Дорога без конца

Хорошо бы пойти на прогулку в парк, дать мозгу отдых. Идти одновременно хотелось и нет. Переодеваться из домашнего в уличное, спускаться шестнадцать пролётов вниз, проходить два поста охраны, добираться в парк… Я усмехнулась: если это мне кажется препятствием, о путешествии через континент лучше забыть. Какой замечательный пинок! «Ничто так не мотивирует юный ум, как челленджи, которые ставишь себе сам», – вспомнила я слова Эни.

 Холодное утро, противный ветер с песком. Пост охраны раз, «доброе утро». Пост охраны два – молчим, этот консьерж мне никогда не нравился. Горизонт завален высотками: здесь всегда строили плотно, ведь мы гости, своей земли у нас тут нет, а значит, распоряжаться ею нужно максимально экономно. Мой дом остался позади – небоскрёб цвета стали, почти точно такой же, как почти все остальные строения вокруг. Выделяются на этом фоне школы (для безопасности учащихся их не строят выше четырёх этажей) и парки: маленькие, но встречающиеся чаще, чем на Земле. Все остальные пространства ютятся в небоскрёбах друг над другом. И это порой удобно, но тесно, а ещё это способствовало рождению общества паноптикума, где каждый знает, чем занят его сосед, и чем действительно стоит заниматься. В одном здании на разных этажах стоматология, спортзал, мэрия, студия 3D-печати… Маленькие учреждения делят один этаж: так, информационный городской центр соседствует с библиотекой, где книги только электронные (производство бумажных в своё время решили не налаживать).

 Я иду к парку быстро, почти бегу, одевшись совсем не по погоде. Мой тюлевый бирюзовый шарф не греет, ровно как и жилетка на синтетическом пухе (натуральный стоил бы как крыло самолёта). Сверху жужжали скайбили: люди здесь пробуждаются очень рано и сразу занимаются делами, хотя в самом начале переселения было много разговоров о том, чтобы уйти от ориентации на жаворонков, но от той идеи отмахнулись, как от подрывающей семейные ценности.

 Навстречу мне – никого, как я и думала. Только с первых этажей плотно расположенных рядом зданий иногда смотрели любопытные бледные лица одиноких стариков. Пионеры галактической эмиграции после 65 получали приоритет при заселении на первых этажах, что было разумно с точки зрения их (не)мобильности, и утоляло как никогда острый интерес в подглядывании, подслушивании и обсуждении всего, что творилось во дворах и на улицах города. Прогулки, парки, смотреть по сторонам – вот он, удел стариков, детей и бездельников вроде меня.

 Я думала о вчерашнем разговоре с Эм, во мне заново рождалась вся палитра чувств: страх, предвкушение, нервозность, радость, надежда, страх, страх, страх. Это нормально – бояться большого и нового, бояться встреч с особыми (по любым причинам) людьми, бояться менять уклад жизни, начинать заново, не начинать.

 Я пыталась рассчитать вероятность положительного ответа Эм. Она точно хочет – но боится? Не хочет брать ответственность? Она хотела раньше, а сейчас ей уже хочется совсем чуть-чуть, недостаточно для «да»? С чего я вообще взяла, что она «точно хочет»? Это лишь то, что было в переписке десять лет назад. Моё прочтение её вчерашней мимики вполне могло быть неверным, а отсутствие отказа сразу может говорить просто о шоке, а не о наличии желания.

 Да, с экологией проблемы, да, не дают денег на искусство или гуманитаристику, да, напряжённые отношения с другими странами, отрыв от родной планеты, повсеместные ограничения и «настоятельные рекомендации». Но аватарам-то что? Едва ли Эм актуально свалить отсюда, её мало что касается. Конечно, в области цифровизации мозга тоже есть регулирование, но физически аватары в полной безопасности. Спасибо «Кули-ко», одной из немногих частных компаний, руководство которой было не только на Ваайе, но и на Земле, а потому существование аватаров было стабильным – переговоры об изменениях если и случались, тянулись годами, а потому начинались нечасто.

