Полная версия
Онли фулс гоу ту скулс
Вера Самогонова
Онли фулс гоу ту скулс
Глава 1
– Что-то многовато у вас троек…
Александр Михайлович вдумчиво листал мой вкладыш в диплом, изучая все отметки. Аукнулось мне безделье в студенчестве.
– О, а вот и «отлично»! По философии!
Сдержанно улыбнулась. Ну наконец-то, хоть одна спасительная пятерочка.
– Я и сам немного разбираюсь в философии. Так вы, говорите, окончили лингвистический факультет и два года работали у Розы Сергеевны?
– Все верно, – я растянула улыбку во все лицо и скрестила пальцы.
Вранье. С Розой Сергеевной я познакомилась только за пару часов до этого момента. Директор школы, Храпов, – ее давний знакомый, поэтому она сразу же при мне позвонила ему и назначила собеседование, не обращая внимания на отсутствие у меня педагогического образования. Видимо, школа очень нуждалась в новом учителе, потому что он притворился, будто тоже этого не заметил.
Храпов ткнул себя пальцем в переносицу, поправляя очки.
– Тут написано, второй язык у вас немецкий?
– Ну да…
Храпов растекся в улыбке, и его широкое лицо собралось в большие складки.
– Значит, вы сможете вести еще и немецкий в старших классах! У нас как раз и учителя немецкого не хватает.
Факинг шит.
– Пожалуй, смогу.
– Прекрасно! Педагогического стажа у вас нет, поэтому, сами понимаете, зарплата пока будет маленькая. Но вот через… Через сколько, Маргарита Александровна? – обратился он к сидящей рядом завучу.
Завуч поправила прилизанную прическу и улыбнулась, натянуто, как сотрудник отеля в Таиланде.
– Я думаю, если она годик тут поработает, то-о… Можно подавать на категорию. Будет на сто рублей в час побольше.
– На сто рублей в час! – улыбнулся во весь рот Храпов и взял ладонь завуча в свою руку, протянувшись через весь стол.
– Уверен, вы быстро обживетесь у нас, Анастасия Юджиновна. Каникулы кончатся через неделю, и тогда же сразу приступите к работе. Вы же согласны?
Нет, блин, я не согласна. Пахать за такую зарплату, как он мне предлагает, – себя не уважать. Да еще и дали мне немецкий. Если английский я еще хоть как-то помню, то с немецким у меня беда. Я не знаю его от слова «совсем». Преподы в универе ставили мне «три» в конце четвертого курса со словами «ни на какой работе не берите немецкий, а если возьмете, не говорите, что учились у нас». И вообще, я не люблю детей. Вот эти «сюси-муси», «он же ребенок». Для меня они такие же взрослые люди, только укороченные. Поэтому если я злюсь на них, то в полную силу, если соревнуюсь, то в полную силу, и никаких там поблажек.
Но сейчас отступать было некуда. В этом году судьба плотно взяла меня в тиски и дотащила в них до жесткого кресла в директорском кабинете. И вот, если я хочу вернуть себе нормальную жизнь, мне придется на какое-то время прикусить язык и на все соглашаться.
– Да, Александр Михайлович, буду с нетерпением ждать начала четверти!
– Замечательно! – Храпов потер ладони и зычно крикнул подслушивающей у двери секретарше: – Амали, оформи, пожалуйста, документы по трудоустройству!
Глава 2
Когда я училась в школе, нам регулярно устраивали разные лекции. Учеников огромной толпой сгоняли в актовый зал, плотно рассаживали, хотя стульев на всех все равно каждый раз не хватало. Приглашенный полицейский или военный – или же просто наш обжшник – выходил на сцену и читал заготовленную речь о вреде алкоголя и правилах ПДД, а мы проводили это время за болтовней, не обращая внимания на шикающих нам дежурных. У учителей примерно такое же происходит на каждом педсовете. На сегодняшний я опоздала минут на десять, но директор с командой завучей еще вообще не явился. По всему залу учителя громко разговаривали, ругались, слушали музыку, играли на телефонах. Кучка бальзаковских женщин шумно обсуждали свои каникульные приключения, сидящие кучкой физруки тупо уставились в телефон, где транслировался футбольный матч.
Прибывший наконец директор попытался было утихомирить своих сотрудников. Безрезультатно. Пока представители начальства один за другим выступали с докладами, я тоже под шумок достала телефон и принялась листать инсту. Директор сетовал на зарплаты, на то, как его прессуют в комитете образования, а денег ни на что не выделяют.
