Крылья бабочки

Около верхнего храма святилища лучшие воины соревновались в стрельбе из лука, а затем около нижнего храма прошли скачки.

Для мужчин Хэйана это несомненный повод показать себя и свое мастерство. Для женщин же – продемонстрировать наряды и украшения, но я предпочитаю на празднике выглядеть скромно, ибо не желаю уподобляться некоторым до того напыщенным фрейлинам, что смотреть на них неприятно. Не говорю уже об аристократках, которые прибудут к святилищу чуть свет в паланкинах, украшенных цветами мальвы, непременно в сопровождении своих дочерей, дабы полюбоваться на подвиги мужей, сыновей, женихов. Не дремлют на празднике и свахи, они только и успевают стрелять глазами туда-сюда, выбирая себе очередную «жертву». Эта «охота», по обыкновению, завершается успешно, и потому вскоре после праздника мальвы в городе начинаются свадьбы…

Я часто вспоминаю, как впервые увидела Норимицу на празднике мальвы. Это было почти пять лет назад. С тех пор многое изменилось. Мы оба повзрослели, на нашу долю выпали нелегкие испытания. Мы все сильнее отдаляемся друг от друга, хотя по-прежнему вместе появляемся в обществе.

Шествие во главе с верховной жрицей, являющиеся также матерью-императрицей достигло святилища. Нас встретила группа монахов. Один из них речитативом напомнил участникам, как зародился праздник. Вот уже в который раз я слушаю эту историю…

Много лет назад ливневые дожди привели к неисчислимым бедствиям. Люди обратились к богам и возносили им моления в храмах. Наконец боги услышали мольбу, и дожди прекратились. Тогда в знак благодарности люди преподнесли богам в дар листья китайской мальвы, которые имели форму сердца. С тех пор мальва почитается как магическое растение.

…Праздник близился к концу. Норимицу прекрасно проявил себя в стрельбе из лука и скачках. Я поистине гордилась им. Единственное, что омрачало мою радость, так это присутствие на празднестве его других жен, но что поделать, если я вынуждена мириться с этим обстоятельством. Мы вежливо раскланялись, но у меня было такое чувство, что они готовы выцарапать мне глаза. Однако я в ответ одарила соперниц ослепительной улыбкой, ведь я – первая законная жена! И обладаю большими правами и привилегиями.

Солнце клонилось к закату, когда императорская чета разместилась на ночлег в стенах святилища Камо. Придворные же были вынуждены сами заботиться о себе.

Норимицу предложил мне отправиться в ближайшее селение, что располагалось недалеко от храма. Мы разместились в повозке, запряженной быком, и выдвинулись в горы. В лучах заходящего солнца я любовалась зеленью, густой травой и вдыхала полной грудью цветочные ароматы, предвкушая, как проведу предстоящую ночь в объятиях супруга.

Седьмая луна

В ночь с шестого на седьмой день седьмого месяца молодой император Итидзё появился на верхней веранде Сейрёдэна, дворца Чистой прохлады, дабы начертать четверостишье на свитке и преподнести свое творение звездам: принцу Альтаиру и принцессе Веге. Согласно легенде, звезды могли встретиться, перейдя Млечный Путь, именно в эту ночь.

Госпожа Садако и ее фрейлины также покинули свои покои, намереваясь насладиться ночной тишиной и красотой звездного неба в пределах дворца Сейрёдэн.

Матери-императрице, увы, нездоровилось. Она легла спать, около ее ложа дежурили два императорских лекаря.

Я же, оставшаяся этой ночью одна, ведь Норимицу отправился к наложнице, также покинула свою комнатушку и присоединилась к молодой императрице. Увидев меня, госпожа Садако слегка улыбнулась. Думаю, она прекрасно понимала причину моей печали.

В ночных сумерках на верхней веранде дворца отчетливо различалась фигура сидящего императора, сбоку освещенная светом масляных фонарей. Вокруг, словно тени, расположились придворные, а чуть в отдалении находилась его супруга с избранной свитой.

