Мир Дроу. Правящий Дом Миззрим

Рука молодой дроу застыла в верхней точке, а с кинжала продолжала капать вниз тягучими каплями кровь, попадая то на корчившегося гнома, то на отполированный камень, уже залитый ею, после всех предыдущих жертв. Уже прошедшие ритуал девушки, стояли по другую сторону, чуть правее статуи Л’лос, занимавшей собою всю дальнюю стену от входа.

Неизвестный, ушедший в века скульптор, изобразил огромную паучиху в момент ее атаки, когда ее передние, воздетые для удара лапы, были уже на полпути вниз, хищно ощерившись острыми, как бритва когтями, выполненными из тусклого, горного серебра, но регулярно затачиваемые жрицами, а потому блестевшими на концах в свете магических шаров. Приподнятая в грозном зависании головогрудь Л’лос, поддерживаемая выпрямленной и напряженной в ожидании удара второй парой конечностей, нависала над дальним концом залы, оставляя под собой священное место для Верховной жрицы, проводившей именно с этой точки, свои регулярные службы в этом храме.

Сейчас там никого не было, а Старшая жрица, хоть и продолжала наблюдать за церемонией, стояла чуть ближе к центральному жертвенному камню, не смея занимать самое священное место храма, прямо под статуей. К счастью для Анлуриин, этот ритуал вела не ее мать, а вторая Старшая жрица, более старая и уже седовласая. Прямо сейчас она уже хмурила свои брови, глядя, как девушка продолжает стоять, еще одной застывшей статуей, словно уподобившись Л’лос, занеся свое оружие и замершая в миге хоть и свирепом, но так и не завершенном.

«Бей! Да что это с тобой?» – Уже кричала ей мысленно Анлуриин, видя, что стоявшая перед жертвой девушка, словно бы действительно окаменела.

К ней уже начали медленно приближаться прислужницы, для того чтобы удержать все так же корчившегося сверху гнома, уже опасно подкатившегося к самому краю жертвенного камня. Одна из его ступней наполовину уже выступала за его край и если бы не стягивающие обе ноги вместе путы, он бы давно зацепился ею за боковую грань куба и свалился бы вниз. Взор застывшей в ступоре девушки, с поднятым вверх кинжалом, был словно прикован к жертве, а гном, хоть и продолжал корчиться в попытках выползти из-под удара, также, в свою очередь неотрывно смотрел на молодую дроу, как будто приковывая ее взор к своим, наполненным диким страхом глазам.

– Довольно! – Громогласно прозвучала команда Старшей жрицы и до этого мелко семенившие, как бы в нерешительности прислужницы, тут же бегом рванулись к алтарю.

Они стащили уже почти свалившегося самостоятельно сверху гнома, и уволокли его внутрь храма, попутно отобрав у так и не отмершей девушки, кривой ритуальный кинжал, аккуратно положив его на жертвенный камень. Старшая жрица, проводила глазами процессию и, дождавшись пока очнувшаяся девушка отступит к своим, уже прошедшим ритуал, а потому крайне довольным собой дроу, продолжила церемонию.

– Кровь за кровь! – Пропела она спустя пару минут длинного речитатива, за который на черном камне, стараниями тех же прислужниц, оказался молодой еще парень из расы людей, одетый так же, как до него гном, лишь в просторные штаны из самой грубой ткани, что когда-нибудь видела Анлуриин.

Она сделала пару шагов вперед, оказываясь рядом с жертвенным камнем и, даже не глядя при этом по сторонам, поднялась на ступеньку, расположенную прямо перед ним. Как будто бы возносясь благодаря этому над жертвой и полом, Анлуриин почувствовала, как в ее правую руку вкладывают противно липку, залитую свежей кровью, ручку церемониального кинжала. Высоко держа голову, она посмотрела на старшую жрицу, умолкнувшую после произнесения ритуальных слов, и теперь цепко глядящую на нее, своими мертвыми, как у паука глазами. Подняв руку в замахе, Анлуриин глянула, прицеливаясь вниз, на распростертого под ней юношу, который смотрел на нее своими широко раскрытыми, полными неизбежностью глазами, замерев на камне от дикого, первобытного ужаса.

– Я – дроу, а потому во мне нет страха! – Прошептала Анлуриин священные слова, успев увидеть, как от ее мелодичного, такого приятного, певучего голоса, еще шире раскрываются итак уже донельзя выпученные, словно у паука, глаза человека.

