Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

Алексей Корал

Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

Пролог.

Часть Первая: Песня о Морремарах (Отрывок)

Внемлите, дети суши и пены, покуда ветры носят крики чаек над гнилыми причалами Умбара! Я поведаю вам не о камне и железе, но о крови и пучине. О роде, чьё имя – Морремары, «Чёрные Владыки Морей» – некогда леденящее кровь в жилах прибрежных королевств от Серых Гаваней до пламенеющего Юга! Не адмиралы в златотканых камзолах, нет! Демоны глубин, рождённые в рёве Моря Гнева и шёпоте бездны!

Помните ли вы корабли Нуменора? Те самые, что бороздили Великое Море, когда звёзды Эарендиля были юны, а тени Моргота ещё цеплялись за хребты мира? Так вот, среди тех титанов, чьи паруса ловили ветра самого Манвэ, а штевни рассекали хребты левиафанов, были корабли Морремаров. Не суда, но плавучие твердыни, вытесанные из чёрного дуба Валинора и окованные сталью, что звенела, как плач Валар! На мачтах их реяли стяги с Морской Звездой, пронзающей туман.

Капитан Морремар! Само имя было проклятием для врага и молитвой для экипажа. Они не плавали по картам – они внемлили дыханию океана. Их взор, острый как гарпун, пронзал туман насквозь. Их длань на румпеле была твёрже скал. Говорят, первый из них, Ар-Морион, вырвал тайну Камня Альтамира из чрева самого моря, в схватке с древним кракеном, стерегущим светящуюся сферу в подводном мраке тысячелетиями! И камень сей, Сердце Бездны, стал их талисманом – не для красы, а для Власти. Он шептал им пути сквозь ярость шторма, указывал на незримые рифы, заставлял волны слушаться их воли!

Они были детьми Ульмо и Моргота в единой плоти. Их знание – не книжная пыль, а соль на губах, рубцы от канатов и холод стали в пальцах. Они постигли море – его ярость, его коварство, его неистовую душу. И море страшилось их. Корабли их не тонули – они исчезали, уходя в битву с целыми армадами, и возвращались, облепленные ракушками глубин, с трюмами, полными чужеземного золота и шёпота утонувших царств. Им приносили дань короли! Им завидовали сами Владыки Запада! Они были Столпами Моря, опорами Нуменора в его величайшей славе!

Но… высокая башня падает громче. Когда Тень накрыла Нуменор, когда волны Моря Гнева поглотили землю запада, зависть и предательство нашли лазейку в души Морремаров. Говорят, последний великий капитан, Ар-Фаразон, не их крови, но их духа, возжелал Камень Альтамира для своей безумной атаки на Бессмертные Земли. Морремары… часть их преклонила колено пред его безумием, прельщённые обетом власти над самими Валар. Иные же… иные попытались спасти Сердце Бездны, увести его прочь на флагмане «Крыло Ночной Бури». Что свершилось в роковой час? Чей нож вонзился в спину брату? Кто предал кровь свою за милость гибнущего тирана? Тайна. Ведаем лишь, что «Крыло Ночной Бури» сгорело дотла на глазах тонущего мира, а Камень Альтамира… исчез. Исчезли и величие, и честь Морремаров.

Выжившие добрели до берегов Средиземья – не владыками, а беглыми псами, несущими клеймо поражения и гнев Ульмо. Знание их стало уделом изгоев, гордыня – ядом. Они примкнули к Чёрным Нуменорцам Умбара, но тень легла на род их. Они строили корабли для Тени в Мордоре, водили Чёрные Армады… но искра истинной Морской Звезды погасла. Великие капитаны стали жалкими лордами пиратов, тайны их – обесцененными пергаментами в пыльных архивах. Морремары выродились. Корабли их – жуки на воде. Знание их – фокусы для ярмарок. Наследие – позор, жгучий, как соль в ране.

