Полная версия
– Кто?.. Что?..
– Видящий, – повторила она, и в её голосе не было ни капли сомнения. – Он выбирает таких. Раз в поколение, а то и реже. Того, кто выжил после встречи с ним. Кто посмотрел ему в глаза. Ты теперь видишь то, что скрыто. Его дружину. Его намёки. Воду для тебя теперь не скроешь. Она для тебя – как открытая книга. Только читать в ней – одно мучение.
Она встала, подошла к полке и сняла маленький глиняный горшочек.
– Вудар – не сказка. Он древний. Сильный. И злой. Ему нужны слуги. На дне и на суше. Он топит людей, забирает их души, и они служат ему в его подводном царстве. А тому, кто выжил, он открывает глаза. Чтобы ты видел его могущество. Чтобы боялся. И чтобы помогал.
Меня от этих слов бросило в жар.
– Помогал? Как помогать?!
– Заманивать, – холодно ответила она, растирая в горшке какие-то травы. – Новых жертв. Ты же теперь видишь его знаки. Услышишь его шёпот в воде. Он будет направлять тебя. Говорить, кого привести к реке. А если не послушаешься… – она обернулась и ткнула в меня пальцем, – …он заберёт кого-то ещё. Близкого. Такова цена твоего дара.
Я сидел, ошеломлённый, пытаясь осмыслить этот ужас. Мне не просто привиделось. Меня избрали. Сделали посланником какого-то подводного монстра. Мысль о том, что я должен буду заманивать людей, как приманка, вызывала тошноту.
– Нет… – прошептал я. – Я не буду. Я не могу.
Тётя Глаша тяжело вздохнула.
– Мало кто может, – сказала она, и в её голосе впервые прозвучала какая-то усталая жалость. – Но выбор не всегда за нами. Он сильнее.
Она закончила возиться с травами и жестом показала, что разговор окончен. Я понял, что мне пора уходить. Мои ноги были ватными, а в голове стоял гул.
Я побрёл к выходу, мои мысли были в полном хаосе. Она проводила меня до двери. Я уже взялся за скобку, чтобы выйти в дождь, как вдруг её костлявая, сильная рука схватила меня за запястье. Её пальцы были удивительно цепкими и холодными.
Я обернулся. Она притянула меня к себе так, что её лицо оказалось в сантиметрах от моего. Её глаза расширились, наполнившись неподдельным ужасом, которого я не видел у неё раньше.
– Слушай сюда, мальчик, и запомни хорошенько, – её шёпот был слышен даже сквозь шум дождя. – Он ещё не закончил. Он всегда берет пару. Одного утопил – другого себе в слуги забрал. Следующую жертву он уже выбрал.
Она сделала паузу, и следующую фразу выдохнула прямо мне в лицо, леденя душу:
– Твою сестрёнку. Катю. Она следующая.
Глава 4
Слова тёти Глаши врезались мне в мозг, как раскалённый гвоздь. «Катю. Она следующая». У меня в ушах зазвенело, и мир поплыл перед глазами. Даже не помню, как выбежал от неё, как мчался по мокрым улицам домой. Дождь хлестал по лицу, но я его не чувствовал. Во мне был только леденящий, животный ужас.
Ворвался в дом, хлопнув дверью так, что мама вышла из кухни с испуганным лицом.
– Миша? Что случилось? Ты опять мокрый!
– Мам, – я задыхался, пытаясь выговорить. – С Катей… С Катей что-то будет! Её нельзя одну отпускать! К воде близко не подпускать! Вообще никуда!
Мама посмотрела на меня с такой бесконечной усталостью и жалостью, что мне стало плохо.
– Мишенька, родной… – она подошла и попыталась обнять меня, но я отпрянул. – Ты совсем измучился. Иди приляг, я тебе чаю с мятой принесу, успокоительного.
– Да я не псих! – закричал я, и голос мой сорвался на визг. – Я всё знаю! Тётка Глаша сказала! Вудар её заберёт!