Удар! Кинжал, словно живой, завибрировал, оказавшись по самую ручку в теле жертвы, легко пронзая его плоть и уходя точно в сердце. Человек лишь раз дернулся, судорожно сокращая свои пронзенные мышцы грудной клетки, и тут же обмяк. Выдернув из раны кинжал, юная дроу безучастно смотрела, как следом за покинувшем тело лезвием, оттуда начинают толчками выплескиваться вверх струи темной, в скудном освещении храма, почти черной крови. Она видела, как глаза человека, еще недавно блестевшие и расширенные от ужаса, постепенно прикрываются, подергиваясь мутной поволокой, пришедшей к нему, от ее тонкой и как будто бы хрупкой руки, смерти.

Из ее ладони мягко, но настойчиво, кто-то из служительниц вынул, снова сырой, от свежей крови кинжал, а она сама, совершенно одеревеневшими вмиг ногами, сделала шаг назад, неловко спускаясь на пол с высокой ступеньки. Развернувшись, ступая по черному, каменному полу как сомнамбула, она совершила еще несколько неуверенных шагов, направляясь, к сгрудившимся справа от алтаря, тесной группой девушкам, неумело пытавшимся утешить, повисшую и рыдающую на их руках навзрыд, ее предшественницу, «соседку» по Ритуалу.

«В нашем народе только что появился очередной драук!» – Пронеслась мысль в ее голове, и она пристроилась сбоку, поодаль от бившейся в истерике и, наконец, осознавшей, к чему именно ее привела собственная нерешительность, девушке, еще минуту назад, бывшей истинной дроу.

Сама она, сейчас чувствовала лишь полное опустошение, а еще ее начинал понемногу потряхивать адреналин, обильно наполнивший ее жилы, смешиваясь с кровью и совершенно новыми женскими гормонами, итак бушующими, в ее ставшем, теперь уже полноправно взрослом организме. Эта ядерная смесь, сейчас вихрем летала по ее артериям, заставляя дрожать мышцы в пароксизме неконтролируемых, хоть и мелких, но зато многочисленных сокращений. Да еще и в голове у нее, набатом стучала фраза: «кровь за кровь», причем произносимая теперь как изнутри, так и все еще снаружи, попадая в нее из ее длинных, заостренных, ушек. Ритуал всё еще продолжался…

Анлуриин не страдала от несвойственной их расе сентиментальности, или чувства вины за отнятую только что ею жизнь. Скорее ей не давала покоя сама неправильность, искусственность смерти, причиной которой она стала, а потому глаза юноши, до сих пор смотрели на нее из глубины ее памяти, словно в немом укоре. Если бы это произошло в бою, она бы забыла их тут же. Да и взгляд у находящегося перед ней противника, не мучил бы ее сейчас этим немым укором, так как был бы напоен не беспомощностью жертвы, а такой же, как и у нее самой, жаждой боя и славной, честной победы в нем.

Встряхнув своей, еще мутной от пронесшихся только что видений головой, Анлуриин выскользнула из своих недавних воспоминаний, машинально погладила примостившуюся у ее кресла, сыто задремавшую Лану, и выбралась из кресла, распрямив свои точеные, стройные, невероятно длинные ноги. Ее тренированное, гибкое и послушное малейшей воли своей хозяйки тело, не раз уже заставлявшее поневоле оглядываться на нее украдкой мужчин, не вызывало у нее самой никаких подобных эмоций, кроме разве что удовлетворения от точности и послушности его отточенных годами, скупых и плавных движений. Собственная половозрелость, скорее вызывала у нее некоторую досаду, от тех ощутимых неудобств, что теперь будут периодически сказываться на ее тренировках и самочувствии, особенно в подобные дни.

Существовали, конечно, специальные настойки и различные сборы, позволяющие свести к минимуму, как сами выделения, так и связанный с этим дискомфорт, но Анлуриин не хотела принимать все эти, не самые полезные для ее здоровья снадобья, без самой крайней на то необходимости. Кроме сомнительной пользы, такие отвары снижали ее реакцию, делали тело немного заторможенным, а голову – менее ясной. Всё это она вычитала из тех книг, что тут же оказались в ее спальне, как только она впервые заикнулась лекарям Дома о своих первых Регулах.

