Полная версия
Мира Рай
Глаз из омута
Глава 1
Мы с Димой всегда знали, куда нельзя ходить. Это как негласное правило нашего городка: старую мельницу обходи за километр, особенно ночью. Ну, мы и обходили. До вчерашнего дня.
А потом Дима такой: «Мих, да что мы, маленькие что ли? Рыбы там – дофига! Один мужик с работы отца говорил, что полведра натаскал за час». Ну, мы и повелись.
Сказали родителям, что идём ночевать к Лешке на окраине. А сами – прямиком к реке. У Димы был старый, видавший виды сачок и две закидушки, которые он спёр у своего деда. У меня – бутерброды с колбасой и чувство, что мы делаем что-то очень глупое, но прикольное.
До мельницы идти минут двадцать. Чем ближе подходили, тем тише становилось вокруг. Как будто все звуки – сверчки, лягушки – остались где-то позади. Только ветер в камышах шелестит. И запах… Запах какой-то особенный. Не просто вода и тина, а ещё что-то старое, затхлое, медное.
Сама мельница в темноте выглядела как огромный, спящий зверь. Окна зияли чёрными дырами, крыша кое-где провалилась. А вода у её основания была не просто чёрной. Она была… густой. Как будто это не вода, а чернила. Холод от неё так и шёл, даже стоя на берегу.
– Ну что, страшно? – Дима хлопнул меня по плечу, но в его голосе слышалась та же напряжённая фальшь, что и у меня внутри.
– Да щас. Тут рыбы ждут не дождутся, когда мы их вытащим, – бодро ответил я, стараясь себя убедить.
Спустили на воду старую, протекающую лодчонку, которую Дима нашёл в камышах ещё неделю назад. Она скрипела и качалась так, что моё сердце уходило в пятки. Но мы отчалили.
Закинули удочки. Сидим. Тишина. Только вода о борт лодки плещется. И вроде бы всё нормально. Даже клюёт! Дима вытащил парочку мелких окуньков. Мы уже начали шутить, гонять друг друга.
– Смотри, у тебя волосы длинные, – сказал Дима. – Как у русалки. Ты Вудару первым делом понравишься.
– Ой, иди ты! – фыркнул я. – Кто такой этот твой Вудар? Выдумал, как всегда.
– Да это не я! – возмутился Дима. – Это ж все знают. Старый водяной. Он тут, под мельницей, в омуте живёт. Говорят, раньше он мельникам помогал – воду на колёса направлял. А потом что-то не поделили. Или его обидели. Он осерчал и стал мстить. Топит кого ни попадя, а потом они у него в дружине служат. На дне. Ходят, белые такие, с глазами как у рыбы.
Он это сказал таким нарочито страшным шёпотом, что у меня по спине мурашки побежали. Легенда, конечно, дурацкая. Для детей. Но вот незадача: почему-то прямо сейчас, в этой чёрной воде, она не казалась такой уж дурацкой.
– Гонишь, – неуверенно буркнул я.
– Ага, щас. А почему тогда тут никто не купается? А почему рыбаки обходят это место? – Дима явно кайфовал от того, что напугал меня.
И в этот самый момент его удочка дёрнулась так, что чуть не выпала из лодки. Дима аж подпрыгнул.
– Вот! Видишь! Клюёт! – закричал он.
Но это было ненормально. Удочку буквально вырывало из его рук. Леска натянулась как струна и завыла. Лодку начало мотать из стороны в сторону.
– Дим, что там? Сом, что ли? – испуганно спросил я.
– Кто его знает! Тащит будь здоров! – Дима упирался изо всех сил, его пальцы побелели.
И вдруг… всё разом прекратилось. Леска обвисла. Удочка – тоже. Рыба сорвалась. И наступила тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Ни всплеска, ни ветра, ни сверчков. Просто вакуум. Даже дыхание собственное стало слышно.
– Что за… – начал я.
