Дома смерти. Книга IV

19 июня инспектор Пусэ приехал в Беллвью и, уединившись с Маргаритой Штайнхаль, многозначительно предложил ей посмотреть на фотографию и ответить, узнаёт ли она кого-либо. Далее предоставим слово самой вдове, в её воспоминаниях нашлось несколько слов для описания этой сцены: «На фотографии была изображена группа из трёх человек: двое мужчин и женщина. Мне показалось, что я узнала одного из мужчин, бородатого человека с резкими чертами лица и проницательным взглядом. «Существует поразительное сходство, – ответила я, – между этим человеком и рыжебородым типом, который в ночь с 30 на 31 мая стоял у двери в коридор, в комнате, и который так и не произнёс ни слова.»5

Насколько можно судить, Фредерик Барлингхэм так никогда и не узнал о том, что уголовный розыск Третьей республики использовал его имя, фамилию и фотографию для создания образа одного из предполагаемых убийц Эмили Джапи и Адольфа Штайнхаля.

Маргарита полностью заглотила наживку, заботливо подброшенную ей Хамаром. Она «опознала» в известном американце рыжебородого убийцу и некоторое время расспрашивала инспектора о том, кто это такой и как полиция сумела выйти на этого человека. Женщине не хватило благоразумия отделаться неопределённым или неуверенным ответом, дабы не бросать тень на невиновного человека, но подобная житейская мудрость явно находилась вне пределов её понимания. Появление подозреваемого до такой степени вдохновило Маргариту Штайнхаль, что она в тот же день почувствовала, как здоровье её пошло на поправку.

Таким образом, задумка начальника уголовного розыска сработала как нельзя лучше – бдительность хитро-мудрой дамочки была успешно усыплена, что увеличивало шансы на успех внезапного для неё остро конфликтного допроса. Лейде, инспектор следственного департамента (магистрата) прокуратуры, озаботился получением ордера на её арест. Мотивировочная часть подготовленного им запроса обосновывала причастность Маргариты Штайнхаль к убийству собственного мужа нижеследующими доводами.

1) Многочисленными свидетельскими показаниями подтверждается пренебрежительное и оскорбительное отношение Маргариты Штайнхаль к своему мужу Адольфу, которое она не считала нужным скрывать перед посторонними. Интимные отношения между ними не поддерживались многие годы, даже обычное бытовое общение было сведено к минимуму. При необходимости одному из супругов войти в комнаты другого для беседы подобный визит согласовывался запиской, подаваемой через камердинера. Нередко такие записки подавались за сутки и более до момента встречи.

2) Связывание Маргариты Штайнхаль, якобы осуществлённое грабителями в ночь на 31 мая, явилось актом сугубо условным и не причинило ей ни малейших повреждений. Между тем её мать, связанная теми же людьми в то же самое время, скончалась при попытке самостоятельно освободиться от верёвок.

3) Маргарита Штайнхаль заявила, будто ей удалось вытолкнуть изо рта кляп из ваты, однако судебно-химическое исследование показало, что пресловутый «кляп» никогда не находился во рту человека.

4) Вату, использованную в качестве кляпа, согласно утверждениям Маргариты Штайнхаль, преступники принесли с собой, поскольку в доме, явившемся местом убийства, ваты якобы никогда не было. Однако при обыске кабинета первого этажа дома №6 в тупике Ронсин был обнаружен большой рулон полотна из ваты, своим видом и плотностью полностью соответствующей той, что была использована в качестве кляпа. Данная находка наводит на мысль об использовании преступниками именно этого рулона.

5) Для умерщвления Адольфа Штайнхаля преступниками был использован кусок шнура длиной три метра, который, по утверждению Маргариты Штайнхаль, был принесён ими с собой. Такой же точно шнур использовался для связывания Эмили Джапи и самой Маргариты Штайнхаль. Однако в ходе обыска дома, явившегося местом совершения преступления, большой моток точно такого же шнура был найден в нижнем отделении шкафа.