Я присела на специально приготовленную циновку, поставила тушечницу на камни, еще хранившие жар солнца, развернула свиток и приготовилась начертать стихотворение. Бумага, словно пятно, белела на серой циновке, сливавшейся с камнями, которыми был выложен внутренний дворик.

Я долго любовалась на звезды, потом обмакнула кисть в тушечницу и начертала:

Несмотря ни на что,Ждала, но дни угасаютОдин за другим.И вместе с ними в сердцеЦвет любви увядает.

Госпожа Садако, так же как и я томимая размышлениями, в это время начертала:

На тропинках в садуНикто следов не оставил.Ложится росаНа травы, томлюсь в ожиданьеПод звон сосновых сверчков[16].

«Откуда я узнала об этом?» – спросите вы. Все очень просто… Мы с госпожой Садако обменялись своими творениями. Теперь ее свиток висит в моих покоях.

А через несколько дней госпожа Садако пригласила меня на стихотворный турнир и весьма благосклонно отнеслась к моим скромным литературным способностям. В частности, она просила меня написать китайской каллиграфией историю Чиновника пятого ранга, кошки Мёбу. Отчего-то она особенно полюбилась госпоже. Возможно, в ней была доля правды…

Когда госпожа Сэй Сёнагон писала этот дневник, она и предположить не могла, что в будущем оставит дворец Дзёнэйдэн и отправится в услужение к молодой императрице, госпоже Садако.

Легенда о Седьмой луне

История любви дочери небесного царя, девушки Орихимэ, и прекрасного пастуха Хикобоси известна каждому жителю Хэйана с малолетства. Легенда гласит: Орихимэ, дочь небесного царя Тентея, пряла прекрасную одежду на берегу Небесной реки. Ее отец очень любил вещи, сделанные дочерью, поэтому девушке приходилось работать каждый день не покладая рук. Все бы хорошо, но из-за тяжелого труда Орихимэ не могла никого встретить и полюбить: времени на свидания вовсе не оставалось. Заботясь о дочери, Тентей устроил ей встречу с юношей по имени Хикобоси, который жил и пас стада коров на противоположном берегу Небесной реки. Как только молодые люди познакомились, то сразу же безумно полюбили друг друга и в короткий срок сыграли свадьбу.

Все бы хорошо, но, будучи связанной семейными узами, Орихимэ уже больше не могла ткать одежду для Тентея, а коровы, которых раньше так усердно пас Хикобоси, разбрелись по всему небесному полю. Разгневанный Тентей разлучил влюбленных, оставив их по разные стороны Небесной реки, и запретил им видеться. Орихимэ стала грустна и уныла, потеряв своего мужа. Безутешная, она просила у отца позволения на встречу с любимым. Растроганный слезами дочери Тентей разрешил молодым свидание в седьмой день седьмого месяца, если Орихимэ будет старательно работать и закончит ткать одежду.

Все бы хорошо, но в первый раз, когда влюбленные встретились в назначенный час, они обнаружили, что не могут перейти реку: отсутствовал мост. Орихимэ плакала так, что слетелись сороки и пообещали построить мост, расправив и соединив крылья, чтобы супруги могли встретиться. Все бы хорошо, но сороки еще сказали, что если будет дождь, то они не смогут прилететь и выполнить обещание, и влюбленным придется ждать до следующего года.

И потому каждый год жители Ямато празднуют седьмой день седьмой луны, прославляя верность, любовь и терпение. Каждый стремится отличиться в каком-либо ремесле или в искусности написания стихотворений.

Седьмого дня седьмого месяца в императорском дворце Сейрёдэн состоялась Церемония звезд, или, как ее еще называли в столице, Прошение об искусности.

Для церемонии перед императором на специальной церемониальной подставке были разложены семь небольших свитков. Рядом на подносе стояли семь тушечниц и сосуд для хранения капель росы, а подле лежала кисточка.