И тут лодка дёрнулась. Не от рыбы. Её кто-то толкнул снизу. Несильно, но очень отчётливо. Мы переглянулись. У Димы глаза стали круглыми-круглыми.
– Это… наверное, бревно какое-то, – прошептал он, но сам в это не верил.
Лодку снова толкнули. Сильнее. Мы оба вскрикнули и схватились за борта. Потом началось вращение. Медленное, противное. Нашу лодчонку будто поставили на какую-то невидимую ось и начали крутить. Всё быстрее и быстрее. Вода забортом закружилась воронкой.
– Греби к берегу! – заорал я, хватая весло.
– Не получается! – крикнул в ответ Дима. – Нас крутит!
От страха подступила тошнота. В глазах рябило от этого бесконечного кружения. Мы оба молчали, сжимая холодный влажный борт, пытаясь не выпасть. Я уже почти смирился с мыслью, что мы сейчас перевернёмся и окажемся в этой ледяной чёрной жиже.
Вращение вдруг стало замедляться. Так же резко, как и началось. Лодка ещё качнулась разок-другой и замерла на месте. Мы сидели, тяжело дыша, не в силах вымолвить и слова. Я посмотрел на воду. Она была абсолютно спокойной. Как зеркало. Чёрное зеркало.
И вот тогда я его увидел.
Прямо у борта, в метре от меня, из глубины стало медленно всплывать что-то бледное. Сначала я подумал – луна так отражается. Но луны не было. Потом – что это большая рыба, перевёрнутая кверху брюхом.
Но это было лицо.
Раздутое, белое, как варёное мясо. Волосы, тёмные и слипшиеся, облепили лоб и щёки. А глаза… Они были открыты. Совершенно круглые, без зрачков, молочно-белые, мутные. Они не мигали. Они просто смотрели прямо на меня. Без мыслей. Без эмоций. Просто смотрели.
Я не мог пошевелиться. Не мог крикнуть. Просто смотрел в ответ в эти пустые белые глаза всего в паре десятков сантиметров от себя, чувствуя, как леденящий ужас сковывает меня с головы до ног.
Этот взгляд… Эти пустые, молочные глаза, которые смотрели прямо в мою душу… Я никогда в жизни так не пугался. Кажется, даже дышать перестал. Мы с Димой просто застыли, вцепившись в борта лодки, не в силах отвести взгляд от того места, где только что было это… лицо.
Оно исчезло так же внезапно, как и появилось. Просто растворилось в черной воде, не оставив ни пузырька, ни ряби. Тишина снова стала давить на уши, но теперь она была другой – зловещей, предгрозовой.
– Что… что это было? – выдохнул Дима. Его голос дрожал, и это окончательно вывело меня из ступора. Потому что если трусит Дима, который всегда крутой и ничего не боится, значит, дела действительно плохи.
– Греби! – прохрипел я, хватая свое весло. – Греби отсюда к чёртовой матери!
Мы заработали вёслами как угорелые, не попадая в такт, почти переворачивая лодку. Я греб так, что мышцы на руках горели огнём, но нам казалось, что мы почти не двигаемся с места. Сердце колотилось где-то в горле, и каждый всплеск заставлял вздрагивать.
Мне повсюду чудились эти белые глаза. Вся вода вокруг казалась вдруг живой и враждебной. Каждое движение тени, каждое колебание волны – всё было угрозой.
И было чувство. Жуткое, противное, прямо в животе. Чувство, что за нами наблюдают. Что из тёмной глубины за нами следят десятки таких же пустых глаз. И что кто-то… нет, *что-то* тянет лодку назад. Невидимая сила, которая мешает нам уплыть, которая тянет нас обратно, к мельнице, в самый центр этого чёрного омута.
– Тащит! – сдавленно крикнул Дима, и я понял, что он чувствует то же самое. – Лодку назад тянет!