6) Эмили Джапи планировала остановиться в Париже в доме старшей из дочерей – Джульетты Херр – однако Маргарита Штайнхаль настояла на том, чтобы мать приехала с ночёвкой в дом №6 в тупике Ронсин. Свою настойчивую просьбу она объясняла желанием поговорить с матерью, однако на следующий день с самого утра она убыла в Беллвью, в результате чего Эмили Джапи оказалась предоставлена сама себе вплоть до 19 часов 30 мая. Настойчивое приглашение матери в дом выглядело как целенаправленное заманивание с целью последующей расправы.

7) За некоторое время до двойного убийства в ночь на 31 мая камердинер Реми Куйяр потерял ключ от ворот из тупика Ронсин в сад за домом. Маргарита Штайнхаль в ходе допросов неоднократно сообщала о своей озабоченности данным происшествием и тревоге, связанной с возможным проникновением в сад посторонних лиц, однако она так и не объяснила, почему не приняла мер по замене замка, ограничившись лишь устным напоминанием мужу о целесообразности таковой замены.

На основании всего изложенного делался вполне логичный вывод о том, что Маргарита умышленно вводила правоохранительные органы в заблуждение, сообщая неверные сведения о происхождении улик. А её так называемое «связывание» являлось грубой инсценировкой, призванной исказить как картину случившегося в доме №6 в тупике Ронсин, так и роль самой Маргариты в произошедшем.

Лейде обратился к вышестоящему начальству за санкцией для получения ордера на арест, но к своему немалому удивлению таковую не получил. В течение нескольких дней вопрос о возможности ареста Маргариты Штайнхаль обсуждался в высоких кабинетах и в конце концов попал на самый верхний этаж бюрократической иерархии – к прокурору республики Монье (Monnier). Последний категорически запретил проводить арест по ордеру и предложил сначала добиться от подозреваемой чистосердечного признания, а уже после этого заключать женщину под стражу. Таким образом, высокие чиновники самоустранились от решения принципиально важного вопроса, переложив собственное бремя на плечи работников низового уровня. Проявленное ими малодушие произвело гнетущее впечатление на всех причастных к расследованию и повлекло довольно неожиданные последствия, о чём в своём месте будет сказано.

Хотя ордер на арест Маргариты получить не удалось, от заранее выработанного плана по проведению агрессивного допроса никто отказываться не хотел. И 26 июня полиция приступила к реализации задуманного. Утром того дня на виллу в Беллвью прибыли инспектор Пух, которого сопровождал полицейский патруль, и медицинская группа, призванная исключить любые ссылки подозреваемой на дурное самочувствие. В упомянутую группу входил полицейский врач Ригал (Regal), медицинский автомобиль с носилками, пара санитаров и медсестра. Инспектор сообщил удивлённой Маргарите о необходимости проследовать для допроса, женщина, разумеется, тут же разыграла сцену с обмороком и полным помрачением сознания, но на прибывших это впечатления не произвело, и находчивую женщину живо уложили в автомашине.

Далее последовала поездка в город Булонь-на-Сене, удалённый от Беллвью на 25 км. Там проживала Маргарита Бруар, родная сестра убитого Адольфа Штайнхаля – именно в её доме и было решено провести допрос. К тому времени, когда Пух доставил по нужному адресу Маргариту Штайнхаль, её уже ожидали следователь Лейде и один из заместителей Прокурора республики Гранжан (Grandjean). Последний должен был стать ушами и глазами Монье. Гранжан не планировал вмешиваться в ход допроса, предоставив всю инициативу Лейде, но ему предстояло доложить Прокурору республики обо всём произошедшем на его глазах.

Маргарита явно рассчитывала сорвать допрос симуляцией неких «приступов», «обмороков» и «невралгических припадков», но присутствие полицейского врача с необходимыми медикаментами сорвало все эти затеи. Впоследствии Маргарита утверждала, будто представители Закона целый день её терзали и отказывали в помощи, но в действительности медицинская помощь ей была совершенно не нужна – дамочка была здорова, как лошадь. Сетуя на произвол правоохранительных органов, Маргарита утверждала, что протокол этого «мучительного допроса» составил всего 16 листов, мол, стоило ли издевательство столь ничтожного результата?! Историческая правда, однако, заключается в том, что 16 листов рукописного протокола – это совсем немалый объём. Протокол допроса – это не стенограмма, туда не записываются все произнесённые подряд слова, напротив, каждая фраза обсуждается и уточняется. Поэтому Маргарита Штайнхаль очень сильно покривила душой, расточая саркастические сентенции в отношении всего произошедшего в доме Маргариты Бруар.