 «Кули-ко» умели не только налаживать оцифровку, но и занимались межгалактическими полётами. Это они когда-то спонсировали переселение самых первых людей на Ваайю. С тех пор изменился приоритет в их деятельности, появились государственные компании с таким же ОКВЭД – в Терра Н. почти всё было государственным – но влияние «Кули-ко» отстаивалось сильным.

Процентов тридцать пять – вот к такой вероятности я пришла одновременно с тем, как вход в парк наконец стал виден. Шаг, второй – о нет, сегодня же третий четверг месяца. «Санация растительных насаждений», – гласила огромная табличка, прочитать которую можно было даже за пятнадцать метров.

– Ворона, как можно было забыть, всю жизнь так, – начала было я невесёлый внутренний диалог, как вдруг в кармане завибрировал телефон.

 Мира! Во мне стало подниматься беспокойство: он звонил редко.

– Алло, Вита?

 Уф, голос Мира звучал ровно – отставить панику.

– Ага, Мира, привет, ты внезапно, – сказала я, продолжая пялиться в недружелюбную красную вывеску входной арки.

– Я столкнулся с Мэй. Ты могла предупредить, что твоя лучшая подруга не в курсе о нашем плане?

 О нет (опять), – подумала я, возвращаясь в режим паники.

– Прости, я собиралась с ней поговорить! Честное слово. Что… что ты ей сказал?

– Ты правда по телефону о таком спрашиваешь?

– Прости-прости! Так, у меня свободный день, может, встретимся?

– Нет, я занят подготовкой к каравану, на меня повесили кучу покупок. Давай лучше ты к Мэй, просто скажи ей как есть. Я потом к тебе загляну, мы же должны обсудить всё подробно. Завтра – идёт?

– А послезавтра? Послезавтра я узнаю… ну… то самое. Послезавтра будет ответ, и тогда мы сможем сразу в нюансах всё продумать.

– Так даже лучше. До встречи, – сказал сухо и сразу отключился. Это очень в его духе.

 Я удивилась тому, как быстро улеглась тревога и вина перед Мэй. То ли помог спокойный голос Мира, то ли перевесило облегчение от того, что Мэй теперь знает. Мой луч внимания наконец-то отследил поджатые пальцы ног и мурашки на плечах: я стояла у входа уже минут пять и замёрзла окончательно. За оградой зеленели кустарники и невысокие деревья, вдоль забора вилась лиана, у ног притёрлась пыльная собака, собравшая тонну песка на себе. Большая редкость: одинокая собака. Впрочем, весьма вероятно, ей владеет парк или кто-то из стариков ближайших домов. Мы с псом посмотрели друг на друга так, как только и могут смотреть те, кто ничем не связан и не чувствует нужды в игре. Игра в вежливость, флирт, серьёзность, активное слушанье – хотя бы с животными можно было этим не заниматься.

 Я обернулась, услышав шум: то ли громкий рёв, то ли глухой железный грохот. Улыбка расползлась у меня от уха до уха, увидев появляющихся из-за ближайшего угла Нексари, верхом на тавьярде.

Тавьярды – родные для этих мест животные, огромные создания, похожие одновременно на коня и на слона, издревле приручённые Нексари. Их плотная коричневая шкура была покрыта розоватыми пятнами тут и там. Тавьярды имели раздвоенный хвост и мощный эхолокатор, и на этом список их необычайных особенностей не кончался. Вот только я большего не знаю, ведь шанса на живое взаимодействие не было. Пока что – ведь именно на тавьярдах перемещаются в караванах, и совсем скоро Мира познакомит меня со своим Вефиром.

