Всё будет хорошо

Всё будет хорошо

Елена Ликанова

© Елена Ликанова, 2025

ISBN 978-5-0067-9808-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СИНДРОМ ИОНЫ (вместо предисловия)

«Если только можно, Авва Отче,

Чашу эту мимо пронеси».

Б. Пастернак.

«У меня синдром Ионы», – сразу с места в карьер заявила одна из моих наперсниц по факультету журналистики в Серебряном Университете, где те, кому за пятьдесят пять, обучаются тому, к чему лежит душа, и чего в силу разных обстоятельств не успели познать в юные годы. «Какой синдром?» – переспросила я раз пятнадцать, хотя, вроде бы, я где-то уже слышала этот термин. «Синдром Ионы, – повторила женщина, – это такое состояние, когда не можешь ни одно начатое дело довести до конца, увлекаешься чем-то, но очень быстро бросаешь. И ещё – страх и неуверенность в своих силах. Мне этот диагноз поставил психиатр», – уточнила она для солидности. «Теперь я буду знать, как иначе, более романтично, называется моя лень», – глупо пошутила я, а сама подумала: «Не может быть, чтобы всё было так примитивно. Да и вряд ли, эта проблема из области психиатрии».

Придя домой, я сразу же взялась читать разные статьи на эту тему. И да, я оказалась права. Проблема лежит, скорее, в области психологии. И дело тут вовсе не в отсутствии самодисциплины. И, вряд ли, это можно назвать заболеванием чистой воды. Хотя, вода в метафорическом смысле тут роль свою играет.

Иона – библейский герой, который побоялся доверенной ему Богом миссии и поспешил спастись бегством на лодке, но был проглочен китом и пробыл в его чреве трое суток, после чего, обновлённый, вернулся и приступил, так сказать, к возложенным на него обязанностям пророка.

То есть, синдром его имени – это тревога перед ответственностью. Да, она есть у всех. Я тоже вчера, готовясь к выступлению перед аудиторией, думала – сразу принять валидол или повременить, а уже потом, когда раскритикуют, наглотаться от души? Впрочем, это к синдрому Ионы не имеет никакого отношения, а вот дальнейшее, что со мной произошло, уже приближается к тому. Прочитанный мной рассказ понравился, меня даже попросили подарить мою книгу и сфотографироваться на память. И сразу в голове зашебуршились мысли: «Лена, вот ты сейчас испытываешь лёгкий напряг от того, что тебе уделили немного внимания, а что было бы, если бы ты стала прославленным писателем или просто известным человеком в любой другой области? Тебе стали бы досаждать толпы поклонников, которым нужны даже не твои произведения, а ты сама, чтобы отщипнуть от тебя кусочек, потому что ты, как принято сейчас говорить, в тренде. И ты с головной болью и манией преследования тогда точно очень скоро стала бы пациентом психиатра. Тут же мне вспомнились несчастные актёры, ставшие популярными после съёмок в сериалах. Работая в театре костюмером, я насмотрелась на бедняг, выбиравшихся после спектакля огородами, через чёрный ход и запасной выход, закутавшись в плащ и надвинув на глаза шапку, чтобы никто из оголтелых поклонников не заприметил их и не увязался следом. Все эти дурацкие мысли и накручивания себя на пустом месте – это и есть он, синдром Ионы. Проще сказать – это боязнь успеха при наличии большого внутреннего потенциала. Ведь успех и публичность – это, прежде всего, ответственность. Но что же с этим делать? Ответ прост, как орех, – запереться ненадолго ото всех и поговорить с самим собой начистоту.

В статьях, которые я прочла на эту тему, сказано, что образ чрева кита, в котором пробыл Иона три дня и три ночи, это как бы отсылка к нашему пребыванию в животе у матери, где мы ещё не засорены всем, что после впитаем из внешней среды, не наполнены ничем (ни условно хорошим, ни столь же условно плохим), представляя из себя девственно чистый лист, обнулённую личность, которая готова после этой вынужденной или добровольной изоляции (если сам не дойдёшь, судьба к этому приведёт) предстать перед миром и принять от него своё истинное предназначение без сомнений и страха. А волшебной таблетки тут никакой нет. Как говорится, всё в нашей голове. И в наших руках. Касается это не только творчества, но и отношений, и любых других сфер жизни. Если просто отказаться от этого пресловутого синдрома Ионы, то можно начать полноценно проживать свою жизнь, такую, какой её для нас задумал Господь Бог.

