Чаша гнева

Она кивнула им и уверенно зашагала вперед. От дороги в гору вела тропинка, уже утоптанная за последние пару дней. Она петляла меж чахлых кустов и пожухлой, побуревшей от холода травы. Воздух был неподвижным и тяжелым, пахло сырой землей и гниющими листьями.

Где-то вдалеке, на склоне холма, одиноко паслась тощая корова, непонятно как здесь очутившаяся. Видимо, сбежала с какой-нибудь фермы на окраине Самоцветска. Ее жалобное, протяжное мычание лишь подчеркивало гнетущую тишину.

Лиам взглянул на серые линии города вдали. Где-то там, как он слышал, была закрытая тюрьма. Не та, обычная, для уголовников, а особая. Та, куда свозили тех, кто исчезал по ночам из своих квартир после анонимных звонков соседей в «Стяг». Место, о котором не говорили вслух, но которое всегда висело в воздухе немым предупреждением. Мысль об этом заставила его внутренне сжаться.

Он взял Алину за руку. Ее пальцы были ледяными.

– Пошли? – тихо спросил он.

Она кивнула, не отрывая взгляда от вершины холма, где, как они знали, их ждало нечто необъяснимое. Они пошли по тропинке, поднимаясь навстречу холодному ветру и зову той безмолвной, черной тайны, что висела где-то впереди.

Тропинка вилась вверх, меж голых, мокрых от сырости веток. Они шли молча, прислушиваясь к хрусту под ногами и далекому, одинокому мычанию коровы. Наконец, деревья расступились, открыв небольшую поляну.

И они увидели Его.

Лик висел в воздухе, примерно в полуметре над землей, в центре поляны. Он был огромным, диаметром около метра, и казалось, что это не предмет, а дыра в самой реальности, затянутая идеально гладким, абсолютно черным, непроницаемым стеклом. Его поверхность была не матовой, а глянцевой, отполированной до зеркального, инопланетного блеска, но при этом в его глубине не отражалось ни небо, ни деревья, ни лица молящихся – лишь искаженные, уходящие в никуда сгустки теней. Он не поглощал свет – он казался его абсолютным антиподом, источником собственной, обратной темноты.

От него исходил едва уловимый, но явственный гул – низкочастотная вибрация, похожая на отдаленный звук трансформатора или работу мощного вентилятора где-то глубоко под землей.

Вокруг, на промозглой, вытоптанной траве, стояли на коленях или сидели в позе лотоса человек пятнадцать. Они молились шепотом или вслух, некоторые плакали, протягивая к сфере руки. Их голоса сливались с этим гулом в один странный, гипнотический хор.

Лиам и Алина замерли на краю поляны, оцепенев. Эта идеальная, пугающая своей неестественностью сфера давила на психику, вызывая первобытный страх.

К ним тут же подпорхнула их знакомая попутчица. Ее глаза сияли знанием.

– Ну вот, голубушки мои, видите? Чудо-то какое! – зашептала она. – И ведь знаете, что ученые наши, еще после самого первого Лика, установили? – Она понизила голос. – Он из цельного карбонадо! Черного бриллианта! Таких в природе-то и не бывает, ну, с горошину, не больше. А тут – во! – она широко раскинула руки, указывая на исполинскую сферу. – Цельный! Без единого шва!

Она помолчала, давая им осознать масштаб, а потом продолжила с упоением:

– Просветить его насквозь не удалось – ничего не видно, да и слишком он твердый. Сдвинуть с места – тоже. Такие краны привозили, тросы стальные… всё порвалось, а Он – хоть бы что! Висит себе и висит. Они даже… – она смолкла, на ее лицо накатил суеверный ужас, и она торопливо перекрестилась, – …взорвать Его пытались, прости Хосподи, грех-то какой! Что уж они там хотели установить, невежды… Невозможно познать Бога этой вашей наукой. Можно только верить, верить нужно, голубушки!

Вдруг она прислушалась, и ее лицо озарилось еще большим восторгом.

– Слышите? – прошептала она с благоговением. – Это он, родимый, гудит. От этого звука люди исцеляются! Ну, праведники, конечно. А ежели кто с нечистой душой приходит, – она многозначительно посмотрела на них, – то потом мается. Кто головной болью, а кто и ночными кошмарами. Сам Лик душу насквозь видит.

Она отвернулась и, присоединившись к другим, опустилась на колени, заботливо подложив под них согревающую «пенку». Лиам и Алина остались стоять, слушая этот низкий, проникающий внутрь черепа гул. Он больше не казался им просто звуком. Теперь он ощущался, как безмолвный вопрос, обращенный к самой их сути, и какое-то предупреждение.

Алина стояла несколько секунд, словно вкопанная, глядя на черную, гудящую сферу. Потом, не сказав ни слова, она сделала шаг вперед. Затем еще один. Ее движение было плавным, почти сомнамбулическим, будто ее тянула невидимая нить.