, носовыми платками, – подавая сигналы о помощи в пустое небо, зная, что помощь не придет никогда.

Спасательные вертолеты Министерства по чрезвычайным ситуациям не могут подняться в воздух из-за непрекращающихся ливней и ураганного ветра скоростью до ста восьмидесяти километров в час – лопасти вертолетов ломаются от ударов градин размером с куриные яйца. Катера и амфибии МЧС затонули вместе с экипажами в первые же часы катастрофы, когда попытались пробиться к центру города через бурлящие потоки, несущие автомобили и обломки зданий. Железные и автомобильные дороги, ведущие к Петербургу, размыло и смыло настолько основательно, что к городу невозможно подъехать ни на грузовиках-амфибиях, ни на вездеходах, ни на танках – на месте федеральных трасс теперь зияют овраги глубиной до пятидесяти метров, а мосты через реки повисли в воздухе, лишившись опор.

Петербург стал русской Атлантидой – легендарным городом, который будут искать археологи через тысячу лет, если, конечно, к тому времени на Земле еще останется кто-то, способный держать в руках лопату.

Метеорологи с кафедры климатологии географического факультета МГУ имени Ломоносова окончательно сошли с ума и теперь сидят в палатах психиатрической больницы, бормоча научные термины вперемешку с молитвами и проклятиями. Те из них, кто еще сохранил остатки рассудка, разводят руками и лепечут про аномальные атлантические циклоны небывалой силы, резкое изменение направления течения Гольфстрима, который почему-то повернул с севера на восток, глобальное потепление, которое растопило гренландские ледники быстрее самых пессимистичных прогнозов климатических моделей ООН, смещение магнитных полюсов Земли, которое нарушило циркуляцию атмосферы. На самом деле они ничего не понимают в том, что происходит с нашей планетой. Никто ничего не понимает – ни ученые, ни политики, ни военные, ни священники. Мы словно случайно нажали на красную кнопку какого-то древнего механизма планетарного самоуничтожения, программы самоликвидации биосферы, которая миллионы лет спала в генетическом коде Земли, ожидая момента, когда паразитические формы жизни на ее поверхности размножатся до критической массы, а теперь проснулась и методично, планомерно уничтожает все живое.

Потоп охватил не только Россию – вся Европа медленно, но неумолимо погружается под воду, превращаясь из цветущего континента в архипелаг крошечных островков среди бесконечного моря смерти. Амстердам с его знаменитыми каналами и кварталом красных фонарей ушел под воду через восемь дней после Петербурга – последние кадры показывали, как ветряные мельницы XVII века медленно погружаются в Северное море, а их лопасти торчат из воды, как кресты на подводном кладбище голландской цивилизации. Венеция, город на воде, который тысячу лет противостоял наводнениям и приливам, исчез без следа и без прощания за одну ночь – утром на месте площади Святого Марка зияла только черная вода, в которой плавали обломки мраморных колонн и мозаичных полов, а знаменитые гондолы дрейфовали без гондольеров, как гробы без покойников. Альпийские ледники, которые формировались десятки тысяч лет, растаяли за три недели – спутники НАСА и ЕКА фиксировали повышение уровня всех европейских рек на два с половиной метра в сутки, геологический процесс, который в нормальных условиях должен занимать тысячелетия, но теперь происходил быстрее, чем меняются времена года.

Лондон эвакуируют по частям, как разбирают на органы умирающего больного – сначала из Ист-Энда вывезли детей и стариков, потом из Вестминстера эвакуировали правительство и королевскую семью, наконец из Сити спасли золотой запас Банка Англии. Темза превратилась в внутреннее море шириной в пятьдесят километров, которое с аппетитом людоеда пожирает районы английской столицы один за другим. Биг-Бен отбивает свои последние часы, стоя по пояс в воде – его циферблат скоро скроется под волнами, а колокола будут звонить под водой, как в легенде о граде Китеже. Башня Лондон, где казнили королей и держали в заточении политических узников, стала островом посреди разлившейся Темзы – вороны, которые охраняли крепость семьсот лет, улетели неизвестно куда, нарушив древнее пророчество о падении Британской империи.

Запись двадцать вторая. 18 ноября 2089 года.

Землетрясения начались не в октябре – они начались в апреле 2020 года, когда мир задыхался в масках от коронавируса, и никто не заметил, что Земля тоже надела маску.