Дописав эти строчки, я открыла электронную почту и нашла там письмо с предложением выбрать и отправить одно стихотворение на конкурс, который проводит издательство для создания сборника современной поэзии. Заполнила анкету, напечатала стихотворение и нажала «ввод». Пора выбираться из «чрева кита».

В АВТОБУСЕ

Думала, в воскресенье рано утром в автобусе не будет никого, но народ был. На мою радость, место спереди было свободно. Там обзор лучше. Люблю ехать и смотреть по сторонам. Хотя, на что там смотреть? Маршрут всегда один и тот же – от дома до метро. Села, сумку рядом положила, смотрю в окошко. Через пару остановок в переднюю дверь заходит миловидная девушка с замысловатой вязью из косичек на голове, улыбается водителю как старому знакомому, говорит с радостной улыбкой: «Привет!» «Можно я тут сяду?» – это она уже мне. Убираю сумку, девушка садится, продолжая диалог с водителем: «Вы через день работаете, получается?» Водитель кивает неохотно. Нет, не знакомый. Я тут же нарисовала в своей голове печальную картину, как эта несчастная каждое утро наряжается и делает причёску, чтобы быть королевной на этом десятиминутном свидании, длящемся, пока автобус едет от её остановки до метро. А водитель о ней и думать забыл, улыбается своим мыслям, положив руки на руль. У него, наверное, любимая жена и двое детишек дома.

Мои размышления прервала трель телефона. «Алло, ну чё тебе? – та же девушка отвечает совсем другим тоном кому-то на том конце провода, – Слушай, Саныч, ну не могла я вчера тебе перезвонить, денег у меня на счету не было. Что, опять с Петровичем не у кого было занять, чтобы здоровье поправить? А! Ясно! Провода тянули да там и упали, где стояли!» – смеётся грубовато, даже голос стал с хрипотцой. Тут автобус остановился у метро. Девушка отключила связь, поправила причёску, мило улыбнулась водителю, сказала звонким, как колокольчик, голосом: «Хорошего дня. До вторника», – и растворилась в людском потоке.

ПРО ВЕРУ ДМИТРИЕВНУ

Вера Дмитриевна проснулась около двенадцати часов. Она всегда поздно вставала – торопиться было некуда. Немного полежала в кровати, привычно потрепав ласково своего кота Карлсона, который всегда урчал где-нибудь в районе её правого бока («печень лечит», – как шутливо называла это Вера Дмитриевна, в прошлом врач по профессии) и отправилась на кухню варить кофе. Плавно, словно во время романтической прогулки, передвигаясь по длинному коридору своей коммунальной квартиры, она подумала, что инвалидное кресло – не такой уж плохой вид транспорта. «На права сдавать побоялась, – усмехнулась она про себя, – так вот судьба и подарила тот транспорт, который я заслужила». В инвалидном кресле Вера Дмитриевна оказалась неделю назад, когда подвернула ногу. Она мыла пол и поскользнулась на мокром. Это снова вызвало у неё усмешку: «По каким только буеракам не лазила в молодости, когда проходила практику на Севере в колонии поселения, а тут – на тебе, на ровном месте!» Когда упала, то первым делом позвонила Лике – молодой женщине, с которой очень замкнутая и не общительная тётя Вера неожиданно сблизилась. Лика была подругой соседа Веры Дмитриевны Александра Андреевича, почившего не так давно от цирроза печени. «Так и чудится всё время, – печально говаривала Вера Дмитриевна, когда они с Ликой, забежавшей по случаю в гости, садились пить чай с чабрецом, – что вот сейчас Саша выйдет из комнаты. Так без него неуютно здесь». Они очень дружили, два старых интеллигента, дядя Саша даже предлагал Вере Дмитриевне «объединить лицевые счета», но она ему вежливо отказала. После смерти дяди Саши в его комнате никто не жил. У его бывшей супруги всё никак не доходили руки, чтобы навести там порядок, она лишь заезжала раз в месяц, вырвавшись из цепких лап своей работы, и говорила, что обязательно сделает уборку и сдаст эту комнату в аренду, непременно сдаст. В третьей комнате тоже никто не жил. Хозяин, полковник в отставке, получил двухкомнатную квартиру в центре, а тратить время на поиски квартирантов в комнату в коммуналке в задрипанной пятиэтажке на окраине города ему было лень. Вера Дмитриевна доехала до кухни и вплыла в неё как корабль. Ей, когда-то очень видному медику, тоже предлагали отдельную квартиру. В обмен на то, чтобы она стала заведующей отделением в поликлинике. «Почему же Вы не согласились?» – округлила от удивления свои красивые серые глаза Лика, когда узнала об этом. «Знаете, Лика, моя любовь – стационар! – отвечала Вера Дмитриевна, и только при разговоре на эту тему глаза её загорались каким-то священным огнём, – и я работу в стационаре ни на что не променяла бы!» Вера Дмитриевна взяла со столика возле плиты турку, насыпала в неё кофе и, подъехав к раковине, с трудом дотянулась до крана, чтобы открыть воду. «Нет, всё-таки, этот агрегат удобным не назовёшь», – подумала она, проделав-таки всё необходимое и поставив турку на огонь. «Агрегат», то есть, инвалидное кресло, приволок тёте Вере сосед с пятого этажа, Василий Михайлович, в прошлом инженер по технике безопасности на каком-то очень опасном производстве, а сейчас пенсионер. У Василия было три жены. Первая умерла, вторая ушла в монастырь, а третья сбежала с красавцем-переводчиком в Тулу. Так что дядя Вася был завидный жених со своей отдельной квартирой и высокой пенсией. Он тоже, как и дядя Саша, предлагал Вере Дмитриевне руку и сердце. И ему она тоже отказала. «Никогда не повторяйте моих ошибок, Лика, – говаривала Вера Дмитриевна в минуту самого большого откровения, – найдите себе мужчину по душе и будьте счастливы с ним. Вы ещё такая молодая привлекательная женщина». Лика в свои пятьдесят три была разведённой. Жила вдвоём с сыном. «А Вы сами почему всем отказываете? – любопытствовала Лика, – Вон Вы какая ещё интересная женщина. И на свои шестьдесят девять совсем не тянете!» Действительно, Вера Дмитриевна была женщиной, как принято говорить, «на все времена». В свои годы она прекрасно выглядела, любила красиво и со вкусом одеваться и никогда не вышла бы на улицу даже просто подкормить котов, которые жили в подвале дома, не надев шляпку и не сделав причёску. «И что, никогда и никого у Вас не было?» – пытала её дотошная Лика. Вера Дмитриевна аккуратно уходила в сторону от этого вопроса.