Рукописный протокол допроса размером один неполный лист. Это довольно типичный для уголовных дел того времени размер документа. Жалобы Маргариты Штайнхаль на то, что протокол её допроса 26 июня 1908 года занял «всего» 16 листов, выглядят смехотворно, в действительности такой документ следует признать большим и содержательным.

Итак, что же произошло в ходе допроса?

Прежде всего, следует отметить стойкость подозреваемой, отвергшей настойчивые призывы следователя рассказать правду о событиях трагической ночи. Такого рода предложения делались неоднократно, причём они повторялись по мерее сообщения сведений, уличающих Маргариту во лжи. Её эмоциональное напряжение постепенно нарастало – в этом не может быть сомнений – но женщина так и не сделала никаких признаний и отвергла все подозрения в свой адрес. Отвергла совершенно голословно и неубедительно, но тем не менее проявила недюжинную твёрдость характера.

В ходе допроса Лейде сообщил подозреваемой о том, что на кляпе из её рта следов слюны не обнаружено, а это означает, что кляп этот никогда не затыкал человеческий рот. Штайнхаль заявила, что не может объяснить этот факт, и высказала предположение о небрежной работе полицейских, собиравших улики и утративших настоящий кляп.

Когда Маргарите задали вопрос о происхождении ваты, та повторила прежнее утверждение, согласно которому вату принесли с собой преступники. Когда ей сообщили об обнаружении большого рулона катанной ваты в столе, стоявшем в будуаре между спальнями Маргариты и её дочери Марты, допрашиваемая наморщила лоб и… И вспомнила, что вата действительно имелась в доме. Она даже пояснила, для чего именно она же сама её и принесла – ей надо было упаковать статуэтку, предназначенную в подарок!

Какая милота, какое замечательное улучшение памяти после напоминания во время допроса…

Резкое улучшение памяти Маргариты Штайнхаль произошло и в вопросе, связанном с происхождением верёвки, использованной для связывания её самой и её матери, а также удушения Адольфа Штайнхаля. После того, как подозреваемой напомнили о наличии в шкафу толстого мотка такого же точно шнура, она живо вспомнила о том, что и в самом деле такой шнур у них имелся – он использовался для развески многочисленных картин в мастерской мужа и их упаковке при транспортировке.

В числе вопросов, прозвучавших в ходе этого допроса, был и связанный с предстоящим ремонтом в «доме смерти». В последнюю декаду июня туда стали завозить краску, доски, разного рода отделочные материалы. Лейде пожелал узнать, что означают эти приготовления. Маргарита объяснила, что после смерти мужа лишилась стабильного источника дохода, а потому решила оборудовать на первом этаже дома №6 квартиру для сдачи в аренду. По её мнению, это была неплохая идея с точки зрения ведения бизнеса, поскольку нашлось бы немало желающих пожить в столь «легендарном месте». Лейде констатировал, что такой ремонт похож на целенаправленное уничтожение места преступления, но был вынужден признать невозможность официального запрета на проведение ремонта после окончания работы полиции не месте совершения преступления.

Допрос 26 июня пощекотал нервы Маргариты Штайнхаль и доставил ей, по-видимому, немало неприятных минут, однако закончился пшиком. Подозреваемая не дала признательных показаний и, несмотря на недостоверность продемонстрированного ею улучшения памяти, оснований для заключения под стражу прокуратура не имела. Маргариту отвезли обратно в Беллвью, и она получила возможность перевести дух – самое страшное было теперь позади.

По крайней мере так могло ей показаться в те дни и недели.

В течение последующих четырёх недель расследование не демонстрировало никаких заметных или интригующих поворотов, но в указанный период имели место два события, о которых нельзя не упомянуть.