И вот… в Умбаре, этом чреве ржавчины и отчаяния, доживает последний отпрыск. Балдурин. Имя его значит «Властелин Смелости» – горькая насмешка судьбы. Он – живой монумент былому позору, «книжный моль», грызущий обрывки знаний, что некогда двигали мирами. Обугленный осколок герба – вот всё, что осталось от Морской Звезды. Но… глубже ярости, горше унижения, в сердце его тлеет искра. Искра той древней, неистовой жажды – не просто власти, а Величия. И услышал он шёпот. Шёпот о Сердце Бездны, о Камне Альтамира, затерянном в горах. Смыть позор кровью? Нет. Смыть его славой возвращенного наследия!

И вот он идёт. Из Умбара во тьму. Последняя крыса великого корабля… или последняя искра, что возожжёт пламя?

Часть Вторая: Пламя Откровения

Балдурин из рода Морремаров был тенью в собственном городе. Умбар – гигантская, гноящаяся пиратская язва на теле Средиземья, верный коготь Тени на Востоке – дышал солёной гнилью, звоном неправедного золота и смехом, от коего стынет душа. Он же, последний отпрыск грозных Владык Морей, обитал в каменной щели под сводами Архива Портовых Хроник. Мир его пах пылью забвения и кислой тоской чернил. Его «доспехами» были поношенные, когда-то тёмные одежды, его «короной» – жгучее клеймо позора, въевшееся глубже кости. Единственная ценность – острый, как нуменорский клинок, ум, точившийся о древние свитки и карты с осыпающимися краями. Но для Умбара он был лишь книжным молем, последней крысой сгнившего линкора, живым укором падению великих.

Обугленный осколок герба Морремаров – некогда гордой Морской Звезды – жёг грудь под рубахой вечным холодом стыда. Носил он его как кандалы, напоминание о дне, когда пламя поглотило не только корабль предков, но и их честь. И сей стыд, холодный и гложущий, заставил его ныне покинуть пыльный приют архива и ступить на скользкие плиты набережной Залива Чёрных Парусов.

«Вече Капитанов». Ежегодный пир гордыни и жестокости. Под чёрными стягами с кровавыми эмблемами толпились лорды пиратов, наёмные убийцы с Юга, нуменорские ренегаты с очами, полными алчности и презрения. Воздух гудел от хвастливых речей о грабежах, гремел звоном кубков и скрипел под тяжестью камзолов, сшитых из чужих гобеленов. Балдурин прижался к ледяной колонне, жаждал раствориться в камне, стать незримым. Худое, аскетичное лицо – непроницаемая маска. Лишь очи – два угля в пепле былой славы – метали ядовитые искры под тяжёлыми веками.

Он видел Кердака Кровавого Паруса – грузного, словно выброшенный на берег кит, увешанного награбленным золотом. Кердак, чей дед был юнгой на кораблях Морремаров, восседал на троне из морёного дуба, добытого бойней в Гондоре. Его гулкий хохот сотрясал воздух.

И этот хохот нашёл Балдурина. Свиные глазки Кердака, мутные от хмеля и самодовольства, уставились на тень у колонны. «Ха! А вот и наш архивный крот! Потомок великих Морремаров!» – проревел Кердак. Гул толпы стих, сменившись хищным вниманием. – «Поди сюда! Освети нас мудростью своей! Поведай, как твои предки… Жарились в смоле собственного корабля?!»

Грохот хохота ударил Балдурина, словно таран. Кровь бросилась в лицо, затем отхлынула, оставив ледяную пустоту. Пальцы впились в край плаща, ногти – в ладони. Холодная, тошнотворная волна позора смешалась с бездонной яростью, поднявшейся из самого нутра. Сделав шаг к столу, уставленному объедками и пролитым вином, он увидел лишь одно – золотую булавку на груди Кердака. Ту самую, что скрепляла обугленный осколок их родового герба! Трофей! Вырванный из рук умирающего прадеда!

