А внизу была земля 2

– Виктор, – назвал свое имя и после едва заметной паузы добавил: – Петрович.

Генерал указал на своего «переводчика»:

– Полковник Бассам Абдель Дардари, мой заместител и товаристч.

– Очень приятно, – и уже пожимая широкую, крепкую ладонь, еще раз представился: – Виктор Петрович.

– За стол, – генерал показал на накрытый дастархан. Хотя какой к черту дастархан? Насколько я помнил, столик для дастархана низенький, тут же стоял обычный походный стол с раскладными алюминиевыми ножками. Да и сервировка оказалась вполне европейской – одноразовая посуда, ложки, ножи, вилки, а вовсе не еда из одной посудины ломтиками лепешки.

– При-саживайсяте, – генерал улыбнулся вроде как виновато, словно извиняясь за свой ломаный русский, хотя что ему извиняться? Я вообще на арабском ни бельмеса. Разговорник в рюкзаке таскаю на всякий случай. Мы с местными не слишком контактировали – разве что на дистанции огня. Периодически брали игиловцев[1] в плен, каждый второй «оппозиционер» оказывался местным, но и тогда я с ними почти не общался. К чему? Доставил на базу, а там кому следует, пусть беседы и беседуют. Мне без надобности было. А вот сейчас бы знание языка мне не помешало, да чего уж там…

– Спасибо! – поблагодарил я.

– В правда в ноги нет, – сверкнув познаниями русского народного творчества, генерал заулыбался широко, радостно. А мне его улыбка совершенно не нравилась, чувствовался за ней какой-то подвох. Чтобы не маяться в догадках, я решил взять быка за рога.

– Уважаемый Мухаммед Мунзур, – добавляя «уважаемый», я подумал, что так будет больше соответствовать местному этикету, – а не могли бы мы сразу перейти к делу?

– О нэт, нэт! – запротестовал он. – Как у вас говорят, когда я ем – никого не слушаю. – Генерал слегка переврал поговорку, но мне показалось, сделал он это нарочно, из чего проистекал простой вывод: сей господин знает русский язык значительно лучше, чем притворяется. Только зачем он это делает? Фольклорист…

– Не стану возражать, – я прошел к столу, сел, автомат далеко убирать не стал, приставил к стулу, сотрапезники не придали этому никакого значения или сделали вид, что не придали.

Принесли воду, мне вслед за сотрапезниками пришлось подняться, чтобы совершить омовение. Поданное полотенце прямо-таки сверкало чистотой и даже, как показалось, пахло розами. Совершив омовение, я вернулся за стол.

Ели мы неспешно. Когда с кушаньями наконец-то было покончено, генерал первым нарушил молчание. Он больше не улыбался, говорил на арабском, и полковник Бассам Абдель Дардари тут же переводил:

– Вы, русские, бросили нас на растерзанье американским собакам. Игиловцы[2] и прочие «повстанцы», – генерал фыркнул, – шавки, кидающиеся на всех ради бросаемой им кости.

Я не собирался идти против подобного утверждения и даже вежливо кивнул в знак почтительного согласия, спорить в нашей ситуации как минимум не имело смысла.

– Как я уже говорил, мне нет дела до того, зачем вы здесь находились, если, конечно, не злоумышляли против нас.

– Не злоумышляли, – машинально заверил я, подтвердив сказанное мной прежде.

– Я верю, но… – генерал вроде как задумался. Не воспользоваться внезапно возникшей паузой было бы грешно.

– Мы вам не враги, – со всей искренностью заверил я. – Отпустите нас! И еще просьба: в знак былой дружбы заправьте наш вертолет. И я обещаю, нет, я клянусь: мы больше никогда-никогда не потревожим покой таких уважаемых людей, как вы!

Полковник перевел или сделал вид что переводит, генерал выслушал, усмехнулся и продолжил беседу, опять же через переводчика.

– Заправить вертолет? Отпустить? – задался он вопросами. – Почему мы должны вам помогать?

– Русские всегда вас поддерживали, – не слишком уверенно заявил я.