– Я понимаю, вам денег мало. Вы, небось, хотите, как у москвичей, по сорок тыщ в месяц получать. А кто ж не хочет!
Сорок тысяч! Я не выдержала и рассмеялась, но тут же осеклась. Кроме меня не смеялся никто. Видимо, для них всех эта минимально прожиточная зарплата действительно считалась чем-то баснословным. Сколько же они получают и как живут? В Москве сорока тысяч хватит на то, чтобы снимать комнату и жить без изысков. Я уж не говорю о поездках за границу и спонтанных дорогих покупках.
– Я бы и сам был бы рад, чтобы вы так шиковали, клянусь, – продолжал распинаться Храпов, – но я, как и вы, – заложник обстоятельств.
– Только сам на Лексусе сюда приехал, а не на элке, – пошутил толстый мужик в спортивном костюме и сразу получил подзатыльник от сидящей рядом в таком же костюме крупной тетки. Женщина была уже в возрасте, с сединой, но настолько массивная и крепкая и с таким грозным взглядом, что, пожалуй, в стайке физруков именно она была вожаком.
Толстый мужик недовольно айкнул, но ничего ей не сказал. Сидящий рядом с ним пацан обернулся на меня. За прошедшие полчаса педсовета он оборачивался на меня раз двадцать, но по его блеклому лицу нельзя было прочитать – делал он это с интересом, восхищением или презрением.
– С особой осторожностью отнеситесь к тем ребятам, которые на учете в детской комнате милиции, – продолжал директор. – Да, школа у нас непростая, и ребята непростые. Бывает и такое.
Ну, тут Александр Михайлович поскромничал. Школа эта считается одной из самых проблемных в городе. Я навела собственные справки и выяснила, что адекватные люди стараются бежать отсюда. И теперь ясно, почему. Малолетние уголовники в классах! На которых, судя по всему, нет никакой управы, никаких рычагов воздействия! На всякий случай я записала их фамилии в блокнот.
Наверное, самое страшное в работе учителя – попасть в класс к таким отморозкам. Чувства подростков гипертрофированы, поэтому они не знают жалости, не оглядываются на общепринятые нормы и не задумываются о последствиях. Они могут быть жестоки друг с другом и с тобой, а ты к ним быть жестока не можешь. Свои чувства и вспыльчивость лучше попридержать в узде, если не хочешь присесть на бутылку правосудия. Система так повернулась, что, защищая права и свободы детей, мы практически полностью лишили этих прав педагогов.
Что нам остается делать в этой ситуации? Балансировать. Ни в коем случае нельзя поддаваться на провокации. А они наверняка будут. Не вписавшиеся в приличное общество подростки всегда пробивают нового человека на пределы допустимого. Иногда это может доходить до абсурдных вещей, и начинаешь чувствовать себя не педагогом в новом коллективе, а новеньким сидельцем на зоне. Так что границы свои в любом случае нужно знать и отстаивать. Следует сразу поставить себя как педагога, как лидера и наставника. Сильного, но мудрого и справедливого. Если удастся заполучить уважение школьников, это дорогого будет стоить. Ведь, как говорит мой батя, неизвестно, кто из них кем станет в будущем и кого куда занесет судьба. Утверждают, будто в каждом отбитом подростке прячется искалеченный взрослыми ребенок, просящий внимания и любви. Я, конечно, с этим не спорю. Но порой пока докопаешься до этого внутреннего ребенка, сам кукухой поедешь.
Храпов прервался, чтобы смочить горло минералкой, и перешел к вопросу ведения журналов.
– Мы заметили, что у вас появилась такая тенденция: оценки в электронном журнале исправлять. Получит ученик у вас тройку, а потом через неделю мы с завучами открываем электронный журнал – нет тройки, а на ее месте пятерка стоит. Это не по правилам, понимаете вы? Мы уже говорим родителям, что у ребенка тройка, все уже настроились, а вы тут бац! – захотели и исправили. В общем, чтобы больше никаких исправлений в журнале не было, я вас предупредил!
– Но как же, – возразил кто-то из зала. – А если ученик пришел и переписал мне эту работу на хорошую оценку?
– Вы же говорили, мы должны давать им возможность провести работу над ошибками!
– Должны! – Директор как-то машинально схватил за руку сидящую рядом завуча. – Должны! Но это же не значит, что оценки можно исправлять.
