Пепел Забытых

Александр Макаев

Пепел Забытых

Глава 1. Пепел Ямы

Рев многоголовой гидры, что звалась толпой, был физическим. Он бил по ушам, лез под ржавый, погнутый шлем, заставлял вибрировать кости. Воздух, густой и тяжелый, как застывающий жир, пах кровью, потом, дешевым элем и страхом. Кислый запах страха был самым сильным – он исходил от песка под ногами, от стен арены, от самого себя.

Каэль не слышал рева. Для него он давно слился в низкий, утробный гул, фон для единственной важной музыки – музыки боя. Скрежет стали о чешую, влажный хруст ломаемой кости, предсмертный визг, обрывающийся бульканьем. Сегодня музыка была особенно хороша.

Его последний противник, трехпалый огр-переросток из Серых Пустошей, был горой грязных мышц, тупости и ярости. Он ревел, размахивая чудовищным тесаком, способным перерубить пополам лошадь. Каэль, тощий и жилистый, казался рядом с ним тростинкой на ветру. Но тростинка была из темной стали.

Он двигался на границе досягаемости огра, позволяя тому рубить воздух и взрывать фонтаны пропитанного кровью песка. Танец. Всегда танец. В нем не было места силе, только расчету, змеиной пластике и холодному азарту, что шептал в крови голосом матери. Человеческая половина его существа просчитывала углы, отмечала слабости. Половина-дроу наслаждалась близостью смерти.

Огр снова взревел, бросаясь в атаку. Ложный выпад влево, и Каэль скользнул вправо, подныривая под занесенную для удара лапищу. Его короткий, зазубренный меч, скорее похожий на увеличенный мясницкий нож, полоснул по сухожилиям под коленом огра. Гора плоти качнулась, теряя равновесие. Музыка боя близилась к крещендо.

Каэль не стал ждать. Оттолкнувшись от бедра гиганта, он в два шага взбежал по его широченной спине, цепляясь за ремни грубой кожаной сбруи. Рев толпы достиг апогея. Они любили такое. Не просто бойню, а бойню с изыском.

Огр слепо замахал руками, пытаясь смахнуть его, как назойливую муху. Но Каэль уже был у цели. Его левая рука впилась в сальные волосы на затылке, отгибая голову гиганта назад. Правая, с зажатым в ней мечом, нашла точку, где массивный позвоночник соединялся с черепом. Он навалился всем своим весом. Раздался тошнотворный хруст, громкий даже на фоне вопящей толпы.

Тело огра обмякло, рухнув на песок с глухим стуком. Тишина, наступившая после, была оглушительнее любого крика. Каэль стоял на трупе поверженного врага, тяжело дыша. Кровь, не его, стекала по рукам, капая с подбородка. Он медленно поднял голову, обводя взглядом трибуны. Тысячи лиц – пьяные, потные, искаженные восторгом. Они выли его имя. Вернее, его кличку. «Полукровка!»

Он сплюнул кровавую слюну на песок.

Тяжелые ворота арены со скрежетом отворились. На арену, брезгливо обходя лужи крови, вышел Лорд-распорядитель Ворсо. Жирный, напомаженный, в шелках цвета гнилой сливы. За ним – два стражника в начищенных до блеска доспехах, которые здесь, в Яме, выглядели нелепо, как бриллианты в выгребной яме.

– Десять лет! – провозгласил Ворсо, и его усиленный магией голос раскатился под сводами арены. – Десять лет назад в эту Яму бросили тощего, испуганного щенка-полукровку! Вы делали на него ставки, смеялись, когда его избивали, и выли от восторга, когда он впервые пролил кровь!

Толпа одобрительно загудела. Каэль стоял неподвижно, сжимая рукоять меча.

– Он пережил сотню боев! Он сражался с орками, с каторжниками, с тварями из сточных каналов и чемпионами из других городов! Он видел, как умирают его сокамерники, его враги и те, кого он почти считал друзьями! И сегодня, в Великой Игре Крови, он остался последним! – Ворсо сделал театральную паузу. – По законам Гелиополя, по воле богов и по моему слову, раб, известный как Полукровка, отныне – свободный человек!

Рев толпы был похож на землетрясение. Они бросали на арену монеты, мелкие безделушки, огрызки еды. Свобода. Слово показалось чужим, безвкусным.

Стражники подошли к Каэлю. Один грубо сорвал с его шеи ржавый рабский ошейник. Другой прижал к его плечу раскаленное клеймо. Боль была знакомой, почти родной. Он не издал ни звука, лишь смотрел, как дымится его кожа. Там, где раньше был знак раба-гладиатора, теперь красовался новый символ – стилизованное изображение расколотого черепа. Клеймо Свободы. Ирония, достойная богов-садистов.

– Ты больше не безымянное отродье, – продолжал Ворсо, с трудом скрывая отвращение. – Ты заслужил имя, которое будут шептать в каждой таверне этого города. Отныне ты не просто Каэль. Ты – Пепел Ямы! Коронованный кровью и грязью!