– Всегда? А не русские ли сдали нас? – он повторялся. – Вы, русские, пообещали предать нашего президента международному суду. Даже еще подлее, вы его едва не отдали прямо в руки так называемой «умеренной оппозиции», которая тут же пустила бы его под нож. Скажи, разве не русские сообщили врагам место и время проезда президентского кортежа, выехавшего на встречу с уполномоченным вашего государства? Но мы не дремали! Президента там не было. Он заранее пересел в другой лимузин, поехал другим маршрутом и уцелел, но погибла почти вся его охрана. Ваши официальные лица не смогли скрыть факт предательства, поспешив с «позитивными» высказываниями вроде этого: «Без президента Асада мирное урегулирование в Сирии пойдет быстрее». Но вы поторопились, президент Асад остался жив. И тут же всплыли ваши тайные договоренности с американцами по свержению законного правительства. Предательство и новое предательство.

– Не все русские плохие…

– Не все, но как отделить зерна от плевел? – генерал продолжал «жечь», на этот раз украсив свою речь новозаветным вопросом. – Ты просишь отпустить вас, заправить вертолет. Но зачем нам это делать? Какая нам выгода? Раз вы попались… – он увидел, что я поморщился, и поправился: – …оказались в наших руках, было бы глупо не извлечь из этого выгоду, мы не можем не воспользоваться этим фактом. Кстати, пока мы ехали, наше руководство сделало официальный запрос вашему правительству – мы хотели выторговать себе кое-какие преференции в обмен на вас. Но знаешь, что нам ответили? Заметь, ответили удивительно быстро. Невероятно быстро. Сообщили, что подобного не может быть, потому что не может быть никогда. Ваша страна от вас отказалась, – сообщил мой собеседник. – Они заявили, что никаких специальных подразделений на нашей территории нет.

– Как это? – я удивился совершенно искренне, мы же должны были где-то существовать? Мое удивление генерал истолковал по-своему:

– От вас от-ка-за-лись! Не верите? Но это так! Мы передали вашему правительству и номер борта, и численность личного состава, включая пилотов. И знаете, что они заявили?

– ??? – я вопросительно вскинул подбородок.

– Что вертолет с таким бортовым номером и с группой спецназа на борту разбился пять месяцев назад, за месяц до позорного бегства вашей армии, – генерал не щадил моего самолюбия, не прибегал к более мягкому именованию типа «вывода войск». Но меня озаботило не это – получается, мы разбились? Мы похоронены? Нас в этом мире нет вообще? Как такое возможно? Холод разлился по моей спине быстрыми змейками.

А генерал продолжал:

– Мы проверили по своим каналам, все верно: борт с таким номером и группой спецназа пропал ровно пять месяцев назад. Но это официально, а неофициально, как я полагаю, вы выполняли какую-то сверхсекретную задачу. Да и шайтан с ней. Где вы были все это время и что делали, меня не касается. Меня волнует только моя страна и мои люди. И раз вы теперь в моей власти, то я должен извлечь из этого выгоду, – генерал упорно гнул свою линию. – Что не получилось с вашим правительством, может, удастся с американцами. С ними можно и сторговаться. Может, вас захотят выкупить они?

Он меня пытался напугать. Но не на того нарвался! Тем более американцы для нас вовсе не худший вариант, как мне кажется. Но внимательно вглядевшись в генерала, в его скрытую усмешку, я понял: он не пойдет на сделку с американцами, ему что-то было нужно именно от нас.

– Что вы хотите? – спросил я напрямую, не желая больше тянуть эту волынку. А генерал прищурился и начал издалека:

– Мои люди – хорошие воины. Мы воюем давно, мы многому научились… – пауза, вздох и продолжение с глубокой задумчивостью в голосе: – У нас отважные воины, но чаще мы воюем сердцем, а на войне следует поступать согласно разуму.

«Кто бы спорил», – подумал я.

– Вы спецы, я вижу, да ты и не станешь этого отрицать. Ты просишь заправить ваш вертолет и отпустить твоих людей. – Казалось бы, генерал задумался. – Хорошо, да будет так. Но только в том случае, если вы поможете нам, мы поможем вам. Мы второй месяц не можем взять два населенных пункта, расположенных ниже горного укрепрайона… Буксуем на одном месте.

– Думаете, мы сможем вам в этом помочь? Мы не всесильны. Что может сделать небольшая группа людей? – я поражался его наивности.

– Вы много знаете, и будете обучать наших людей. И помогать мне советом. Как только укрепрайон будет взят, я отпущу вас. И да будет на то воля Аллаха! – заверил он, но, как мне показалось, в его обращении к Всевышнему не хватало искренности.