Услышав это имя, мама помертвела. В её глазах мелькнул не просто испуг, а какой-то древний, перешедший по наследству ужас. Но она тут же взяла себя в руки.
– Хватит! – сказала она резко, строго. – Никаких бабок и никаких Вударов! Ты несешь чушь. Иди в комнату и успокойся. Сейчас же.
Я понял, что говорить бесполезно. Они думают, что я сошёл с ума. Что моё больное воображение рисует мне ужасы. Сжав зубы, побрёл к себе, слыша за спиной её озабоченный вздох.
Заглянул в комнату к Кате. Она сидела на ковре и цветными карандашами рисовала какого-то розового пони. Увидев меня, она улыбнулась своей обычной, беззаботной улыбкой.
– Миш, смотри, что я нарисовала!
– Класс, – выдавил я, и комок встал у меня в горле. Она такая маленькая, беззащитная. Она ничего не подозревает.
С этого момента я стал её тенью. Ходил за ней по пятам. Провожал в туалет и стоял под дверью. Когда она мыла руки был настороже, готовый в любой момент схватить её и оттащить от крана. Она сначала смеялась, потом начала злиться.
– Миша, отстань! Что ты как приклеенный!
Но я не отставал. Я не мог.
***
Ночью я не спал. Сидел на своей кровати и смотрел в окно, в тёмную, промокшую улицу. В голове крутились слова тёти Глаши. «Он всегда берет пару». Значит, Дима – это первое? А Катя – второе? Чтобы завершить набор? Чтобы его дружина пополнилась?
Чувствовал себя абсолютно беспомощным. Как я могу защитить её от того, чего даже не видно? От того, что приходит из воды, из снов, из отражений?
Дождь за окном усиливался. Стекла были залеплены каплями, за которыми плясали отражения комнатных огоньков. Я вглядывался в эту мглу, пытаясь разглядеть хоть что-то, любую угрозу.
И тогда я это увидел.
Прямо под моим окном, на мокром асфальте, отбрасываемое тусклым светом фонаря, лежало тёмное пятно. Оно было чётким, ясным и абсолютно узнаваемым.
Это был след. Длинный, узкий, с неестественно вытянутыми пальцами. След босой ноги. Мокрый след.
Секунду назад его там не было. Я бы поклялся.
Сердце моё замерло. Я прилип лбом к холодному стеклу, стараясь разглядеть лучше. И увидел ещё один. На шаг дальше от первого. И ещё. Чёткая цепочка мокрых, отливающих на свету следов вела от тротуара прямо к нашему дому.
Кто-то только что подошёл к нашему дому. Босой. Мокрый. И теперь, наверное, стоит прямо под нашими окнами.
Адреналин ударил в голову. Я отпрянул от окна, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. И эти следы… они же вели прямо к нам.
Я рванул к двери, прильнул к глазку. Там была пустая, освещённая лампочкой площадка. Никого. Но это ничего не значило. Он мог быть за дверью, прижавшись к стене. Или… он уже внутри?
Метнулся в комнату к Кате. Она спала, зарывшись носом в подушку, и тихо посапывала. Выглядела абсолютно беззащитной. Я сел на пол возле её кровати, прислонившись спиной к тумбочке, и уставился в дверь. Решил дежурить. Всю ночь, если понадобится. Ни шагу отсюда.
Так и просидел до утра, вгрызаясь в каждый шорох, в каждый скрип. Но ничего не происходило. Только ветер завывал за окном да с потолка изредка капало – видимо, протекала крыша.
***
Утро было серым и промозглым. Чувствовал себя разбитым, глаза слипались, но я не отступал от своего. Завтрак, мультики, рисование – я был рядом с Катей как её личный охранник-зомби. Она ворчала, что я ей мешаю, но я был непреклонен.
Мама смотрела на меня с тревогой и всё пыталась накормить успокоительным. Я отказывался. Мне нельзя было терять бдительность.