Во-первых, радикально изменились отношения следователя прокуратуры Лейде и главной подозреваемой. Следует иметь в виду, что Лейде на протяжении ряда лет был знаком с супругами Штайнхаль. Убийство Адольфа не могло не задеть его чувств, и на первом этапе расследования Лейде был серьёзно настроен вывести Маргариту на чистую воду. Однако, столкнувшись с явной трусостью руководства прокуратуры, испугавшегося санкционировать арест подозреваемой, Лейде переосмыслил собственную роль в этом деле. Опасаясь того, что расследование двойного убийства в тупике Ронсин окажется слишком «токсично» для прокуратуры Третьей республики и чревато крахом его собственной карьеры, Лейде резко перестроил своё поведение с Маргаритой. Из строгого и взыскательного следователя он в одночасье превратился… в обходительного и внимательного друга подозреваемой. В это трудно поверить, но так случилось! Маргарита явно обрадовалась перемене в его поведении и подыграла, как могла. Следователь стал любовником подозреваемой и при этом рассудил, по-видимому, так: Маргарита – женщина свободная, весьма привлекательная и с большими связями, она, несомненно, выкрутится из опасной ситуации, и если она будет другом, то поможет выкрутиться и ему. Подход циничный, но понятный. Ситуации, когда в ходе расследования должностное лицо выходит далеко за рамки служебных полномочий и вступает в интимные отношения с представителем противной стороны, встречаются гораздо чаще, нежели принято думать.

Таким образом, следователь переметнулся в лагерь противника, стал, выражаясь метафорически, чужим среди своих. Свои отношения любовники некоторое время умудрялись хранить в полном секрете от посторонних, но, как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. По крайней мере в Париже… А потому интимные отношения следователя и подозреваемой, возникшие после 26 июня, заложили бомбу, потенциально сулившую взрыв невероятной силы.

Но кроме «во-первых» имелось и «во-вторых», также весьма важное для Маргариты Штайнхаль. Выше мимоходом упоминалось, что Марта – дочь Маргариты и убитого Адольфа – являлась невестой. В статусе счастливого жениха пребывал Пьер Бюиссон (Pierre Buisson), один из шестерых детей делового партнёра Адольфа Штайнхаля. Адольф являлся художником и витражных дел мастером, а братья Бюиссоны владели фабрикой по производству посуды. В конце 1907 года братья Бюиссоны вместе с Адольфом Штайнхалем создали компанию под названием «Boulogne Ceramics Co.» («Булонь керамикс»), которая должна была выпускать посуду из цветного стекла и керамики. Замыслы по совместному ведению бизнеса были очень большими, и их было решено закрепить браком детей – Марты Штайнхаль и Пьера Бюиссона, сына одного из братьев.

На начало июня 1908 года было запланировало увеличение уставного капитала компании, и братья Бюиссоны, несмотря на убийство Адольфа Штайнхаля, сдержали свои обещания и внесли необходимые суммы. Маргарита Штайнхаль, разумеется, свою долю вносить не стала. Слово «разумеется» употреблено неслучайно – отдавать деньги всегда выходило за рамки понимания Маргариты, и только наивный человек мог всерьёз поверить в то, что эта женщина будет выполнять обязательства, принятые на себя её мужем.

В общем, планы по запуску работы «Булонь керамикс» зависли в некоторой неопределённости, и Бюиссонам это понравиться никак не могло. Но до поры до времени с этим можно было мириться, всё-таки ситуация, в которой оказалась Маргарита, являлась экстраординарной, и её непоследовательность в денежных делах можно было каким-то образом оправдывать. Бюиссоны – как родители, так и их дети – поддерживали Маргариту и Марту, практически ежедневно встречаясь с ними в Париже или Беллвью, и в целом их добросердечное отношение выглядело искренним и милым. Однако нападки прессы, осведомлённой в общих чертах о ходе расследования и подозрениях в отношении Маргариты, очень быстро сделали своё дело – Бюиссоны занервничали. В конце июня они попросили Маргариту прояснить свою позицию относительно внесения денег в уставной капитал «Булонь керамикс»: выполнит она обязательства покойного мужа или нет?

Отрицательный ответ стал для Бюиссонов холодным душем. Теперь уже бракосочетание Пьера с Мартой казалось совсем не такой выгодной партией, как всего месяц тому назад. В середине июля сторона жениха объявила о расторжении помолвки, вчерашние друзья семьи моментально отдалились, и отношения между Штайнхалями и Бюиссонами практически прервались.

