Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза

К 1890 году у семейства Бэрри было уже четверо детей. Они жили в восточной части города, в Вернон-Хилл на Уорд-стрит, 81, – «бедном, непримечательном районе», как позднее напишет о нем автор статьи в нью-йоркской «Дейли Ньюс», цитируя Артура. Томас на тот момент трудился на пивоваренном заводе «Боулер бразерс», известном марками «Матчлесс портер» и «Экстра Сенека лагер». Родившийся 10 декабря 1896 года Артур стал шестым из девяти выживших детей в семье (еще четверо умерли в младенчестве).

По воскресеньям Бэрри посещали храм Пресвятого Сердца, крупную церковь на Кембридж-стрит с впечатляющим арочным витражным окном на фасаде из красного кирпича с белокаменной отделкой. Когда Артур немного подрос, он стал прислуживать в алтаре – наливал вино в чаши для причастия, а затем надевал белый накрахмаленный стихарь поверх черного подрясника, чтобы помогать святому отцу служить мессу. В его задачи, вспоминал он, входило звенеть «благозвучным колокольчиком» перед началом каждого этапа причастия. Позднее он начал петь в хоре. Отец с матерью какое-то время надеялись, что он пойдет в священники. Юных вустерских католиков, которых привлекала подобная жизненная стезя, было столько, что у местной епархии попросту не хватало приходов на всех желающих. Но Артур в их число не входил. «Мне эта идея как-то не глянулась», – сформулировал он.

Его первым учебным заведением была школа № 4 на Миллбери-стрит в пяти минутах ходьбы от дома – кирпичная, с шиферной крышей громада, на чьем фоне юные воспитанники выглядели совсем крошечными. Она открылась всего за пару лет до того, как Артур стал ее учеником, и предназначалась специально для детей местных рабочих.

Где-то ближе к 1905 году Томас Бэрри перешел в другую компанию. «Вустер брюинг корпорейшн» была меньше предыдущей пивоварни, но зато его там вскоре повысили до мастера и он перевез семью в новостройку за углом. Здание на Перри-авеню было одной из многочисленных вустерских трехэтажек, крупных зданий с деревянным каркасом, характерных для промышленных городов Новой Англии тех лет, и клан Бэрри поселился там в одной из квартир, занимавшей все три этажа. В Вустере подобные дома строились на узких участках, но они довольно глубоко вдавались в обратную от улицы сторону, поэтому жилая площадь на каждом этаже была достаточно велика. Эти дома ряд за рядом выстраивались на склоне холма, формой напоминая коробки из-под обуви и, в сочетании с облезающей краской, отнюдь не радовали глаз. Заботясь об имидже города, вустерская торговая палата в итоге откажется от их дальнейшего строительства, заклеймив эти кварталы как «архитектурное уродство» и «пятно на любом ландшафте».

Однако в начале ХХ века Вернон-Хилл считался неплохим местом для семей с детьми, как вспоминал драматург, киносценарист и журналист Самюэль Берман, ровесник Артура, выросший в такой же трехэтажке в полумиле от дома Бэрри. Кроме твоей семьи, в доме живут еще две, вокруг – полно детей, и товарищи по играм находятся без труда. На задних дворах ты мог рвать растущие там яблоки, груши и вишни. На каждом ярусе, спереди и сзади, имелись балконы, жильцы называли их «пьяццами». «Замкнутые люди, склонные к созерцательности, сиживали на задних пьяццах, разглядывая деревья, – писал Берман. – А общительные, любящие городскую жизнь, предпочитали передние пьяццы, откуда хорошо наблюдалось за происходящим на улице». Артур, несомненно, выбирал передний балкон.

«Мы жили прекрасной, дружной семьей», – вспоминал Артур. В вопросах дисциплины родители были «строги, но справедливы». Зарплату отец получал «невысокую, но адекватную». Он попивал – «умеренный алкоголик», как выразился Артур. Конфликты порой случались, но «не выходили за рамки обычного». Из семейных правил крепче всего ему запомнился запрет на ложь. «Мы знали, что если соврать, нас накажут гораздо строже, чем если сказать правду, в чем бы она ни заключалась», – рассказывал Артур в одном из интервью. И заявил, что ни единого разу не соврал родителям.

Это, разумеется, была ложь.

