Война меча и сковородки

Из темноты бесшумно выскочил ещё один волкодав, на сей раз серый. Эта псина повела себя дружелюбнее, чем чёрная, даже не стала скалить зубы и, приласкавшись, потрусила дальше. Вслед за ней убралась и влюблённая парочка, и Эмер тут же воспользовалась этим, чтобы сбежать. Перебросив Красавчика Женераля, она переметнулась через стену с такой скоростью, будто демоны из преисподней гнались за ней, и попала прямо в лапы старых знакомых.

– А вот и ты, – объявил тот, который был с синяком, и пнул Эмер в живот.

Она отлетела к стене и свалилась в пыль, пытаясь вдохнуть, но это никак не удавалось. У неё отобрали кошелёк и тут же поделили монеты, ругаясь между собой, а Эмер только оставалось надеяться, что грабители забудут про неё.

Надеждам не суждено было сбыться, и она получила ещё один пинок – прямо в рёбра.

– Где таракан, крысёныш? – спросил кто-то.

Эмер ответила бы, но вместо слов из горла вырвался хрип.

– Я его сейчас прирежу. Заставил нас бегать по городу, – сказал громила со шрамом через щёку.

– Успеешь, – равнодушно бросил тип с синяком. – Посмотри, может таракан у него за пазухой.

Чернобородый хотел схватить Эмер за грудки, но она проворно лягнула его и откатилась в сторону – откуда только силы взялись.

– Нет, я его прирежу, – рыкнул он, выхватывая нож из-за голенища.

Нож отразил свет месяца, и Эмер заскребла ногами, пытаясь отползти, и клянясь яркому пламени никогда больше не совершать подобных вылазок, если приведётся остаться в живых.

– Эй, убери зубочистку, поранишься, – раздался вдруг насмешливый, с ленцой, голос. – И дайте дорогу, сброд!

Из темноты вышли рыцарь и оруженосец. То, что это были именно рыцарь и оруженосец, Эмер поняла сразу. Слишком много она видела и тех, и других за минувшую неделю.

– Не пошёл бы ты… стороной, милорд, – посоветовал разбойник с синяком.

– Мне эта улица нравится больше, – последовал ответ.

– А мне вот рожа твоя совсем не нравится, – объявил чернобородый и бросился на рыцаря с ножом.

Тот легко увернулся от удара и без особых затей приласкал противника кулаком в живот.

Эмер смотрела, как заворожённая, забыв даже о боли в рёбрах.

Незнакомый рыцарь был высок – даже выше её, очень стройный, с тонким и породистым лицом. Пожалуй, постарше года на два или на три. Двигался он легко и гибко, как лесной кот, и в его движениях в помине не было той неловкости, какая обычно бывает у высоких людей. Длинные волосы перетянуты шнурком пониже затылка – с нарочитой небрежностью, но шнурок был из витой серебряной тесьмы. И камзол пошит щеголевато, точно по фигуре, с парчовой вставкой на груди.

«Вот такого бы мне мужа», – неожиданно для себя подумала Эмер, с восхищением наблюдая, как рыцарь раскидал грабителей, даже не доставая меч.

Его оруженосец, вооружившись палкой, прикрывал господина со спины.

Вдвоем они действовали так слаженно, что смотреть было одно удовольствие. Эмер отползла в сторону, чтобы не попасть под ноги, и не получить ножом в кишки, и любовалась представлением.

Не прошло и четверти часа, как посрамлённые грабители улепётывали, нарвавшиеся не на робкого горожанина, а на крепкого воина, да не одного, а с помощником.

Только тогда Эмер опомнилась и схватилась за саднящий бок.

– Ты цел, человек? – спросил рыцарь без особого интереса. – Проверь, Сибба.

– Какой-то бродяга, – ответил оруженосец, названный Сиббой, толкая Эмер в бок носком сапога и попадая, естественно, по больному месту. – Только не знаю, живой или уже подох. Нет, живой – стонет и шевелится.