«Или покажи нам свой герб, книжный червь? – продолжал Кердак, широко ухмыляясь, его жирный палец указал в воздух в сторону Балдурина. – Тот жалкий уголёк, что носишь на шее? Дай полюбоваться на пепел твоей славы! Пусть все увидят, во что обратились Морремары!»

Чья-то грубая рука толкнула Балдурина в спину. Он споткнулся, едва не пал. Рука инстинктивно вцепилась в грудь, где под тканью жгло его клеймо. В ушах зазвенело. Он слышал лишь рёв: «Покажи пепел!» «Крыса!» «Последняя паршивая овца!»

Волна ненависти и насмешек захлестнула. Холод. Глубокая, всепоглощающая ярость, что сжимала горло стальным обручем. Он вырвался, оттолкнув хохотавших пиратов, и бежал. Бежал сквозь гулкое эхо своего позора, сквозь крики, резавшие, как ножи. Бежал, покуда в висках не остался лишь тяжёлый, мерный, холодный стук собственного сердца – барабанный бой грядущей мести.

Он ворвался в свою каморку, захлопнул дверь на щеколду, прислонился к ней спиной. Дыхание рвалось из груди хриплыми рывками. Темнота. Давящая тишина. И Ярость. Не пламя, а ледяная бездна. Всесокрушающая. Она клокотала в глубине черепа, сковывая тело, выжигая стыд дотла. Жить в позоре – хуже гибели… – пронеслось в сознании, как приговор. Он сорвал с шеи кожаный шнурок с обугленным осколком и швырнул его в дальний угол. Взор упал на груду книг. Знание! Его проклятие. Его единственный щит. Его оружие.

В порыве слепого гнева он схватил ближайший тяжёлый фолиант – потрёпанные «Хроники Гавани Лун», сухую летопись забытых рейсов. Занёс книгу, дабы швырнуть в стену, разбить вдребезги эту пыльную немощь, как разбили имя его, его род… Но рука дрогнула. Знание. В нём – сила. Его сила. Сдавленное рычание вырвалось из глотки. Он швырнул фолиант на стол. Тот тяжело шлёпнулся, раскрылся, подпрыгнул и сбил глиняную масляную лампу. Лампа рухнула со звоном. Пламя, словно живой жёлтый демон, вырвалось и прыгнуло на раскрытую страницу пергамента!

Балдурин ахнул, шагнул вперёд, чтобы затушить – и замер. Огонь не пожирал страницу мгновенно. Языки голубовато-жёлтого пламени охватывали древний пергамент, и там, где жар касался поверхности, из-под слоя скучных чернил начали проступать иные символы! Словно незримая рука выводила их жаром его отчаянья и ярости.

Дыхание Балдурина остановилось. Припав к столу, не чуя жара, опаляющего лицо, острый, натренированный в архивах взгляд начал жадно скользить по возникающим линиям, распознавая архаичные нуменорские лигатуры, искусно сокрытые под простым текстом. Тайнопись! Тепловая реакция! Сердце забилось с бешеной силой – уже от чистого, всепоглощающего азарта охотника за истиной. Перед ним, на полуобгоревшем, закопчённом листе, сияли строки, явленные пламенем:

…и где пала звезда Моря, там сокрыто Сердце Бездны, ключ ко всем Путям. Не в соленой пучине ищи, о павший потомок Мореходов, но в Каменной Пасти Севера, среди Ледяных Когтей Мглистых Гор. Там, где последний приют обрели павшие владыки света, в залах, что помнят песни Древ Валинора, покоится Альтамир, Сфера Истины, пленённая камнем и немереными годами. Ищи Забытую Твердыню Нолдор, что стерегут призраки утраченного знания и ветры ледяного отчаяния. Ключом же… (далее текст съеден пламенем и копотью).

Глава 1: Последняя крыса Умбара

Ледяная решимость, закалённая в горниле унижения, требовала действия. Но путь на Север, в ледяные когти Мглистых Гор, был не прогулкой по набережной Умбара. Знание было оружием, а оружие требовало подготовки.