Мы запаниковали и заработали ещё отчаяннее. Я уже не соображал, куда гребу, просто делал это из последних сил, с одной мыслью: только бы не упасть в воду. Только бы не оказаться там, в этой ледяной темноте.
И вдруг – удар килем о дно. Мы вылетели на мелководье, лодка резко остановилась, и нас чуть не вышвырнуло вперед.
Берег. Мы на берегу.
Мы не сказали ни слова. Просто вывалились из лодки, как мешки с картошкой, и поползли по мокрой гальке подальше от воды. Ноги не слушались, подкашивались. Я обернулся. Чёрная вода была спокойна. Как ни в чём не бывало. Словно нам всё просто показалось.
Минуту мы просто сидели на земле, отдышиваясь. Я дрожал как осиновый лист, и зубы выбивали дробь. Дима первый пришёл в себя. Он встал, отряхнулся и с напускной бравадой, которая сейчас выглядела жалко, посмотрел на воду.
– Ну и ну… – сказал он, но голос всё ещё сдавал. – Приколдос. Наверное, бревно какое-то всплыло. С водорослями. Или рыбина большая. Осётр, может. У них морда страшная.
Он говорил это, пытаясь убедить в первую очередь себя. Я молчал. Я-то точно знал, что это была не рыба.
– Руки испачкал, – пробормотал Дима, больше для того, чтобы разрядить обстановку. Он сделал несколько шагов к воде, к самой кромке, где накатывали мелкие волны. – Сейчас сполосну и пошли домой. С этого места дух захватывает, если честно.
Он наклонился, протянул руки к воде.
И в этот момент из тихой, казалось бы, безобидной заводи, прямо из-под его ног, вырвалось нечто длинное, тёмное и скользкое.
Это было похоже на толстую водоросль, но она двигалась слишком осознанно, слишком целенаправленно. Она обвилась вокруг его лодыжки с противным, хлюпающим звуком, словно щупальце.
Я не успел даже вскрикнуть.
Щупальце дёрнулось – резко, с нечеловеческой силой.
Диму рывком сдёрнуло с ног. Он грохнулся на мокрые камни с оглушительным воплем и тут же начал скользить к воде, цепляясь руками за скользкие камни, но не находя опоры.
– Михан! – заорал он диким, полным чистого животного ужаса голосом. – Держи! Помоги!
Глава 2
Его крик был таким пронзительным, таким настоящим, что меня будто током ударило. Вся моя парализующая жуть куда-то испарилась, сменилась дикой, животной адреналиновой дурью.
Я рванул вперёд, не думая о скользких камнях, о воде, ни о чём. Единственная мысль – схватить его. Дима уже по пояс был в воде, его тащили за ногу, а он цеплялся руками за большой валун, его пальцы скользили по мокрому мху, не находя упора. Его глаза были круглыми от ужаса, рот открыт в беззвучном теперь крике.
Я прыгнул в воду, ледяной шок обжёг кожу, но мне было плевать. Нашёл дно – илистое, вязкое – и ухватил Диму за обе руки, выше локтя.
– Держись! – заорал ему в лицо, сам не свой. – Не отпускай! Я тебя!
Упёрся ногами и потянул его к себе. Но сила, которая тянула его с другой стороны, была чудовищной. Это было не просто течение. Это было как будто мощнейший насос включили на дне. Его ногу держал стальной трос. Мы с Димой были просто куклами в этой драке.
– Помоги! – снова закричал он, и в его голосе послышались слёзы. – Он тянет! Мих, не отпускай!
Я не отпускал. Тянул изо всех сил, чувствуя, как мышцы на руках и спине горят огнём, как с каждым сантиметром, который я отвоёвываю, эта тварь забирает два. Вода вокруг нас бурлила, пенилась от борьбы. Дима стал мостом между нами, и я чувствовал, как его кости хрустят под этой страшной тяжестью.
И вдруг его пальцы разжались. Он смотрел на меня, и в его глазах уже не было паники. Была какая-то пустота, обречённость и дикая, недетская обида.