– Посмотри, как он, – велел рыцарь, и оруженосец со вздохом присел возле жертвы грабителей.

Эмер оттолкнула его и поднялась, стискивая зубы.

– Все хорошо, благородные господа, – буркнула она. – Спаси вас яркое пламя за помощь.

– Нашел, где шляться ночью, – фыркнул Сибба. – Не ранили они тебя?

– Нет, – сказала Эмер с отвращением, поднимаясь на ноги и оглядывая землю вокруг.

– Деньги потерял?

– Нет.

Она нашарила у стены коробку и первым делом проверила, как себя чувствует Красавчик Женераль.

– А ну, дай сюда! – рыцарь неожиданно выхватил у неё коробку. – Что там?

– Верните, милорд! – взмолилась Эмер, но он уже открыл крышку.

Перепуганный Красавчик Женераль воспользовался этим и рванул на волю так быстро, что в забеге обогнал бы настоящего скакуна.

Рыцарь издал вопль, совершенно не подобающий его строгой красоте, махнул рукой, топнул… и Красавчику Женералю пришел конец.

– Что это?! – спросил рыцарь, заикаясь.

– Это таракан, господин, – ответил оруженосец, ухмыляясь. – Парнишка, видно, участвовал в тараканьих бегах, и ему повезло. А его собутыльникам это не понравилось.

– Тараканьи бега? Какая мерзость! – рыцарь сердито отряхивал камзол в том месте, где ещё мгновенье назад семенило ножками несчастное насекомое.

Эмер тем временем упала на колени перед дорогими останками, мечтая о чуде. Чуда не свершилось, Красавчик Женераль был мёртв. Она горестно застонала.

– Чего это он? – спросил рыцарь.

– Вы убили его таракана, милорд, – философски ответил оруженосец. – Хороший таракан – ценное животное.

Рыцарь фыркнул.

– Ты играл, мальчишка? – спросил он.

– Да, – буркнула Эмер, пытаясь прикрыться шляпой.

– Ого! Какой у него фингал под глазом! – продолжал потешаться слуга. – Много ли выиграл со своим скакуном?

– Двадцать серебряных монет, – ответила Эмер и добавила угрюмо: – Я могу идти, господин?

Рыцарь некоторое время рассматривал её с презрительным состраданием.

– Иди, – сказал он, наконец. – Нет, постой.

Эмер замерла, боясь оглянуться. Но рыцарь достал из поясного кошеля монету и перебросил оруженосцу:

– Отдай ему деньги. А ты, тараканий погонщик, задумайся о душе. Завязывай с азартными играми, если не хочешь оказаться одной прекрасной ночью в канаве. С перерезанным горлом.

– Послушай его, – посоветовал Сибба, сунув в руку Эмер монету. – Мой господин плохого не посоветует!

Рыцарь со слугой отправились дальше и вскоре скрылись за поворотом. Эмер смотрела им вслед, хотя делать этого не следовало, но уйти она не могла, как ни старалась. Только когда случайные спасители исчезли из виду, девушка побрела отыскивать дом Айфы. Помятые ребра болели, а в ладони она крепко сжимала подаренную монетку.

Добраться до дома сестры удалось без приключений. Сесилия, как и обещала, оставила окно открытым. Эмер забралась в комнату, умылась, стараясь не шуметь, и скользнула в постель. Умница Сесилия взбила перины и подушки, и даже откинула уголок одеяла, словно желая спокойной ночи. Сама она уже сладко спала, и до Эмер доносилось её ровное дыхание.

Укрывшись одеялом, девушка повернулась на бок, сложив ладони под щёку. Монету она побоялась оставлять на столике и спрятала под перину. Надо было спросить имя того рыцаря. Хотя… к чему имя, если свадьба с лордом Ишемом – дело решённое.

Эмер зарылась лицом в подушку, испытывая жгучее желание поплакать невесть отчего.