Балдурин отвернулся от дымящегося фрагмента пергамента. Его взгляд, лишённый былой ярости, но не менее холодный, сосредоточенный – скользнул по хаотичным грудам книг и свитков, заполнявших каморку. Без раздумий он схватил следующий том – толстый фолиант в потрёпанной коже, «Трактат о Сокровенных Свойствах Материй Востока» Горлима. Горлим, его мёртвый наставник, был педантом, но не дураком. Если где и могло таиться нечто полезное…

Балдурин сорвал фитиль с уцелевшей свечи и поднёс пламя к краю первой страницы. Голубоватый язычок скользнул по пергаменту. Ничего. Следующая страница. Тоже пусто. Страница за страницей проходили под пламенем, открывая лишь сухие рассуждения о сплавах и кислотностях. Холодное разочарование. Время. Трата драгоценного времени…

И вдруг. На странице, посвящённой, казалось бы, банальным свойствам коррозии в солёных туманах, пламя коснулось края. И, словно призраки, вызванные жаром его нетерпения, из-под слоя чернил проступили иные линии. Схемы. Формулы. Странные, угловатые лигатуры, явно не Горлимовы. Балдурин замер, пламя почти опалило его пальцы. Алхимия Теней. Текст гласил:

Масло Ржавчины (Ускоритель Тления Стали)

Назначение: Ускоренное разъедание петель, засовов, оков. Действует на железо, сталь, медь. Безвредно для кожи, дерева, камня.

Состав:

1. Уксус Крепкий – 1 часть.

2. Морская Соль – 1 часть, истолченная в пыль.

3. Желчь (предпочтительно хищного) – 1 часть.

Приготовление: Смешать в стеклянном сосуде. Взболтать до состояния мутной ярости. Не вдыхать пары. Применять каплями на цель. Действует стремительно.

Краткий, практичный, полезный. Уголки губ Балдурина дрогнули в подобии ледяной усмешки. Не Камень Альтамира, но… инструмент. Инструмент для тихих дверей и громких падений. Словно хищная птица, его рука вырвала страницу с рецептом одним резким движением. Пергамент хрустнул. Балдурин сложил его аккуратно, сунул во внутренний карман камзола, рядом с обугленным осколком герба.

Его взгляд ещё раз скользнул по остаткам архива. Книги, свитки, пыль… Пустота. Ничего, что могло бы помочь здесь и сейчас. Ни карт Севера (они были в его голове, смутные очертания из полузабытых легенд), ни скрытых тайников с золотом (его род обнищал давно). Морская соль у него была – баночка грубых серых кристаллов, добытых когда-то на дальнем пляже и забытых среди реактивов. Но уксус? Желчь? Желчь… Мысль о необходимости добычи этого ингредиента вызвала лишь холодное, презрительное сжатие губ.

Время утекало, как песок в разбитых песочных часах. Умбар не простил бы ему бегства, если бы о нём узнали. Особенно Кердак. Действовать. Надо было исчезнуть из города, пока его ярость не остыла и не превратилась в очередную пыльную мысль в архиве.

Балдурин натянул глубокий капюшон из плотной, потёртой ткани. Тень упала на его аскетичное лицо, скрыв высокие скулы, тонкий нос, оставив видимыми лишь два угля в пепле славы – глаза, в которых таился холодный, расчётливый огонь. Он прикинул вес мешка за плечом: кинжал, записи Горлима, реактивы, соль, осколок герба, рецепт. Минимум. Оружие, знание, потенциал. Остальное – балласт.

Он толкнул дверь каморки. Она скрипнула, как кость старого мертвеца. Перед ним открылся Умбар.