Слуги со всем тщанием смешали тушь с каплями росы, и император соблаговолил собственноручно начертать иероглифы на каждом из семи свитков, обмакивая кисть поочередно в каждую из семи тушечниц. Иероглифы означали: небо, звезды, верность, любовь, надежда, терпение, искусство.

Так началась Церемония звезд. Я бы скорее охарактеризовала это празднество как состязание в написании стихов. На него приглашались все придворные, имевшие хоть какую-то способность к сочинительству. Я также попала в их число и начертала кистью на свитке следующее трехстишие, не свое, к сожалению:

Мошек легкий ройВверх летит, – воздушный мостДля моей мечты[17].

Отчего именно эти иероглифы легли на свиток из-под моей кисти? Трудно сказать, возможно, виной тому жара, окутавшая город и императорский дворец.

В этот день прислуга раздвинула перегородки как можно шире, пытаясь хоть как-то проветрить душное помещение. Но, увы… Жара стояла невыносимая. Поэтому состязание в одном из дворцовых залов получилось скоротечным.

Этой ночью я плохо спала, мучаясь не только от духоты, но и от того, что Норимицу остался у одной из его других жен, передав мне лишь короткое послание.

Я начертала ему ответ слоговым письмом:

Забыта тобой.Овладеть бы и мне умениемЛегко забывать.Но, как ты, мое сердце жестоко —Подчиняться, увы, не желает[18].

…Томимая душевными муками, я покидаю свое горячее ложе, накинув лишь хлопковое кимоно, иду через бесконечный дворцовый коридор.

Что я хочу найти в ночной тиши? Успокоения? Неужто ночь способна залечить мои раны?

Неожиданно останавливаюсь около распахнутых внутренних перегородок. Не могу побороть любопытство, заглядываю внутрь. И что же я вижу?! Придворная дама дремлет, укрывшись тонким покрывалом. Ее возлюбленный, вероятно, только что покинул любовное гнездышко. Я вздыхаю, невольно завидуя ей…

Иду дальше, выхожу во внутренний двор. Пытаясь убежать от самой себя и заглушить душевные переживания, ставшие нестерпимыми, бреду по извилистой дорожке, ведущей в сад.

Мимо проходит мужчина… В свете масляных фонарей различаю на нем штаны «хакама» пурпурно-лилового цвета из шелка-сырца, пояс на них не завязан. Короткое кимоно распахнуто, под ним прекрасное сильное тело. Я невольно смущаюсь, мужчина же улыбается. Я в смятении, еще миг, и я не смогу справиться со своими эмоциями и упаду, подобно куртизанке в его объятия. Спешу удалиться… Но чувствую, как незнакомец долго смотрит мне вслед.

Продолжение этой любовной истории госпожа Сэй Сёнагон дописала в своем дневнике спустя год, поэтому Мурасаки пока не знала, чем закончится ночная встреча.

Позже я выяснила, что таинственный красавец был не кто иной, как Фудзивара Мунэё. В тот момент я даже не подозревала, что наши судьбы переплетутся так крепко, словно лианы со сросшимися корнями. Нас охватит такая любовная страсть, и мы накинемся друг на друга, как изголодавшиеся дикие звери, дабы удовлетворить ее. Ничего подобного я не испытывала с Норимицу, возможно, потому, что в начале нашего брака мы были оба слишком юны. А впоследствии мне приходилось делить супруга с другими его женами. Я постоянно ощущала в наших поцелуях привкус горечи…

Бреду дальше по саду, выхожу к Павильону свиданий. Внешние перегородки раздвинуты, словно приглашая ночного странника или странницу, подобную мне, испытать в его глубинах любовное наслаждение.

Приблизившись к строению, тотчас понимаю, что оно не свободно. В нем кто-то есть…

И снова не в силах справиться с пагубным любопытством заглядываю внутрь. На ложе раскинулась женщина, скудный свет масляной лампы освещает ее. Кимоно распахнуто, волосы разметались по полу, словно шелковые нити. Раскрытый веер небрежно брошен подле ложа…

Я тяжко вздыхаю: и здесь только что предавались наслаждению. Вероятно, тот незнакомец в ночи, встреченный мной на садовой дорожке, шел именно отсюда.