В этой обстановке Маргарита предприняла шаг самый, пожалуй, разумный – она надумала уехать куда подальше от знакомых и незнакомых, а главное – подальше от репортёров. Следователь Лейде возражать не стал – с ним Маргарита уже прекрасно ладила, и он во всём шёл ей навстречу! – а потому в конце июля мать и дочь отправились на ферму в районе небольшого городка Лувьер (Louvieres) в Нормандии, на удалении 250 км от Парижа. Там Маргарита и Марта оставались в полной изоляции от столичного общества целый месяц. Там их никто не беспокоил, и они тоже о себе не напоминали. За этот месяц количество публикаций в столичной прессе, посвящённых двойному убийству в «доме смерти», значительно уменьшилось, исчезновение главного раздражителя [в лице Маргариты Штайнхаль] способствовало некоторому снижению накала тех негативных эмоций, что бушевали в публикациях начала июня.

После месячного пребывания в Нормандии мать и дочь возвратились на виллу в Беллвью. Маргарита наведалась в Париж, посмотрела, как продвигается ремонт первого этажа «дома смерти», и надумала сделать ещё и косметический ремонт студии на втором этаже. В точном соответствии с пословицей, гласящей, что аппетит приходит во время еды. Ещё почти 8 недель Маргарита и Марта оставались в Беллвью и лишь 23 октября, когда основные ремонтные работы в доме №6 были закончены, перебрались в Париж.

О чём думала в те дни Маргарита Штайнхаль? Безусловно, она могла быть довольна собой! Проницательные читатели наверняка уже пришли к выводу о причастности этой женщины к расправе над матерью и мужем, разумеется, опосредованной, сделанной чужими руками, но по её наводке и прямому заказу. Эта женщина получила, что хотела – дом, сбережения мужа, его картины – и при этом избежала гильотины. Да, скрытая подоплёка дела выглядела довольно тривиальной и в общих чертах понятной, но Правосудие расписалось в полном бессилии и ничего вменить «несчастной вдове» не могло.

Наверное, так могла рассуждать Маргарита Штайнхаль в последнюю декаду октября 1908 года. В целом всё у неё было очень даже неплохо, но, по-видимому, некоторое неудовольствие доставляла пресса, однозначно связывавшая её с убийцами. Возможно, источником некоторого неудовольствия могла являться Марта, коловшая мать разрушением помолвки или какими-то иными деликатными обстоятельствами, о которых мы сейчас можем только догадываться. Как бы там ни было, хотя к последней декаде октября всё у Маргариты складывалось в целом неплохо, некая червоточина беспокоила её и лишала покоя.

И именно поэтому безо всякой внешней причины безутешная вдова решилась на шаг довольно странный с точки зрения всякого разумного человека. Ибо разумный человек знает мудрость, гласящую «не буди лихо пока оно тихо», и Маргарита Штайнхаль тоже должна была знать что-то подобное, но… Она пренебрегла этим замечательным советом предков.

Итак, утренним поездом 23 октября Маргарита и Марта возвратились из Беллвью в дом №6 в тупике Ронсин, а уже после обеда безутешная вдова направила свои стопы во Дворец правосудия на приём к прокурору республики. Разумеется, безо всякой записи и даже без предупреждения, полагаясь на то, что уж ей-то прокурор республики в приёме не откажет!

И она оказалась права, прокурор Монье, узнав о появлении в приёмной Маргариты Штайнхаль, распорядился пропустить её к нему в кабинет вне очереди. Посетительница весьма бодро начала с жалобы на бездействие следствия и полную беспомощность возглавляемого господином Монье ведомства при расследовании двойного убийства, имевшего место в ночь на 31 мая в её доме. Прокурор республики, должно быть, оказался до некоторой степени удивлён наглостью женщины, которая считалась главной подозреваемой в организации этого самого двойного убийства. Сначала он пытался сдерживаться и не отвечать колкостями, но когда Маргарита пожаловалась на следователя Лейде – да-да, собственного любовника! – и решительно потребовала всемерной активизации расследования, самый главный прокурор Третьей республики закипел.

