Телефонная будка

– Я видел, какие вы… – перебил я. – Вы совсем не люди…

Перед глазами всплыли образы: колоссальные конструкции, странные существа с прозрачной кожей и мерцающими внутренними органами, люди, мутировавшие под влиянием технологий будущего, крабиусы с их острыми клешнями, битвы между мирами и звёздами, полёты сквозь пространство и время – всё мелькало, как сон на грани реальности.

– Ты видел нас в будущем, но не увидел, как мы изменились в прошлом, – тихо сказал незнакомец. – Мы абсолютно другие… Но ты знаешь, что человечество прошло через многое – природные катаклизмы, вторжения инопланетян, собственные распри, крушения и возрождения жизни, сфер обитания. Казалось бы, мы могли бы вступиться за землян во время нашествия крабиусов, победить их нам было бы проще простого с нашим оружием. Но нельзя! Нельзя ничего менять!

– Значит, вы меня не убъёте, – понял я. – Потому что вам нельзя менять историю моей семьи…

– Мы не собираемся никого убивать, – нахмурился мужчина. – Но ты прав, твоя жизнь – это тоже история человечества. Кем ты станешь – мы знаем, и говорить тебе об этом не станем.

«Ух ты, а ведь и я сам мог это узнать», – странная мысль как будто выползла из головы. Впрочем, уже было поздно: в будку мне не влезть, аппарат заблокирован, и женщина больше не станет меня сопровождать по эпохам.

Мужчина продолжил:

– Прошу тебя, никому не рассказывай, как ты путешествовал и что видел… И никому не говори про этот аппарат, – он ткнул пальцем в телефонную будку. – Теперь туда доступ для людей станет невозможным. Просто помни, что жить нужно честно и самоотверженно, чтобы твои потомки достигли других миров. Прощай! Будь всегда самим собой!

Он встал и вышел со двора, что-то сказав по пути дворничихе Наталье. Та кивнула в ответ. Я стоял, смотря ему вслед, и долго переваривал услышанное. Конечно, Петьке я ничего не сказал. И к телефонной будке больше не подходил – решил, что увиденного мне достаточно, чтобы понять суть нашего мирозздания. Если будкой и пользовались дальше, то только не по прямому назначению – не для связи и не для путешествий во времени. Незнакомцев я больше не видел, хотя продержался у окна не одну ночь и не один год.

Зато с этого момента я стал писать фантастические рассказы о звёздных войнах, открытиях новых планет и приключениях в иных галактиках. После школы поступил на физико-математический факультет МГУ, окончил с отличием, продолжил обучение в аспирантуре Института ядерной физики Академии наук Узбекистана. Жил уже в другом районе Ташкента. И, как пожелал мне незнакомец, всегда оставался самим собой.

Как-то я рассказал историю о своём путешествии однокашнику Петьке – да-да, тому самому, с которым когда-то играл в «войнушку», – встретившись в частном кафе у вокзала. К этому времени он служил офицером во внутренних войсках, кстати, в той части, что была за забором. Шёл 1990-й год.

Я рассказывал легко, понимая, что друг всё равно не поверит, и что я, по сути, не давал обещания тому мужчине держать язык за зубами. Петька слушал, хмуря брови, а потом рассмеялся:

– Да врёшь ты… – как я и предполагал, Петька никогда не был склонен к легковерности. – Ты всегда писал фантастические рассказы, кстати, они мне нравились. Теперь вешаешь мне очередную лапшу-историю.

Он подпивал кофе, нахмуривая брови, но в глазах блестела лёгкая улыбка: Петька оставался тем же – прямолинейным, саркастичным и живым другом, каким я его знал с детства.

– Можешь проверить… – буркнул я, тыкая вилкой в сочный бифштекс.

– Как?

– Сделай то же, что и я – набери номер телефона в той будке, – и я наизусть произнёс ему алгоритм действий.

Однокашник недоверчиво приподнял бровь, потом задумался, и, заинтригованный, предложил поехать вместе со мной в старый дом. Я согласился: любопытство оказалось сильнее осторожности, а самому хотелось снова увидеть будку, в которую не заглядывал почти восемнадцать лет.

Мы доели, вышли из кафе и быстро поймали такси. Во дворе дома царила странная тишина. Всё изменилось: деревья спилили, оставив одни пеньки, а старые дорожки были заросшими травой. Даже «Москвич-412» стоял на том же месте, но покрытый ржавчиной и пылью. На скамеечках сидели старушки, голос их хрипел и дрожал, они болтали по-старушечьи, едва слышно, и меня не узнали. Вечерний воздух был пропитан запахом земли, пыли и увядшей листвы; где-то неподалёку слышался скрип старой калитки и шорох ветра среди сухих трав.

По словам Петьки, фонари не работали – лампочки выкрутили воры, да ещё и кабель украли, и по вечерам во дворе царила полная темнота. Дворничиха Наталья умерла, теперь дорожки подметала другая женщина, и её метёлка скрипела как старинный инструмент, ритмично постукивая по каменной плитке.