Помню тот проклятый апрель – пустые улицы Москвы, где только изредка проходили фигуры в медицинских масках, спешащие в магазины за гречкой и туалетной бумагой. QR-коды, пропуска на выход из дома, закрытые кафе с заклеенными скотчем окнами, словно город готовился к осаде невидимого врага. Люди сидели по квартирам, боясь дышать одним воздухом с соседями, боясь прикоснуться к перилам в подъезде, боясь жить. А под их ногами планета тоже начала задыхаться, тоже надела маску из тектонических плит, тоже начала кашлять подземными толчками, пытаясь выплюнуть человеческую цивилизацию, как мокроту из больных легких.

4 апреля 2020 года, магнитуда 4.0, южная Калифорния. Ученые из Геологической службы США списали на обычные тектонические процессы.

Но я помню – в тот день люди в масках на опустевших улицах Лос-Анджелеса остановились на секунду, почувствовав, как земля качнулась под ногами, словно планета тоже начала кашлять от удушья. Сейсмографы зафиксировали странную аномалию – волны шли не от эпицентра наружу, как положено по законам физики, а наоборот, концентрическими кругами сжимались к центру, словно что-то глубоко под землей делало первый, болезненный вдох после долгого сна. Через неделю – 5.1 в Неваде, эпицентр на аномально малой глубине в два километра, что противоречило всем геологическим моделям для землетрясений такой силы. Еще через две недели – 6.4 в Пуэрто-Рико, и на этот раз из трещин в асфальте поднимался не обычный пыльный дым, а что-то похожее на пар, который странно пах – одновременно стерильностью больничных коридоров и сладковатой гнилью.

Земля кашляла все сильнее, но мы думали только о том, как не заразиться вирусом, как достать антисептики и респираторы, как пережить локдаун, не сойдя с ума в четырех стенах. Мы сидели по домам, следили за сводками заболевших, считали мертвых от пандемии, и не замечали, что планета тоже заболевала – заболевала нами, человеческой инфекцией, которая разъедала ее недра глубже и больнее любого вируса.

К лету 2020 года, когда мир начал выходить из первого локдауна, а люди робко снимали маски на улицах, землетрясения участились с пугающей математической точностью. 15 июня – 5.8 в восточной Турции, провинция Элязыг, двести человек погибли под завалами старых домов, которые рухнули, как карточные домики. Но странным было то, что разрушения шли не кругами от эпицентра, а полосами – словно какая-то сила под землей царапала поверхность гигантскими когтями. 30 июня – 6.2 в мексиканском штате Оахака, древние руины Монте-Альбана треснули точно по центру, обнажив подземные камеры, которые археологи считали мифом, а из трещин в тысячелетних камнях сочилась жидкость темно-красного цвета, которая дымилась на солнце.

20 июля – 7.1 на Аляске, полуостров Кенай, и здесь произошло нечто, чего геологи не могли объяснить. Трещины во льдах пошли не хаотично, а строго геометрическими узорами – концентрические окружности, спирали, фракталы, словно кто-то рисовал на поверхности планеты гигантские мандалы смерти. Из этих трещин поднимался пар, который пах одновременно озоном после грозы и формальдегидом из анатомичек, где хранят трупы для вскрытия.

Сейсмологи чесали головы и строили теории о влиянии изменений в ионосфере, вызванных снижением промышленных выбросов во время пандемии. Геофизики говорили о том, что уменьшение вибраций от транспорта и заводов позволило земной коре "расслабиться"и выпустить накопленное напряжение. Климатологи винили глобальное потепление, которое изменило распределение давления грунтовых вод. Никому не приходило в голову, что Земля просто заразилась человеческой цивилизацией как смертельным вирусом и теперь билась в лихорадке, пытаясь стряхнуть с себя паразитов любой ценой.

2021 год стал годом тектонического кошмара. 14 августа – 7.2 в Гаити, и остров Эспаньола треснул от Атлантического до Карибского моря, как яйцо под молотком. Порт-о-Пренс превратился в руины за четыре минуты, но страшнее разрушений были звуки – из-под земли доносились не скрежет камня о камень, а что-то похожее на стоны, на дыхание, на шепот на незнакомом языке. Десять тысяч погибших, но те, кто выжил, рассказывали одно и то же: земля под ними дышала, как живая, а из трещин поднимался не только дым, но и какие-то звуки – ритмичные, как пульс больного сердца.

