Вся жизнь… И путешествие в Каунас. Библиотека журнала «Вторник»

Она уже была рядом с шатром. Подошла совсем близко к нему. Почти не боялась, что ее заметят. Во-первых, был темный вечер. Во-вторых, она умела передвигаться очень тихо.

Из шатра вышел высокий худой старец в черной одежде. «Жрец… Молился или поддерживал зажженный перед богом огонь», – подумала Эгле. Она изучила старца своим внутренним зрением. Ей стало ясно – жрец не хочет сделать Аскольду ничего плохого. На него было оказано воздействие, но он мудр, увидел, что в молодом человеке нет злого начала.

Эгле обратила внимание еще на кое-что… Жрец был очень похож на Андрюса. «Литовцы небольшой народ, возможно, жрец – предок Андрюса», – решила Эгле. Если это так, сказала она себе, то неудивительно, что для своей мести частица Пяркунаса выбрала именно его. Во-первых, он жрец и должен был с болью воспринять то, что кто-то оскорбил его бога. Если же он действительно родственник Андрюса, то взаимодействие между ним и частицей должно было стать особенно сильным.

«Кажется, не один жрец здесь приходится родственником Андрюса», – Эгле невольно улыбнулась, когда рассмотрела высокого воина, подошедшего к жрецу.

Если бы она встретила этого человека в Каунасе, то обязательно бы подумала бы, что он родной брат Андрюса, настолько они были похожи. «Не близнецы, конечно, но близко к этому», – подумала она. Правда, воин из прошлого показался ей более симпатичным. Он выглядел не менее мужественным, чем Андрюс, но черты лица у него были тоньше, приятнее.

Она находилась неподалеку от жреца и воина, могла слышать их разговор.

– Как этот человек, Альгис? – улыбнувшись, спросил жрец.

– Что ему сделается? – пожал плечами воин. – В доме Довмонтаса. Под охраной. Я заглядывал туда. Кажется, прекрасно себя чувствует. Сейчас наверняка наелся и спит без задних ног.

Оттенки… Эгле сразу уловила – вайделот и воин по-разному относятся к Аскольду. В вопросе старца звучал доброжелательный интерес. Воин говорил о молодом человеке с плохо скрываемой ненавистью. «Не все так безоблачно, как я считала», – подумала Эгле. Ей стало страшно за Аскольда, она продолжала слушать:

– Пусть и живет там, – произнес жрец.

– Воля твоя, отец, – развел руками воин.

«Отец!», – улыбнулась Эгле. При таком сходстве иное было трудно предположить.

– Я пойду, отец, – продолжал воин, – мне надо проверить дозоры.

– Крестоносцы в ярости, они могут скоро прийти или приплыть на своих кораблях. Выдвини дозорных как можно дальше, посоветовал жрец, и держи наготове людей, которых, если потребуется, отправишь к соседям за помощью. И пусть несутся на конях как можно быстрее.

Воин согласно кивнул. Жрец положил руку ему на плечо:

– Береги себя, Альгис.

– Хорошо, отец.

Воин погладил рукой лежавшую на своем плече руку отца. Затем он ушел в темноту, жрец остался один возле большого шатра. Именно один – потому что Эгле последовала за воином. Она была уверена: рано или поздно он окажется в селении, в котором находится Аскольд.

Несмотря на свою выносливость, Эгле чувствовала себя безумно усталой, когда достигла своей цели. Не один и не два километра ей пришлось быстро идти за воином, который обошел расставленные по округе посты. Селение охраняло очень много людей, они ждали войны.

Это обстоятельство, а также отношение, которое высказал воин к Аскольду, для Эгле были более чем достаточными основаниями для того, чтобы как можно скорее вернуть его из прошлого. Но она была уверена – сейчас это у нее не получится…

…Мама… Первый раз – это было давно, – Эгле оказалась в прошлом с ней. Мама, как теперь ее дочь, занималась гаданием. Во время путешествий в прошлое она показала девочке, как находить то, что необходимо для этого таинственного ремесла.