Тётя Вера сняла турку с готовым кофе с плиты, налила в изящную чашечку и отпила глоток. «Кофе, тем не менее, удался на славу», – произнесла она вслух и предалась воспоминаниям.

Она познакомилась с Юсуфом в аспирантуре, куда поступила сразу после законченного с отличием института. Юсуф приехал из Ирана. Он был из многодетной семьи, и за отличные успехи в учёбе государство отправило его на повышение квалификации в Россию. Стране нужны были хорошие грамотные врачи, а своих навыков подготовки медиков было маловато. Они с Верой влюбились друг в друга с первого взгляда. Два года они учились бок о бок на одной кафедре. Но ни ей, ни ему воспитание не позволяло даже соприкоснуться руками. Но, так или иначе, они говорили иногда на темы, выходящие за пределы учёбы. Из этих разговоров Вера поняла, что родители никогда не позволят Юсуфу связать свою судьбу с девушкой из другой страны, с другими традициями. Таковы были их обычаи. «Послушай, ну заведи с ним просто роман, – уговаривала Веру её сестра Люба, с которой та поделилась своей тайной, – в конце концов, у тебя останутся прекрасные воспоминания. А, может быть, ещё и ребёнок!» Но Вера лишь покачивала отрицательно головой: «А ты знаешь, что в переводе с арабского Юсуф означает «Бог возрастает в благочестии, силе и влиянии. В благочестии, Люба, в благочестии!» Два года пролетели как один день. Когда они с Юсуфом прощались, Вера позволила любимому поцеловать ей руку.

Вера Дмитриевна оторвалась от своих воспоминаний, допила кофе, и день продолжился как обычно. Ещё раз накормить кота, которого с утра она, конечно, первым делом угостила его любимой куриной печёнкой, и который был её баловнем, отчего комплекцией вполне походил на того, в честь кого был назван, сделать обработку мазью и перевязку ноги, позвонить Лике и поговорить о том, о сём, разобрать счета за свет, газ и воду… Так потихоньку день продвинулся к вечеру, когда был, по традиции, сначала привычный просмотр по телевизору какого-нибудь фильма, а после – политических дебатов, которых в эфире пруд пруди. Это было особенной частью дня. Вера Дмитриевна очень активно интересовалась политикой и даже могла, смотря политическую передачу, вслух отпустить едкий комментарий. Эта её черта удивила Лику. Как-то тётя Вера, всегда такая спокойная, очень долго распекала правительство за какой-то противоречащий самому себе указ. «А хотите анекдот, Лика? – вдруг задорно спросила она, – услышала в одной передаче про политику». И Лика услышала что-то такое едкое и не совсем приличное.