Слуги теперь относились к ней с куда большей почтительностью, чем она помнила в детстве, особенно теперь, после удачно сданного ею первого в ее жизни, действительно важного Ритуала. Вступительные экзамены и ежегодные испытания в интернате, хоть и были по-своему сложными, но не являлись частью основных жизненных вех для каждого дроу, а потому не воспринимались как что-то настолько значительное, как, к примеру, сегодняшний обряд «Кровопускание», или предстоящий ей в следующем году, не менее важный ритуал «Взросление».

Так и не очистив свою голову от мыслей полностью, Анлуриин решила позаниматься физически, чтобы попытаться переключить свой организм, более привычным для него образом. К ее счастью, в большом тренировочном зале на этом этаже, находились сразу четверо юношей и девушек, примерно ее возраста, хотя она все же была самой юной из них. Судя по татуировкам на их груди, все они уже прошли ритуал «Взросление» и принесли присягу, а потому гордо щеголяли глифами Дома Миззрим, в виде двух перекрещенных шпаг, с разносторонне направленными концами гард.

Девушки уже были заняты обоюдным поединком, а потому Анлуриин вызвала на спарринг сразу двух парней, вежливо склонивших голову, при виде подошедшей к ней будущей жрицы. Она не помнила, как их зовут, да и не слишком и хотела знать их имена, хотя один из них явно ей недавно попадался где-то в коридорах дворца и проводил следом, как она интуитивно почувствовала, явно заинтересованным взглядом. Оба они были вооружены шпагами, с накрученными на концах лезвия шариками, что говорило о том, что это оружие тренировочное, а не боевое. Анлуриин выбрала со стойки пару длинных, искривленных кинжалов, недостаточно длинных для того, чтобы называться саблями, но значительно длиннее ее утреннего, ритуального оружия.

Пару минут они лишь обменивались оценочными ударами, кружась в тройственном хороводе переступов и обманных финтов. За это время ей уже стало ясно, что один их них идет по пути воина, а второй – скорее хозяйственник, чем маг, потому как иначе, он был бы, скорее всего, вооружен жезлом или посохом. Оба неплохо владели оружием, хотя второй все же был немного послабее. Именно он и стал, поэтому ее первой жертвой, когда она, поднырнув перекатом под глубокий выпад первого, заблокировала одним из своих кинжалов защитный удар второго и от души резанула обе его ноги по икрам своим вторым оружием, оказавшись неожиданного для того, сзади.

Подняв вверх шпагу, условно раненный, причем достаточно тяжело юноша, выбыл из боя, и ей тут же стало совсем неинтересно. Ее противник был неплох, но и только. Она же, словно дикая, хищная кошка, скользила вокруг него и уже трижды касалась затупленной кромкой своего тренировочного кинжала то ноги, то руки противника, не позволяя ему даже приблизиться своей шпагой к ее гибкому и верткому телу. Да и сам юноша, давно уже не помышлял об атаках, все свое внимание, уделяя своей, трещавшей по швам обороне, стремясь уйти или парировать ее молниеносные атаки, сыпавшиеся на него, буквально со всех сторон, причем практически одновременно. Она даже успевала мельком увидеть широко открытый в изумлении, от ее скорости и грации стремительного перетекания из стойки в стойку движений, рот выбывшего в самом начале боя противника, заворожено застывшего в полном изумлении от подобного великолепного зрелища.

Недаром ее баллы в интернате по всем гимнастическим, физическим и боевым дисциплинам были «феноменально». Она, как живая вода, скользила, обтекала своего гораздо более медленного противника, неуловимо перемещалась, изгибая и выворачивая свое тело в немыслимых по гибкости и скорости движениях, размытых и недоступных, для отслеживания их, не тренированному для этого специально взору. Наконец, чуть утомившись, причем, скорее, от собственных гимнастических изысков боя, чем от трудностей вызванных не слишком высоким мастерством ее противника, девушка очередным своим молниеносным движением поднесла к горлу юноши кинжал, тем самым останавливая, итак совершенно неоправданно затянувшийся поединок, который в самом конце, перешел уже в совсем откровенный фарс, с ее стороны.

Побежденные юноши синхронно отдали ей воинский салют и занялись продолжением своего спарринга, от которого отвлекла их, пришедшая в зал красавица Анлуриин. А она быстро заглянула в душ, а затем сразу отправилась в обеденный зал, предпочтя сегодня принять ужин в общей трапезной, уединению в своих покоях, куда она вполне могла себе позволить вызвать слуг, с заказанными на свой выбор блюдами.

