Телефонная будка

Алишер Таксанов

Телефонная будка

Телефонная будка

(Фантастический рассказ)

По-моему, телефонная будка, что стояла всего в двадцати метрах от моего дома, была там всегда – как старый тополь, как облупленная скамейка у подъезда. И, насколько мне известно, никогда по своему назначению не работала. Прямоугольный стеклянно-железный ящик с облезлой от ветра, дождей и пыли красно-белой краской напоминал не столько средство связи, сколько странную афишную тумбу из другого времени. На стенках криво висели рекламные объявления, снимки разыскиваемых, тетрадные листы с неуклюжими предложениями «любовных услуг», полоски с телефонами о продаже или обмене квартир. По прямому назначению эта коробка не использовалась – внутри телефонный аппарат был отключён, хотя на крыше всё ещё торчала облезлая «рогатка» антенны с проводами, уходившими в никуда, как сухие ветви.

Наталья, дворничиха, у которой всегда был вид человека, пережившего три революции, три войны и три переезда, однажды объяснила это соседке. Невысокая, коренастая, с вечной косынкой цвета выгоревшей сирени и тяжёлым деревянным метлом в руках, она напоминала персонажа старого советского фильма – суровую, но бесстрастную. Новая соседка, у которой ещё не провели домашний телефон, всплеснула руками и спросила раздражённо:

– Наталья-опа, почему в этой будке телефон не работает? Меня на работе ругают: найти не могут!

Та перестала лениво махать метлой, вытерла ладонь о фартук и с равнодушием человека, знающего цену всем разговорам, ответила, махнув рукой:

– А не знаю. Как-то спросила нашего районного связиста Рустама, когда телефон заработает, он засмеялся и сказал, что этот аппарат забыли подключить и линию уже делать не станут. А убирать никто не собирается, так как никому нет дела…

– Вот она, наша бесхозяйственность и разгильдяйство, – сердито произнесла соседка и поднялась к себе.

Я тогда не знал, что такое «бесхозяйственность», только почему-то мне не хотелось, чтобы будку убрали. Она жила своим странным существованием, гармонично затесавшись между двумя деревьями, чьи кроны скрывали её от палящего среднеазиатского солнца и любопытных глаз, и высоким, почти двухметровым забором воинской части. За забором маршировали солдаты по плацу, а будка служила куда более мирным целям: здесь назначали свидания, прятались от дождя, тайком пили водку или курили, а мы, мальчишки, использовали её как штаб – отсюда мы вели разведку за девчонками из соседнего двора или играли в «войнушки».

Заклеенные объявлениями стёкла превращали внутреннее пространство в маленький бункер. Снаружи виднелись лишь полосы бумаги и оборванные края фотографий, а внутри стоял полумрак, словно в чужой комнате. Воздух был чуть влажный, с лёгким запахом ржавчины и старого металла, как в заброшенном вагоне. Светильник под потолком светил тускло и жёлто, будто экономя последние ватты.

И всё же в будке была какая-то таинственность – необъяснимая аура. Когда я заходил внутрь, казалось, что ты попадаешь в особую капсулу, где время останавливается, а двор, улица и солнце остаются по ту сторону стекла. Внутри стоял тяжёлый металлический телефон с диском и трубкой на гибком железном шланге, лампочка едва теплилась, а пепельница на стойке всегда была пуста. Не пахло ни дымом, ни потом – словно кто-то заботливо проветривал этот тесный мирок. На корпусе аппарата значился выгравированный номер 38943.12 и перечень экстренных служб: «01» – пожарная, «02» – милиция, «03» – скорая, «04» – райгаз.

Стенки будки то и дело кто-нибудь из хулиганов исписывал непотребными словами или рисунками, но их удивительным образом кто-то стирал или заклеивал свежими объявлениями – это художество долго не жило. Мой однокашник Серёга однажды кинул камень в бродячую кошку и попал в будку – камень отлетел от стекла, не оставив даже царапины. Я тогда удивился: сам пару раз пинал – не разбивается, броня какая-то. В других местах я видел кабины с выбитыми окнами, а эта стояла, словно заколдованная, и всё равно казалась нашим, детским, странным секретом.