 Тавьярды отлично чувствовали себя на песках, в неглубоких водах, в холмистой местности, но не в городе, а потому всякий раз приближению этих существ предшествовал шум и гам. Жалобы на это были, но нечасто, ибо увидеть тавьярдов в городской среде только и можно было перед отправлением караванов, раз-два в год. Животные перевозили провизию и закупали её уже верхом на них, оптимизируя таким образом усилия по подготовке. Местное производство выпускало баллоны с водой и жидкой пищей сразу такой формы, что их можно было надеть на хомут перевозчиков или зацепить к хвосту – эргономично и удобно.

 Верхом на этом тавьярде сидел незнакомый мне наездник. Хмурый Нексари с длинными светлыми волосами, одетый во всё цвета охры – такая была форма у стражей каравана. Весьма вероятно, я скоро познакомлюсь с ним ближе. В путешествие идут немногие: только самый необходимый персонал, жаждущие нового богачи и лица мутной категории, вроде меня.

 Я несколько минут смотрела, как неуклюже пробирается коричнево-розовый зверь мимо детской площадки, как будто бы двигаясь прямо ко мне. Со временем стало ясно, что так оно и есть.

– Дитя, отойди от входной арки, – Нексари обратился ко мне на прекрасном эсперанто, явно желая пройти в закрытый парк.

– Здравствуйте, парк закрыт, видите табличку?

– Он закрыт для людей. Не беспокойся об этом и отойди. Спасибо, – наездник говорил просто и прямо, хотя как будто бы немного надменно, и что-то во мне расстроилось от его слов.

 Не показывая обиды, я почти что строевым шагом (как будто того требовал случай) отошла подальше. Арка парка действительно распахнулась, и Нексари со своим зверем поторопились внутрь. Часть меня хотела прошмыгнуть внутрь и узнать, что вообще могло понадобиться этим двоим в рекреационной зоне, но я вовремя сдержала этот порыв. За шпионаж не похвалят: нельзя делать ничего рискованного сейчас, накануне отчаливания.

Я медленно пошла прочь. Астра уже светила ярко-ярко, и мне становилось теплее. По мере того как я проходила мимо рекламных щитов, они загорались, каждый раз синтезируя новую таргетированную лично под меня рекламу. Сложно было на неё не смотреть: вместо ИИ-генерированных моделей, как раньше, на каждой рекламе я видела своё же лицо. Вот я чищу зубы и делаю ультразвуковую чистку лица новейшим Ultimate cleaning tool 4X, а на этом экране я лечу на последней модели скайбиля на фоне почему-то Лос-Анджелеса…

 Об адекватности настолько адресной рекламы было много споров, но ничто иное не приносило маркетологам столько внимания (и, как следствие, денег), а потому лоббисты смогли этот вопрос устаканить.

 Немножечко даже обидно, знаете ли, обладать такой цифровой кармой! Вита – любит хайтек-безделушки и крутые тачки, так про меня, значит, думает «большой брат»? Впрочем, я понимаю: с моим вечно включённым VPN информация про меня разнородна. И хорошо.

 Стараясь не смотреть на агрессивную рекламу, я осознала, что ноги несут меня вовсе не домой. Я иду к Мэй. Без приглашения и предупредительного звонка – сегодня суббота, Мэй с большой вероятностью дома и наверняка много думает об услышанном от Мира.

 «Скажи всё как есть», – в голове звучал его совет. Но про Эм… Да, даже про Эм, – вела я внутренний диалог, даже скорее борьбу. Неужели может случиться так, что Мэй проговорится или выдаст меня намеренно? О нет, даже если мы поругаемся, я хочу верить, что она так не сделает – я отказываюсь жить в мире, где такая подлость возможна. Нет, нет, я уверена в Мэй. Пусть я не уверена в её реакции – даже если разговор займёт весь день, даже если она захочет порвать нашу дружбу, – я скажу ей правду. Только ей, Мира и Эм.