– Прости… – булькнул он, и вода хлынула ему в рот.
Его рука выскользнула из моей. Слишком мокрая, слишком скользкая. Мои пальцы схватили пустоту.
Он исчез под водой моментально. Как будто его и не было. Одна секунда – его перекошенное лицо, следующая – только расходящиеся круги да пузыри, которые тут же лопнули.
Стоял по пояс в ледяной воде, тяжело дыша, не в силах пошевелиться. В голове была абсолютная, оглушительная тишина. Я смотрел на то место, где только что был мой лучший друг. Ждал, что он вынырнет, отфыркается, скажет «ну и прикол был!».
Но вода успокаивалась. Становилась гладкой и чёрной, как зеркало. Совершенно безразличной. Ничего не происходило. Тишина давила на уши.
Всё было кончено. Секунды. Всего несколько секунд.
Я не плакал. Не мог даже пошевелиться. Просто стоял и смотрел в эту чёрную гладь, пытаясь понять, что только что произошло. Это сон? Это шутка? Это не может быть правдой.
И тогда с противоположного берега, из густой тени под раскидистыми ивами, донёсся звук. Низкий, горловой, раскатистый. Он был похож на кваканье огромной жабы, смешанное с предсмертным хрипом. Это был смех.
Нечеловеческий. Полный древнего, абсолютного злорадства.
Он прокатился над водой, отозвался эхом в моих костях и затих.
И стало ещё тише.
Не помню, как выбрался из воды и как оказался дома. Всё было как в тумане. Помню только, что мчался по темным улицам, мокрый, дрожащий, и всё время оглядывался, будто за мной кто-то гнался. Этот нечеловеческий смех всё еще стоял у меня в ушах, и мне казалось, что он исходит из каждой тени, из-за каждого угла.
Дома я пытался что-то объяснить родителям, но у меня из горла вырывались только бессвязные обрывки фраз: «Дима… вода… оно его…». Мама ахнула, увидев мое перекошенное лицо и мокрую одежду, папа сразу же схватил телефон. Его голос был жёстким и собранным, но я видел, как дрожат его руки, когда он набирал номер.
Потом всё завертелось. Мигалки полицейских машин у нашего дома, потом – на берегу. Прожекторы высвечивали чёрную воду, делая её ещё более зловещей. Приехали водолазы, долго совещались с полицией, тыкая пальцами в разные точки реки. Их лица были серьёзными и неверующими.
Ко мне подошел следователь, мужчина с усталым лицом. Он задавал вопросы мягко, но настойчиво.
– Ну, Михаил, расскажи по порядку. Как всё было?
Я попытался. Сказал, что мы были в лодке, что нас что-то крутило, что Диму что-то схватило за ногу и потащило на дно. Но когда я дошёл до самой сути – до того скользкого, как водоросль, щупальца, до этого смеха с того берега – я запнулся. Его взгляд изменился. В нём появилось то же самое, что я видел у всех взрослых, когда речь заходит о сверхъестественном – снисходительное сомнение. «Нервы, мол, шалят у парня, стресс».
– То есть, ты хочешь сказать, что его что-то утащило? – переспросил он, и в его голосе прозвучали нотки, от которых у меня сжалось всё внутри. – Что-то… живое?
Я понял. Мне не верят. Сейчас начнут спрашивать, не выпили ли мы чего, не поссорились ли.
Я просто опустил голову и пробормотал:
– Он поскользнулся… упал… течение сильное… Его сразу понесло.
Следователь облегчённо вздохнул и похлопал меня по плечу.
– Вот и хорошо. Всё ясно. Неприятный инцидент, конечно. Сильное течение там, глубина, дно илистое. Запутаться можно.
На этом всё и закончилось. Для них. Поиски продолжались ещё два дня. Водолазы ныряли, прочесывали дно баграми. Нашли какую-то старую покрышку и сломанный велосипед. Тела Димы не нашли. Официальная версия – «несчастный случай на воде, тело не обнаружено в связи со сложным рельефом дна и сильным течением».