Мама… Она научила дочь всему, что знала сама. Среди прочего и тому, как перемещаться во времени с человеком, который не такой, как они.

Эгле была поздним ребенком. Сейчас ее маме уже много лет, она отошла от дел. Живет отдельно от дочери со своим мужем. Эгле часто посещает ее. Во время визитов ей приходится видеть мужа мамы. Он не отец Эгле. Она никогда не видела своего отца, ей известно лишь то, что мама очень любила его…

Эгле знала – для того, чтобы Аскольд мог покинуть это время, они должны остаться вдвоем, рядом с ними никого не должно быть. Им следует встать лицом друг к другу. Очень близко. Она должна видеть его глаза, и ладони их должны быть прижаты друг к другу.

Сейчас это было невыполнимо. Эгле не сомневалась: Аскольд не сможет выйти из селения незамеченным. Он не умеет ходить так бесшумно, как умеет она. Его обязательно схватят. «Что ж, я буду ждать, и при первой возможности сделаю то, что решила», – сказала она себе.

Селение оказалось очень большим. В своих прежних путешествиях в это время Эгле не видела таких больших поселений. Но ей не пришлось искать Аскольда. Она почувствовала его. Она пришла в дом, где был он…

…Теперь, в дубовой роще, она думала о нем. Эгле было жаль, что не разбудила его, они не смогли поговорить. Но она не могла рисковать: в доме было много людей.

Эгле медленно шла по дубраве. Кабан по-прежнему не отходил от нее. Белка тоже не спешила расстаться с молодой женщиной.

Ей было очень хорошо в этом месте. Очень нравилось идти вместе со своими спутниками. Но на первом месте в ее мыслях был мужчина, с которым она до сих пор не обмолвилась ни единым словом, о котором почти ничего не знала.

«Все это не важно. Я люблю, это любовь. Любовь с первого взгляда», – так говорило сердце Эгле, которому она всегда верила. Она любила этого человека и… восхищалась им. Ведь она ощутила его настрой. Благодаря своей сильной воле он не был раздавлен страхом.

Глава 6

…Она снилась ему. Высокая, голубоглазая незнакомка из Каунаса. Аскольд и она шли вместе по улице, и их руки познавали друг друга. А затем они, не сговариваясь, остановились. Их глаза, губы встретились. Все было естественно, все было прекрасно…

Сон помог Аскольду легче пережить пробуждение, когда он с ужасом снова обнаружил себя в маленьком деревянном доме с земляным полом. «Кошмар продолжается. Но вдруг я все-таки сплю?» – подумал Аскольд. Он собрал волю в кулак, с силой закрыл глаза, намереваясь проснуться. Не тут-то было. Когда Аскольд открыл глаза, напротив него по-прежнему сидел полный длинноусый охранник-литовец.

«Кошмар, самый настоящий кошмар», – повторил про себя Аскольд. Но тут же вспомнил о только что оставившем его сне. «Мне никогда ни с кем не было так хорошо», – признался он себе. «Если у меня снова будут такие сны в этом месте, можно еще помучиться здесь, но только, конечно, очень недолго», – улыбнулся он.

Но жизнь шла не так, как хотелось Аскольду. «Кошмар» не заканчивался. Прошло несколько дней – почти близнецов. Он продолжал жить в плену. Именно так с некоторой долей условности Аскольд называл свое нынешнее положение.

Жители дома постепенно привыкали к нему. Начало этому положили дети. Сначала они боялись подходить к чужаку. Барьер страха был сломан, когда Аскольд показал фокус с исчезновением куриных яиц – он освоил его давно, когда-то подготовил к капустнику в университете.

Он вспомнил об этом фокусе, когда решил развеселить мальчика. Тот плакал после того, как его отец дал ему несколько подзатыльников за какую-то шалость.