И всё это случилось в один из тех осенних вечеров, когда воздух становится густым и прозрачным, а небо – низким, с рваными серо-сиреневыми облаками, в которых застряли последние багровые отблески заката. Садовые деревья стояли голые, их ветви, тонкие и кривые, тянулись друг к другу, словно шептались. Лёгкий ветер приносил с улицы запах мокрой земли, гнилых яблок и дымка, и в этом холодноватом шорохе листвы двор казался чужим, будто во дворе кто-то забыл выключить звук, оставив лишь приглушённые голоса детей.

Мне было десять, в руке я сжимал железный игрушечный пистолет, стреляющий пистонами, и из едва приоткрытой двери будки следил за детской площадкой, за садом и огородами, пытаясь разглядеть своих «врагов». Снаружи, за мутными стеклами, сыпались выкрики, дробились на обрывки и доносились до меня вместе с ветром:

– Бах! Бах-бах! Я тебя убил!

– Нет, это я тебя убил! Я первым стрелял!

– Тра-та-та-та! – трещал игрушечный автомат. – Сдавайтесь!

– Партизаны не сдаются! Паф-паф!

Я улыбался, сдерживая дыхание, и ждал, когда ребята двинутся сюда, в мой сектор, и попадут под прицельный «огонь».

И тут телефонный аппарат вдруг щёлкнул, будто проснулся. Я вздрогнул, резко обернулся. Из висевшей на крючке трубки доносился странный, не телефонный звук – не гудок, не треск, а какой-то гул, похожий на дыхание. Диск сам собой медленно начал вращаться, словно невидимый палец набирал цифры. Тусклая лампочка вспыхнула неожиданно ярко, ослепила меня; по стенкам кабины прошёл тонкий луч, обшарил пространство, уткнулся прямо мне в лицо. И я отчётливо услышал металлический, безэмоциональный голос:

«В кабине посторонний. Телепортация отменяется».

Всё – звук, свет, движение – разом погасло, стихло, будто ничего и не было, только пахло озоном и железом, а в ушах ещё стоял гул.

Я, как ужаленный, выскочил наружу – и тут же был «обстрелян» друзьями: паф-паф-паф. На мои сбивчивые слова, что в будке творится что-то непонятное, они только смеялись, отмахивались, говорили, мол, перестань верить в сказки о потустороннем (мы как раз недавно смотрели в местном кинотеатре «Призрак замка Морисвиль», и с тех пор нам мерещились призраки и тайные проходы). Петька, мой «противник», заявлял, что я просто проиграл бой и ищу оправдание. Я едва не сцепился с ним, но дворничиха Наталья, как всегда вовремя, разогнала нас своей метлой. Родители позвали нас по домам, и мы разбрелись по подъездам.

С того вечера я стал наблюдать за телефонной будкой – благо окно моей комнаты выходило прямо на неё. Днём, конечно, я в школе, вечером – ничего странного, разве что однажды увидел, как десятиклассница Юля целовалась там со студентом политеха Хамидом, а дядя Карим-сантехник спускался покурить, как я позже узнал, анашу. Но ночью… Ночью будка словно оживала. В субботу на воскресенье, за полночь, я видел, как оттуда вышли две женщины в тёмных плащах и мужчина в фетровой шляпе, хотя – я мог поклясться! – до этого внутрь они не заходили. А в ночь со среды на четверг, часов в два, я снова стал свидетелем, как в будку вошли две женщины, причём вторая зашла через минуту после первой – и больше они оттуда не выходили.

Родителям я ничего не сказал, заранее зная: не поверят, отмахнутся – мол, ерунда какая, – или, что ещё хуже, отругают, что я ночью не сплю и в школу хожу полусонный. Поэтому, когда в пятницу в будке исчез мужчина в шляпе, я осторожно вышел из комнаты, стараясь никого не разбудить. Потихоньку повернул ключ, откинул защёлку, приоткрыл входную дверь и бесшумно выскользнул во двор. Часы на серванте показывали ровно два ночи.

Снаружи будка выглядела как обычно, но я уже знал, что это только видимость. Луна низко висела над двором, будто серебряная монета, и её свет лишь тонко скользил по стёклам будки. На мутном, заклеенном снаружи стекле блестели капли росы, они поблёскивали, будто крошечные звёзды; металлический каркас давал мягкий, призрачный отблеск, словно сама будка светилась изнутри.