«Нет, ну на это невозможно смотреть! Они сами себя слышат?» – традиционно воскликнула Вера Дмитриевна, досмотрев сражение каких-то двух политиков в прямом эфире. Она выключила телевизор, расстелила постель, взяла под мышку кота и легла спать.

«Здравствуй, Верочка», – вдруг услышала она, уже впав в лёгкую дрёму, негромкий приятный женский голос. Что такое? Верочкой её называл только папа, который умер, когда ей было двенадцать лет. «Померещилось», – решила тётя Вера. «Нет, не померещилось», – сообщил голос. Но откуда он тут взялся? В комнате никого. Вера Дмитриевна на всякий случай включила ночник. Нет, никого. Из соседей никто так шалить не мог – в квартире она была одна. Но на всякий случай за дверь, всё же, выглянула. Чтобы убедиться. Тоже никого. «Да ты не беспокойся так. Тебе нечего бояться», – продолжил голос, когда Вера Дмитриевна отмела все возможные варианты. Даже из окна высунулась – её комната располагалась на втором этаже, прямо над козырьком подъезда. Может, кто-то забрался на этот козырёк и шепчет под окном? Но нет. Её начало немного знобить и потряхивать. «Странные вы все, – сказал голос немного обиженно, – у меня много вас таких, подопечных. Говоришь, что ничего не случится, и всё будет хорошо – не верят, пугаются. Думают только о земном. О шмотках разных там, сумочках-брошках. А о вечном вообще не задумываются. А ведь каждый день их может стать последним. Даже самый первый». «Да этот голос в моей голове», – вдруг поняла Вера Дмитриевна. «Ну вот, уже теплее, – обрадовался голос, – уже можно разговаривать». Разговаривать? «Ну да. О самом главном. О бессмертной душе». «Значит, спать сегодня не придётся», – поняла Вера Дмитриевна. Кот что-то проворчал, шевельнувшись во сне. «Да что же ты волнуешься-то так? Это же информация важная. Но чтобы было понятнее, я тебе её сейчас изложу в песенке. И иди себе спать. Хватит на тебя сегодня». На сегодня? Значит, это продолжится и завтра, и потом? Голос же в это время запел на слегка заунывный мотив:

«Глупые люди лишь скарб собирают —

Туфли да сумки, а мантр не читают,

Ангел Небесный слезу проливает.

Людям не дан смысл Небесных явлений,

Не понимают они откровений,

Что первый день может стать и последний.

Много таких у меня подопечных,

Не понимающих выхода в Вечность,

Не осознавших времён скоротечность.

Ангел Небесный всё знает и видит,

Больше тебя здесь никто не обидит,

Больше никто никого не обидит».

«Хорошая песенка, – машинально отметила про себя Вера Дмитриевна, – мы ведь, и правда, живём исключительно материальной жизнью. А духовности в нас ноль. Вот когда я, например, в последний раз была в храме? Ну сейчас нога, ладно. А вообще?» «Ты знаешь, не кори себя, мы ведь тоже в каком-то смысле виноваты, – встрял тут голос, – за тобой вот не уследили, например. Тебе многое пришлось испытать. Но теперь всё будет хорошо». «И ты отпустишь меня спать?» – уточнила педантичная тётя Вера. «Ну, конечно, иди. Кто тебя держит?» «Нужно успокоиться, – взяла себя в руки встревоженная этим ночным происшествием Вера Дмитриевна, – и попробовать уснуть. А завтра непременно вызвать врача. Возможно, это что-то возрастное». Немного ещё поворочавшись, накапав себе валерьянки и лихо выпив её, словно стопку водки, прижимая к себе кота, она, наконец, забылась сном.

Вера Дмитриевна проснулась совершенно разбитая. Солнце уже вовсю прорывалось сквозь кружевную занавеску. На дворе был полдень. Быстро схватив с тумбочки очки, телефонную книжку и телефон, Вера Дмитриевна судорожно нашла номер поликлиники. «Алло! Мне срочно нужен невролог! Срочно! У меня слуховые галлюцинации!» Врача на дом вызвать довольно сложно. Но Вере Дмитриевне, как заслуженному медицинскому работнику, полагалась льгота – любой врач приходил к ней на дом по первому зову. «Ждите доктора, – ответили ей на том конце провода, – он будет после двух».