Бесценный дар

Поздний вечер. Я сижу в своих покоях. Волосы мои растрепаны: ни к чему прихорашиваться. Снова одиночество…

Внезапно вспомнились стихи:

От горестей мирскихУстала… Корни обрубив,Плакучею травою стану.Нашлось б теченье,Что вдаль возьмёт![19]

Единственный верный компаньон – мой дневник. Ему я доверяю тайны и душевные терзания. Лишь он один не изменит мне с другой женщиной.

Сегодня днем придворный мальчишка, что на побегушках у фрейлин и сановников, принес мне послание. Я не знаю, от кого оно, вероятно, у меня появился тайный поклонник.

Пятистишие в надушенном свитке выписано безупречной китайской каллиграфией, его содержание проникает в душу.

Я не сразу решаюсь написать ответ. Но мне кажется, что мальчишка спрятался где-то в коридоре и наблюдает за моими покоями: а вдруг я раздвину перегородки и протяну посыльному письмо.

Сгущается вечерний сумрак, слышится стук дождя. Я разворачиваю чистый свиток, сосредотачиваюсь, пытаясь написать ответ тайному воздыхателю. Снова теряюсь в догадках: никто из придворных мужей не выказывал мне явных знаков внимания.

Смотрю на свою кисть: ей пришлось немало потрудиться, она вконец износилась. Обмакиваю ее в тушечницу и пишу ответ:

Ах, не заснутьОдной на холодном ложе.А тут этот дождь —Так стучит, что даже на мигНевозможно сомкнуть глаза[20].

Сворачиваю послание, перевязываю свиток шелковой красной лентой.

Раздвигаю перегородки и как бы ненароком роняю письмо на пол…

Ждать долго не пришлось: несмотря на поздний час, в коридоре послышался шорох. Я затаилась, дабы не смущать письмоносца.

Ах, если бы он знал, как хочу я получить ответ!

…Мой дневник – заметки и размышления обо всем, что меня волнует. Я надеялась, что его содержание никто никогда не прочитает… Но как я жестоко ошибалась!

У меня и в мыслях не было причинить их написанием кому-то вред. Однако…

Однажды меня посетил Фудзивара Корэтика, который вхож в покои матери-императрицы. Насколько мне известно, госпожа Сэнси особенно благоволит Первому министру и своему родственнику, прислушивается к его советам.

После этого визита пропал мой заветный дневник. Поначалу я испугалась, расплакалась, но затем успокоилась… Я взяла чистый свиток и начала заново восстанавливать свои мысли.

Я решила: уж если господин Корэтика так невоспитан, что опустился до кражи чужих рукописей, то я напишу об этом все, что думаю. А затем сделаю несколько копий дневника и преподнесу их в дар тем людям, которые, на мой взгляд, того достойны. Пусть я слыву гордячкой! Пусть говорят, что я хватаюсь за кисть и записываю каждую мало-мальски важную мысль! Что ж! Значит, я такова! И не стану никого разубеждать в обратном.

Через несколько дней я узнала, что мой дневник прочитали госпожа Сэнси, госпожа Садако и сам император.

После этого я получила в дар целую кипу чистых свитков отличного качества, десяток изящных тушечниц и три отменные кисти. А еще спустя несколько дней по распоряжению матери-императрицы служитель императорского архива принес мне «Записки благородной госпожи Фудзивара Ацуко», написанные придворной дамой императора Сейва[21].

Я тотчас ознакомилась с содержанием «Записок благородной госпожи» и нашла их весьма занятными. И если вы, моя милая Мурасаки, когда-нибудь возьметесь за кисть, ощутив всепоглощающую потребность поведать миру о своей или чужой жизни, то я с радостью преподнесу вам эти записи в дар.