И вот, после обеда, я сидел в своей комнате и пытался делать уроки, одним ухом прислушиваясь, чем занимается Катя в гостиной. Вдруг услышал её голос:
– Миш! Иди сюда!
Он раздался с кухни. Обычный такой, спокойный, без намёка на испуг. Я сорвался с места и помчал туда, уже представляя самое худшее.
Катя стояла у раковины. Вода из крана текла тонкой струйкой. Она склонила над ней голову, прислушиваясь, её брови были сведены в озадаченный взгляд.
– Ты слышишь? – спросила она, не отрываясь от струи воды.
Я замер у порога, чувствуя, как по спине ползут мурашки.
– Что слышу?
– Там кто-то шепчет, – сказала она, как о чём-то самом обыденном. – Так тихо-тихо. Как будто из трубы.
Ледяная волна прокатилась по мне. Я медленно подошёл к раковине, отодвинул Катю и сам наклонился к бегущей воде. Сначала слышал только привычное шипение и бульканье. Ничего необычного.
– Прислушайся, – прошептала Катя.
Я зажмурился, отсекая все остальные звуки. Сосредоточился только на воде. Ш-ш-шшш… буль-буль… И правда, сквозь этот шум начал проступать другой звук. Очень тихий, далёкий, как будто доносящийся из глубины водопровода. Неразборчивый шёпот.
Наклонился ещё ниже, почти уткнувшись ухом в струю. Вода брызгала мне на щёку, но мне было не до того. Я ловил этот звук. И он становился чётче.
Сначала это были просто отдельные слоги. Потом… начал различать слова. Это был голос. Мужской. Молодой. Знакомый до боли.
– Миш… – прошептала вода. Голос был глухим, булькающим, словно его обладатель говорил, набрав полный рот воды. Но я узнал его. Это был голос Димы.
Я задрожал всем телом, но не мог оторваться.
– Миш… – снова донёсся шёпот, уже настойчивее. – Выходи… Поиграем…
Я с диким воплем отшатнулся от раковины, как будто меня ошпарили кипятком. Моя рука сама собой дёрнулась и со всей дури захлопнула кран. Резкий металлический лязг оглушил тишину на кухне. Катя взвизгнула от неожиданности.
– Ты чего? – её глаза стали круглыми от испуга и обиды. – Я же тебе говорю, там кто-то есть!
Я не мог вымолвить ни слова. Просто стоял и трясся, глядя на безобидный теперь хромовой кран, с которого скатывалась последняя капля. В ушах всё ещё стоял тот булькающий, мокрый шёпот. «Поиграем…» Это был он. Дима. Но это был не он. Это было то, во что он превратился. Игрушка Вудара. Его посланник.
– Это… это трубы так шумят, – с трудом выдавил я, отворачиваясь. Голос мой предательски дрожал. – Старые уже. Или соседи что-то делают.
– Нет! – упёрлась Катя, надув губы. – Я же слышала! Кто-то звал!
– Показалось! – рявкнул я на неё злее, чем хотел. – Иди уже рисовать!
Она обиженно фыркнула и выбежала из кухни. Я остался один, прислонившись спиной к холодильнику и пытаясь перевести дух. По спине бегали ледяные мурашки. Так больше продолжаться не могло. Я не мог просто сидеть и ждать, пока эта тварь из воды заберёт мою сестру. Я не мог слушать, как моего мёртвого друга заставляют звать меня «поиграть» из водопроводных труб. Это был уже не просто страх. Это был ад. Настоящий, беспросветный ад, который тихо и методично просачивался в нашу жизнь через все щели.
Мысли путались, в висках стучало. Родители? Они меня не поймут. Сочтут сумасшедшим окончательно. Полиция? Они уже всё решили – несчастный случай. Оставался только один человек. Одна-единственная старая женщина, которая знала, что я не сошёл с ума. Тётя Глаша.
Мне было страшно возвращаться к ней. Страшно слышать новые ужасы. Но ещё страшнее было ничего не делать.
Я дождался, когда мама уложит Катю спать, и пробрался к выходу.