Лане еда еще долго не понадобится. Паучиха принимала пищу не чаще раза или двух в неделю, подолгу переваривая каждый свой обильный обед. Сегодня, плотно поев, она будет спать не менее суток, а завтра можно будет отправиться с ней на прогулку, и даже при желании прокатиться на ней верхом, благо она, как и сама Анлуриин, значительно подросла за эти годы. Прошло уже почти девять лет с тех пор, как они обе, будучи детьми, в последний раз вместе катались, распугивая домочадцев своими диким спринтами, несясь тандемом по совершенно для этого не предназначенным залам и коридорам, их огромного, шикарного дворца.

Глава 3. Прогулка за пределами Пещеры.

Проснувшись от едва слышного, но четко уловленного ее ушками шума, и не найдя в нем ничего опасного, Анлуриин с удовольствием еще минутку понежилась в постели, вспоминая, что она пока еще дома, а не в интернате. Там, с момента гудка побудки, счет шел уже на секунды, до утреннего смотра учащихся их учителем по физической подготовке. К моменту входа преподавателя в тренировочный зал, все ученики должны были не только быть соответствующе одетыми, построенными и готовыми к занятиям, но и успеть до выхода из своих спален, застелить свои весьма простые, если не сказать – спартанские постели, не обремененные мягкими матрацами, или тем более пуховыми подушками.

Вытягивая свое гибкое и послушное тело под простыней в струнку, Анлуриин почувствовала, как распрямляются все ее мышцы и сухожилия, а внутри суставов, едва ощутимо щелкают скопившиеся там за ночь, пузырьки воздуха. Тонкая, полупрозрачная, сотканная из паутины шелкопрядных пауков простыня, облепляла ее соблазнительные формы, выпирая и очерчивая упругие шарики, еще пока не слишком больших, но уже ярко выраженных девичьих грудей, повторяя крутой изгиб ее бедер и очерчивая тонкую, как у паука, талию девушки. Анлуриин, словно тренируясь в соблазнении, еще и провела сверху, по тонкой и легкой материи, своими узкими ладошками, полностью удаляя этим движением все скрытые доселе пузыри свободного пространства, между натянувшейся в местах изгибов ее тела, тонкой тканью и ее совершенными по красоте, женскими формами.

Глубоко вдохнув в свои тренированные легкие воздух, девушка внимательно посмотрела, как снова натянулся и обнял ее упругие груди невесомый шелк простыни и не найдя в этом ничего для себя интересного, она мягко и грациозно выскользнула из мягкой кровати, при этом гибко изогнувшись, а затем одним слитным движением, вытянувшись вверх, вскинув к потолку свои длинные, аристократичные пальчики.

Спала она полностью обнаженной, а потому не слишком удивилась раздавшемуся позади нее, у дверей входа в ее покои, грохоту и звону упавшей и разбившейся посуды. На самом деле она сделала все свои соблазнительные потягивания и движения специально, прекрасно осознавая, что еще пару минут назад, в ее комнату вошел слуга дроу, обыватель из нижнего яруса, принесший ей завтрак. Именно его шаги, а также звук прикрываемой им за собой аккуратно двери ее и разбудили. Звали его, насколько она помнила, Орлиит. Ему было не слишком много лет, а если честно, то ее никогда особенно не интересовало, сколько именно. Зато в отличие от личных слуг матери, он был не излишне молодым и смазливым, а еще не приторно сладким внешне.

Немного опустив свой взор, но все так же стоя в растяжке, вытянувшись стрелой вверх, она повернула голову и снисходительно посмотрела на собиравшего осколки Орлиита. Он же, не прерывая свою работу, часто и нервно сглатывал, силясь избавиться от прочно застрявшего в его горле, сухого и шершавого, как проглоченный ежик, кома. Дроу не умеют краснеть, но если бы умели, то антрацитовая кожа слуги, была бы сейчас сродни вареному раку, настолько очевидно смущен и одновременно восхищен, красотой одной из своих хозяек, был он в этот, весьма неловкий для него момент.