Я задумался: обучать его людей и только? Все ли так просто? Укрепрайон, укрепрайон… Укрепрайон, тем более горный, не так легко захватить, это точно. Опять-таки, прежде чем до него добраться, следует (как я понял) взять два селения. Большие, маленькие? Неизвестно. Буду считать, это небольшие городки. Их придется штурмовать. Сколько своих людей положит в них генерал? Достанет ли у него сил на штурм укрепрайона? А что, если он никогда не будет взят? Соглашаться на генеральское предложение или нет? И есть ли у меня выбор? Мое молчание затягивалось, но хозяин «дома» не торопил, и я продолжал рассуждать. Мы можем, конечно, попытаться смыться, но куда идти? Без вертолета нам домой не попасть. А вертолет без керосина не долетит. Соглашаться?! А что, если генерал обманет? Всему верить – дураком быть. Так как же поступить? Согласиться или отказаться? А ведь если подумать, Мухаммед Мунзур прав, с какого перепугу, то есть с какой стати, им нам помогать? А плевать. Я протянул руку:

– Договорились.

– Вы согласны? – прежде чем пожать протянутую руку, на всякий случай переспросил генерал.

– Да, – кратко сказал я, хотя на языке вертелось «само собой».

– Что ж, – генерал заговорил без переводчика, – я с сам начал существовал уверенасть: мы сумеем пришел к единому знаменатель.

Я невольно улыбнулся тому, с каким старанием Мухаммед Мунзур скрывал от меня свое хорошее знание русского языка и соответствующее произношение. Он истолковал мою улыбку по-другому.

– Вы хотить обговорит что-то ешо?

– Нет, нет, – заверил я.

– От и харашо, – обрадовался генерал. – Полковник Дардари проводит вам. – Сказав это, Мухаммед Мунзур одарил меня отеческой улыбкой, а полковник пригласил на выход. Я встал, подхватил автомат и, вежливо склонив голову, направился вслед за полковником.

Все то время, пока мы шли, мое сознание раздирали противоречивые мысли. С одной стороны, следовало сразу объяснить парням сложившуюся ситуацию, показать, так сказать, расклады для наших дальнейших действий. С другой, говорить этого не стоило ни в коем случае, ибо приходилось опасаться: не приведет ли это к преждевременному унынию моего личного состава? К тому же не давала покоя история с гибелью наших двойников, то есть почти нашей собственной гибелью. Раз в этом мире мы официально мертвы, не получится ли так, что любая пуля, прилетевшая в любого из нас, окажется роковой? А парни уже немного привыкли к нашей везучей неуязвимости. Стоит ли им рассказать правду? Расскажешь, начнут строить из себя супергероев, не расскажешь… Да к черту, пожалуй, в любом случае лучше ребятам пока ничего про иномирье не сообщать. Станут догадываться, тогда и расскажу. Но что же им сейчас-то соврать? Нужна простая, но убедительная версия нашего невозвращения на базу. Да где наша не пропадала, наплету что-нибудь о переподчинении. Куда уж проще? Точно, так и сделаю.

К моменту, когда мы с полковником Бассам Абдель Дардари подошли к нашим парням, моя версия была проработана от начала до конца.

– Командир, – навстречу нам направился Болотников, – о чем добазарились?

– Сейчас разместимся, и все расскажу, – ответил я, не желая, чтобы наш разговор слышал мой сопровождающий. И, повернувшись к нему, спросил: – Нам куда?

– Следуйте за мной, – Дардари махнул рукой и, не сбавляя шага, направился к двум расположенным отдельно палаткам, судя по их новенькому виду и отстоявшему чуть в стороне туалету, поставили их именно для нас. Значит, этот пройдоха генерал был уверен, что я соглашусь? Или у него были еще более веские аргументы, которые он до поры до времени припрятал в рукаве? Возможно. Все возможно. Гадать не стану. Ой, черт, совсем склерозный стал!

– А летчики? – вдруг спохватился я. Надо же было так опростоволоситься! Про топливо договорился, а про самих летунов забыл. Вот балда!

– С ними все в порядке, их уже разместили, – заверил меня полковник. В ответ я не слишком вежливо хмыкнул:

– Принято.

Полковник довел нас до входа к палаткам и, сделав приглашающий жест – мол, располагайтесь, негромко произнес:

– Думаю, будет правильно, если собственную безопасность вы обеспечите сами?