7 сентября – 7.4 в мексиканском штате Герреро, и здесь геологи впервые зафиксировали феномен, который назвали "обратным землетрясением". Сейсмические волны шли не от разлома наружу, а наоборот – со всех сторон к центру, словно что-то под землей не выбрасывало энергию, а наоборот, всасывало ее в себя, как гигантская воронка. Пирамиды в Теотиуакане рассыпались в пыль, обнажив подземные камеры, о существовании которых не подозревали даже археологи. А из этих камер полетели стаи летучих мышей – не обычных, а каких-то больших, размером с ворон, с перепонками, которые светились в темноте зеленоватым светом.

8 октября – 8.1 на Аляске, залив Аляска, самое мощное землетрясение в регионе за пятьдесят лет. Ледники Денали, Глейшер-Бэй, Маласпина начали таять с невероятной скоростью – не от тепла, а словно лед просто растворялся в воздухе, превращаясь в пар. Спутники зафиксировали, что уровень океана поднялся на три сантиметра за одни сутки только от таяния аляскинских льдов. Но страшнее было то, что изо льда, который лежал в толще ледников миллионы лет, выделялись газы – древние, доисторические соединения, которые окрашивали небо в зеленоватый цвет и заставляли перелетных птиц падать замертво прямо в полете.

Но самое страшное началось в 2022 году, когда планета окончательно поняла, что люди – не симбионты, а паразиты, и начала активную терапию по их уничтожению.

20 марта 2022 – 8.3 в Японии, префектура Фукусима, и цунами высотой в шестьдесят метров смыло восточное побережье острова Хонсю. Но вода была не морская – она имела странный красноватый оттенок и густую консистенцию, а когда схлынула, на берегу остались не водоросли и рыбы, а что-то похожее на органические отходы – куски плоти непонятного происхождения, которые дергались и сокращались, даже будучи оторванными от источника. В этой воде плавали существа, которых не было в японских учебниках зоологии – рыбы с человеческими глазами, медузы размером с автомобили, осьминоги с щупальцами толщиной в метр.

6 февраля 2023 – день, который войдет в историю как начало Великого Тектонического Пробуждения. 7.8 баллов в Турции и северной Сирии, но это было не обычное землетрясение – это был первый осознанный удар планеты по человеческой цивилизации. Эпицентр находился точно на границе двух стран, словно кто-то специально выбрал место, где погибнет максимальное количество людей. Пятьдесят тысяч мертвых за одну ночь, города Антакья, Газиантеп, Малатья стерты с лица земли, но самое жуткое – землетрясение длилось не привычные две-три минуты, а шесть часов подряд. Земля билась в конвульсиях, как больной в агонии, а из трещин в асфальте сочилась черная жидкость, которая пахла больничными коридорами, где умирают от рака, и одновременно чем-то металлическим, техническим.

Спасатели, которые разбирали завалы в первые дни, находили под обломками тела в состоянии, которое не укладывалось в медицинские справочники. Люди были мертвы, но их плоть выглядела так, словно ее начали переваривать изнутри – кости размягчились, мышцы приобрели консистенцию желе, а кожа местами стала прозрачной, обнажая внутренние органы, которые тоже изменились, превратившись в нечто неопознаваемое. На лицах погибших застыли гримасы такой нечеловеческой агонии, что даже видавшие виды врачи отказывались их осматривать.

Токийский залив превратился в гигантскую чашку Петри, где развивалась неизвестная биомасса, превращающая морскую воду в субстанцию цвета крови, которая светилась по ночам зеленоватым фосфорическим светом. Рыбаки, которые пытались работать в заливе, рассказывали, что их сети поднимали не рыбу, а куски живого мяса, которое билось и корчилось, пытаясь сбежать.

Запись сорок третья. 28 сентября 2022 года.

26 сентября – 6.8 в Мексике, штат Мичоакан, и снова странные узоры разрушений, словно невидимая рука чертила геометрические фигуры на поверхности земли.

Эпицентр находился точно в центре города Морелия, но разрушения шли не кругами, как положено по законам сейсмологии, а строго по прямым линиям – с севера на юг, с востока на запад, образуя идеальный крест смерти длиной в пятьдесят километров. Дома рушились не хаотично, а в определенной последовательности – сначала самые высокие здания, потом средние, потом одноэтажные, словно кто-то методично срезал город по слоям, как хирург удаляет опухоль.

Из трещин в асфальте поднимался пар с запахом, которого не мог определить ни один химик – что-то среднее между ацетоном, формальдегидом и сладковатым ароматом гниющих цветов. Люди, которые вдыхали этот пар, теряли сознание и больше не приходили в себя – лежали с открытыми глазами, дышали, но не реагировали ни на что. Их тела оставались живыми, но души словно улетучивались, растворялись в воздухе вместе с парами неизвестного вещества.