 Мэй жила в доме не стального, но чёрного цвета – это был маркер высокого положения. Выдавал это не только цвет облицовки, но и обилие пространства как такового и зелёных насаждений вокруг. Не два, как везде, а три пункта охраны. Не поздороваться с консьержем – не вариант, каждый из них обязательно спросит цель визита, а самый первый к тому же обязан проверить документы. Угораздило же её родиться дочкой министра юстиции.

 Были, конечно, и приятные моменты. Тонкий запах цветов как во дворе дома, так и сразу при входе. Никакой экономии на освещении и акустике (сегодня во дворе негромко играла пост-нео-фанк-классика). Скоростной лифт, прозрачный, с удивительным видом – я каталась на таком только в этой высотке. В пентхаусе Мэй всегда можно было полакомиться деликатесами, зарыться в мягких подушках огромного дивана, попросить батлера разбудить в указанный час и подать на стол ко времени то-то и то-то (делать это было, правда, неловко, но Мэй всегда говорила, что это просто его работа, и я зря тушуюсь).

 Сейчас эти мысли было прокручивать проще, чем думать о повестке нашей встречи. Веселее, чем осознавать факт скорой разлуки. Конечно, я не собираюсь терять связь с Мэй. Может, я вообще вернусь обратно в столицу – ведь не факт, что меня примут надолго где-то кроме нашей колонии, или что я в принципе смогу перебраться через границу. Но если у меня появится шанс остаться в другой стране, увижусь ли я с Мэй вообще когда-нибудь?

 Она не из тех, кто пойдёт в караван – только так, по крайней мере пока что, можно попасть в Калапатру. Сердце кольнуло, когда я поняла, что весьма вероятно это один из самых последних моих визитов к лучшей подруге. Сразу что-то ностальгическое и тёплое зашевелилось во мне. Я искренне улыбалась, приветствуя консьержей.

Мэй жила с родителями, но так как у них был весь этаж, каждый член семьи располагал отдельным входом. Ужасно удобно, плюс не придётся видеться с мистером Сумхаром, отцом Мэй. Правда, он и так почти наверняка не дома – ведь он большая шишка. Но несколько раз я сталкивалась с ним на общей кухне пентхауса, и это было неловко. Меня всегда тошнит от формализма и манерности, а у «слуг народа» это проявляется особенно ярко.

 Звонок двери Мэй был в форме рога животного Земли. Чтобы позвонить, нужно как бы вдавить его в стену, что, конечно, максимально неочевидно – но зато с порога чувствовался задорный характер Мэй. Я «позвонила»: глухая трель звонка слышна даже на пороге.

 Дверь открыли очень быстро, и сделала это сама Мэй, а не её батлер. М-да, нечасто такое бывало. Длинные розовые волосы моей подруги были растрепаны, у лица убраны за уши, а чёлку, лезшую в глаза, она попыталась сдуть струёй воздуха, но безуспешно. На Мэй была надета пижама из плотного зелёного муслина, ноль макияжа на лице, а вместо него – гремучая смесь из расстройства и злости. Её светло-голубые глаза смотрели угрюмо, и россыпь акне на лбу и щеках завершала образ человека в большом дистрессе.

– Видишь, видишь, что со мной сделали эти новости! Я… я вчера легла, не расчесавшись! Уже час распутать не могу. Отрезать придётся, рада ты, скрытница? – голос Мэй был почти злым.

– Скрытница? Мэй, подтяни свой эсперанто, так не говорят, – я не смогла удержаться от этого комментария.

 В семье Мэй говорили преимущественно на английском, и от этого официальный язык колонии – эсперанто – у неё хромал. Её дизайнерское словообразование часто смешило меня, хотя понимать её было легко. Поймёт ли она меня?

– Ага, это самое важное сейчас, – она бурила взглядом, и её алые щёки немного надулись, делая её такой похожей на свою мать.

 Я громко вздохнула.