* * *

Неизвестно, на каком по счету чемодане Артур понял, что возит взрывчатку – причем такую, которая может сдетонировать от любого чиха. И он, по его словам, «наслаждался этой интригой», при том что с самого начала чувствовал, что «дело незаконное». Джек стал посылать его в более удаленные места – в Бостон, в штат Нью-Йорк (Олбани, Сиракьюс и Рочестер) и даже еще дальше, в Кливленд. «Это была роскошная жизнь», – вспоминал Артур. В дни доставок родители считали, что он в школе. Если поездка предполагала ночевку в поезде, он врал, что останется спать у друга.

Артур порой попадался на мелких правонарушениях. В сентябре 1910 года – примерно в начале его курьерской работы у Джека, за три месяца до четырнадцатилетия, – его схватили двое патрульных за битье уличных фонарей: развлекался, – согласно их формулировке, – нанося ущерб освещению. Его обвинили в вандализме, оштрафовали на три доллара и ославили в «Вустер Дейли Телеграм». Через пару недель он выплатил еще три доллара за стрельбу из оружия. Что это было за оружие, где он его взял и куда именно стрелял – остается тайной. В апреле 1912 года его снова обвинили в стрельбе, и на этот раз, ввиду повторного правонарушения, штраф вырос до семи долларов. Вустерская полиция считала его «весьма трудным подростком».

Вспоминая, что привело его в столь юном возрасте на криминальную стезю, Артур будет объяснять свое «падение» – как он это называл – тем, что вырос раньше сверстников. Он был крупнее одноклассников и приятелей на улице и выглядел старше на несколько лет. И потому предпочитал компанию великовозрастных подростков и взрослых. В семь он уже попивал пиво и вино, а в пятнадцать начал курить. В шестнадцать увлекся – «сверх меры», по его собственному признанию – игрой в кости и картами. Работая на Лоуэлла Джека, он то и дело сталкивался с разными темными личностями. А в ирландских анклавах, по словам Тимоти Мехера, «преступность цвела пышным цветом», и Вернон-Хилл не был исключением. В 1890-е годы, дабы удовлетворить «настоятельный спрос… на усиленную полицейскую охрану», как сказано в книге по истории вустерской полиции, местным правоохранителям, в дополнение к имеющимся девяноста патрульным, пришлось привлечь тридцать новых полицейских. Примыкавший к Вернон-Хиллу Юнион-Хилл был синонимом, как писал историк Уильям Мейер, бедности, анархии, потасовок и молодежных банд, а газета «Вустер Спай» заклеймила тамошние закоулки, назвав их «углами, за которыми притаились грязь и порок».

В том же году Артур наблюдал за одной парой средних лет, владельцами скобяной лавки, составляя в уме их распорядок дня. Каждый вечер они запирали лавку, а выручку уносили домой. На следующее утро, после открытия банка, они клали деньги на счет. Днем, когда они уходили, Артур несколько раз забирался в дом через незапертое окно. В поисках тайника, где ночью хранились деньги, он бродил из комнаты в комнату, по ходу дела запоминая планировку. Выдвинув один из ящиков стола, он вдруг почуял еле слышный запах бумажных денег, поменявших много рук. Ночью он вернулся через то же окно, вынул из ящика пачку банкнот и выскользнул тем же путем. Его улов составил около сотни долларов, для подростка – огромная сумма. Сегодняшние три тысячи. Жаркое из индейки стоило в ресторане тридцать пять центов, а приличные часы обошлись бы долларов в пять, даже меньше. «Жаль, я уже не помню, – будет открыто удивляться он годы спустя, – как мне хватило наглости забраться в чужой дом и взять деньги».

Терпеливо проведенная подготовка себя окупила. К тому же после того как повозишь туда-сюда взрывчатку, которая может в любой момент разнести тебя на кусочки, подобное проникновение – даже при хозяевах – кажется пустяком. Артур не сомневался, что, проснись хозяева от какого-нибудь нечаянного шума, ему все равно удалось бы уйти. «Преимущество было на моей стороне, – объяснял он, вспоминая ту ночь. – Ведь я-то настороже, а они – спросонья. Я не хуже их знал в доме каждую дверь. Пока они собирались бы с мыслями, я бы уже пробежал полквартала».

Первая квартирная кража увенчалась успехом. Дело было столь тщательно и аккуратно спланировано, восторгалась «Дейли Ньюс» десятилетия спустя, «словно преступник готовил похищение драгоценностей британской короны».