Слуга поспешно собирал разбившуюся посуду, опустившись на колени, рукой сметая, размазанные по полу остатки упавшей с подноса еды и все повторял просьбу простить его за нерасторопность, не смея поднять глаз на столь чудесное и одновременно крайне манящее все его мужское естество зрелище. Анлуриин, закончив первое упражнение и, ни капли не смущаясь своей наготы, перешла к прямым и боковым наклонам, умело скрывая улыбку при виде, как наряду с продолжающимися нервным сглатываниями, все сильнее нервничавший слуга, теперь буквально трясется от с трудом скрываемого им первобытного вожделения.

От ее глаз не укрылось, что Орлиит все же не удержался от очередного быстрого и, как он надеялся, незаметного взгляда на нее, пока она наклонялась, и теперь явно жалеет об этом. У него явно не было больше никаких сил сосредоточиться на вытирании пола, а потому лишь размазывая ничуть не убывающую грязь все сильнее и дальше.

«Запомни дочь, твоя красота – это одно из сильнейших оружий, доступных лишь истинным дроу», – вспомнила она одно из нравоучений своей матери. – «А потому совершенствуй себя, тренируй свое тело, делай его безупречным и беспощадным!».

Анлуриин закончила наклоны, и сделала пару шагов к так и возившему по полу рукой слуге. Пройдя мимо него настолько близко, чтобы воздух от этого движения и запах ее разгоряченного упражнениями тела коснулся его склонившегося вниз лица, дроу распахнула дверь своих покоев. Она была уверена, что как только она пройдет мимо, слуга бросит на ее подтянутую, спортивную попку свой жадный взгляд. Он просто не смог бы воспротивится этому своему инстинктивному желанию. А потому, круто развернувшись, она вернулась к нему, покачивая при каждом своем шаге, прямо перед его застывшим лицом, своими налитыми, крутобокими, подтянутыми, спортивными бедрами.

Орлиит полностью оправдал ее ожидания. Свет магических фонарей у входа в ее покои, теперь светил на нее сзади, заставляя блестеть искрами ее светло-антрацитовую, с благородным, синим отливом, гладкую, будто бы лоснящуюся, атласную кожу. Когда она круто развернулась у двери, то поймала на себе его взгляд, а ее нарочито соблазнительные движения бедрами, не позволили ему, его теперь отвести, приковав намертво, почище самого крепкого, паучьего клея. Слуга, все так же стоя на коленях, теперь просто тупо и безотрывно пялился на нее, истекая слюной, неконтролируемо капавшей из уголков его отвисшего в экстазе рта.

Анлуриин прекрасно видела, в каком он находится состоянии, и что он уже теперь забыл не только как глотать, свою обильно текущую на пол слюну, но и даже как вообще дышать. Пройдя обратно, от распахнутой двери мимо него и, проследив за его тянувшимся за ее стройными ножками неотрывно взглядом, она обошла и встала прямо напротив него с таким расчетом, чтобы он оказался прямо между ней и открытой в шаге позади его откляченной задницы двери.

Пинок ее, такой вожделенной для него ножки был, как она надеялась, не таким сладким, каким он возомнил себе, в своем мечтающем о несбыточном, прикосновении к ней. Слуга приземлился уже в коридоре, снова рассыпая, с таким трудом собранную в ее покоях битую посуду. Следом за падением, перед его носом с грохотом захлопнулась дверь, отрезав от него всю ту сладостную красоту, скрытую теперь от его алчущего взора, прочной деревянной преградой. Анлуриин, оставшись одна, победно улыбалась теперь уже в открытую, оценив правоту слов матери, знающую толк в этом, только что примененном ею оружии, причем явно, далеко не понаслышке.

Одевшись и перекусив уже на бегу, прямо на кухне, очень довольная произведенным эффектом, исключительно как средством нападения, юная девушка, промчалась по коридору, к лестнице, спиралью спускавшейся вниз, до самого пола Пещеры. Следом за ней семенила, перебирая всеми своими шестью лапками Лана, заразившаяся явно приподнятым настроением своей хозяйки, а потому беспрестанно шевелящая в такт шагам девушки своими мохнатыми педипальпами.

Пройдя до северного угла открытого пространства родного подземелья, паучиха и дроу скрылись в коридоре, уходящем внутрь скальной породы. Естественный проход, расширенный до размера, позволяющего ей идти, даже не пригибаясь, постепенно уходил вверх, через десяток миль изгибов и поворотов, выходя на Поверхность. Именно по нему раз в месяц уползала длинная кишка из повозок, составлявших торговый караван.