Глава 3

Два дня Эмер только и делала, что отдыхала. То есть вставала с постели только в случае крайней необходимости, отговариваясь тем, что надо набраться сил перед встречей с женихом.

На самом деле виной всему были помятые бока. Обошлось без переломов, но ходить Эмер могла только кряхтя и семенящей походкой. Узнай об этом Айфа, устроила бы допрос, а дознавшись до истины, наказала немилосердно. Поэтому лучшим выходом было молчать. Сесилия если о чём и догадывалась, то вопросов не задавала, и помогала подруге, чем могла – носила подносы с едой в комнату, развлекала разговором и чтением.

Устроившись так, чтобы виден был город в окне, Эмер вполуха слушала Сесилию, читавшую ей очередную рыцарскую балладу, и крутила в пальцах монету, пожертвованную неизвестным рыцарем.

Монета была золотая и иноземная – с квадратным отверстием посредине. Эмер вертела её в пальцах, любуясь красноватым отливом золота и непонятной вязью по краю. Надпись змеилась только с одной стороны, а с другой был изображён странный зверь – в чешуе, но с мохнатыми лапами и пышной гривой, с рогами, но без крыльев. Зверь изящно изгибал длинное тело и раскрывал клыкастую пасть.

Когда Сесилия не видела, Эмер прижимала монету к щеке и блаженно закрывала глаза. Она не считала себя слишком нежной сердцем, но сейчас ничего не могла с собой поделать. Неизвестный рыцарь держал эту монету в руках. И так получилось, что одним своим появлением, одним взглядом он покорил девичье сердце вернее, чем вестфальды покорили Эстландию. И дело тут вовсе не в красоте, убеждала себя Эмер. Хотя, красивое лицо – уже половина дела. Красота – божественное проявление, особая милость небес. И Айфа отмечена этой милостью, и незнакомый рыцарь оказался под стать ей. Наверное, он умён, благороден и чист душой. Достанется же кому-то такое сокровище. И она вздыхала снова и снова, а Сесилия в тревоге прерывала чтение, спрашивая, что случилось.

Иногда Эмер испытывала лютые угрызения совести, потому как встреча с женихом и свадьба были неизбежностью, и страдания по другому мужчине яркое пламя расценивало, как грех. Но она утешала себя, что это не так уж и грешно – помечтать два дня, когда она ещё никому не принадлежит, и не давала никаких обязательств.

Два дня пролетели быстрее, чем ожидалось, и на третий день в доме, увитом плющом и хмелем, с утра всё стояло вверх дном. Эмер чувствовала это и до последнего тянула с пробуждением, туалетом и завтраком. Сесилия охрипла, понукая её умываться быстрее и быстрее доедать ветчину и варёные яйца, политые горчичным соусом.

Наконец, с завтраком было покончено, и Сесилия понесла поднос с пустыми чашками в кухню. Воспользовавшись одиночеством, Эмер достала заветный золотой и пылко его поцеловала. В первый и последний раз. И загадала, чтобы будущий муж был хотя бы немного похож на рыцаря, спасшего её.

Мечты прервала Сесилия. Она вернулась, держа на ладонях шкатулку с драгоценностями, присланными леди Демелза невесте.

– Что ты делаешь? – спросила она Эмер. – Почему не одеваешься? Мы не должны опоздать в замок, королева будет сердиться.

– Да, уже собираюсь, – с покорностью вздохнула Эмер, что было так на неё не похоже. – Найдешь мне тонкий кожаный шнурок?

– Шнурок? Зачем?

Эмер промолчала, и Сесилия не стала задавать других вопросов. Она знала подругу лучше, чем ту знали родственники. Если Эмер молчит – из неё и клещами ничего не вытащить, а значит и расспрашивать бесполезно. Легче пойти потолковать со статуей.