А вот телефонная будка стояла на своём месте. Амбарного замка на ней не было. Обшарпанный каркас, стекла заклеены объявлениями, а копоть у двери и запахи сгоревших дров и прелой листвы выдавали, что кто-то недавно разжигал костёр рядом. Пол кабины был испещрён окурками и семечками – удивительно, что будку до сих пор использовали для чего угодно, но только не по прямому назначению. Мои пальцы невольно коснулись холодного стекла, и воспоминания хлынули в душу: столкновения галактик, разрушения планет, горящий Юпитер… Всё это мелькало перед глазами, словно прожитая жизнь в ускоренном кино.

Петька осторожно вошёл внутрь, взял трубку и набрал номер. Его пальцы дрожали, а взгляд блуждал по кабине. Потом он, недоуменно моргая, протянул мне трубку, из которой раздался знакомый звук:

– Алло, алло… Валька, это ты? Почему молчишь?.. Алло, алло… Эй, говорите!..

Я стоял, замерев, ощущая влажный запах осенней земли и дым костра, который тянулся от будки, слышал отдалённое урчание двигателя «Москвича» и где-то в кустах шуршали мыши. Не мог понять: это фантазии детства или будка стала обычным телефоном? Сердце колотилось так, что казалось, оно хочет выскочить наружу.

В любом случае история нашла своё продолжение в этом рассказе, что вы сейчас читаете, и вам решать, что происходило со мной много лет назад.

(12 июля -11 ноября 2015 года, Элгг)

Корабль-призрак

(Фантастический рассказ)

Мой дед, Шукурулло Саидов, был человеком необычной судьбы. Высокий, сухощавый, с прямой спиной, будто отлитой из того же металла, что корпуса космических кораблей, он носил короткую серебристую бороду, а в задумчивых, тёмных глазах его жила какая-то спокойная глубина, похожая на безмолвие космоса. Несмотря на возраст, руки его оставались сильными и ловкими, мышцы – жилистыми, а слух и зрение – по-молодому острыми. На его висках, как на старой карте звёздного неба, пролегали морщины, а седина вспыхивала мягким светом, когда сквозь занавески пробивался солнечный луч бухарского утра.

Шукурулло-бобо был астронавтом и много лет проработал на ремонтном космическом корабле «Пегас» – небесной мастерской, шестиместном планетолёте, утыканном выдвижными манипуляторами, складными шлюзами, антенной решёткой и гравитационным кольцом, которое мягко гудело, создавая внутри почти земную тяжесть. «Пегас» обслуживал межпланетные пилотируемые и автоматические станции, спутники связи, зонды поиска и сбора данных на всём отрезке от Земли до Марса.

По словам деда, работы тогда было невпроворот: к 2128 году почти все страны Земли вышли в открытый космос, построив собственные транспортные системы для изучения Солнечной системы, колонизации Луны, Марса, а также спутников Юпитера и Сатурна. Это была эпоха бурного освоения ближнего космоса – прозрачные купола поселений на Луне блестели в лучах Солнца, под ледяными панцирями Энцелада зажглись первые станции-лаборатории, а над красными пустынями Марса кружили десятки орбитальных платформ, ловя солнечную энергию.

– Космос – это очень опасная среда, где ломаются не только люди, но и техника, – говорил мне Шукурулло-бобо, когда я, школьник, приезжал к нему домой, и мы вели долгие беседы за чаем. – Миллионы различных аппаратов бороздят нашу систему, и нормально функционируют из них далеко не все. Метеориты, пыль, жёсткие излучения, магнитные бури и многое другое часто превращают изделия высоких технологий в металлолом, а потраченные на них деньги – в ничто. Вот моей бригаде и приходилось находить их, чинить или доставлять на Землю, если в них была какая-то нужда.

Я поднял на него глаза и спросил:

– А какая нужда?

Чай был густой, из марсианской заварки, с легким металлическим привкусом и ароматом красного песка, а тягучий венереанский мёд, капавший с ложки, пах зелёной грозой и пряными цветами, которых на Земле давно не осталось.

– Ну, информация, – пояснил дед, раскрыв передо мной тяжёлые альбомы с фотографиями аппаратов: на чёрно-синих страницах были запечатлены крошечные ремонтные дроны, гигантские антенны, исследовательские зонды, похожие на стальные цветы, и целые станции, переливающиеся огнями. – На каждом спутнике или зонде есть автоматическая запись, представляющая ценность для науки.

Стены его комнаты в Бухаре были увешаны плакатами и выцветшими снимками: Шукурулло-бобо с друзьями на фоне «Пегаса»; он в скафандре, зависший, как серебряная птица, над станцией в марсианской орбите; он – среди тёмного вакуума, со сжатым в руках инструментом, освещённый косыми лучами Солнца; групповые фотографии экипажей – улыбающиеся лица, гербы миссий, эмблемы стран. На полках стояли миниатюрные модели станций и кораблей, собранные им собственными руками, а на подлокотнике кресла лежала старая, потёртая перчатка от скафандра, пахнущая озоном и смазкой. Все эти вещи, словно крошечные окна, открывали мне его прошлое, делали космос не далёким и непостижимым, а живым, реальным, дышащим через фотографии и металл.

Однажды я спросил его:

– Бобо, а было в вашей практике нечто такое, что оставило неизгладимое впечатление, но о котором вы никому не рассказали.