Увидев, что им не под силу контролировать сына или держать его подальше от неприятностей, родители пошли на решительный шаг. Летом 1913 года они обратились в суд, и Артура признали «неподдающимся» в соответствии с законом Массачусетса, который разрешал суду принимать меры для помощи родителям, если те не в состоянии справиться со своевольным, распущенным подростком. Это был вежливый способ причислить Артура к малолетним преступникам. Его могли направить в исправительное заведение, но отпустить с испытательным сроком, обязав вести себя как полагается и оставаться на попечении отца с матерью.

Артур проигнорировал это мягкое решение. Через пару недель в полицию обратилась крайне взбудораженная Бриджет Бэрри: Артур заперся изнутри и не впускает ее в дом. Отправили патрульного арестовать его за нарушение условий испытательного срока. Артур затеял драку, попытался убежать, и его заковали в наручники. При досмотре в карманах обнаружили несколько пачек сигарет, украденных той ночью из табачной лавки. История с потасовкой и арестом попала на первую полосу «Вустер Ивнинг Газет». Ему вместе с двумя юными подельниками предъявили обвинение за взлом лавки и кражу. Дело передали в суд для несовершеннолетних, но местные газеты, похоже, так и не сообщили, чем все закончилось.

В июне 1914 года Артур не явился к вустерскому судье, который должен был рассматривать очередное дело о незаконном проникновении в помещение.

Трудный подросток нашел свое призвание.

* * *

Отправляя Артура в очередную доставку, Лоуэлл Джек отвел его в сторону. Подросток, который перестал слушаться родителей, запомнит тот совет на всю жизнь – совет жулика жулику.

– Всегда будь вежлив, мой мальчик, особенно с полицией, – сказал Джек своему протеже. – Веди себя как джентльмен и будь искренним. Это избавит тебя от массы неудобств, а то и от пары лишних ходок за решетку.

Артур станет вором-джентльменом. Но пройдут годы, прежде чем он проникнется советом Джека и научится вести себя с полицией. Научится держаться подальше от тюрьмы.

Глава 2. «Профессионал»

Массачусетс и Коннектикут. 1914–1917

Артур пулей вылетел с сортировочной станции и понесся к перекрестку. Пустынные улицы окутал густой предрассветный туман, мешающий понять, удалось ли ему оторваться от полицейской погони. Дело было в Питтсфилде, массачусетском городке с тридцатью тысячами жителей, приютившемся среди гор Беркшир-Хилс неподалеку от границы со штатом Нью-Йорк. До Вустера оттуда – сотня миль.

Тем августовским утром 1914 года он возвращался домой из Кливленда после доставки очередной порции нитроглицерина от Лоуэлла Джека. Денег на билет не хватило, и он решил ехать между почтовыми вагонами. В Питтсфилде поезд железной дороги Бостон – Олбани остановился погрузить почту, Артур спрыгнул со сцепки, чтобы размять ноги. И тут он услышал крики.

К нему бежали полицейский и работник станции. Артур ринулся прочь, зигзагами лавируя между вагонами. Выскочив на прилегающую к станции улицу, он остановился на перекрестке, переводя дыхание. На противоположном углу из тумана материализовался еще один полицейский. Артур развернулся и вновь бросился наутек, а патрульный Джон Салливан вынул револьвер и дал предупреждающий выстрел в воздух.

Артур продолжал мчаться, сворачивая на боковые улицы, ныряя в темные переулки. Стараясь удержаться на ногах, он перемахнул через кучу угля Электрической компании Питтсфилда, свернул в очередной переулок и оказался лицом к лицу с полицейским по имени Джон О’Коннор, который примкнул к погоне, услышав выстрелы.

Подтянувшись на ограде, Артур, сопровождаемый двумя предупреждающими выстрелами, спрыгнул в чей-то задний двор, где его и настиг Салливан.

– Следующий выстрел получишь ты, – предостерег полицейский, направив револьвер Артуру в грудь.

Весь взмокший, задыхающийся Артур сдался.

Салливан с О’Коннором отконвоировали его в отделение – оно было совсем рядом, в дряхлеющем мрачном здании с решетками на окнах изнутри, форма окон делала здание похожим на темницу. Он несколько часов просидел на лавке в ожидании еще одного полицейского, занятого расследованием ночной кражи в магазинчике одежды возле станции. Артур подходил под описание человека, которого видели убегающим с места преступления. Значит, его под дулом пистолета арестовали не за то, что он ехал между почтовыми вагонами. Его подозревали в краже со взломом.