– Мэй, прости, пожалуйста. Пойдём, я помогу тебе с волосами, – я потянулась к ней с широко раскрытыми руками, и, к моему облегчению, она сделала ко мне шаг и крепко обняла в ответ. Мэй пахла розовой водой и молоком. Мы немного постояли так, сцепившись, и за ручку пошли внутрь её хором.

 Лучи Астры мягко лежали на мебели гостиной, два жирных кота занимали лучшие места самого мягкого дивана, нежась на свету. На стеклянном столе в центре стояли графины с водой и молоком, кофейник, фруктовница с корками от мандаринов.

– Ого, мандарины? В это время года? – каждый визит к Мэй удивлял меня как первый по части нахождения самых необычных яств.

– Да, в последнем забросе с Земли был знакомый отца, фермерский магнат, заходил к нам в гости недавно, – Мэй сказала это почти на автомате, было видно, что мысли её совсем в другом месте. – Вита, ты точно решила, не передумаешь? Правда уезжаешь? На следующей неделе??

– Да. Ты же знаешь – жизнь здесь не для меня, и… – тут Мэй перебила меня:

– Знаю, знаю, но ведь все вокруг так: ворчают, но живут же. Ты думаешь, работу не поищешь?

– Ну, во-первых, правильно было бы сказать «найдёшь» и «ворчат», а во-вторых, – тут я поймала взгляд Мэй: он становился реально злым. – Всё-всё, никакой грамматики больше, прости.

– Так что там во-вторых? – Мэй, всегда такая беззаботная, сейчас была настроена по-боевому.

– Я уже предложила Эм отправиться со мной. Мэй ахнула.

– Чего? Эм, которая цифранулась? Подруга тёти твоей? – глаза её буквально вылезли на лоб.

– Та самая. Помнишь, я рассказывала, что нашла их переписку, и там было много про путешествие? Оно не выходило у меня из головы, Мэй. Жизнь здесь, которую ты так любишь, – ведь и её бы не было, если бы те отважные и любознательные земляне сто лет назад не откликнулись бы на сигнал Нексари. Та переписка – мой личный сигнал, понимаешь? С самого детства я мечтала путешествовать и ненавидела местные порядки. Я знаю, что могу пойти работать в библиотеку или детский сад, «в нашем обществе нет отверженных» (это нам вбивали с трёх лет). Вот только начерта оно мне?

 Я смотрела на Мэй в упор. Говорить было легко и тяжело одновременно: с одной стороны, всё, что из меня лилось, было выношено годами и обдумано много-много раз. С другой – а была ли я когда-то так откровенна с Мэй? И если не была, то почему? Подруга молчала, я тоже: надо дать ей время переварить.

– Мэй, давай это… перекур. Садись, волосы тебе распутаю. А мандарины остались?

– Килааааас, – позвала Мэй внезапно сильным и спокойным голосом, то ли оттого, что теперь окончательно приняла факт скорой разлуки, то ли подцепив решительность от меня. – Мандарин принеси! Три! – скомандовала она батлеру и рухнула на диван рядом с кошкой. – Кофе будешь? – обратилась она ко мне, не глядя.

– Давай, – сказала я, беря прядь её волос в одну руку и тонкую расчёску в другую.

 Минут семь-десять мы провели в тишине. Я почти распутала волосы за это время, выпила свой эспрессо, поздоровалась с Киласом, который шустро принёс фрукты и быстро откланялся. Это было ему не свойственно: обычно мы с ним долго болтали, Килас всегда мне нравился.

– У него установка сегодня быть в покоях мамы, ей нездоровится, – пояснила Мэй. – Да и нам так лучше. Уверена, твоё путешествие – большой секретус?

 Я внутренне поморщилась от исковерканного Мэй слова, но сдержалась и промолчала.

– Да. Об этом знаешь только ты, Эм и Мира. Я даже родителям не говорила.