Городок наш погрузился в траур. С Диминой семьей мы дружили много лет. Его мама не выходила из истерики, она то рыдала, то впадала в какое-то оцепенение и всё спрашивала у меня: «Мишенька, а он точно не мучался?». А я молчал и смотрел в пол, чувствуя себя последним предателем. Его отец, всегда такой весёлый и громкий, стал вдруг маленьким и сгорбленным, будто его сдули.
Пришло время похорон. Гроб был пустой. Это было самое ужасное. Стоять у этой ямы, смотреть на деревянный ящик, в котором ничего нет. Знать, что твой друг не здесь, что он там, в ледяной темноте, и с ним случилось что-то непонятное и страшное. На меня все смотрели с жалостью, а я чувствовал только леденящий ужас и дикое чувство вины. Я должен был крепче держать. Я должен был ему помочь.
После церемонии все подходили к Диминым родителям, что-то говорили, обнимали их. Я стоял в стороне, не в силах подойти. И тут мой взгляд упал на Катю, мою младшую сестрёнку. Она стояла рядом с мамой, вся в чёрном, с огромным букетом цветов, который казался больше её самой.
И она смотрела прямо на меня. Не с жалостью, не с вопросом. Её взгляд был абсолютно взрослым, полным немого, животного ужаса. Она не плакала. Она просто смотрела на меня, и в её широко раскрытых глазах я прочёл тот самый вопрос, который боялся задать себе сам: «Что это было? И придет ли оно ещё раз?».
После похорон в доме стало тихо. Непривычно, звеняще тихо. Родители ходили на цыпочках и разговаривали шепотом, будто боялись разбудить кого-то. А я… я просто сидел в своей комнате и тупил в стену. Перед глазами всё стояло то самое лицо с белыми глазами и Димино перекошенное от ужаса лицо в последнюю секунду. Этот кадр в голове проигрывался снова и снова, как заезженная пластинка.
Я пытался себя убедить, что это был несчастный случай. Что я всё придумал от стресса. Но этот смех… Этот противный, горловой хохот с того берега. Его нельзя было придумать.
Я ворочался всю ночь, боясь закрыть глаза. Но в итоге сон всё же сморил меня. И тут начался самый настоящий ад.
Мне снилось, что я снова в той чёртовой лодке. Но на этот раз я был один. Вода была абсолютно гладкой и чёрной, как масло. И тишина… Та самая, давящая тишина. Я смотрел вниз, в толщу воды, и вдруг она начала светиться каким-то больничным, фосфорцецентным светом.
И я увидел их.
Они стояли. Просто стояли на дне, тесно прижавшись друг к другу, выстроившись в ровные ряды. Десятки людей. Мужчины, женщины, даже дети. Все бледные, раздутые, с волосами, разметавшимися как водоросли. И у всех у них были эти пустые, молочно-белые глаза, которые смотрели прямо на меня, не моргая.
Они не двигались. Они просто стояли и смотрели. А потом из первого ряда медленно выплыл вперёд Дима. Он был таким же, как и все – бледный, с белыми глазами. Но он был моим другом. Он протянул ко мне руку, пальцы его были похожи на сосиски, распухшие от воды. Он что-то беззвучно говорил, губами, обезображенными рыбами. Я не слышал, но я понял. Одно слово.
«Иди».
Закричал во сне и проснулся от собственного крика. Сердце колотилось как сумасшедшее, простыня была мокрой от холодного пота. Во рту пересохло так, будто я пачку соли съел. Жажда была нереальная.
Скинул одеяло и, всё ещё дрожа, побрёл на кухню. В доме было тихо, только часы на кухне громко тикали, отсчитывая секунды в этой гробовой тишине. Подошёл к раковине, взял свой стакан, тот самый, с покемонами, который подарил мне Дима на прошлый день рождения.