* * *

Менее чем за час до тех событий, примерно в четыре утра, патрульный Чарльз Бэрри, обходя свой участок, приметил чью-то фигуру на лестнице, приставленной к задней стене аптечного магазина Брауна. Мужчина пытался открыть окно на верхнем этаже. Патрульный осторожно направился к нему, но нечаянно наступил на доску. Услышав треск, мужчина спрыгнул с лестницы и нырнул на станцию.

Бэрри подозвал других патрульных и описал подозреваемого. Салливан и О’Коннор приступили к осмотру станции и прилегающих улиц. Сквозь туман Салливан разглядел двух мужчин, один из них нес чемодан. Услышав шаги приближающегося полицейского, они бросились в разные стороны. Салливан принялся искать их между вагонами и за ближайшими домами. Тут он увидел молодого человека, подходящего под описание взломщика, и ринулся к нему.

Вернувшись на Уэст-стрит, офицер Бэрри обнаружил, что кто-то, разбив окно, проник в магазин «Бостон баргин стор» в паре шагов от того места, где он заметил человека на лестнице. Пропали наручные часы, дорогой костюм и пара туфель общей стоимостью пятьсот сегодняшних долларов. Вор переоделся в украденное, бросив в магазине свой старый костюм с туфлями.

Бэрри вернулся в отделение. Несмотря на темень и туман, он с уверенностью признал в Артуре человека на лестнице. Тот согласился, что на станции был он, но о краже ему ничего не известно. К тому же одет он не в ворованные вещи, да и руки у него пустые. Но, судя по рассказу Салливана, взломщик действовал с сообщником, который по-прежнему оставался на свободе, удрав с чемоданом и добычей. Артуру предъявили обвинение во взломе, незаконном проникновении и похищении имущества.

В тот день, когда немецкие войска вторглись в Бельгию, дав старт активной фазе Первой мировой, а по Панамскому каналу прошел первый корабль, Артура привели на скамью подсудимых в одном из залов суда округа Беркшир, огромного беломраморного здания без архитектурных излишеств, где за стиль и солидность отвечали немногочисленные итальянские завитушки. Свою вину он отрицал. Репортер из местной газеты по внешнему виду семнадцатилетнего Артура дал ему двадцать пять. Когда подсудимого попросили назваться, он представился Фрэнком Дж. Уэлшем из Бостона. Судья окружного суда Чарльз Хиббард отложил слушание дела и дал полиции несколько дней на проверку, нет ли у Уэлша приводов в полицию или судимостей. Чтобы оставить Артура под стражей, он назначил неподъемный залог – пятьсот долларов, или более тринадцати тысяч в сегодняшних ценах.

Это была первая ночь Артура за решеткой – в спартанской камере два на три метра городской тюрьмы Питтсфилда, массивного кирпичного реликта Гражданской войны. В какую бы сторону ни вытянул он руки, пальцы касались стены. Суда ему пришлось ждать десять дней.

Связавшись с бостонскими властями, питтсфилдские полицейские узнали, что никакого Фрэнка Дж. Уолша не существует. И Артуру пришлось назвать свое подлинное имя и домашний адрес. Также он сознался, что вустерский суд счел его «неподдающимся».

Хотя его поймали на лжи, Артур продолжал настаивать на своей невиновности. Да и дело было слабым. Украденные часы нашли на одной из улиц, по которым он бежал от полицейских, но как доказать, что это он их выбросил? Его слово против показаний полицейского под присягой.

Бэрри был убежден, что на лестнице стоял именно Артур, и судья Хиббард счел его слова достаточным основанием для признания Артура виновным в попытке взлома и незаконного проникновения. Описывая Артура, просящего судью о снисхождении, один журналист – вероятно, тот же, который ошибся насчет его возраста, – отметил, что подсудимый «благовиден» и «опрятно одет», – и в этом образе уже проступает тот франт, который в свое время будет водить за нос миллионеров и особ королевских кровей. Судья, однако, ответил, что попытки Артура ввести следователей в заблуждение исключают возможность смягчения приговора. К тому же юноша, по всей видимости, утратил поддержку родных. Отца, мол, известили об аресте сына, но он так и не объявился. Артур принялся объяснять, что у отца плохо со здоровьем, что он «искалечен ревматизмом» и не в состоянии ехать в питтсфилдский суд.