Дроу не любили другие расы. А точнее, они не считали их равными себе, хотя и признавали силу некоторых крупных народов, живших на поверхности, позволяя себе относиться к ним, лишь с легким пренебрежением. Но торговали они со всеми, а потому караван обычно составлялся из множества различно груженых повозок, которые оказавшись на поверхности, разделялись на несколько групп, отправлявшихся в разные стороны.

Чаще всего, на продажу шли предметы оружия и брони, в производстве которых знали толк мастера темных эльфов, не уступавшие в мастерстве своим светлым собратьям. Кроме красоты и утилитарности, все изделия оружейников дроу обладали и сильной магией, направленной на улучшение, итак очень мощного и качественного, по своим характеристикам разнообразного оружия и предметов защиты. Кроме изделий военного предназначения, дроу с успехом продавали грибное вино, алхимию различной направленности, а также предметы искусств, такие как: живопись, скульптура и фаянс.

Обратно повозки везли в подземелья продукты, дерево, ингредиенты для зелий, которые не растут в темных пещерах, текстиль и некоторые редкие ресурсы, необходимые для их производств и кузнецов. Конечно, все зависело от того, с территории какой расы вернулась та или иная повозка. Но в сумме, обратно караван возвращался не менее нагруженным, чем уходя из Пещеры. Общее сальдо торговли, чаще всего было положительным, а потому, по крайней мере, правящие Дома, не знали недостатка ни в чем, а их сокровищницы с каждым годом все больше трещали по швам от накопленного в них золота, монет разных рас и предметов роскоши.

Анлуриин не собиралась сегодня на Поверхность. Дойдя до первого по счету охранного поста, состоявшего из пятерки разнополых воинов, офицера и командующей ими жрицы, она свернула в первый из множества боковых ответвлений, уходивший на восток. Сеть из коридоров, лазов, провалов и вертикально уходящих штолен, буквально пронизывала все пространство вокруг их Пещеры, превращаясь для непосвященного в бесконечный лабиринт из практически идентичных проходов и развилок. Заблудиться здесь было гораздо проще, чем в самом темном и непролазном лесу, но только не для дроу.

Анлуриин мало того что, как и все дроу, отлично ориентировалась в темноте, но и обладала потрясающей памятью, четко запоминая, когда и куда она свернула, даже спустя сутки от начала своей очередной прогулки. Кроме того, для нее каждый, с первого взгляда совершенно идентичный по виду коридор, обладал собственным, уникальным запахом, рисунком лишайника, формой грибницы и аурой магии. Отмечая все эти мелкие различия, которые она считывала по ходу движения, заблудиться здесь ей было бы так же нереально, как вам, дорогой мой читатель, заплутать в собственной квартире, где вы прожили уже ни один десяток лет.

Да и темнотой, для огромных, ловящих буквально каждый лучик света, мерцающих внутренним светом души, глаз дроу, здесь даже и не пахло. Чуть светящиеся люминесцентным светом, те же грибницы, и некоторые виды мха, вкупе с пролетающими периодически по коридорам светляками, светящимися брюшками жуками и мошками, давали ей более чем достаточно освещения, для нормальной ориентации. А потому, она сейчас шла спокойно и уверенно, не забывая автоматически отмечать в памяти приметы и характерные особенности каждого пройденного ею коридора, развилки или лаза.

Шедшая то сбоку, то сзади, а то и забегающая чуть вперед нее Лана, так же не боялась заблудиться. Выделяя на кончиках своих педипальп феромон, она периодически касалась ими стен и углов всех проходов, куда сворачивала или пролезала ее хозяйка, тем самым оставляя за собой издалека видимые ею маячки, по которым она, даже неожиданно оставшись одна, легко нашла бы обратную дорогу.

Пока на их пути не попадалось ничего интересного. Дикие летучие мыши, насекомые, черви, змеи и личинки различных мастей, были, естественно, не в счет. Подобного добра хватало и на территории самой Пещеры. Анлуриин же хотела поохотиться, так же как и давно не разминавшаяся на открытом воздухе Лана. Они шли уже добрых два с лишним часа, давно уже выйдя за пределы обжитых и используемых в качестве пастбищ, загонов для разведения рофов и мясистых жуков территорий, патрулируемых воинами различных Домов, а потому полностью безопасных.