Включил воду. Она с шумом хлынула из крана, и я на мгновение застыл, глядя на неё. Но нет, это была просто вода. Обычная, прозрачная, без всяких лиц. С облегчением выдохнул и налил полный стакан.
Поднял его к губам, чтобы сделать большой, жаждущий глоток. И в последний момент мой взгляд упал на поверхность воды в стакане, освещённую лунным светом из окна.
И я увидел его.
Оно было там. Не моё отражение. То самое лицо. Бледное, расплывчатое, как будто увиденное сквозь толщу мутной воды. Молочно-белые, абсолютно круглые глаза смотрели на меня прямо со дна стакана. Они были всего в сантиметрах от моего лица.
Ахнул и отшвырнул стакан от себя со всей дури. Стекло со звоном разбилось, вода брызнула во все стороны. Отпрыгнул назад, вжался в холодильник, не в силах оторвать взгляд от осколков и лужи на полу.
Глава 3
С того самого случая со стаканом моя жизнь превратилась в сплошной кошмар. Не такой, где за тобой гонятся с топором, а тихий, подлый, который точит изнутри. Я стал бояться воды. Вообще любой.
На следующий день после разбитого стакана мама попросила меня помыть посуду. Я подошёл к раковине, взял губку, и у меня задрожали руки. Вода, льющаяся из крана, казалась подозрительной, слишком шумной. Мне почудилось, что в её потоке на миг мелькнуло что-то белое. Я отпрянул, тарелка выскользнула из рук и разбилась.
– Миш, что с тобой? – мама смотрела на меня с тревогой.
– Да ничего… Просто поскользнулся, – пробормотал я, отворачиваясь.
В школе было ещё хуже. У нас в кабинете биологии стоит большой аквариум с рыбками. Я всегда на него залипал, а теперь не мог заставить себя посмотреть. Один раз всё же глянул – и чуть не закричал. Мне показалось, что среди зелёных водорослей и замков из ракушек на меня смотрит не рыбья морда, а то самое бледное лицо. Я так дёрнулся, что стукнул коленкой о парту, все обернулись.
– Клушин, ты чего? – спросил учитель.
– Ничего… Ногу свело, – соврал, чувствуя, как краснею.
Даже чай пить не мог. Бабушка налила мне кружку, я заглянул внутрь – и мне показалось, что на дне, сквозь чаинки, что-то шевельнулось. Встал и вылил чай в раковину.
– Это ещё что за фокусы? – удивилась бабушка.
– Не хочу я чай! – огрызнулся я и убежал в комнату.
Родители, конечно, всё списали на «тяжёлую психологическую травму». Отвели меня к школьному психологу, тётеньке в очках, которая говорила мягким голосом и пыталась заставить меня рисовать свои страхи. Я рисовал палку-копалку у реки. Я не мог нарисовать то, что видел на самом деле. Она бы просто не поняла.
Они думали, что я сходил с ума от горя и вины. И я уже почти сам в это поверил. Почти.
Как-то раз сидел на кухне и смотрел в окно. Шёл дождь, по стеклу струились мутные потоки. И в этих потоках снова начали проступать знакомые черты. Я зажмурился, готовый уже заорать. И в этот момент в голове пронеслось воспоминание.
Наша соседка, тётя Глаша. Старая-престарая марийка, живёт одна в самом конце улицы в покосившемся домике. Дети её обходят стороной, шепчутся, что она ведьма. Она всегда ходит в тёмном, бормочет что-то себе под нос. А ещё она всегда, всегда говорила что-то о реке. Когда мы с Димой бегали мимо её дома с удочками, она выходила на крыльцо, качала головой и ворчала: «Не ходите вы к той воде… Хозяин вод не любит, когда тревожат его покой…».
Раньше мы только посмеивались. А сейчас эти слова отзывались в мозгу зловещим эхом. «Хозяин вод». Вудар.