– Ну тогда у них не будет никакой мотивации работать над ошибками!
– Смысл им вообще тогда стараться?
Второй рукой директор принялся поглаживать руку другой завуча. Я сидела на последнем ряду, но даже со своей галерки видела, как забегали у него глаза.
– Ну нет, ну что вы такое начинаете! Мотивация у детей должна быть. Ребенок должен отчетливо видеть, что любая его работа не остается незамеченной. Наша задача – подтолкнуть их к новым свершениям, к развитию в интересных для них сферах. Кстати, об этом… Яна Митчевна, зачитайте свое сообщение об олимпиадах…
– Так что с оценками-то, исправлять или не исправлять? – воскликнула тетка в спортивном костюме.
– Не исправлять!
– Но как же! – загудели в зале. – Вы же только что сказали: «Любая работа не останется незамеченной»! Что тогда делать с теми, кто переписал?!
Директор еще сильнее занервничал и стиснул ладонь несчастной завуча.
– Ну, значит, в таких случаях исправляйте… Но исправлений быть не должно… И я это буду проверять строго!
В общей сложности собрание продлилось 57% зарядки моего телефона. Наконец директор поднялся и поблагодарил всех за внимание. Завучи начали складывать свои бумаги в папки. Сидящий неподалеку от меня мужик с довольным видом выключил сериал на телефоне и вынул из ушей наушники. Толстый физкультурник терпеливо что-то объяснял в телефоне пожилой женщине в спортивках. Собираясь, я опять столкнулась взглядом с тем остриженным пацаном, судя по спортивкам и олимпосу, тоже физкультурником, и, пока шла от своего места до выхода, я точно знала, что он не отводил от меня глаз.
Глава 3
Мне повезло: в первый рабочий день мне поставили всего лишь три урока: у самых маленьких второклашек, у взрослых девятиклашек и у середнячков-шестиклашек. Первый урок был у малявок. Казалось бы, перфект. Маленькие, послушненькие, еще не испорченные. Это у подростков там – гормоны, становление авторитета перед сверстниками, а у этих пока все просто: учитель – главный, школа – чтобы учиться. К тому же я успела познакомиться с их классной руководительницей, и у меня не было сомнений: в ее классе проблемных не окажется.
В 8:20 я открыла дверь своего чистенького и просторного кабинета. Прошлась между партами, поправила неровно стоящий стульчик, раздвинула занавески. Здесь я чувствовала себя величественной, солидной и спокойной. В кабинете просторно, свежо и тихо. В 8:30 прозвенел звонок. Я села за стол, нацепила очки и с некоторым волнением стала дожидаться второклашек. В 8:40 за дверью послышались шаги множества ног. Я скрестила пальцы. Вот он, первый в моей жизни урок.
По мере того как шаги приближались, шум становился все громче, и громче, и громче, как в фильмах ужасов. Наверное, пар тридцать ног вразнобой неслись к дверям кабинета.
«Что ж, может быть, я погорячилась, когда решила, что будет легко», – успела подумать я.
Дверь распахнулась, и оглушительная волна из ребятишек влетела в кабинет. Они занимали места, снимали стулья с парт, доставали учебники и все это время шумели, шумели, шумели.
Я ошалела от этого гвалта и просто сидела на месте. Классная попыталась построить их. Малыши встали около своих парт. На меня смотрели двадцать пар озорных глаз. Каждый старался стоять тихо, держать спинку ровно, но в силу детской непоседливости все равно получалось не очень. Их классная слегка виновато улыбнулась мне.
– Извините, сегодня они какие-то чересчур шумные.
– Я справлюсь, – ухмыльнулась я.
Не факт.
Все так же улыбаясь, классная руководительница вышла из кабинета, и у руля осталась только я.
– Садитесь, ребята, – властно сказала я. – Запишите себе мое имя: Анастасия Юджиновна.
«Анастасия Юджиновна?»
«Анастасия Юджиновна!»
«Значит, папа – Юджин!»
«А посмотрите, я записала!»
«А я записала фиолетовой и красной ручкой!»
«А я вот нарисовала цветочки!»