– Опять на воздух? – устало спросила мама из гостиной, даже не оборачиваясь.
– Да, – буркнул я. – Голова болит. Пройдусь.
Ночь была снова неприютной и влажной. Фонари растягивали мокрые пятна на асфальте в длинные, уродливые тени. Я бежал, не оглядываясь, чувствуя, как за каждой спиной деревьев, в каждом тёмном окне притаилось что-то враждебное. Мне чудилось, что из водосточных труб доносится тот самый шёпот.
Дом тёти Глаши светился тусклым огарком свечи в окне. Казалось, она никогда не спит. Я постучал в дверь, уже не колеблясь. Мне нужно было знать.
Дверь открылась почти мгновенно. Она стояла на пороге, закутанная в тёмный платок, и её чёрные глаза буравили меня насквозь.
– Ну что, мальчик, – проскрипела она. – Доигрался? Услышал голосочек?
Я просто кивнул, не в силах говорить. Она молча отступила, пропуская меня внутрь. Запах трав и старости снова обволок меня, но на этот раз он показался почти уютным. Здесь, по крайней мере, знали правду.
Я рухнул на табуретку и выпалил всё одним духом: про следы под окном, про шёпот в трубах, про голос Димы. Говорил, задыхаясь, почти плача от бессилия и ужаса.
– Я не могу её просто так охранять! – выкрикнул я в конце. – Он ведь заберёт её! Он же сказал! Как его остановить? Должен же быть способ!
Тётя Глаша молча слушала, её лицо было непроницаемой маской. Когда я закончил, она тяжело вздохнула и подошла к своему старому сундуку.
– Силён Вудар, – протянула она, копаясь в сундуке. – Очень. С водой не поспоришь. Она всё смоет, всё скроет, всё переждёт.
У меня похолодело внутри. Значит, ничего нельзя сделать?
– Но… – она обернулась ко мне, и в её глазах мелькнула какая-то искорка. – У всякой силы есть свой противовес. Огонь – воде. Земля – воде. Лес.
Я уставился на неё, не понимая.
– Вудар – хозяин вод. А у леса есть свой хозяин. Старый. Сильный. Йумыо зовут его мои предки. Он не любит людей. Не любит шума, железа, дыма. Он помнит времена, когда люди его не боялись, а уважали. Сейчас его только злят.
Она достала из сундука маленький холщовый мешочек, туго перевязанный кожаным шнурком.
– Помочь он может. Его сила может перекрыть силу воды. Заставить Вудара отступить. Но просить его надо с умом. И на его территории.
Она протянула мне мешочек. Он был тугим и упругим на ощупь, внутри что-то перекатывалось и шуршало.
– Это для него? – спросил я глупо.
– Для него, – кивнула тётя Глаша. – Табак крепкий, горькие травы, косточка лесной птицы. Ему такое по нраву.
– А… а где его искать?
Старуха подошла к окну и ткнула пальцем в сторону тёмной стены леса, что подступала к нашему городку.
– В чаще. Там есть дуб-великан. Его и втроем не обхватить. Он стоит на поляне, вокруг него другие деревья не растут. Его и ищи. Йумыо любит сильные деревья. Их дух ему ближе.
Мысль идти ночью в лес, один на один с каким-то древним духом, заставила меня содрогнуться.
– А… а как с ним говорить? Что делать?
– Подойди с почтением. Положи мешок у корней. Скажи, что пришёл от старой Глаши, что просишь помощи против воды, что плетёшь мост между ним и людьми. И жди. Если он примет дар – заговорит с тобой. Шёпотом листвы, скрипом ветвей. Услышишь.
Она помолчала, и её лицо стало суровым.
– А если не примет… если твой дух покажется ему слабым, или фальшивым, или ещё каким… – она посмотрела на меня прямо, и в её взгляде не было никакой жалости. – Тогда ты станешь частью леса. Как те безумцы, что уходили в чащу и не возвращались. Их кости удобряют корни. Их души шелестят листьями. Помни об этом, мальчик. Выбор за тобой.