«Здравствуйте, меня зовут Пётр Иванович. Что у нас случилось?» – ласково спросил Веру Дмитриевну щупленький долговязый доктор, по возрасту лет семнадцати с виду, когда она, доехав на своём транспортном средстве до входной двери, открыла и проводила врача в комнату. «У меня голос в голове». «Как у Жанны Д’Арк?» – совершил неудачную попытку разрядить висящее в воздухе напряжение Пётр Иванович. «У Жанны Д'Арк были видения, и голоса тоже, – ответила, проигнорировав его юмор, Вера Дмитриевна, – а у меня голос. Всего один. Вот, посмотрите, что он мне напел». И она протянула доктору листок, на который успела, пока его ждала, записать текст песенки. «Понятно. Ну, давайте, встаньте, ручки вытяните вперёд, растопырьте пальцы…» «Да в порядке у меня с этим!» – отмахнулась Вера Дмитриевна. «А с чем не в порядке ещё, кроме голоса в голове?» «А вам этого мало?» Далее доктор стучал Вере Дмитриевне молоточком по коленкам, проверяя рефлексы, расспрашивал… «А нарушения сна у вас бывают? А голова не кружится? А у вас бывает так, что застыли вдруг и стоите, забыв, где вы, и что хотели сделать?» Конечно, с пожилой Верой Дмитриевной всё подобное случалось. «С детства не люблю врачей!» – подумала она, видимо, забыв, что сама доктор. Но Пётр Иванович спокойно продолжал её расспрашивать. «Что ж, – сказал он, когда исчерпал все свои методы обследования, – поздравляю вас – скорее всего, у вас височная эпилепсия. Не смертельно. Но проблем доставляет много». «А вы не думали, что это, и правда, может быть просто ангел-хранитель, вышедший на связь? – спросила вдруг Вера Дмитриевна, – Вещи-то говорит правильные». «Правильные вещи говорите вы сами, ведь всё в нашей голове. Знаете, я сейчас пропишу вам один (пока один) препарат. Попринимайте его месяцок. Думаю, должен помочь избавиться от голоса». Врач выписал Вере Дмитриевне рецепт и попрощался: «До свидания. Не болейте». Вера Дмитриевна позвонила Лике и попросила купить лекарство в аптеке. Та прибежала довольно быстро, взяла рецепт и столь же стремительно слетала за лекарством: «Вот, держите. А что случилось-то?» И Вера Дмитриевна честно выложила Лике свою историю. «Ну а врач-то, который лекарство выписывал, хоть стоящий?» – поинтересовалась Лика. «Да ты знаешь, грамотный парень, – ответила грустно тётя Вера, – из него, пожалуй, выйдет толк». «Ну так и принимайте это лекарство. Не унывайте! Через неделю все голоса как ветром сдует!» «А как же это?» – Вера Дмитриевна кивнула на листок с песенкой. «Его тоже». «Что – тоже?» «Сдует». Вера Дмитриевна ещё какое-то время повертела в руке коробочку с таблетками. Открыла ящик стола, и, положив их туда, задвинула ящик: «Знаешь, не буду я пить эти таблетки». «Почему?», – удивилась Лика такому сумасбродству. «Ну как тебе сказать, – вздохнула Вера Дмитриевна, – Этот голос мне понравился. И, наконец-то, я не буду одна».

ВИД ИЗ ОКНА

Лика проснулась и сладко потянулась. Она специально поставила кровать так, чтобы лежать лицом к большому окну. Первые лучи солнца пощекотали ей нос через щёлку между занавесками. Первыми лучи были не только этим утром, но и за долгие месяцы затянувшейся аж до середины апреля зимы. «Сейчас выпью кофе и начну заниматься разными приятными делами», – подумала Лика, улыбнувшись солнцу в ответ. Приятными делами она считала всё, что ей доводилось делать в течение дня. Она встала, сходила на кухню поставить чайник на плиту и, вернувшись, раздвинула занавески. В голове ещё барахтались остатки сна. Это было что-то волшебное. Сон не запомнился, но ощущение полёта осталось.