Воздух ударил в лицо – густой, тяжёлый, пропитанный смрадом гниющей рыбы, дешёвой хмельной браги и пота тысяч тел. Шум обрушился волной: хриплые крики торговцев ворованным добром, визгливые ругательства на грубых харадримских наречиях, лязг оружия, скрип телег по неровному камню, гул толпы, пьяный хохот где-то в переулке. Люди. Скот. Сновали туда-сюда, как муравьи в гигантской, грязной куче: оборванные матросы с лицами, загорелыми до черноты; харадрим в пёстрых тюрбанах, сверкающие глаза которых высматривали жертву или добычу; нуменорские ренегаты в потемневших от времени, но ещё сохранивших следы былого кроя одеждах, с высокомерием, несоразмерным их нынешнему жалкому положению; женщины с пустыми глазами, предлагающие то, что у них осталось.

Балдурин ступил на уличную плиту, покрытую слоем грязи и нечистот. Его фигура в тёмном, с глубоким капюшоном, растворилась в потоке теней, стала ещё одной частицей гниющего тела Умбара.

Балдурин растворился в гниющем потоке Умбара, его тёмная фигура – лишь ещё одна тень среди теней. Дорога на Север требовала ресурсов. Его последние сто монет в походном мешке – жалкие крохи, оставшиеся от былой славы рода. Хватит на харчи для крысы на неделю. Не на снаряжение для Владыки Морей.

Мысли метались, острые и безжалостные, как гарпуны:

Экипировка. Лохмотья на плечах – насмешка. Холод городов Севера убьёт быстрее орка. Нужны добротные шерстяные одеяния, плащ, может, даже кольчуга… Сто монет. Взгляд скользнул по высоким, узким окнам богатого дома, чьи резные ставни кричали о достатке, нажитом грабежом. Чужим золотом… Почему бы не воспользоваться? Они недостойны его. Оно лишь пылится в их сундуках, тогда как ему оно откроет Путь. Идея осела в сознании… Воровство? Нет. Возврат долга миру, отнявшего у Морремаров всё.

Судно. Сердце сжалось от холодной тоски при мысли о жалких утлых посудинах в гавани Умбара – пародиях на чёрные линкоры предков. Купить даже самую убогую? Сто монет? Смехотворно. Нанять команду? Сброд пиратов, предавших бы его за медный грош. Реквизировать. Найти стоящее судно. Быстрое. Надежное. И… взять. Силой, хитростью, ножом в спину нерадивого капитана. Один? Море не прощает одиночек, но прощает Силу. Камень Альтамира станет его экипажем. А пока… пока придётся уповать на удачу и знание ветров.

Провиант. Сухари, солонина, зерно. Вода. Много воды. И да – крепкий спирт. Для тепла в ледяных горах. Для… алхимии. Желчь. Мысль о необходимости добыть её вызвала холодное подергивание губ. Ещё одна неприятная, но необходимая задача. Тёплая одежда, провизия, спирт… Сто монет. Ничтожно. Значит, и это придётся… взять.

Он шёл, не видя грязи под ногами, не слыша похабных шуток матросов. Его внутренний взор изучал улицы, переулки, лица. Богатый дом? Склад? Лавка алхимика?

Он свернул в узкий, вонючий переулок, где стены домов почти смыкались над головой. Воздух здесь был густым от испарений нечистот и дешёвой похлебки. Он двигался бесшумно, прижимаясь к стене, его тень сливалась с общей гнилью. И вот – окно. Небольшое, мутное, но с щелью в ставне. Изнутри доносились голоса – хриплый, самодовольный хохот и подобострастное бормотание.

Балдурин замедлил шаг. Инстинкт хищника, отточенный годами унижений, заставил его прильнуть к холодному камню стены. Один глаз, прикрытый складкой капюшона, нашёл щель в ставне.

Внутри, в тусклом свете масляной лампы, происходило нечто… интересное. Толстый, отвратительный человек в бархатном камзоле, слишком тесном для его тучного тела, – Балдурин узнал его: Горлум, торговец рабами и контрабандой, известный своей жадностью и жестокостью, – стоял перед массивным железным сундуком. Лицо Горлума расплылось в мерзкой ухмылке самолюбования. Он что-то говорил своему тощему слуге, тыча коротким, жирным пальцем в сторону сундука. Потом, с театральным придыханием, наклонился и щёлкнул тяжелым замком.