Вокруг стояла тишина. Лишь где-то в засохшей траве шуршал еж – торопливо, с короткими остановками, а на крыше дома протяжно мяукала кошка, звук её дрожал в холодном воздухе, как струна. В тёмных окнах дома не загорелся ни один огонёк. За забором воинской части тоже не раздавалось ни звука. И вдруг мне вспомнилась фраза одного сержанта, когда он как-то высунулся к нам: «Солдат спит – служба идёт». Тогда я не понимал, что это значит; во всяком случае военные не мешали нам своим «приграничным» присутствием.

Я, оглядываясь, вошёл внутрь будки и плотно прикрыл за собой дверь. Тут же ощутился лёгкий запах тройного одеколона «Шипр», оставленный, должно быть, тем самым мужчиной. Лампочка под потолком горела тускло, едва освещая тяжёлый телефонный аппарат. Я достал карманный фонарик и стал осторожно водить им по стенам, по полу, по углам, выискивая хоть что-то, не вписывающееся в привычную картину. С первого взгляда – ничего подозрительного. Но я чувствовал: эта машина работает, она для чего-то создана. Не для цирковых фокусов, где фокусник прячет в шляпе кролика.

Я это ощущал кожей и не терял надежды зацепиться за какую-нибудь деталь, которая позволила бы включить невидимую систему. И вдруг – сама собой – пришла идея. Я снял трубку, прижал её к уху и стал набирать выгравированный на корпусе номер, сделав между цифрами «43» и «12» небольшую паузу, а затем докрутил ещё «01-02-03-04».

Секунду ничего не происходило. Я разочарованно положил трубку – и в этот момент из потолка вспыхнул яркий синий свет. Под ногами раздалось лёгкое жужжание, будто под полом ожили моторчики. Более того, заклеенные снаружи объявлениями стёкла вдруг просветлели, как будто их протёрли изнутри невидимой рукой.

И я увидел двор без всяких препятствий – как сквозь невидимую линзу. Картинка была настолько чёткой, что я различал каждую деталь: паука, медленно ползущего по пожелтевшей кроне дуба на другом конце двора, тонкую нитку его паутины, ржавую выхлопную трубу под «Москвичом-412», припаркованным у дальнего подъезда; видел блеск обломанного стекла на тропинке, мелкие прожилки на листьях – словно будка превратилась в гигантский прибор ночного наблюдения, где не было ни сумрака, ни расстояния.

От неожиданности я откинулся назад и затылком ударился о дверь. Она не поддалась; удар был чувствительный, но страха я не испытал – скорее, тупое изумление, будто оказался внутри чужого сна. Из трубки послышался металлический женский голос – тот самый, что звучал неделю назад:

– Наберите цель вашего движения.

– Какую цель? – растерянно спросил я.

Ответа не последовало. Свет не гас, пол под ногами мелко вибрировал, словно внизу пробуждалась скрытая машина. Наверное, от меня требовалось действие. Я ткнул наугад в диск цифру 5, потом 0, потом ещё раз 0.

– Перемещаемся на пятьсот лет вперёд, – произнесла женщина с оттенком довольства.

И будка ожила. Она вроде стояла на месте, но вместе с тем всё вокруг дрогнуло, закрутилось вихрем. Будто смотришь кино, которое кто-то прокрутил на бешеной перемотке: я видел, как мгновенно пришла зима, налетела метель, залепила стекла инеем, потом растаяла, и хлынула весенняя вода; за ней вспыхнуло лето с сухим, выжженным солнцем и снова опали листья – четыре сезона, вжатые в несколько секунд. Картинки сменялись одна за другой, как падающие карты колоды: деревья стремительно сбрасывали листву, появлялись новые ростки, менялись цвета, исчезала скамейка, растворялся наш дом, а на его месте вырастала многоэтажка, потом бетонная автодорога на высоких столбах, над которой раздавались глухие взрывы. По железной дороге медленно брёл космонавт в тяжёлом скафандре с громоздким оружием – и это тоже исчезло, уступив место чужим формам.

Перед глазами возникли странные конструкции – не дома, а сталактиты, подвешенные к невидимому своду; ромбы, пирамиды, переплетённые паутиной ярких, как неон, соединений. Небо позади стало жёлтым, с густыми зелёными облаками, будто варившимися в супе. И среди этого хоровода на миг прорезалась сцена: посеревшее от ужаса лицо женщины и чудовищная морда неизвестного существа, схватившая человека. Мгновение – и всё погрузилось в зеленоватую темноту.

Щёлкнуло реле. Тот же голос без эмоций сказал:

– Мы в заданном районе прибытия.