Я благодарно кивнул. Ведь в заданном вопросе звучал намек на выказанное нам доверие. Я как никто другой понимал: выставь охранение они, это бы в большей степени означало наше нахождение под приглядом, чем обеспечение нашей защиты.

– Питание будут доставлять сюда же.

– Что-то еще будет?

– Нет. Как только от вас потребуется помощь, мы за вами пришлем или я приду сам, – сообщил полковник и, не прощаясь, направился к генеральской палатке. Сразу же после его ухода нам принесли покушать. Я, уже успевший поесть, от еды отказался, и пока все перекусывали, тихо посапывая в обе ноздри, сидел себе на кровати и рассуждал о превратностях жизни. Кроме имевшихся неясностей в наших «российско-сирийских» договоренностях моя голова гудела и от других насущных вопросов. Мы оказались в другом мире. Как выбраться из него, я на основе прошлого опыта, в принципе, знал. Вопрос только в том, в любой ли день можно осуществить «полет на родину» или же следует ждать дня особенного. Ответа у меня не находилось, оставалось надеяться на «вещий» сон и являвшегося в нем «дядечку».

Когда мои парни пообедали, я с тоской в душе собрался поведать им грустную и трогательную историю о нашем прикомандировании, но не успел – пришел посыльный от Мухаммеда Мунзура, и нас всех пригласили «помыться с дороги».

В «лучших» традициях армейских бань, эта баня оказалась сооружена в палатке: бочка на крыше, шесть шлангов, вода, нагретая солнечными лучами. Впрочем, ничто не помешало нам как следует отмыться и постирать одежду. Сменного белья, разумеется, не обнаружилось, и пришлось надевать на себя еще влажную форму, что только добавило дополнительного кайфа. И вот когда мы вернулись в палатки и расселись в одной из них на кровати, наступило время ответов на вопросы. Бойцы, конечно, пытались выпытать сведения у меня и раньше – во время помывки, но я стоически хранил молчание.

– Так, парни, – я начал выкладывать тщательно проработанную легенду. Хотя, что тут прорабатывать – три слова. – Нас временно переподчинили.

– Это как? – первым среагировал Козлов.

– Молча, – парировал я. – Передали в распоряжение генерала Мухаммеда Мунзура.

– И чем мы будем теперь заниматься? – Болотников всегда умел выделить из общего главное.

– О, это правильный вопрос. – Я глубокомысленно покивал. – И ответ на него прост: мы в ближайшие дни начнем обучать солдат его дивизии, или чего там у него имеется в подчинении, нашей тактике.

– Всех?

– Надеюсь, нет, – ответил я, не став изображать из себя более осведомленного, чем это было на самом деле.

– И как долго? – вновь уточнил Болотников.

– Это напрямую зависит от итоговых результатов нашей инструкторской деятельности.

– В смысле?

– В общем, парни, нам необходимо… то есть, – поправился я, – нам поставлена задача помочь правительственным войскам овладеть укрепрайоном террористов.

– Это что же, пока они его не захватят, мы так и будем тут куковать? – возмутился Болотников.

– Ага, – не стал я его обнадеживать ложными уверениями в обратном.

– Тьфу ты, черт! – мой заместитель яростно поскреб макушку и, видимо смирившись, продолжать рассусоливание не стал.

– Нам бы оружие почистить, – вмешался в разговор рядовой Литовцев Олег Елисеевич, наш снайпер, и, не дожидаясь ответа, потянулся к стоявшей у кровати винтовке. Болотников, посмотрев на свой закопченный и запыленный автомат, вздохнул:

– Нам потребуется ветошь и ружейное масло.

– Хорошо. Обязательно почистим, – заверил я и тут же добавил: – Но не сегодня, завтра. С утра закажу и ветошь, и масло. Потом, ближе к обеду, почистим. И кроме того, нам бы еще неплохо привести оружие к нормальному бою. По крайней мере, провести проверку боя, а то, когда вертушка шмякнулась, что угодно произойти могло.

– А зачем нам оружие пристреливать? – задал вопрос Козлов. – Мы же вроде бы только обучать? Или я что-то упустил?

– Мало ли, – я неопределенно пожал плечами. – Как нам предки завещали: держи порох сухим?! Вот и будем держать… На всякий случай.

– А случаи бывают разные, – продолжил Болотников.

– Угу, – поддакнул я. Можно было аргументировать свое решение некими недобрыми предчувствиями, терзавшими мой разум, а смысл? Только бойцов тревожить.