Мурасаки тяжело вздохнула: дневник госпожи Сэй Сёнагон закончился…

«Какой изящный слог! Правда, сама каллиграфия оставляет желать лучшего… Но это неважно… Госпожа Сэй Сёнагон преподала мне бесценный урок: не надо бояться, что твои мысли станут всеобщим достоянием! Я непременно буду сочинять! Я непременно прочитаю «Записки благородной госпожи Фудзивара Ацуко»! И напишу свою повесть…»

В тот момент юная Мурасаки даже не предполагала, что пройдет время, и она создаст бессмертное произведение «Похождения принца Гэндзи».

Глава 5

Праздник Совершеннолетия

Мать-императрица слыла в Хэйане поклонницей чая. Она с завидной частотой устраивала в небольшом придворном садике чайные церемонии. Поэтому чаепитие получило широкое распространение не только в столице, но и в крупных провинциальных городах.

Госпожа Найси, будучи фрейлиной матери-императрицы, часто принимала участие в чайных церемониях и потому решила наилучшим образом использовать приобретенный дворцовый опыт, организовав в имении Тамэтоки подобную церемонию, приуроченную к празднику совершеннолетия Мурасаки и Нобунори. Следуя этикету, церемония по образцу дворцовой могла проводиться лишь по особым случаям, а совершеннолетие как раз относилось к таковым.

Госпожа Найси, посовещавшись со всезнающей Фуджико, решила устроить все в чайном садике, в восточной части имения Тамэтоки. Этот сад, обустроенный еще при жизни Саюри, любимой жены Тамэтоки, был невелик. Он создавался лишь для того, чтобы медитировать, в погожие ночи любоваться луной, а утром, если не спится, – восходом солнца.

Чайный сад, как и положено, располагался на горном склоне, поросшем лесом, причем в таком месте, чтобы в жаркую погоду укрывать посетителей от палящего солнца. Вот почему в чайном павильоне даже в самые солнечные дни царил полумрак. В саду под соснами и кипарисами приютились различные вечнозеленые кустарники, бамбук, а также в красивом беспорядке лежали камни, поросшие мхом. Вдоль дорожки к чайному павильону возвышались каменные постаменты с масляными фонарями. Если церемония проводилась в темное время суток, фонари зажигались, чтобы указать гостям путь, но свет всегда делался приглушенный, дабы не нарушать духовного равновесия гостей и не отвлекать их от размышлений.

По правилам чайной церемонии, дорожка к павильону очень напоминала тропинку в горах, но госпожа Найси, помня придворные уроки, приказала выстлать весь путь белой бумагой, чтобы гости, ступая по ней, не испачкали одежду в пыли, поэтому сходство с тропинкой пропало.

Каменный колодец в конце дорожки, откуда всем следовало брать воду для омовения перед церемонией, также преобразился. Камни колодца начистили до блеска. Ведро заменили на другое – в два раза меньше размером, чтобы те гости, которым придет в голову поухаживать за дамами и самолично зачерпнуть воду из колодца, не надорвались.

Традиционно Чайный павильон отличался предельной простотой и состоял всего из одной комнаты, похожей на жилище бедняков. Стены из серой глины, узкий и низкий вход, маленькие окна под потолком. Единственное украшение – ниша в стене, расположенная напротив входа. В эту нишу ставили курильницу с благовониями, клали цветы, а также свиток с подходящими по случаю изречениями мудрецов и буддийских монахов.

Конечно, принцип простоты следовало соблюдать, но госпожа Найси, наученная жизнью при дворе, и тут выкрутилась, распорядившись, чтобы внутреннее пространство Чайного павильона украсили икебаной. Для этой цели она пригласила представителей известной школы Икэнобо из храма Роккаку-до, которую особенно почитала.