Она сунула мне мешочек в руки и решительно повела к выходу.
Я вышел на крыльцо, сжимая в ладони маленький, но невероятно тяжёлый мешочек. Лес впереди был чёрным, бездонным, живым. Он дышал, шумел, и в его шуме мне уже чудились не птицы и не звери, а что-то древнее и бесконечно равнодушное ко мне.
И сделал шаг вперёд, во тьму.
Глава 5
Мешочек тёти Глаши жёг мне карман, будто раскалённый уголь. Я стоял на краю леса, и он смотрел на меня своей тёмной, густой пастью. Ветер шелестел листьями, и мне повсюду чудился тот самый мокрый шёпот: «Поиграем…». Нет, я не дам ему забрать Катю. Что бы там ни было.
Сделал последний глубочайший вдох и шагнул под сень деревьев.
Сразу же стало темно, как в подвале. Лунный свет, который ещё секунду назад серебрил поляну, теперь лишь редкими блёклыми пятнами пробивался сквозь переплетение еловых лап. Воздух стал другим – густым, влажным, пахнущим прелой листвой, хвоей и чем-то ещё, очень старым и диким.
Я знал эту тропинку. Мы с Димой бегали тут сто раз, за грибами, просто так. Она шла вдоль ручья, потом поднималась в горку. Напряг зрение, пытаясь найти знакомые ориентиры. Но там, где должна была быть тропа, лежало лишь сплошное переплетение корней и бурелом. Как будто её стёрли ластиком.
«Ничего, – подумал я. – Просто в темноте не видно». Пошёл туда, где, как мне казалось, она должна быть. Но ноги будто сами несли меня куда-то вбок, вглубь чащи. Я спотыкался о невидимые коряги, цеплялся курткой за колючие ветки, которые хлестали меня по лицу, будто отгоняя, предупреждая: «Уходи, пока не поздно».
С каждым шагом становилось всё тише. Исчезли даже привычные ночные звуки – ни совы, ни сверчков. Только моё собственное прерывистое дыхание и глухой стук сердца в ушах. И этот странный зов. Не звук, а скорее чувство. Какая-то невидимая нить, привязанная где-то у меня в груди, неумолимо тянула меня вперёд, в самую сердцевину темноты.
Шёл уже несколько минут, как мне казалось, но чувствовал, что заблудился окончательно. Ни ручья, ни горки. Кругом стояли одинаковые, огромные, молчаливые деревья. Остановился, чтобы перевести дух и сориентироваться. Сердце бешено колотилось. Пора возвращаться.
Я обернулся.
И у меня подкосились ноги.
Тропы, по которой я пришёл, не было. Совсем. Прямо за мной стеной стоял непролазный, колючий малинник, переплетённый с папоротниками выше моего роста. Он выглядел так, будто рос здесь сто лет. Сквозь него невозможно было пробиться. Ни просвета, ни намёка на то, что буквально пять минут назад прошёл именно здесь.
Холодная волна паники подкатила к горлу. Это невозможно. Я же только что оттуда пришёл! Посмотрел налево, направо – везде была та же картина: дремучая, нетронутая чаща. Не было никакого пути назад.
Меня закрыли здесь.
Замер, вжавшись спиной в ствол какой-то сосны, и пытался не дышать. Паника, холодная и липкая, сжимала горло. Куда идти? Что делать? Лес вокруг будто сжался, стал тесным и враждебным. И тут я почувствовал это – чувство, что за мной следят.
Сначала это было просто ощущение в затылке, мурашки по коже. Потом с краю зрения мелькнула тень – быстрая, низкая, скользнувшая за дерево. Резко обернулся, вглядываясь в темноту. Ничего. Тишина. Такая густая, что в ушах начинало звенеть.
Потом послышалось шуршание. Справа. Не такое, как от мыши или ежа. Более тяжёлое, масштабное. Как будто кто-то большой и грузный продирается сквозь папоротник. Я застыл, весь превратившись в слух. Шуршание стихло. И тут же – топот. Чёткий, тяжёлый, не спешащий. Не четыре лапы, а две. Или… почти две.