Всё ещё сдерживая гнев, но уже достаточно зло он ответил страдающей вдове, что ей надлежит внимательнее следить за собственным поведением и не спешить зарабатывать на убийстве матери и мужа. Маргарита почувствовала в голосе прокурора осуждение и попросила его уточнить, что именно тот имеет в виду. Монье и уточнил, рассказав, что прочёл в американской газете о ремонте в доме №6 и предполагаемой сдаче в аренду помещений, явившихся местом преступления. Маргарита, расценив слова Монье как укоризну, вспыхнула и не придумала ничего умнее, как брякнуть в ответ, что господину главному прокурору следует больше работать и меньше читать американских газет.

Это была, конечно же, беспримерная наглость, то, что евреи называют хуцпой [демонстративной оскорбительной бестактностью]. Указывать прокурору республики, находясь в его же кабинете, что ему надлежит делать – это крайне неумная стратегия поведения. Монье, услыхав выпад Маргариты, проявил чудеса самообладания и сдержанности. Он очень тихо сказал, что следователь хотел её арестовать 26 июня, но именно он – Монье – не позволил этому случиться. И замолчал… Сказанное можно было истолковать таким образом, что более он не станет защищать подозреваемую.

После внушительной паузы прокурор республики ледяным тоном предложил посетительнице уйти и более не беспокоить его советами насчёт того, чем заниматься и какие газеты читать. Сказанное можно было истолковать как объявление войны, хотя сама Маргарита в те минуты вряд ли понимала тот градус раздражения, который спровоцировала своим необдуманным поведением.

После неудачной, мягко говоря, аудиенции с прокурором республики дамочке надлежало бы как следует взвесить все возможные последствия выбранной ею тактики поведения с должностными лицами. Однако Маргарита Штайнхаль либо совершенно не задумывалась над тем, что намеревалась делать, либо совершенно неверно оценивала их возможности и значимость собственной персоны. Другими словами, Маргарита в очередной раз проявила непомерную самонадеянность и отсутствие понимания реального положения вещей.

Только такой неадекватностью можно объяснить последующие шаги Маргариты, которые сложно назвать иначе как неосторожными и неумными. На следующий день после визита к прокурору республики энергичная вдова направила свои стопы в… штаб-квартиру «Сюртэ». Немного неожиданно, верно? Ещё более неожиданным следует признать выбор спутников для этого визита – вместе с Маргаритой Штайнхаль в здание уголовной полиции отправились её дочь и двоюродный брат убитого Адольфа некий господин по фамилии Шабрие (Chabrier). Статус последнего представлялся до некоторой степени неопределённым – он выступал в качестве родственника Адольфа Штайнхаля, но в действительности с началом осени 1908 года стал довольно близок Маргарите и даже поселился в доме №6 в тупике Ронсин. Формально он следил за ремонтом, но злые языки называли Шабрие сожителем Маргариты Штайнхаль, и впоследствии французские репортёры выплеснут эту благую весть на страницы газет. Сама же Маргарита с негодованием будет отвергать подобные грязные домыслы. Кто бы сомневался…

Октав Хамар, узнав о появлении в приёмной необычной компании, принял Маргариту немедленно, но без её спутников. Энергичная вдова высказала ему те же претензии, что прокурору Монье накануне. Начальник уголовной полиции остался бесстрастен. По-видимому, он понимал бессмысленность спора с женщиной, которую, если говорить по совести, следовало заключать под стражу по обвинению в убийстве, а не устраивать с нею обсуждения того, как надлежит расследовать преступления. В конце разговора он холодно заявил, что намерен раскрыть двойное убийство в тупике Ронсин, и с тем выпроводил Маргариту из кабинета.

Энергичная вдова явно осталась не удовлетворена результатами бесед с Монье и Хамаром. Судя по всему, она хотела, чтобы кто-то из них заявил прессе об отсутствии у следствия каких-либо подозрений в её адрес. И поскольку подобных заявлений не последовало, Маргарита Штайнхаль решилась на следующий смелый и неожиданный шаг – она открыто обвинила власти в провале расследования, вялости и безынициативности. Сложно сказать, задумывалось ли Маргаритой подобное развитие с самого начала или это обращение в прессу стало экспромтом, но этот шаг, безусловно, следовало признать перчаткой, открыто брошенной Монье и Хамару.