Мысль была безумной. Сумасшедшей. Но она крепко засела у меня в голове. Она была единственной ниточкой, за которую я мог ухватиться. Все думали, что я рехнулся. А что, если я не рехнулся? Что, если всё это – правда? И если это правда, то тётя Глаша – единственный человек, который может это понять.
Решение созрело мгновенно. Надо идти к ней. Сейчас же.
Вскочил, натянул куртку и пошёл к выходу.
– Ты куда? – окликнула мама из гостиной.
– На воздух! – бросил я ей, не оборачиваясь. – Задыхаюсь тут.
Почти бежал по улице, под проливным дождём. Сердце колотилось где-то в горле. Дом тёти Глаши выглядел ещё мрачнее обычного, под стать погоде. Забор покосился, ставни были закрыты, хотя был ещё день. Остановился у калитки, вдруг осознав всю абсурдность своего предприятия. А что я ей скажу? «Здравствуйте, мне кажется, что водяной убил моего друга и теперь преследует меня в лужах»? Меня просто поднимут на смех.
Но вспомнилось лицо в стакане. И Димина рука, выскальзывающая из моей. Глубоко вздохнул, толкнул скрипучую калитку и побрёл по заросшей тропинке к крыльцу.
Дверь была старой, краска облезла. Собрал всю свою волю в кулак и постучал. Стук показался до ужаса громким в этой давящей тишине.
Внутри что-то зашуршало, послышались медленные, тяжёлые шаги. Щёлкнул замок, и дверь со скрипом отворилась.
В проёме стояла тётя Глаша. Высокая, худая, закутанная в тёмный платок и такую же тёмную, поношенную одежду. Её лицо было изрезано глубокими морщинами, а глаза были чёрными-чёрными, очень внимательными и пронзительными.
Она молча посмотрела на меня. Не с удивлением, не с вопросом. Она смотрела так, будто ждала меня. Её взгляд скользнул по моему мокрому лицу, остановился на моих глазах, будто выискивая что-то.
Потом она медленно, тяжело качнула головой, и её голос, низкий и хриплый, проскрипел:
– Вошел, значит. Печать на тебе. Вудар метку поставил.
Я стоял на пороге, промокший до нитки, и не мог вымолвить ни слова. Она знала. Она знала всё, даже без единого моего вопроса. Её слова повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как туман над рекой. «Печать на тебе». От этих слов по спине побежали ледяные мурашки.
– Заходи, не стой там как столб, – буркнула она, разворачиваясь и удаляясь вглубь дома.
Я машинально переступил порог, и дверь сама собой захлопнулась за мной с глухим стуком. Внутри пахло так, как я и ожидал: сушёными травами, пылью, чем-то горьковатым и древним. В сенках было темно, только слабый свет пробивался из-за занавески в следующей комнате.
Прошёл за ней в избу. Комната была заставлена всякими странными вещами. Пучки сухих растений висели на стенах, на полках стояли склянки с непонятными корешками и сушёными насекомыми, на полу лежали потрёпанные ковры с причудливыми узорами. Воздух был таким густым, что им было трудно дышать.
Тётя Глаша указала мне на табуретку возле печки. Я сел, чувствуя себя совершенно потерянным. Она уставилась на меня своими чёрными, как уголья, глазами.
– Рассказывай, – скомандовала она коротко. – Что видел? В воде. И не ври.
И я рассказал. Всё. С самого начала. Про лицо у лодки, про щупальце, которое утащило Димку, про смех с того берега. Про сны и про отражение в стакане. Говорил сбивчиво, путано, но она слушала не перебивая, лишь изредка кивая или хмуря свои густые седые брови.
Когда я закончил, она долго молчала, смотря куда-то мимо меня, будто в самую сердцевину происходящего.
– Ты не рехнулся, мальчик, – наконец выдохнула она. – Тебе просто открылось. Вудар метку поставил. Ты теперь видящий.
Я уставился на неё, не понимая.