Судья назначил максимальное наказание – пять лет в реформатории Массачусетса. Тот суровый приговор, как напишет питтсфлдская газета «Беркшир Игл» пару десятилетий спустя, «ознаменовал собой окончание его любительских занятий и дебют в качестве профессионала».

Артур на суде сказал правду. Магазин ограбили еще до того, как его поезд остановился в Питтсфилде. Один из самых выдающихся в истории воров прославится благодаря именно таким преступлениям, но вот конкретно этого преступления он не совершал.

* * *

В реформаторий Артура доставили в наручниках. Массивное здание в городке Конкорд, в двадцати милях к западу от Бостона, выглядело так, словно архитектор пытался скрестить армейские бараки с часовней. Восьмигранная, увенчанная башней центральная ротонда нависала над распростертыми крыльями здания с высокими окнами и камерами внутри. Оформление вновь прибывших проходило с эффективностью заводского конвейера. Сначала Артура взвесили, замерили рост, затем он подписал разрешение администрации вскрывать личную почту и выложил все деньги, которые вернут при освобождении. Волосы ему коротко остригли – «безжалостно обкорнали», как выразился один бывший арестант. Когда он переоделся в тюремную робу, его сфотографировали в профиль и анфас, замерили окружность головы, длину среднего пальца, левой ступни и прочих частей тела, включенных в систему бертильонажа[6], чтобы его могли идентифицировать, если он повторно нарушит закон. Весьма вероятно, что отпечатки пальцев тоже сняли, поскольку дактилоскопию уже успели провозгласить идентификационной системой будущего. Камера с кирпичными стенами и стальной решеткой-дверью с трудом вмещала кровать, умывальник, туалетное ведро и маленький столик со стулом.

«Конкорду» – как обычно называли реформаторий Массачусетса – на тот момент было почти сорок лет, его создали как альтернативу государственным тюрьмам – исправительное учреждение для несовершеннолетних, для осужденных за мелкие правонарушения и для отбывающих наказание впервые. «Всегда следует иметь в виду коррекцию непослушания параллельно с образованием, адаптированным под особые нужды и способности юношей, – писала о “Конкорде” одна бостонская газета тех времен. – Их поместили туда не столько ради наказания, сколько ради обучения». Они оказались там, как объяснил один судья по делам несовершеннолетних, который отправил в «Конкорд» свою порцию арестантов, поскольку «с ними не справились ни семья, ни школа, ни церковь». Реформаторий считался последним шансом уберечь непокорных подростков от преступной стези.

Артур привык к тамошнему режиму работы профессиональных курсов и учебы. По будням в полседьмого утра его будил раздражающий звук «постылого звонка», по выражению того же бывшего арестанта. В мастерских реформатория изготавливали обувь, одежду, мебель для больниц и других государственных заведений. Там можно было выучиться хоть на гравера или печатника, хоть на каменщика, плотника или водопроводчика. На огороде выращивали овощи к обеду.

В конце рабочего дня реформаторий превращался в подобие закрытой школы-интерната. Обитатели «Конкорда» посещали вечерние уроки – «аспирантуру», как в шутку называли их местные сотрудники, – чтобы подтянуть свое общее образование. «Поощрялось чтение книг из тюремной библиотеки, чья коллекция насчитывала шесть тысяч томов, в том числе духоподъемные произведения о людях, которым довелось бороться за жизнь и выйти победителями», – отмечал капеллан Роберт Уокер. Приглашенные специалисты читали лекции на самые разные темы – пчеловодство, угледобыча, прогулки по Норвегии, жизнь в далекой Сибири. Десятки заключенных примыкали к кружкам, которые собирались дважды в месяц для обсуждения столь серьезных материй, как этика, литература, трезвый образ жизни. Подопечные совместно с персоналом выпускали еженедельную газету на шестнадцати страницах, где публиковались стихи и проза заключенных, а также колонка «Новости внешнего мира». Спортивные и военные секции развивали физическую форму и воспитывали дисциплину.

Но под поверхностью проглядывала темная, суровая реальность. Некоторые узники «Конкорда» исправлению не поддавались, «гордились своими криминальными наклонностями» – по словам одного из местных законодателей – и «при любой возможности развращали других». Кроме Артура, там содержалось около семисот человек в возрасте от пятнадцати до тридцати шести. Большинство из них, как и он, сидели за кражу или незаконное проникновение, но некоторые получили сроки за разбой, грабеж, изнасилование или поджог, и никаких мер, чтобы организовать содержание юных и восприимчивых отдельно от искушенных и неисправимых, не принималось.