Я оглянулся. За стеклом, там, где должен быть двор, тянулась муть, густая, как жидкое стекло. Мимо проплывали медузы размером с автомобиль и рыбы с вытянутыми, как у хищных насекомых, мордами – таких я не видел даже в энциклопедии. Сверху падал солнечный свет, но он дробился, рассеиваясь по мере приближения ко дну, где колыхались чёрные водоросли. Их листья были длинные, рваные, и они ловили проплывавших моллюсков, сжимая их, как пальцы. Всё это выглядело не как море, а как огромный, затаившийся организм.

У меня по коже пробежали мурашки. Я одновременно чувствовал себя героем комикса, ребёнком, которому приснился страшный сон, и мышью, оказавшейся в стеклянной банке. Сердце билось гулко, ладони липли от пота, горло пересохло, но вместе с тем внутри шевелился дикий восторг – как будто я открывал дверь в запретный мир.

Я толкнул дверь, желая убедиться, что всё это иллюзия, и сразу же прозвучало сухое предупреждение:

– Выходить нельзя без наличия соответствующего комплекта – смертельно опасно.

– Какого комплекта? – едва выдавил я.

– Скафандра. Мы на глубине пятидесяти метров от поверхности радиоактивного моря Иноятова. Вода представляет собой щёлочную среду. Биологические организмы – хищники, мутированные паразиты.

Я сглотнул. Значит, я под водой. Хорошо, что будка герметична, не пропускает воду и этих чудовищ; иначе мне пришёл бы конец. Меня одновременно обжигала паника и трепетное, острое любопытство.

– А где мой город? Где Ташкент? – спросил я, совсем ошалевший от происходящего. Было трудно поверить в то, что только что промелькнуло перед глазами. – Это… телевизор, что ли?

– Ташкента не существует. Он, как и тысячи других городов мира, был разрушен двести лет назад пришельцами-крабиусами из газовой планеты Тюхе, блуждающей в облаке Оорта. Географически мы находимся на том месте, откуда начали дискретную телепортацию. То есть на территории бывшей столицы Узбекистана…

а стеклом будки мир напоминал не море, а гигантский аквариум, в котором кто-то вывел жизнь для чужих целей. Вода была не синяя и не прозрачная, а густая, как растаявший изумруд, с тонкими нитями, похожими на сгустки радиационного света. Чёрные водоросли уже не казались растениями – это были длинные хищные ленты, изрытые ртами-воронками. Они медленно шевелились, будто слушали меня, и их концы подрагивали, как щупальца.

Над ними проплывали медузы, прозрачные и огромные, с тёмными сердцевинами, в которых что-то судорожно пульсировало. Они светились холодным светом, как лампы, и оставляли за собой мутный след, в котором мелькали мельчайшие паразиты. Рыбы были вовсе не рыбами – их тела были вытянуты и изломаны, а головы заканчивались чем-то вроде бронированных клещей, усеянных крючьями. Иногда они распахивали пасти, показывая несколько рядов игольчатых зубов.

Свет сверху не имел привычного солнечного оттенка; он проходил через слои воды, ломался, как через искорёженное стекло, и падал на дно уже ржавым, гнилым. В этих пятнах света медленно кружили какие-то полупрозрачные существа – то ли личинки, то ли осколки некогда живых организмов. Пузырьки воздуха поднимались редкими россыпями, будто сама вода не желала дышать.

Я чувствовал себя внутри чужого, огромного организма – не океана, а чьего-то желудка. Страх холодными пальцами скользил по позвоночнику, но отвести взгляд я не мог: это было отвратительно и завораживающе одновременно.

– Добро пожаловать, – произнёс голос из трубки. – Вы наблюдаете экосистему пятого уровня. Контакт запрещён.

Я сглотнул. «Экосистема» звучало как название экскурсии, а не смертельной ловушки. Я вспомнил наш двор, серые стены дома, мутный асфальт – и они казались теперь светлыми и безопасными, как сон, который уже не вернётся.

Но я вспомнил другое слово.

– Облака Оорта? – машинально повторил я.