Шнурок отыскался среди вещей Сесилии, и Эмер в который раз удивилась её запасливости и хозяйственности. Шнурок был тонкий, но прочный, скрученный из вытянутой воловьей кожи – то, что надо. Эмер примерила его на шею, продела в отверстие на монете и завязала крепким узелком, чтобы носить монету вместо кулона. Сесилия смотрела, широко распахнув глаза.

– Будет мне талисманом, – пояснила Эмер и спрятала монету под нижнюю рубашку.

Платьем для невесты и нарядом для венчания озаботилась Айфа, и Эмер была очень благодарна ей за это. Сама бы она надела свой лучший наряд – зелёное блио, о котором Острюд сказала, что в такой хламиде у неё дома ходят коровницы. Венчальное платье было сшито из голубой ткани, как и полагается по обычаю, но для встречи жениха Айфа велела сшить платье из парчи. Яркий золотистый был не в чести при дворе, королева любила более спокойные и глубокие цвета, но Айфа знала, что делала – платье шло Эмер бесподобно, сгладив слишком тёмную от загара кожу и придав волосам удивительный оттенок тёмной меди. Длинные рукава спускались до самого пола – узкие до локтя, расширявшиеся к запястью. Не слишком удобно, зато придаёт фигуре воздушность. Хотя сравнив в зеркале себя и Сесилию, Эмер всё равно осталась недовольна. Рядом с миниатюрной подругой она смотрелась, как оруженосец, обрядившийся в дамское платье.

– Ты прекрасно выглядишь, – искренне сказала Сесилия, но Эмер ей не поверила.

В первый раз она пожалела, что не похожа на подругу. Вот у той и мордашка маленькая, сердечком, и носик ровненький, как отмеренный по лучинке, и ротик, как горчичное зёрнышко, зато глаза – большие, тёмные. Такой и должна быть женщина.

Она ещё раз хмуро оглядела свою физиономию, на которой фиолетовым цветом красовался синяк, и опять вздохнула. Тем хуже.

Пришла Айфа, осмотрела сестру и кивнула, хотя без особого восхищения.

– Садись на стул, – велела она, – и закрой глаза. И помни: никаких резких движений. Не смейся, не тряси головой. Если не хочешь, конечно же, чтобы жених увидел тебя во всей красе.

Эмер вздохнула в третий раз. Горячая ладонь Айфы легла на лицо, и стало почти непереносимо жарко. Всё продолжалось несколько секунд, после чего Айфа отняла руку и сказала:

– Готово. Можешь полюбоваться.

Эмер взглянула в зеркало и ахнула, поражённая. От синяка не осталось и следа. Уродливая опухоль пропала, и даже лицо посвежело.

– Вы настоящая волшебница, миледи, – прошептала Сесилия, которая наблюдала за превращениями со священным ужасом.

– Пустяки, – заверила их Айфа. – Идемте же, Вольверт ждёт.

Они спустились по лестнице, прошли зал для гостей и вышли во двор. Их уже ждал муж Айфы – лорд Вольверт. В который раз Эмер поразилась, насколько неподходящей парой он был для их красавицы Айфы – тощий, бледный, с выцветшими светлыми волосами, светлыми, почти невидимыми, бровями и воспалёнными глазами без ресниц. Но Айфа смотрела на мужа с почтением и почти с восторгом. И говорила с ним уважительно, даже немного заискивающе. А он обращался к ней со снисходительной любовью, как к неразумному, но горячо любимому ребёнку.

Леди расположились в карете, лорду подвели коня. Лорд Вольверт легко взлетел в седло и ласково кивнул жене, когда она помахала ему рукой через каретное окошечко.

– Мне что-то сказать тебе надо, – сказала Айфа, когда карета тронулась. – Вроде того, как вести себя с женихом.

Эмер посмотрела на неё с такой тоскойй, что Сесилия не выдержала и прыснула.

– Но я ничего говорить не буду, – Айфа старалась говорить серьезно, хотя было видно, что это удавалось ей с большим трудом. – Главное, не смотри на сэра рыцаря таким вот взглядом, как у дохлой рыбы.