Крышка сундука со скрипом откинулась.

И золотое сияние хлынуло в мрак комнаты, отбросив резкие тени на стены. Не просто монеты. Слитки. Грубые, но тяжёлые. Цепочки с драгоценными камнями, вырванные, наверное, с шеи гондорской дамы. Блеск был таким ярким, таким оскорбительно-роскошным в этом вонючем переулке Умбара, что на мгновение Балдурин замер. Дыхание его остановилось.

Горлум запустил обе руки в сундук, с наслаждением перебирая содержимое, поднимая слитки к свету лампы, его маленькие глазки блестели свиным восторгом. Он что-то бормотал, хвастаясь перед слугой, явно наслаждаясь видом награбленного богатства.

Балдурин не видел лица слуги. Не слышал слов Горлума. Он видел только золото. Море золота. Свет, который мог стать топливом для его мести. Ключ к тёплой одежде, к провизии, к спирту, к инструментам, к… возможностям. Его золото, присвоенное жалким торгашом, чья жизнь не стоила и медяка в сравнении с наследием Морремаров…

Балдурин оставался недвижимой тенью, впитывая каждую деталь через щель в ставне. Горлум, этот отвратительный мешок сала и алчности, продолжал упиваться видом награбленного золота. Его жирные пальцы перебирали слитки, цепочки, бросая в тусклый свет лампы ослепительные блики – оскорбление само по себе. Балдурин уже мысленно примерял вес сундука, рассчитывал силу, чтобы унести его, или, быть может, спланировать несколько ходок с тайником…

Но затем Горлум, с тяжёлым вздохом сожаления, словно отрываясь от любовницы, захлопнул массивную крышку сундука. Скрип железа прозвучал громко даже сквозь ставню. Жадная рука впилась в увесистый замок, щёлкнул механизм. Ключ. Балдурин успел заметить массивный железный ключ, прежде чем Горлум с самодовольным жестом сунул его в глубокий карман своего бархатного камзола.

И тут слуга – тощая, подобострастная тень – приблизился к хозяину. Они начали шептаться. Слова были неразборчивы, но интонация слуги – тревожная. Палец его, костлявый и дрожащий, внезапно указал прямо в сторону окна. Прямо на щель, где скрывался взгляд Балдурина.

Горлум резко повернул свою тучную шею. Его маленькие, свиные глазки, ещё секунду назад мутные от вида вожделенного сокровища, уставились прямо в темноту за ставней. И Балдурин увидел, как мерзкое лицо исказилось: самодовольство сменилось сначала недоумением, затем – ослепляющей яростью. Рот распахнулся, обнажив гнилые зубы в немом, но яростном крике.

Страх, острый как нуменорская сталь, пронзил Балдурина. Он рванулся от стены, вглубь переулка, затягивая капюшон так низко, что от мира осталась лишь полоска грязных камней под ногами. Он грубо столкнулся плечом с другой фигурой, двигавшейся навстречу. Тот человек – вонючий рыбак или пьяный матрос – громко выругался на харадримском наречии, едва удержавшись на ногах. Балдурин не оглянулся, не извинился. Он лишь сильнее вжал голову в плечи и ускорил шаг, растворяясь в чуть менее тёмном конце переулка, который выходил на чуть более оживленную улицу.

Отойдя на два десятка шагов, в относительную безопасность у стены таверны, откуда доносились пьяные вопли, Балдурин позволил себе остановиться и обернуться. Его дыхание было ровным, но ярость внутри клокотала уже не холодом, а белым калением гнева. Ошибка! Глупая, непростительная ошибка! Позволил себя заметить!

Он увидел Горлума. Тот, багровый от бешенства, вывалился из двери своего дома в переулок. Его тучная фигура запыхалась, маленькие глазки бешено метались по тёмным углам, разглядывая тени. Он орал, его хриплый голос резал воздух:

– Шпион! Мерзкая крыса! Я видел тебя! Выходи! Я тебе кишки на твою же рожу намотаю! Кто послал?! Кердак?! Выходи!