Каждый из них что-то лопотал, пытаясь привлечь мое внимание. И весь урок этот фоновый гул не стихал. Они постоянно что-то переспрашивали, беспрестанно уточняли всякие глупости, вроде «можно я здесь зачеркну ручкой?». Они были, словно стая воробьев в парке. Когда гул начинал нарастать, малыши пытались утихомирить друг дружку, громко шикали и многозначительно прикладывали указательные пальчики ко рту, но по факту зачастую шикали они даже громче, чем болтали их товарищи.
– Ну все, давайте тихо, – прикрикнула я в какой-то момент, – а не то не отпущу вас на переменку.
Ребята в ужасе зашептались.
«На переменку?!»
«Но… у нас же… завтрак…»
«Анастасия Юджиновна, как же мы позавтракаем?»
Паника в классе нарастала вместе с общим гамом. Я быстро поняла свою ошибку: сейчас я покусилась на святое.
– Ладно, ладно, – я устало закатила глаза. – Отпущу вас вовремя, только давайте потише!
«Ура!»
«Ес!»
Мелкие подняли радостный гвалт и тут же, спохватившись, опять принялись шикать друг на дружку. Переходя от парты к парте, я невольно улыбалась. Меня не могла не подкупать их непосредственность. Возможно, в других условиях я бы уже давно рявкнула пару раз, но малыши же наоборот старались помочь мне вести занятие. Эта их шумливость и полное отсутствие концентрации – не издевка надо мной, а побочный эффект детства, когда все вокруг ярче и интереснее, а каждая твоя мысль кажется настолько важной, что ты хочешь выкрикнуть ее погромче своим еще плохо регулируемым голосом.
Моя мама работала в детских садах и рассказывала, что, когда кто-то из рук вон плохо себя вел, высшей мерой наказания у нее было посадить этого ребенка на стульчик рядом с собой и заставить просто сидеть. Она не давала им никаких заданий, не отчитывала их. Просто сажала рядышком и занималась своими делами. И для крох это было худшим испытанием. Уже через несколько минут они начинали хныкать и канючить. Потому что им тяжело долго сидеть на одном месте и заниматься одним и тем же.
Опрашивая всех по списку и делая пометки, я понемногу знакомилась с детьми.
– А сейчас на этот вопрос ответит нам Илья Велосипедкин.
Вот он сосредоточенно водит пальчиком по учебнику, поднимает растерянный взгляд на меня, пыхтит, опять наклоняется к книге. Чтобы не терзать его весь урок, я решила ускорить процесс.
– Хорошо, раз Илья не может ответить, давайте спросим Рэя Покровских.
Рэй тут же подхватился и начал бойко отвечать. Я поняла, что он только и ждал, когда подойдёт его очередь. Я перевела взгляд на Илью. Илья беззвучно ревел, растирая слезы кулаками по мордашке, и бросал на меня многозначительные взгляды, словно Цезарь на Брута. Факинг шит, Настюха, отлично, в первый же свой урок довела ребенка до слез!
Я не стала прерывать ответ Рэя, и Илья, немного похныкав, успокоился, правда, до конца урока смотрел на меня все так же исподлобья. Урок вышел веселым. Ровно со звонком я, как и обещала, отпустила малюток и, слушая, как их топот удаляется от кабинета, облегченно вздохнула.
Между уроками у меня выпало окно, и, пока я сидела и изучала содержимое рабочего стола, в дверь постучали. На пороге стояла женщина, маленькая и объемная, будто коробочка, в типичном для женщин ее возраста невзрачном костюме, сморщенных на коленях капроновых колготках и туфлях на низком толстом каблуке.
– Анастасия Юджиновна? Я вот пришла проверить, как у вас дела, и заодно познакомиться.
Ее звали Чейнь Ариадна Каевна, и она была вторым учителем английского. Вообще-то по образованию она была инженером-технологом, но судьба вынудила ее переехать из глухой деревеньки в наш город, впопыхах пройти переквалификацию, параллельно нарабатывая педагогический опыт, встретить на своем пути Александра Михайловича и теперь усердно и добросовестно работать в этом новом корпусе с самого его открытия.
Вторая англичанка была настроена по отношению ко мне очень дружелюбно. Она поинтересовалась, как прошел мой первый урок, ввела меня в курс дела, рассказала про всех учеников, показала, где взять учебники, и предложила провести экскурсию по корпусу. И вот мы уже вышли из класса и направились исследовать окрестности. Англичанка величаво вышагивала впереди, со всей силы цокая каблуками, и важно рассказывала мне о школе, останавливаясь в самых важных, по ее мнению, местах. Осмотрев верхние два этажа, мы спустились в столовую. Сейчас тут уже было пусто, только длинные столы стояли накрытыми к завтраку.