Шутка удалась, и все три леди позволили себе похихикать, закрывая ладонями рты. Благодаря стараниям сестры, Эмер прибыла в замок в достаточно приподнятом настроении, а узнав, что жених опоздал и на сегодня встреча откладывается, совсем приободрилась. Впрочем, это не помешало ей поворчать насчет опоздания:

– Не слишком-то он торопится выполнить приказ королевы, – сказала она. – Какое неуважение!

– Может, он боится, что вместо трепетной лани ему подсунут бешеную лисицу, – пошутила Айфа.

– Самое главное, чтобы он не оказался облезлым волком, – парировала Эмер.

– Я разузнала о нём немного, – успокоила её Айфа. – Он вовсе не старый и не облезлый. Ему двадцать пять, хорош собой, умён и образован. Леди Гита его видела и осталась довольна.

– Леди Гита подслеповата на оба глаза, – вздохнула Эмер. – И меня всегда пугает, когда говорят – хорош собой. Если ты помнишь, и обо мне говорят, что я хороша. Собой.

– Не мучайся понапрасну. Красота – не самое главное для мужчины, – нравоучительно сказала Айфа. – Посмотри на моего мужа. Он почти что уродлив, но я этого не замечаю.

Эмер промолчала, но по выражению лица можно было без труда догадаться, что у неё на этот счет другое мнение.

– Ладно, – переменила Айфа тему. – Ты лучше сейчас же переоденься, иначе это чудесное платье не увидит твоего жениха.

– Совет мудр, – сказала Эмер, оглядывая наряд. – Переоденусь сейчас же.

Но планам её не суждено было сбыться, потому что подошёл королевский мажордом и чопорно, в витиеватых выражениях, пригласил сестёр пройти в тронный зал, где их ожидает её величество. Сесилию никто не приглашал, и она робко остановилась возле уже знакомой колонны, но Эмер схватила подругу за руку и, несмотря на протесты, потащила за собой.

Тронный зал вначале напугал её – не в нем ли она видела себя мёртвой? Но потом успокоила сердце тем, что свадьбы ещё не было, а судя по всему, сначала она должна была увидеть своего мужа, а уже потом умирать. Да и платье на той, зеркальной Эмер, было совсем другое – не из золотой парчи. Платье было пурпурным. Дурацкий цвет. Что за безумие – носить пурпур при рыжих волосах? Она дала себе слово, никогда не надевать платьев подобного цвета и после замужества никогда не приезжать в столицу – и всё, предсказание не сбудется, что бы там ни говорило волшебное зеркало.

В тронном зале было полно придворных. Они стояли в строго определённом порядке – женщины слева, мужчины справа, да ещё и сообразно своим титулам и привилегиям. Запомнить это не было никакой возможности, да Эмер и не старалась.

Зачем запоминать то, что ей никогда не понадобится? Вряд ли после замужества королева перемениться к ней и станет приглашать в столицу. Отправит куда подальше и забудет долговязую девицу, как стршный сон.

При появлении Эмер, Айфы и Сесилии все взгляды обратились к ним. Эмер почувствовала себя неуютно, сразу позабыв, куда девать руки. Сесилии было легче – она попросту спряталась за неё, как мышонок за сундук. Одна только Айфа вышагивала между шеренгами придворных с величием истинной королевы, не выказывая ни смущения, ни волнения.

Чёрный мозаичный пол отражал свет, как зеркало. Солнечные пятна плясали на стенах, на лицах придворных, на драгоценных камнях в прическах. Мажордом жестом предложил Айфе и Сесилии встать к дамам, а Эмер вывел вперед, к подножью лестницы, ведущей к двум тронам.

– Преклоните колени, когда королева подзовет вас к себе за наградой, – шепнул он, и Эмер облизнула губы.