Лика жила в новостройке, куда они с сыном переехали четыре года назад. Корпуса́ дома были слеплены между собой, образовывая букву П, ограждавшую собою большой благоустроенный двор. Квартира находилась в торце, прямо посередине «буквы», так что Лика видела и слышала всё, что происходило во дворе под окнами. Но это её не беспокоило. Наоборот, она считала это дополнительным подарком. «Хорошо, что не стала спорить с сыном и согласилась на третий этаж», – подумала она. Ведь поначалу ей, жившей всю жизнь в пятиэтажке, представлялось романтичным поселиться высоко под облаками и обозревать по утрам городской пейзаж. Но, как-то, спустя год после переезда, она заглянула в гости к соседке, обитавшей на двадцать четвёртом этаже. Выйдя на балкон, Лика ощутила жуткое головокружение. Вокруг простиралась каменная пустыня с редкими золотыми проблесками куполов церквей, а внизу копошились маленькие человечки, которым не было до неё никакого дела, и которые бы её в случае чего не увидели и не услышали. «В случае чего?» – она не успела додумать эту мысль, вынырнув из воспоминаний, потому что услышала с кухни тоненький протяжный свист и поняла, что надо выключить плиту и забрать чайник. Вселенная, между тем, услужливо дорисовала картину, и когда Лика вернулась с кухни и снова посмотрела в окно, её взгляд упал на боковую часть дома, где на уровне двенадцатого этажа на внешней стороне лоджии кто-то стоял. Лика замерла на секунду, потом схватила очки, нацепила на нос и присмотрелась повнимательнее. Судя по всему, это была женщина. Лика смогла разглядеть только розовую куртку и длинные светлые волосы. Женщина держалась снаружи буквально на честном слове, и непонятно было, хочет она спрыгнуть или залезть обратно. Ясно было одно – ей нужна помощь. Во дворе никого не было. Раннее утро, выходной день. Позвонив в службу спасения и описав ситуацию, Лика набрала ещё один номер.

Ангелина в то утро проснулась не в столь приятном расположении духа, как Лика. Её зять умер полгода назад, и дочь с тех пор ходила вся чёрная от горя. Детей у них не было. Сама Ангелина как-то держалась. В свои восемьдесят шесть она была ещё хоть куда и в другие, не столь тяжёлые времена, любила в тёплую погоду, нарядившись в красивое платье, сделав причёску и макияж и вооружившись лыжными палками, чтобы держаться устойчиво и величаво, выйти во двор на прогулку. Там она однажды и познакомилась с Ликой, в те времена, когда та, после перелома ноги, выгуливала себя какое-то время исключительно во дворе. «Ты куда? – спросила Ангелина свою дочку со странным именем Неонила, – Шесть часов утра». Ангелина всю жизнь проработала библиотекарем и питала любовь к витиеватым именам. Жертвой этого увлечения стала и бедная Нила.

«Схожу в парк на пробежку. Надо как-то выбираться из депрессии, сколько можно?» Ответ Неонилы обрадовал Ангелину. И хотя она в последние дни расхворалась (спину прострелило) и с трудом вставала с постели, она одобрила затею дочери.

Дверь захлопнулась, ключ повернулся в замке. Ангелина стала потихоньку ворочаться в постели, готовя себя к тому, чтобы встать и пойти на кухню. Она, в отличие от Лики, пила по утрам не кофе, а душистый травяной чай. Но не успела она сесть в кровати, как тихо зажужжал мобильный, который лежал на тумбочке и ещё не был включён на полный звук. «Алло! Ликочка! Здравствуйте. Как ваши дела? Я только вчера перечитывала ваши стихи. Эта книжка у меня вообще настольная в последнее время. Что вы говорите?» «Ангелина, – перебила её Лика, – вы только не волнуйтесь. Вы ведь в третьем подъезде живёте?» «Да, а что?» «А этаж какой?» «Тринадцатый, – отвечала ничего не понимающая Ангелина, – это наше любимое с Нилочкой число, мы ещё всегда смеёмся, что никто не любит его, боятся, а мы совсем не…» «Не суеверные, да, я помню, – договорила за неё быстро Лика, – Ангелина, вы можете попросить дочку пойти сейчас на двенадцатый этаж, туда, где выход на лестницу, и посмотреть, что там происходит? Там, кажется, снаружи на лоджии женщина стоит. А я сейчас к вам приду. Какой у вас код подъезда?» «Ну надо же! – ахает Ангелина, назвав комбинацию цифр кодового замка, – А Нилочка как раз не дома, а на пробежке. Но она, наверное, ещё не так далеко ушла, сейчас я ей позвоню, и она вернётся. Ну ты подумай! Что творится! Полнолуние, что ли, так действует?» Закончив разговор, она набрала номер дочери. Телефон отозвался в коридоре. Забыла дома. Всё одно к одному.