– И долго нам тут? – опять подал голос Козлов.

– Я же сказал, пока войска Мунзура не овладеют горным районом, – я начал раздражаться, такое впечатление, что они совершенно не слышали начало разговора.

– А если они его вообще не возьмут? – поинтересовался младший сержант Синюшников Даниил Константинович – наш старший радист.

– Не возьмут, да и хрен с ними, у нас скоро замена, – заявил Болотников, а я едва сдержался, чтобы не возразить. Действительно, все на своей волне. А может, оно и к лучшему? Что и как случится потом, это будет видно, а сейчас надо перейти к более насущному.

– Назначишь охранение, – в моем обращенном к Болотникову голосе сквозила усталость, – по два человека в смену. Остальным отдыхать. Меня будить только в крайнем случае. – После этих слов мне стало понятно, сколь сильно меня вымотал сегодняшний день. Даже стоявшая в помещении жара нисколько не мешала желанию упасть на постель и отрубиться бесчувственным сном. Ощущая себя разбитым старикашкой, я разделся и, откинув одеяло, рухнул на белоснежную простыню. Мир закружился, суживаясь в удаляющуюся точку, крайней мыслью перед погружением в бессознательное нечто было желание увидеть сон, точнее, не просто сон, а сон с загадочным, являвшимся ко мне в прошлом, незнакомцем. Но сон захлестнул меня полностью, до последней клеточки, мне ничего не снилось и не грезилось.

Проснулся я с первыми лучами солнца. Оказалось, что я прекрасно выспался. Из приоткрытых окон и входного полога тянуло ночной прохладой, за стеной палатки слышались размеренные шаги часового. Где-то надрывно вопил ишак.

Глава 3

День прошел как по писаному: с утра завтрак, затем чистка оружия (и ветошь, и оружейное масло предоставили без вопросов). Затем я сходил к генералу Мухаммеду Мунзуру и запросил разрешение произвести пристрелку оружия. Тот почти по-стариковски поворчал, но разрешение дал. Я уже собирался уходить, когда вдруг вспомнил о едва ли не самом важном.

– Еще нам нужны боеприпасы, – заявил я, и Мухаммед Мунзур прищурился.

– Мне докладывал, что у вас полный боекомплект. Разве то не так?

– Так, – я не стал ни отрицать очевидного, ни докапываться, кто предоставил ему такие сведения. Возможно, проболтались летчики, с них станется. – Но мы не можем использовать наши боеприпасы.

– Почему? – не слишком удивился генерал.

– Мы не участвовали в бою, и нам следует сдать все в точности по описи, согласно накладной, поштучно и согласно номерам партий, – без запинки соврал я.

– Даже так? – генерал как-то уж слишком пристально поглядел мне в глаза.

– Так точно, – я продолжал врать, не моргнув ни глазом.

– Хорошо, я распоряжусь, – пообещал Мунзур, а мне в голову пришла еще одна мысль.

«Следует повидать вертолетчиков, – подумал я. – И как можно быстрее, а то как бы они тут в непонятках дел не натворили».

– Господин генерал, – как можно смиреннее обратился я к Мухаммеду Мунзуру, – я надеюсь, мне будет разрешено увидеть моих друзей летчиков? Это ведь не запрещено?

– Нет, да, конечнишно, – генерал улыбнулся. – Полковник проводит вас к ним, но вы сами понимает: в отличие от вас, на них мы вел некоторые ограничения.

– Они под арестом?

– Нет, скорей под охрана. В ихих же интеснах, интересах.

– Можно мне повидаться с ними прямо сейчас?

– Полковник, вы иметь время, чтобы пройти с господин… – генерал сделал паузу, видимо рассчитывая, что я как лох вляпаюсь в простейшую ловушку и назову либо свою фамилию, либо звание, но не на того напал. Видя мое молчание, он с усмешкой закончил начатую фразу: – …молодый челвек.

– Да, господин генерал, – полковник ответил ему по-русски, из чего я уяснил – особо скрывать им от меня нечего.

Я поблагодарил генерала, и мы с полковником выдвинулись к нашим летунам.

Палатка, где со вчерашнего дня разместились летчики, оказалась просторной, явно рассчитанной на не менее чем четырех человек. Все три летуна валялись на кроватях.

– Гляньте, кто к нам пришел, – при виде вошедших борттехник подскочил с кровати и с распростертыми объятиями двинулся мне навстречу. – Виктор Петрович, дорогой!