Королева! Значит, её величество оказалась достаточно памятливой, чтобы вознаградить за спасение жизни. Но Эмер предпочла бы слова благодарности наедине, а не помпезное чествование, которое посчитала насквозь фальшивым.

Королева появилась сразу же. Скорее всего, она ждала только появления Эмер. На её величестве было фиолетовое платье с золотой нитью и мантия из хвостов горностая.

Мажордом незаметно подтолкнул Эмер локтем и отступил.

Придворные склонились в поклоне, пока королева заняла место на троне. Трон справа, на котором полагалось сидеть королю, уже привычно пустовал.

– Ни для кого не секрет, зачем мы собрали вас сегодня, – начала королева. – Мы обязаны девице Эмер из Роренброка, и своих обязательств не забываем. Подойдите ко мне, девица Роренброк.

Эмер поднялась по ступеням к королевскому трону и на предпоследней остановилась – дальше, согласно этикету, следовать было нельзя,

– Вы смелая девушка, – сказала королева. – Вы спасали нашу жизнь и не останетесь без награды. Ваш поступок доказывает, что не сила и не рыцарское мастерство совершают чудеса, а одна лишь смелость.

– Мне помогли небеса, – сказала Эмер с отвращением, чувствуя себя куклой, выставленной на торговой площади.

Подумалось: а что бы ответила её величество, реши она рассказать правду? Правду о том, как баловалась с деревянным мечом тайком от матери, и как рыцари в Роренброке умоляли её бросить неженское занятие, опасаясь гнева вдовствующей графини. И что получилось? Права оказалась она, а не мать, и якобы ненужные навыки сослужили хорошую службу. И не только ей, но и её величеству.

– Преклоните колени и приготовьтесь выслушать наше повеление, – объявила королева.

Эмер опустилась коленями на бархатную подушечку, которую ей услужливо подложили слуги. Несмотря на торжественность момента, девушка не чувствовала ни гордости, ни благоговения. Жених мог бы не опаздывать и посмотреть на чествования своей наречённой. Тогда, может, и всокий рост бы не заметил. И с отсутствием серебряного колокольчика в голосе бы сразу примирился.

Но похоже, лорда Ранулфа не было среди придворных.

Королева достала из шкатулки золотую подвеску на толстой цепочке и надела её на шею Эмер, после чего объявила:

– Вот знак вашего мужества. Пусть все знают, что мы признаём вашу смелость и заслуги перед короной.

Эмер опустила глаза, чтобы посмотреть на знак отличия, и её немедленно бросило сначала в жар, а потом в холод. Подвеска была выполнена в виде миниатюрной сковороды, украшенной чеканкой и осыпанной мелкими драгоценными камнями красного и зелёного цвета.

– Отныне девице Эмер из Роренброка даруется собственный титул, – продолжала королева. – Она будет назваться графиней Поэль, и этот титул унаследуют её потомки по женской линии.

– Ваше величество так добры, что у меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность, – ответила Эмер давно заученной фразой, мысленно застонав от нового титула.

Добрая королева нарекла её певучим именем Поэль, которое в переводе с южного наречия означало… сковорода.

Королева была милосердна и не разразилась речью на час. Зато когда она ушла, придворные бросились к Эмер, чтобы засвидетельствовать своё расположение, поздравить и намекнуть о желанной дружбе. Эмер совсем закружилась в их разноцветном хороводе, но внезапно все расступились, и Айфа – такая строгая в чёрном платье, взяла сестру за руку.

– Графине Поэль надо отдохнуть, – сказала Айфа с холодной улыбкой. – Графиня Поэль взволнована оказанной ей честью. Пока ей нечего вам сказать.

Эмер чуть ли не вприпрыжку последовала за сестрой, а следом за ней засеменила Сесилия.

Они скрылись в саду, расположившись у фонтана, чтобы поговорить без чужих ушей. Струи воды журчали достаточно громко, чтобы заглушить разговор, и можно было от души посплетничать, не боясь быть услышанными. Сесилия примостилась на садовой скамеечке, Айфа и Эмер сели на камни, окружавшие чашу водоёма.