Храм Роккаку-до был основан принцем Сётоку, ему принадлежала известная в Хэйане фраза: Самое ценное – атмосфера нежности, самое важное – не противоречить другим. Это были первые слова так называемой «Конституции семнадцати пунктов», составленной Сётоку почти триста лет тому назад. Именно тяга к нежному и прекрасному заставила принца оставить мирскую жизнь, затворившись в храме Роккаку-до. Там он посвятил себя написанию трактатов об искусстве. Позже в храме Роккаку-до возникла идея составлять композиции из цветов и зародилась школа икебаны[22]. Ее название происходит от пруда икэ, в котором принц Сётоку некогда совершал омовение.

С тех пор минуло немало лет. В Хэйане все большее распространение получало учение Будды. Аристократия охотно принимала новомодную религию, однако не забывала о своих исконных корнях и о традиционном учении синто. Поэтому, в конце концов, в школе Икэнобо древние обычаи слились с новыми, и композиция из цветов приобрела буддийскую интерпретацию. Помимо этого, сочетание цветов и веток порой представлялось как сочетание Инь и Ян, где ветви выступают символом Инь, а цветы – символом Ян. Инь и Ян олицетворяли мужское и женское начало, а ведь предстоящее празднование посвящалось Нобунори и Мурасаки, будущим мужчине и женщине. Икебана в этом случае несла особый смысл, и таким образом получилось достойное украшение праздника, не противоречащее духу чайной церемонии.

Чтобы добавить ей лоска, госпожа Найси пригласила модного столичного поэта, который за небольшую дополнительную плату начертал несколько свитков со стихами, которыми также украсили внутреннее пространство чайного павильона.

Единственное, чего госпожа Найси не могла изменить или заменить, это простого бронзового очага в центре комнаты, простого чайного столика, а также скромных принадлежностей для приготовления напитка. Правила предписывали использовать обычный деревянный ящичек с чаем, простой чайник из красной глины, простые керамические чаши для питья, примитивную ложку для насыпания чая и мешалку. В отношении этих предметов традиция соблюдалась строго: вещи не должны были содержать даже намека на роскошь и нести на себе следы времени, так что даже покупка новой посуды для предстоящей церемонии исключалась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Какиномото-но Хитомаро, перевод А. Глускиной.

2

См. «Японское деление суток» в Глоссарии.

3

В иносказательном смысле имеется в виду: прислуживать императрице, быть фрейлиной в императорском дворце.

4

Название дворцов здесь и далее по тексту из источника; Мурасаки-сикибу. Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Приложение. М. Наука. 1992.

5

В данном случае имеются в виду дети наложниц.

6

Сливовый павильон, Умэцубо – дворец, предназначенный для императорских наложниц.

7

Сады Аматэрасу – аналог христианского Рая.

8

Чистые земли – буддийский рай.

9

То есть круглосуточно.

10

Буси – самураи, военная знать.

11

Саке – алкогольный напиток на основе риса.

12

Сэй Сёнагон происходила из древнего рода Киёхара. Ее фамилия писалась двумя иероглифами, и «сэй» – японизированное китайское чтение первого из них. Сёнагон означает «младший государственный советник». Применительно к женщине титул давали фрейлинам невысокого ранга. Однако ее отношение к этому посту неизвестно: ни ее отец, ни один из двух ее мужей не занимали его. Возможно, пост занимал ее третий муж.

13

Котенок считался в те времена очень ценным подарком. Кошки ввозились с материка, в основном из Китая.

14

Мёбу – звание придворной дамы пятого ранга или знатной женщины среднего ранга.

15

Кошка с двумя хвостами – мифическое животное, демон. Приносит, по поверьям, несчастья, аналог выражения «между ними пробежала черная кошка».

16

Оба стихотворения-танка принадлежат перу Сикиси-Найсинно (Сёкуси-найсинно). Перевод Т. Соколовой-Делюсиной.

17

Автор Такараи Кикаку. Перевод В. Марковой.

18

Акадзомэ Эмон. Перевод Т. Соколовой-Делюсиной.

19

Оно-но Комати. Перевод А. Глускиной.

20

Акадзомэ Эмон. Перевод Т. Соколовой-Делюсиной.

21

Годы жизни: 850–881.

22

Исторически школа была основана буддийским монахом Сэнно в XV веке.