– Всем привет! – я сделал в воздухе ручкой.

– Салам, – с кровати лениво приподнялся командир экипажа.

– Привет, Петрович! – вторым, вслед за техником, ко мне подошел штурман, неприязненно поглядел на моего провожатого. Здороваясь, он, нисколько не стесняясь постороннего присутствия, спросил: – Это кто? Друг?

Я изобразил на лице кислую гримасу и ничего не ответил.

– Понятно, – буркнул штурман.

– Какими судьбами? – к нам подошел командир экипажа.

– Да вот прогуляться решил, – я усмехнулся.

– Вас тоже под арестом держат? – поинтересовался Дружинин.

– Нет, – я отрицательно покачал головой, – мы сами по себе. Это вы у нас птицы высокого полета, – я поднял глаза к потолку, намекая тем самым на их летные, точнее, «улетные» возможности.

– Понятненько, – сквозь зубы протянул штурман.

– Ладно, Петрович, не тяни кота за хвост, сообщай, – командир решительно перешел к делу. – Зачем пришел, ведь не просто так?

– Да тут и сообщать нечего, пара слов, – я скосил глаза за спину, давая понять собеседникам, что не все то, что я хочу сказать, можно доверить ушам моего сопровождающего.

– Ну колись, колись, – поняв намек, приказным тоном потребовал Дружинин.

– С главного или второстепенного?

– С второстепенного, – попросил майор.

– Мы временно прикомандированы к действующим подразделениям сирийской армии.

– И на сколь долго? – Дружинин нахмурился, видимо мучительно соображая, что если сказанное мной второстепенно, то что тогда главное? – И почему нас держат как под арестом?

– Пока армия не возьмет ближайший укрепрайон, – ответил я на первый вопрос, умышленно уклоняясь от ответа на второй.

– Совершенно не определенно, – майор оставался пребывать в задумчивости. – Ну, давай продолжай удивлять дальше.

Я опять скосил глаза, давая понять собеседникам, что теперь пришла очередь главного.

– Нам нужно повторить наш маршрут, – негромко сообщил я.

Борттехник разинул рот от удивления, командир еще сильнее насупился.

– Что за хрень? – переспросил Кирилл Алексеевич. Я мысленно выругался.

– Нам надо еще разок пролететь прежним маршрутом, – с нажимом произнес я, считая, что на этот раз мой намек не поймет разве что полный кретин. Штурман не понял.

– Петрович, ты мне скажи, за каким хеком нам по одному месту третий раз елозить? И почему до сих пор ты не связался и не вызвал наших?

– Алексеевич, помолчи, – вмешался командир экипажа, до которого с легким опозданием, но все же дошел смысл сказанного.

– Нет, командир, пусть он объяснит…

– Алексеич, – одернул штурмана Дружинин. – Я тебе потом все объясню. – И, обратившись ко мне: – Петрович, что случилось?

– Да боец мой, падла, фотку с собой местную прихватил.

– И сильно тут не так?

– Кардинально, – просто ответил я, решив особо не распространяться, но все же добавил: – Наши ушли. Совсем. Давно.

Я увидел, как отхлынула кровь от лица Дружинина, понял, как ему хочется задать еще несколько вопросов, но он сдерживается. Я тоже не собирался даже в аллегориях раскрывать все расклады перед посторонним, не будучи уверенным, что буду правильно понят своими, поэтому просто сказал:

– Генерал Мухаммед Мунзур, – я назвал полностью имя нашего нынешнего «благодетеля», хотя вряд ли оно что-то говорило нашим вертолетчикам, – обещал, как только мы сделаем свою работу, заправить вертолет керосином и отпустить на все четыре стороны. – И, желая предостеречь своих товарищей от необдуманных поступков, напомнил: – Вы уж тут боеприпасы понапрасну не жгите.

– Не будем, – угрюмо отозвался командир экипажа, и я, прощаясь, протянул ему свою ладонь. Пальцы майора, несмотря на царившую в палатке жару, показались мне холодными.

Оказавшись на улице, я повернулся к полковнику и, кивнув на бродившего подле палатки часового, мягко потребовал:

– Вы бы экипаж не терроризировали, лучше у вертолета дополнительную охрану выставьте.

– Они не арестованы. Это для их же пользы. Где видано, чтобы арестанты имели при себе оружие?