– Вот, Анастасия Юджиновна, здесь у нас столовая, завтраки после первых-вторых уроков, обеды после четвертых-пятых. За обед платим по сто рублей, за завтрак – по пятьдесят. Вы можете кушать здесь, за учительским столом, – она покровительственно указала рукой на один из столов у окна.
– Ариадна Каевна? – послышалось откуда-то из глубины помещения. К прилавку вышла женщина в белой форме.
Ариадна Каевна важно посмотрела на нее.
– А, Анастасия Юджиновна, это вот Ксения Юриковна, к ней со всеми вопросами по питанию. Ксения Юриковна, познакомьтесь, это наш новый преподаватель.
– Вы мне зубы не заговаривайте, – Ксения Юриковна насупилась и уперла руки в бока. – Ариадна Каевна, вы когда мне за питание заплатите? Уже все оплатили, кроме вас.
– Эм-м… А я разве не заплатила? – замялась англичанка.
– Конечно, нет! Одна остались, Ариадна Каевна! А еще и прячетесь от меня уже две недели. Что за детский сад, Ариадна Каевна! Я уже из своих денег за вас вкладываюсь.
На моих глазах нимб важности слетел с англичанки и со звоном разбился вдребезги о блестящий линолеум.
– Хорошо, хорошо, – пробормотала она, беря меня под локоть и разворачивая к выходу.
– Опять убегаете, Ариадна Каевна, ну что вы как маленькая! Учтите, последнюю неделю жду! – басом распалялась нам вслед Ксения Юриковна, пока мы торопливо покидали столовую.
Урок с девятым классом оказался самым лайтовым. Еще во время перемены в класс вошел высокий светловолосый пацан и вежливо меня поприветствовал, улыбаясь от уха до уха. Красивый, плечистый, с огромными голубыми глазами, он был похож на солнышко, веселое и простодушное. Когда с тобой разговаривают вот так, сложно не улыбаться и не быть дружелюбной в ответ. Следом за ним появился его друг, такой же высокий и спортивный, с глубокими глазами, только темненький и кудрявый. Шит, с каких пор девятиклассники выглядят как рил моделс? Вскоре я поняла, что эти самые красивые и вежливые – еще и самые умные и вообще лидеры группы. Светленького пацана звали Антон Тимофеев, а кучерявого – Сева Дыркин.
Когда приходишь работать в новый коллектив, очень важно сразу определить лидера. Если ты смог поладить с лидером – значит, поладил и со всем коллективом. И это работает не только со школьниками. К счастью, Антон и Сева сами легко шли на контакт. Им был интересен мой предмет, а мне – интересно работать с такими умниками.
– Всеволод Гаряков, переведи теперь нам этот кусок текста.
Гаряков, тоже высокий и спортивный парень, тихо сидевший за последней партой и всю дорогу робко мне улыбавшийся, взялся за дело. Получалось у него плохо.
– Two – это «два», а «второй» будет по-английски second, – в очередной раз поправила я его.
Он как-то подозрительно замолк, сгорбил спину и склонился, совсем уткнувшись в учебник.
Факинг шит, еще одного обидела
Чтобы не дожидаться, пока и он не дай Бог заплачет, я спешно прервала его ответ.
– Достаточно, Сева, а дальше нам продолжит… – Тимофеев, как обычно, тянул руку и доверительно улыбался. – Продолжит Антон Тимофеев, – с облегчением произнесла я.
В недавнюю перемену я, проходя по коридору, услышала из-за угла, как Тимофеев говорит одноклассникам:
– Короче, нам в этой четверти фортануло с английским. Главное ее не бесить, и все по лайту будет.
Черт возьми, Антоха, спасибо, что сам догадался и мне не пришлось это озвучивать при всех! И с того дня между мной и девятиклассниками действовал негласный договор. Они хорошо себя вели на уроках, были вежливы и приветливы, Антон и Сева активно работали на уроках и тянули за собой остальных, и я никогда не применяла к ним санкций.
А еще за первые два урока я отметила, что в моем кабинете совсем не работает интернет и рабочий ноутбук стоит словно просто для красоты. Факинг шит, вот развели у себя бардак в школе! Я не знала, к кому по такому поводу обращаться, так что обратилась к документу, который мне прислала Маргарита Александровна. Эта вечно занятая женщина позаботилась о том, чтобы выдать мне краткий список ответственных лиц в новом корпусе. Судя по документу, жалобы на технику я должна была адресовать некой Хрюшкиной. Мне даже номер ее написали, но она никак не брала трубку.