Сердце ушло в пятки. Волки? Нет, волки бегают иначе, они не топают так мерно. Медведь? От одной мысли по спине пробежал ледяной холод. Метнулся к ближайшей сосне – невысокой, с низко растущими кривыми ветками. Цепляясь за кору, царапая руки, вскарабкался на неё, забился в самую гущу лапника, стараясь стать как можно меньше.
И вовремя.
Из-за тёмного валежника прямо в луч лунного света, пробивавшегося сквозь разрыв в кронах, вышло… нечто. Это не был волк. И не медведь.
Существо было высоким, под два метра, но до невозможности худым. Его тело, покрытое короткой бурой свалявшейся шерстью, напоминало высохший труп. Руки – невероятно длинные, почти до земли, с когтистыми лапами. Оно шло, слегка сутулясь, переваливаясь с ноги на ногу. И самое ужасное – у него не было лица. Вернее, было, но на месте глаз зияли лишь глубокие, абсолютно пустые чёрные впадины.
Я зажмурился, потом снова открыл, надеясь, что это мираж. Нет. Оно было настоящим. Оно прошло несколько шагов и остановилось, как раз под моим деревом. Его голова медленно поворачивалась, безглазая маска сканировала местность.
Потом из чащи вышло ещё одно. И третье. Они были похожи, как клоны. Безликие, долговязые, неестественные. Одно из них, то, что было поближе, опустило свою страшную морду к земле и стало что-то обнюхивать. Оно водило головой из стороны в сторону, явно идя по следу. По моему следу.
Они молчали. Не рычали, не переговаривались. Только их тяжёлое, хриплое дыхание нарушало зловещую тишину. Они двигались с какой-то жуткой, неспешной уверенностью, словно знали, что добыча где-то рядом и ей некуда бежать.
Я прижался к стволу, стараясь не шелохнуться, молясь, чтобы ветки скрыли меня. Чувствовал, как дрожу всем телом, и боялся, что они услышат стук моих зубов. Одно из существ подошло прямо к моему дереву. Оно было так близко, что я мог разглядеть грязь и хвою, застрявшую в его свалявшейся шерсти.
Оно снова принюхалось, провело когтистой лапой по земле, где я стоял минут пять назад. Потом медленно, очень медленно, запрокинуло свою ужасную голову с пустыми глазницами вверх.
И посмотрело прямо на меня.
Я замер, вцепившись в шершавую кору сосны так, что пальцы свело судорогой. Это невозможно. Оно не могло меня видеть. У него же нет глаз! Но эта пустая, тёмная впадина была направлена прямо на меня, будто просверливала меня насквозь, видя не тело, а саму душу, весь мой немой ужас.
Время остановилось. Я ждал, что сейчас оно издаст какой-нибудь леденящий душу вопль, смахнет меня с дерева одной своей длинной костлявой лапой, и всё кончится. Но ничего не происходило. Оно просто стояло и «смотрело». Его сородичи тоже замерли, будто прислушиваясь к чему-то, что было недоступно моему уху.
Потом первый зверь, тот, что был подо мной, странно фыркнул. Звук был похож на шипение воздуха из старой автомобильной покрышки. Он медленно, почти нехотя, опустил голову, повернулся и, неспешно переваливаясь, пошёл прочь, растворяясь в тенях. За ним последовали и остальные. Через несколько секунд я снова остался один. В лесу воцарилась прежняя, давящая тишина.
Сидел ещё минут пять, не в силах пошевелиться, ожидая подвоха. Но ничего не происходило. Они действительно ушли. Почему? Что их отвлекло? Или… кто?
Страх сменился острым, почти болезненным любопытством. Тот внутренний зов, что привёл меня в чащу, снова зашевелился в груди. Он был слабее, но настойчивее. Как будто невидимая рука мягко толкала меня в спину, говоря: «Иди, иди, ты на правильном пути».