Горлум топтался на месте, потрясая кулаками и озираясь. Он явно не видел Балдурина в толпе у таверны. Его крики привлекли внимание пары прохожих, но те лишь усмехнулись и пошли дальше. В Умбаре крики угроз – привычный фон.

Балдурин стоял неподвижно, слившись с тёмной стеной. Он не боялся Горлума. Этот жирный червь был ничто.

Он видел, как Горлум, не найдя цели, плюнул на камни, что-то пробурчал слуге, который робко жался у двери, и, бросив последний свирепый взгляд в темноту переулка, скрылся обратно в дом. Дверь захлопнулась с грохотом. Замок щёлкнул – громко, вызывающе.

Балдурин не двинулся с места ещё несколько долгих минут. Ярость медленно оседала, как тяжёлый шлак, снова превращаясь в глубокий, бездонный холод. Ошибка совершена. План сорван. Временно. Он мысленно прокрутил мгновения: ставня, щель, палец слуги… Слуга. Тощая, пресмыкающаяся тварь. Именно он заметил. Именно он указал.

Новый план начал зреть в его сознании, холодный и безжалостный. Горлум теперь начеку. Сундук заперт. Ключ при нём. Но слуга… Слуга – слабое звено. Трус. Предатель по натуре. И его можно использовать. Алхимия требовала желчи… Но в мире теней Умбара требовалась и иная жидкость – информация. Страх. Предательство.

Балдурин медленно разжал пальцы, впившиеся в ладонь так, что остались полумесяцы от ногтей. Он глубоко вдохнул вонючий воздух Умбара. Золото Горлума ещё не было потеряно. Оно просто потребовало иной тактики. Более тонкой. Более жестокой.

Ледяное пламя нового плана только начинало разгораться в груди Балдурина, когда его взгляд, скользящий по грязной мостовой в поисках тощей тени слуги Горлума, наткнулся на движение прямо напротив. Он стоял, прижавшись к липкой от испарений стене таверны «Трезубец Моргота», а через узкую, вонючую улочку зияла решетчатая пасть Тюрьмы Гавани Умбара.

Здание было низким, мрачным, сложенным из почерневших от времени и морской соли камней. И вот, двое стражников в потрёпанных кожаных доспехах, от которых несло дешёвым вином и жестокостью, втаскивали туда очередную жертву.

Бедолага был молод, но жизнь уже измяла его, как ненужный пергамент. Одежда – лохмотья. Лицо – залитое грязью и слезами отчаяния. Он вырывался с последними силами, его крики, хриплые и безумные, резали воздух:

– Нет! Не надо! Отпустите! Я заплачу! Слышите?! Любые деньги! Золото! У меня есть… есть родственники в Пеларгире! Они дадут! Любые деньги, лишь бы не туда! Любые!

Слова «любые деньги» прозвучали особенно громко, отчаянно, как предсмертный вопль. Они достигли ушей Балдурина, прорезав гул улицы. Не как просьба о помощи. Не как мольба. Как… информация. Как факт. Этот жалкий комок грязи и страха был готов отдать всё за глоток вонючего воздуха свободы Умбара.

Балдурин не шелохнулся. Стражники лишь грубо засмеялись, один из них ткнул пленнику рукоятью меча в рёбра, заставив захлебнуться криком.

– Заткнись! – прохрипел второй, плюнув ему под ноги. – Твои деньги уже в кармане капитана стражи. А тебе – крысы да цепи. Вали!

Они с грохотом втолкнули юношу за тяжёлую, окованную железом дверь. Она захлопнулась с окончательным хлопком. Крик оборвался, словно перерезанный ножом. На мгновение воцарилась почти тишина, нарушаемая лишь пьяным гомоном из таверны за спиной Балдурина и далёким криком чайки.

Он глубоко вдохнул. Запах – гниль, вино, человеческое отчаяние. Знакомый аромат Умбара. Но сейчас он ощущал его иначе.