– Ну, это-то понятно. Твои родители никогда бы этого не одобрили, – Мэй покачала головой, и один из уголков её губ потянулся вверх, кажется, в ухмылке. – А Эм что, правда едет с тобой?

– Не знаю, она взяла время подумать. Должна завтра-послезавтра отписаться. Я думаю, мои шансы – процентов сорок. Я готова отправиться в путь без неё, ты знаешь. Просто мы ведь так никогда и не общались, ну, по-взрослому. Единственный способ это исправить – получить к ней перманентный допуск и уехать вместе.

– Так да не так, – безапелляционно парировала Мэй. – Получи к ней пропуск и дружи с ней здесь, в столице. И ехать никуда не придётся, и с законом проблем нет, и у меня останется моя дорогая Вита.

 Она наконец-то оторвала свой взор от кошки, посмотрела на меня, и я увидела, какие мокрые у неё глаза. Я подсела к ней вплотную, и мы промолчали ещё пять минут, пока я гладила её уже такие гладкие волосы.

– Мэй, не знаю, с Эм или без, но я поеду. Мира поможет с первой границей, и я просто нутром чувствую, что в Калапатре всё будет хорошо. И уж тем более в Этерии.

– В Этерии? Не думала, что у тебя настолько далеко идущие планы. Как ты туда попадёшь? На каком языке там говорят?

– Если верить справочникам первых переселенцев (не спрашивай, как я получила к ним доступ), жители Этерии могут подстроиться под любую речь в течение нескольких часов. Ну, может быть, суток. А как доберусь – честно, пока не знаю. Но мы на одном материке, так что даже если просто идти на своих двоих – я обязательно когда-нибудь дойду, верно? – я широко улыбнулась, словно сказала шутку.

 Мэй не поддержала мой позитивный порыв: озадаченность не сходила с её лица.

– Ви, ты же лучше меня знаешь, что время в Калапатре течёт иначе, чем у нас. Ты уверена, что в принципе успеешь доходить? Откуда нам знать, не изломляется ли оно ближе к границе, и вообще какой обменный курс? Одна твоя молодость на полдороги пути – устроит такой вариант?

 Я усмехнулась. Курс времени, ха-ха.

– Мэй, не издевайся. Ты права, я не знаю, сколько времени займёт дорога, но я думаю, можно быть уверенной, что «курс» не так страшен – иначе бы это было указано в справочниках, мм? Иначе бы люди не уходили туда.

– Люди… Сколько их, беглецов, человек тридцать? Сгинули и всё, мало ли извращённых форм суицида. – Мэй смотрела угрюмо, но её рука нашла мою приветливо и стиснула крепко.

– Минимум полтысячи, Мэй.

 Она широко открыла глаза, бог знает в какой раз, и в недоверии замотала головой.

– Не может быть, Ви, что за чушь? Правительство не допустило бы этого – границы бы уже были закрыты, а караваны шли бы под патрулем!

– А ты понимаешь, что ситуация такая сейчас и есть, ну, плюс-минус? Подобраться к границе официально и хоть сколько-то близко может только караван: у нас нет ни посольств, ни турмаршрутов, ни даже просто дорог и толковой связи с остальным континентом. А в караванах кто работает? Нексари из тех, кто в остальные дни в году или при полиции, или при чиновничьих охранных конвоях. Чем не патруль?

 Надо же, удивительно: Мэй, кажется, действительно видит всё иначе. Неужели не всем ясно, что у нас холодная война?

– То есть, ситуация настолько мрачная, но ты всё равно нашла способ вписаться в караван? С Мира? Ты доверяешь ему? – Мэй выглядела сосредоточенной, желающей во всём разобраться. Мне это нравилось в ней: её задорность сменялась строгой педантичностью ровно там, где нужно.