Женщина не рассердилась на моё недоумение, голос остался тем же металлическим, но теперь в нём слышались интонации учителя:

– Облако Оорта – сферическая оболочка Солнечной системы, где находятся кометы и астероиды, материалы, неиспользованные для строительства планет. Расстояние от Солнца – от пятидесяти тысяч до ста тысяч астрономических единиц. Сформировалось 4,6 миллиардов лет назад из протопланетного диска. Масса облака – двести пятьдесят масс Земли. В 2350 году американская межпланетная станция «Вояджер-1» вошла в облако Оорта, была перехвачена крабиусами у внешних границ атмосферы газового гиганта Тюхе. Они узнали о наличии жизни на третьей планете Солнечной системы, вычислили её координаты, после чего началось вторжение инопланетян на Землю, сопровождавшееся тотальным уничтожением людей и городов.

У меня перехватило дыхание; горло будто стянула невидимая петля, пальцы похолодели, сердце билось как игрушечный мяч о стенку. Я ощущал себя маленьким, беззащитным, словно стою в тёмной комнате, а из угла на меня смотрит кто-то, кого я не могу разглядеть.

– Инопланетян? – выдохнул я. – Что за хренотевина!

– Данное утверждение недоступно. Что вы понимаете под словом «хренотевина»?

Видимо, эта тётка не знала простых слов – и это вызвало у меня смешок.

– А что, вас в школе не учили русскому языку?

– Я знаю два миллиона языков, включая человеческие, – невозмутимо ответила она. – Но слово «хренотевина» в моей памяти не существует. Дайте пояснение…

Оп-ля, два миллиона языков! Это что за полиглот такой? Я знаю русский и узбекский, мы только начали в школе английский, – и всё же это не позволяет мне сравниться по образованию с этой невидимой женщиной. Хотя, невольно вырвавшееся слово – это дворовый сленг; откуда знать той, что где-то спрятана в будке?

– А вы кто? – решился я уточнить, с кем веду беседу.

– Я – автоматический сопроводитель машины времени.

Гм. Робот что ли? Впрочем, я и сам понимал: разговариваю явно не с живым человеком. Но машина времени… разве такие существуют? Ведь путешествие во времени невозможно – так мне говорил студент Хамид, когда мы обсуждали книгу Герберта Уэллса «Машина времени». Он утверждал, что это противоречит теории Эйнштейна и современной физике. Тогда он объяснял: время – это не река, по которой можно плыть вперёд и назад, а четвёртая координата пространства; скорость движения вперёд зависит от гравитации и скорости тела, а обратного хода не бывает. Всё, что можно сделать – «замедлить» течение времени для себя, но не вернуться в прошлое или перескочить в будущее по щелчку.

Может, Хамид не знал, что не все теории имеют практическое подтверждение, или просто врал. Удивительно другое – женщина не спрашивала, по какому праву я здесь нахожусь, почему путешествую по времени; словно это вообще не имело значения. Может, она была запрограммирована так, что тот, кто сумел её включить, автоматически признавался «пилотом» этой будки. А раз так, что мне терять? Пока я внутри, опасность мне не грозит.

И всё же на крайний случай переспросил:

– Значит, я в машине времени?

– Вы догадливы, – с лёгким сарказмом ответила женщина. – Мы совершили телепорт на пятьсот лет вперёд от точки отправки – от 14 октября 1976 года. Что вы собираетесь делать?

Я почесал себя за ухом, хмыкнул, ощутил, как щекотно в животе от волнения:

– Давай на… э-э-э… десять тысяч лет вперёд!

– Покрутите, пожалуйста, диск, – попросила женщина. – Хотите ли вы разъяснения во время движения?

– Какие разъяснения? – насторожился я.

– Что произойдёт, пока мы будем пересекать временные вехи.

– Гм, хорошо. Мне это интересно, – согласился я, подкрутив на диске цифру «10000».

Будка опять затряслась, и мимо поплыли картины изменяющегося мира. Сначала вода ушла, словно кто-то слил океан, а на её месте раскрылась бесконечная пустыня, покрытая серо-бурыми барханами. По этим барханам медленно ползли существа, больше напоминавшие кошмар художника, чем земных животных: их тела были приплюснуты, как у трилобитов, но в длину тянулись на десятки метров; на каждой стороне – по ряду сочленённых конечностей, блестящих хитином. Головы – раздутые, словно шлемы, с множеством глаз, поблёскивающих, как стёкла фонарей. Над ними, хищно жужжа, сновали гигантские насекомые, похожие на стрекоз, только с размахом крыльев как у планёров. Их сегментированные животы оканчивались крючьями, которыми они цепляли добычу, а затем целыми косяками облепляли её и объедали за минуты, оставляя лишь хитиновый скелет.