Один политик, приехавший ознакомиться с жизнью «Конкорда», пришел в ярость, обнаружив «мальчишку в коротких штанишках в компании закоренелых бандитов». И из-за этого ядра матерых преступников все усилия по реабилитации, которой добивались в мастерских и классных комнатах, зачастую шли насмарку. По мнению газеты «Фитчбург сентинел», реформаторий был не более чем «школой криминального образования». Рецидивисты, представавшие перед судом за новые преступления, нередко оказывались – как называла их пресса – «выпускниками Конкорда». Один подросток поведал судье, что заключенные посвящают «досуг планированию преступлений, которые предстоит совершить на воле». Если Артур уже тогда собирался совершенствоваться на поприще краж и проникновений в дома, то недостатка в учителях «Конкорд» не испытывал.

* * *

В марте 1915 года, отсидев семь месяцев, Артур получил право претендовать на условно-досрочное освобождение. Арестанта могли выпустить раньше срока, если он хорошо себя вел, следовал правилам, осваивал то или иное ремесло и повышал уровень образования. Артура вызвали на собеседование. Администрация изучила историю его работы и поведения, проверила в том числе, брал ли он книги в библиотеке и посещал ли воскресные богослужения. Комиссия обычно отказывала тем, у кого нет работы, жилья и близких, которые будут за ними приглядывать. «Если вышедший из тюрьмы сразу не найдет работу, – предостерегал в “Бостон Глоуб” член одной из таких комиссий, – он будет открыт искушениям преступного мира».

Родители навещали Артура в «Конкорде», он убедил их в своей непричастности к питтсфилдским кражам, и они подтвердили, что сын может жить у них. Один из братьев согласился взять его к себе в фирму по продаже спиртного на канцелярскую работу. Несмотря на периодические неприятности с полицией и тюремный срок, Артур как-то умудрился получить школьный аттестат. Освобождение было гарантировано.

Он оставался на воле полтора года. За это время он столкнулся с полицией лишь однажды – в 1915 году его оштрафовали на десять долларов за пребывание пьяным в общественном месте. На полосы местных газет он вернулся той же осенью после дорожного происшествия. Одного водителя поздно вечером ослепил свет фар едущего навстречу автомобиля, и он резко свернул – а там шли Артур с девушкой. Он засунул их в машину и помчался к врачу. Артур и его спутница отделались массой ушибов и синяков, обошлось без переломов.

Вновь его арестовали в сентябре 1916 года, вменив нарушение условий досрочного освобождения. Что именно случилось – пресса не сообщила. Артура отправили назад в «Конкорд», где ему предстояло досиживать свой пятилетний срок. Тогда он стоял на пороге двадцатилетия. Срок должен был закончиться в начале 1921 года – ему уже исполнилось бы двадцать четыре.

Но бушевавшая в Европе война, похоже, сулила ему билет на свободу. В 1916 году от всех обитателей «Конкорда» требовалось пройти военную подготовку – вероятно, на случай если Штаты вступят в войну. «Мы не пытаемся сделать из них солдат, – объяснял капеллан Уокер, – наша цель – показать пример физической, умственной, моральной мужественности». Капеллана впечатлил «дух патриотизма» среди заключенных. «Они услышали призыв к молодежи встать на защиту человечества, – отметил он, – и теперь с нетерпением ожидают возможности откликнуться на него, когда выйдут из тюрьмы – на фронте или на производстве, в зависимости от ситуации».

Когда в апреле 1917 года Америка объявила войну Германии, Артур оказался в числе тех «примеров мужественности», которым не терпелось внести свою лепту. В июне 17-го, через девять месяцев после возвращения в реформаторий, его снова условно-досрочно выпустили. Он пошел работать на один из заводов компании «Ремингтон армз – юнион металлик картридж компани» в Бриджпорте, Коннектикут, которая считалась одним из крупнейших в стране производителей винтовок, пистолетов, боеприпасов, штыков и снабжала своей продукцией армию США, а также Британию, Россию и других союзников. Его поставили в кузнечный цех, где ковочные молоты придавали раскаленным болванкам нужную форму. Один журналист, посетивший завод тем летом, отметил, что рабочие, похоже, вовсе не замечают «невыносимой жары» от печей и расплавленного металла.