– Доверяю. А ты – нет? Он хороший парень. Помнишь, в школе я сбежала на годовщину Эни, а Мира прикрыл меня, сказав, что его мама просила меня помочь с эсперанто. Или прошлой весной, когда нас добровольно-обязательно обязали идти на митинг в честь юбилея партии, и Мира ровно в тот же день оформил мне проход в музей Нексари, и я смогла без проблем тот митинг прогулять? Мира говорит, когда про побег узнают, за мной едва ли пойдёт экипаж каравана, им не до этого. Да и вообще – он не дорожит местом в караване, ты знаешь? Он сам это сказал.

– А про Эм он знает?

– Да. Конечно, он отговаривал меня тоже, но потом мы вместе копались в законодательстве последней версии, весь день провели в библиотеке, зато мы выяснили, что, судя по всему, за вынос аватара из Терра Нексум мне в худшем случае выпишут три недели в колонии за городом, на огородах, и не возьмут на госслужбу. А Эм придётся заплатить штраф, который я, конечно, возьму на себя. – Блин, я ей не сказала об этом, осеклась я, – штраф посильный, продажа моего скайбиля покроет расходы.

– Действительно, не такое страшное наказание. Но почему? Нас же с детства пугают страшилками о том, какое это большое преступление – быть беглецом, – лицо Мэй аж сморщилось в попытке всё осмыслить.

– Партия не может ввести людоедские меры пресечения за то, что не причиняет вреда гражданам. Когда-то именно с такой политикой они выиграли гонку за власть. Нас ещё не было, но тридцать лет назад партий было несколько, ты знаешь это, Мэй?

– Я слышала. Но в школе говорили, что те другие партии предлагали пускать в пищу тавьярдов, отправлять в тюрьму за незаконное прибытие с Земли, даже, кажется, хотели ввести смертную казнь?

– В школе-то, конечно, это говорили, вот только умалчивали, что это не были реальные законопроекты, просто вырванные из контекста слова отдельных людей, порой вовсе без подтверждения. Но нынешняя партия сделала эту типа-борьбу с такими идеями своей опорой. Ведь они заявляли, что они демократы, хах. Это нравилось простым астронавтам. И до сих пор депутаты ждут, пока умрут или оцифруются последние пионеры переселения – и тогда у них будут развязаны руки. Думаю, скоро тяжёлые тюремные и карательные наказания будут встречаться чаще. Так что, Мэй, сейчас лучшее время бежать. Даю нынешней «свободе» лет десять – а там… да ладно, оставлю тебя без прогнозов, не хочу негативить, – я тепло посмотрела на подругу и улыбнулась.

– Фу ты, Ви, дурёха, да не будет так, – она снова морщилась. – Да зачем им это нужно! У них лучшие зарплаты в стране, да и куда тратить-то? Одно и то же у всех.

– Хорошо тебе говорить из своего пентхауса, только без обид, – поторопилась добавить я, увидев ползущую вверх правую бровь Мэй.

– Ну а ты что, побираешься?

– Если не уеду – возможно, придётся. Деньги родителей почти кончились. Мой скайбиль скоро перестанут обновлять, такой он старый. На работу в два-три места меня, наверное, и возьмут, вот только жить мне придётся на самом отшибе города и питаться синтетической едой. И если ты думаешь, что я преувеличиваю – спроси Карло из нашего класса. Он так всю жизнь живёт.

– А я вот, может быть, с ним и правда поговорю! Чтобы тебя лучше понимать, – Мэй невесело улыбнулась. – А с квартирой-то твоей что? Живи в ней, ну?

– Можно было бы, угу, но ты же ещё помнишь про моё путешествие, да?

– Ах, продаёшь квартиру для этого?

– Мира рискует из-за меня, так что я заплачу ему и его матери щедро, и остальное – на путешествие. Ведь как минимум в Калапатре есть какие-то экономические отношения, так что деньги могут пригодиться. С аватаром разобраться тоже стоит денег. На границе кому надо отстегнуть. Короче, никак мне без крупных сумм, Мэй. Что мне эта квартира.