Эти мелкие секретари постоянно строят из себя занятых, хотя по факту в их работу входит не так уж и много обязанностей. Но нет, они постоянно где-то пропадают, а когда находятся, еще и корчат недовольное лицо и заставляют тебя ждать еще дольше, только чтобы оформить какую-нибудь мелочь, необходимую для твоей работы. Я сталкивалась с подобными и осталась очень недовольна. В общем, эта Хрюшкина мне уже не нравилась.
Не сидеть же теперь всю большую перемену в классе с выключенным компом? Поэтому я решила прогуляться до столовой. Ксения Юриковна пока еще внушала мне некоторый страх, но нужно было посмотреть, что у них в столовой вообще имеется. К тому же, может быть, там я встречу того молодого физрука. По ходу, так же, как я, рассудила вся школа. Столовая оказалась забита. Стоял шум, гвалт и запах тушеной капусты. Как они вообще едят в такой суматохе?
– Добрый день, вам что-то подсказать?
Со спины ко мне подошла высокая женщина с короткой ассиметричной стрижкой. Горделивая осанка, почти военная выправка, твердый низкий голос. Ай бэт, она постоянно тут командует.
– Да мне, если честно, нужно с компьютером разобраться. Сказали найти Хрюшкину, а она где-то шлындает. Наверняка где-то здесь чаи гоняет.
Я рассмеялась. Женщина напротив тоже усмехнулась, оголив выпирающие, как у коня, белые зубы. Она кажется веселой. Возможно, мы подружимся.
– Это я Хрюшкина. Хрюшкина Виктория Петровна. Заведующая учебной частью по этому корпусу, – отсмеявшись, сообщила она ровным тоном, все еще продолжая улыбаться. Весь наш разговор она так и стояла будто по стойке смирно, только руки аккуратно скрестила на груди.
Факинг шит, Настюха, вот кто тебя за язык тянул! Никогда не надо болтать что попало малознакомым людям. Особенно обсуждать других людей. Особенно в новом коллективе, где ты ни с кем не знакома. Факинг шит.
– Я пошлю к вам моего секретаря на следующей перемене, – продолжала тем временем Хрюшкина. – Она со всем разберется и еще выдаст вам колонки и проектор.
– Спасибо!
Хрюшкина улыбнулась поджатыми губами. Черт, она теперь недолюбливает меня или мы еще друзья? Что на уме у этой поджатой женщины? Почему таких сдержанных людей всегда сложнее всего читать!
Глава 4
Последний урок. Шестиклашки. Последний урок и у меня, и у них. Это можно было отметить по тому, какими взбудораженными они внеслись в мой класс. Нет смысла заставлять детей делать сложную работу на последнем уроке. Скорее всего, вся их усидчивость уже растрачена за день. Но я этого еще не знала.
Я ожидала от них большей работоспособности. И они честно старались. Но получилось, как получилось. Я решила взять новую тему, начала объяснять, но посреди лекции кое-что отвлекло мое внимание. На первой парте парнишка случайно разлил воду и теперь пытался слизать ее с поверхности стола, придерживая галстук, чтоб не намок. Я почувствовала, как моя бровь сама ползет вверх.
– Не обращайте внимания, он всегда так, – прошептала мне с соседней парты долговязая девчонка.
– Как тебя зовут? – отходя от шока, спросила я пацана. Он поднял глаза и робко улыбнулся.
– Иван Порепко.
Я оценила его рубашку известного недешевого бренда. Наверное, его родители думали, что растят гламурного сердцееда, а воспитали пацана, вылизывающего стол.
– Иван, только вылижи стол начисто, чтобы ничего не осталось.
– Это я мигом! – он засиял и радостно вернулся к своему занятию.
Я думала, что, закончив со столом, он успокоится и перестанет привлекать внимание. Но когда стол стал сухим, Иван посидел еще десять минут спокойно, а затем достал какой-то контейнер и принялся его гладить. В глазах его читалась искренняя нежность.
– Порепко! – не выдержала я.
Порепко встрепенулся и испуганно поднял на меня глаза, однако контейнер свой из рук не выпустил. – Порепко, что там у тебя?