Аскольду захотелось развеселить мальчишку, а заодно немного развлечься самому. Слезы у мальчика сразу высохли. Он и другие дети были поражены увиденным. С тех пор они часто подходили к Аскольду. Ничего не говорили, но он знал, что им нужно, демонстрировал свой нехитрый фокус в различных вариациях.

Перестали сторониться его и женщины. Фокусов Аскольд им не показывал, но очень скоро они – особенно две молодые – стали приветливо улыбаться ему.

Приветлив был и один из стражников – полный длинноусый воин, который в самую первую ночь устроился спать напротив Аскольда. Довмонтас – так звали стражника – был хозяином этого маленького, набитого людьми и животного дома, отцом или родным дядей живших в нем детей. Раньше здесь жил и его старший брат, который был убит несколько лет тому назад. Аскольд узнал об этом, когда начал чуть-чуть понимать литовскую речь благодаря общению с разговорчивым Довмонтасом. Это произошло, когда в разговоре с ним, состоявшем наполовину из отдельных слов, а наполовину из жестов, Аскольд спросило том, кто построил дом.

– Я и брат. Его убили, – отрывисто сказал Довмонтас.

Кстати, скоро Аскольд сообразил, что наиболее приветливо улыбается ему вдова убитого брата Довмонтаса.

Со своим вторым стражником – Гинтарасом, человеком невысоким худым, уже в возрасте – он всегда дежурил возле входа в дом, предпочитая находиться на улице – Аскольд почти не общался.

Его плен был отчасти условный не только потому, что в самом доме Аскольд не чувствовал себя пленником, но и потому, что он мог ходить по селению куда и когда ему вздумается. Но это был все-таки плен и не что иное: Довмонтас и его худой компаньон всегда сопровождали его. И даже с ними ему нельзя было выходить за пределы селения.

Аскольд нечасто покидал дом. Ему было неприятно ловить на себе настороженные взгляды людей, которые, казалось, ждали от него чего-то недоброго. Но нечто другое иногда пересиливало нежелание чувствовать на себе такие взгляды. На окраинах селения Аскольд мог видеть древнюю дубраву, а с другой стороны – сосновый бор. Лишь теперь, глядя на них, он понял, что представляет собой первозданная красота.

Ему была интересна и жизнь селения. Он видел, как несколько крепко сложенных мужчин несли громадного убитого ими кабана, ему довелось наблюдать за тем, как работал мускулистый кузнец, создававший на его глазах огромный боевой топор. Аскольду нравилось узоры длинных рубашек, разнообразие поясов, что носили женщины, многие из которых были очень красивы. «Возможно, когда-нибудь я попробую написать обо всем этом», – не раз думал он.

Аскольду здесь нравилось многое. Нравились люди, еда. Нравилось то, что здесь стали далеки московские проблемы.

Но оставаться здесь навсегда он, разумеется, не собирался. В мире очень мало людей, которые легко и просто меняют все в своей жизни. Не принадлежал к этому меньшинству и Аскольд. В родном будущем у него осталась не только привычная жизнь, но и женщина из Каунаса. Он не думал, что будет так часто вспоминать ее. Воспоминания были яркие, зовущие к ней. Напрасно Аскольды пытался воспринять несостоявшееся знакомство сквозь привычную призму иронии. В этом случае его самозащита не срабатывала.

«Эта женщина крепко зацепила меня», – признавался себе Аскольд. Он ругал себя за то, что не дождался ее возле магазина вязания. «Надо было ждать – пусть хоть тысячу клубков пересмотрит», – с раздражением на себя думал он. Он знал – путь к ней лежит через возвращение в свое время, поэтому не мог оставаться спокойным.

«Когда я вернусь в будущее? Что для этого надо сделать? И как, в конце концов, я попал сюда?», – у Аскольда не было ответа ни на один из этих вопросов.

«Хватит напрягаться, тупица. У тебя еще будет вагон времени подумать обо всем, когда будешь стариться в этом селении», – ехидно говорил он себе после напрасных раздумий. Возможно, все и произошло бы так, как иронично пророчил Аскольд, но его жизнь сделала неожиданный поворот.