С огромной осторожностью я слез с дерева. Ноги были ватными и всё ещё дрожали. Прислушался. Ни шороха, ни топота. Только моё сердце, которое постепенно возвращалось к нормальному ритму. Я послушался того внутреннего импульса и пошёл вглубь леса, уже не пытаясь искать тропу. Просто шёл, доверяясь какому-то шестому чувству.
Деревья вокруг стали меняться. Сосны и ели постепенно уступали место более старым, могучим лиственным породам. Воздух стал ещё гуще, наполнился запахом влажной земли, грибов и чего-то сладковатого, цветочного. И тут я вышел на поляну.
Она была небольшой, идеально круглой, будто её вырезали ножницами. И посреди неё стоял он.
Дуб-великан. Таких я не видел никогда в жизни. Он был не просто большим. Он был исполинским, древним, как сама земля. Его ствол был толщиной с небольшой дом, весь в глубоких морщинах-трещинах, в которых могла бы уместиться моя рука. Ветви, толстые, как самые обычные деревья, раскинулись так широко, что казалось, они держат на себе само небо. Он стоял в полном одиночестве – вокруг него, на почтительном расстоянии, не росло ни деревца, ни кустика. Это было его место. Его трон.
Воздух здесь был особенным – тихим, густым, наполненным силой. Даже звуки леса сюда не долетали. Было слышно только моё собственное дыхание и какой-то очень низкий, едва уловимый гул, исходивший, казалось, от самого дерева. От самой земли.
Я подошёл ближе, чувствуя себя букашкой перед этим гигантом. В голове пронеслись слова тёти Глаши. «С почтением». Я и чувствовал его – настоящее, неподдельное почтение, смешанное с благоговейным страхом.
Дрожащими руками полез в карман и достал тот самый холщовый мешочек. Он казался таким ничтожным перед этим исполином. Но делать нечего. Подошёл к самым корням, которые уходили в землю, и осторожно, почти на цыпочках, положил мешочек в развилку между двумя самыми большими корнями.
– Здравствуй, – прошептал я, и мой голос прозвучал жалко и глухо в этой тишине. – Меня… меня прислала тётя Глаша. Старая Глаша с окраины. – Я сделал паузу, надеясь, что это имя что-то значит. – Мне… мне очень нужна твоя помощь. Там, в воде… Вудар. Он забрал моего друга. И теперь он хочет забрать мою сестру. Я не могу… я не знаю, как его остановить. Помоги, пожалуйста. Мы… люди… мы помним тебя. Мы уважаем лес. Помоги нам.
Я закончил и замер, чувствуя себя полным идиотом. Я только что просил помощи у дерева. Что я вообще ожидал услышать в ответ? Шелест листьев «ладно, помогу»?
Несколько секунд ничего не происходило. Только тот низкий гул продолжал вибрировать в воздухе. Уже начал думать, что всё это была бессмысленная затея, что тётя Глаша просто сплавила меня с рук, как вдруг…
Кора на лицевой части могучего ствола, прямо напротив меня, вдруг зашевелилась. Это было жуткое, невозможное зрелище. Твёрдая, потрескавшаяся кора будто ожила. Трещины начали сдвигаться, расширяться, сливаться друг с другом, образуя новые, более глубокие борозды. Они складывались в узор, в очертания… в лицо.
Проступил высокий, измождённый лоб, глубокие впадины на месте глаз, длинный, прямой нос и строгий, тонкий рот. Это было лицо очень старого, мудрого и бесконечно уставшего существа. Оно было вырезано прямо в дереве.
И вот эти щели-глазы, глубокие и тёмные, медленно, неумолимо повернулись и остановились на мне.
Глава 6
Я стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от этого проступившего в коре лица. Оно не шевелилось, не моргало, но было абсолютно живым и осознающим. И самое жуткое – я чувствовал его взгляд. Не глазами, а какой-то другой частью себя. Он пронизывал меня насквозь, видел каждую мою мысль, каждый испуганный вздох.