Потом вдруг пришла ночь – мгновенно, будто кто-то выключил солнце – и на небе вспыхнули рои звёзд, плотные, как пчелиные соты, так что между ними почти не было тьмы.

Женщина говорила своим ровным голосом:

– Спустя сто лет завершится голоценовое массовое вымирание на Земле – исчезнет девяносто пять процентов земных организмов, и за короткое время появятся новые существа, генетический материал которых будет оставлен крабиусами. Изменённая биосфера, в свою очередь, трансформирует атмосферу и литосферу, а также водные акватории, в которых человеку будет трудно жить. Сами крабиусы покинут планету спустя триста семьдесят лет после вторжения в результате восстания людей, численность которых на тот момент не превысит двух миллионов. Человечеству достанутся изделия инопланетной технологии, что будет использовано для возрождения цивилизации на новый качественный уровень. Спустя двести сорок лет численность населения Земли возрастёт до пятисот миллионов человек, причём двадцать миллионов из них будут проживать на Луне и Марсе – колониях, откуда начнётся завоевание остальной части Солнечной системы.

Я увидел города, вершины которых уходили за облака. Небоскрёбы были не просто башнями – это были гигантские столбы света, переплетённые мостами и висящими садами, обшитые полупрозрачными пластинами, которые то темнели, то светились. Между ними по воздуху перемещались крылатые машины, похожие на смесь самолёта и насекомого, – их крылья дрожали, оставляя за собой радужные шлейфы. Но люди ходили в масках, с герметичными воротниками, будто атмосфера всё ещё была малопригодна для жизни.

Одновременно по небу скользили странные тёмные ковры – хищные организмы, планирующие на ветре, как живые дельтапланы. Их сбивали лучевым оружием с крыш, и те, с шипением и визгом, вспыхивали, превращаясь в чёрные комья, которые падали вниз. Из морей всплывали гигантские крабы – не земные, а потомки крабиусов, с клешнями-присосками размером с лодку. Они пытались расколоть морские суда, сминая сталь, но их отгоняли термоснарядами: столбы кипящей воды поднимались на десятки метров, хищников отбрасывало в сторону. Видно было, что сосуществование человека с инопланетными формами жизни даётся не просто: даже в этом сияющем будущем воздух пахнет войной.

Потом одна из секций «окна» вдруг спроецировала поверхность Марса. По красному песку катались многоколёсные вездеходы, тянули за собой контейнеры. Между ними шевелились осьминогоподобные роботы: гибкие, на длинных металлических щупальцах, они собирали из блестящих блоков конструкции куполов и башен. Под куполами уже зеленели мхи и микролеса – начало терраформирования. С неба спускались зонды, сбрасывая струи пара и искр, нагревая атмосферу.

Голос продолжал информировать:

– Ещё через двести сорок лет военная экспедиция землян обнаружит газовый гигант в облаке Оорта, и пятьсот супербомб, сброшенных на эту планету, покончат раз и навсегда с крабиусами. Внешняя угроза перестанет существовать, и люди начнут осваивать другие планеты Солнечной системы. Будут созданы форт-посты на спутниках Сатурна, Урана, а также Венере. На Марсе будет запущено ядро, которое создаст магнитное поле, в свою очередь защищающее от космического излучения и удерживающее атмосферу.

– Во как! – восхитился я, слушая это, глядя на всё происходящее через секции стекол, которые фактически стали отдельными телевизионными экранами. На каждой панели словно открывались свои миры: на одной – бурлили океаны с сияющими медузами величиной с автобус, на другой – вспыхивали огни марсианских колоний под куполами, на третьей – серебристые корабли взмывали с орбитальных верфей, а четвёртая показывала зелёные джунгли Венеры под искусственным небом. События будущего разворачивались не только на Земле, но и на других планетах, в десятках миллионов километров отсюда – и всё это было передо мной, как живое.

Женщина тем временем говорила ровно, почти безэмоционально:

– Спустя тысячу лет от момента вашего старта в результате прецессии земной оси северной полярной звездой станет Гамма Цефея, а спустя три тысячи двести лет её заменит Йота Цефея. Звезда Барнарда подойдёт на расстояние три целых восемь десятых светового года к Солнечной системе, в это время она будет нашей ближайшей соседкой. Её появление приведёт к изменению орбиты двух планет – Плутона и Урана, которые отдалятся на пять и семь астрономических единиц, соответственно. Это приведёт к катастрофе на спутниках, где будут земные колонии, погибнет много людей.