– Как жаль, что я не могу отправиться к тебе, – сказала Эмер, задумчиво рассматривая орден и пуская им солнечных зайчиков. – Сегодня девицы меня с ума сведут трескотнёй.

– Зато сколько друзей и подруг у тебя появится, графиня… Поэль, – улыбнулась Айфа.

– Не напоминай мне о почётном титуле, – от души взмолилась Эмер. – Назвать меня Сковородой! Могло же такое прийти королеве в голову.

Они поболтали, пока иллюзия, которую Айфа наколдовала на лицо Эмер, не начала рассеиваться. Снова проступил синяк, и стал виден заплывший глаз.

– Завтра я постараюсь приехать пораньше, чтобы опять превратить тебя в благовоспитанную девицу, – утешила сестру Айфа. – главное, чтобы милорд жених не появился неожиданно.

– Хоть б он вообще не появился, – коротко сказала Эмер, прижимая к груди золотую сковороду, но чувствуя под одеждой золотую монету.

Она так сладко грела кожу и так волнительно щекотала… между грудей. Оставалось только повздыхать, что это была монетка, а не рука её дарителя, неизвестного благородного пыцаря.

– Всё, прекрати, – оборвала её Айфа. – Твоё уныние начинает раздражать. Все выходят замуж. И там не так плохо, как тебе представляется.

Они с Сесилией уехали перед вечерней королевской трапезой, и Эмер осталась совсем одна. Вернее, осталась одна со своими невесёлыми мыслями, а не одна в мире.

Вокруг неё сразу зароились девицы, мечтавшие теперь подружиться, и ни одна не хихикала, глядя на её рыжие волосы, и не называла Маяком. Острюд и две или три её подруги поздравили Эмер с натянутыми улыбками, их так и распирала зависть. Эмер видела это и с удовольствием готовилась к боевой стычке, которая предполагалась в девичьей спальне перед сном.

Так и вышло. Выполнив обязанности перед королевой, поужинав и прочитав молитву, девицы переоделись в ночные рубашки, заплели друг другу косы и надели чепцы. Все наперебой желали Эмер доброй ночи, а Острюд, стоя перед зеркалом и с преувеличенным старанием завязывая ленты чепца, вдруг вздохнула:

– Что же это за судьба мне выпала? Сначала я спала с Маяком, теперь со Сковородкой… Буду молить небеса, чтобы не пришлось делить постель с Пугалом.

Эмер повернулась к ней обманчиво мягко:

– Уж не меня ли вы обзываете Сковородкой, леди Фламбар?

Острюд отвернулась от зеркала и вскинула тонкие брови, изобразив невинно-удивлённый взгляд:

– Разве я сказала что-то не то, Эмерочка? – огорчённо спросила она. – Но ведь имя, которое дала тебе королева… Оно значит – Сковородка. Графиня Сковородка.

Кто-то из девиц захихикал, и Острюд улыбнулась безмятежно и с пониманием.

– Конечно, её величество не случайно назвала тебя Сковородкой, Эмерочка. И лицо у тебя плоское, и сама ты худа, как ручка сковородки. Но тут королева проявила недальновидность. Тебя надо было назвать графиней Фара – графиня Маяк, – и она засмеялась над шуткой, засмеялась чистым, хрустальным смехом.

Только этого Эмер и ждала.

– Ты осмелилась смеяться над королевской наградой?! Да это то же самое, что смеяться над её величеством! – и она с размаху отвесила Острюд плюху.

Девица такого не ожидала и замолчала, схватившись за щёку и изумлённо уставившись на Эмер. По правде сказать, ударила Эмер несильно. Рука у неё была слишком тяжёлая, а Острюд – слишком хлипкая. Не хватало ещё шею свернуть этой острячке.