Пепел Ямы. Звучало как эпитафия.

Ему сунули в руки тяжелый кошель с монетами – его доля от ставок, плата за десять лет жизни в аду. Затем его грубо вытолкали через те же ворота, которыми выносили трупы. Скрежет за спиной отрезал его от единственного мира, который он знал.

Он стоял в грязном переулке за ареной. Свободный. Вонь стояла та же, но к ней примешивался запах печных труб, пряностей и нечистот огромного города. Голова кружилась. Десять лет он видел лишь серый камень камер, красный песок арены и клочок неба сквозь решетку. Теперь перед ним был целый мир. И этот мир был ему так же враждебен, как и огр пять минут назад.

Он сделал несколько шагов, спотыкаясь на брусчатке. Люди шарахались от него, от запаха крови, от клейма на плече, видневшегося сквозь прорехи в одежде, от дикого взгляда, в котором фиалковая искра его проклятого наследия горела ярче обычного.

Он был свободен. Свободен умереть в сточной канаве от ножа грабителя. Свободен упиться до беспамятства и замерзнуть на улице. Свободен… для чего? Отомстить? Кому? Миру? Это было все равно что пытаться вычерпать море ложкой.

Из тени ближайшей подворотни отделилась фигура. Движения были плавными, бесшумными. Каэль инстинктивно сжал рукоять меча, его тело напряглось, готовое к новому танцу.

Фигура остановилась в нескольких шагах. Это была женщина. Высокая, облаченная в темную, подогнанную по телу кожу, похожую на шкуру гигантской ящерицы. Длинные, белые как лунный свет волосы были заплетены в сложную косу. Но главное – кожа цвета полированного обсидиана и глаза, два фиалковых огня, смотревшие на него без тени страха. Дроу.

– Пепел Ямы, – ее голос был похож на шелест клинка, вынимаемого из ножен. – Впечатляющее зрелище. Но имя тебе не идет. Оно говорит о том, что осталось позади. А мы пришли поговорить о том, что впереди.

Каэль молчал, изучая ее. Ни стражи, ни наемников. Она была одна. Либо безумно храбрая, либо безумно опасная. Скорее всего, и то и другое.

– Мне не о чем говорить с… тобой, – он выплюнул слово, как яд. Он ненавидел дроу не меньше, чем людей. Одни породили его мать-рабыню, другие сожгли его отца-хозяина.

Она усмехнулась, обнажив острые белые зубы.

– Ошибаешься, полукровка. У нас есть много тем для разговора. О твоей матери, например. О капитане стражи Арике. И о вещице, которую он пытался спрятать перед тем, как его друзья из Ордена Очищающего Пламени устроили ему теплое прощание с этим миром.

Внутри у Каэля все похолодело. Этот лед был страшнее ярости огра, страшнее рева толпы. Это был холод забытого склепа, дверь в который внезапно распахнулась.

– Мы знаем, кто ты, Каэль, – тихо закончила дроу, делая шаг вперед и протягивая ему руку с неестественно длинными пальцами. – Не что ты… а кто. Пойдем с нами, и ты тоже узнаешь.

Свобода. Она длилась ровно семь минут. И сейчас, в грязном переулке, под взглядом своей темнокожей сородички, Каэль понял, что рабский ошейник был лишь железом. Настоящие цепи куются из прошлого.

Свобода пахла гнилью и обещаниями. И Каэль не знал, что из этого хуже.

Глава 2. Цена Свободы

– Поговорить? – Каэль криво усмехнулся, и трещина на его губе снова закровоточила. Он сплюнул на брусчатку. – Я десять лет разговаривал языком стали. Он мне нравится больше. Он честнее. Чего ты хочешь, ночная тварь?

– Ты не просто полукровка. В тебе сила, которую ты не понимаешь. Сила моего народа. Мы можем научить тебя. Дать тебе цель, могущество…Фиалковые глаза дроу, Лира'т, сузились. В них не было обиды, лишь холодная оценка, как у торговца, приценивающегося к клинку.

– Еще один ошейник? – перебил Каэль, его голос стал низким, угрожающим. – Спасибо, я только что снял предыдущий. Он мне жал. Неважно, из ржавого железа он сделан или из красивых обещаний.

– Так что убирайся с моей дороги, пока я не решил, что белые волосы будут неплохо смотреться на рукояти моего меча.Он шагнул к ней, намеренно вторгаясь в ее пространство, заставляя отступить. Это была игра, которую он знал. Игра хищников. Показать, что ты не боишься, даже если внутри все скрутило в ледяной узел.

Прежде чем она успела ответить, переулок умер.

Так казалось Каэлю. Все звуки города – далекий гул толпы, скрип телег, пьяный смех – разом исчезли, поглощенные внезапной, противоестественной тишиной. Воздух похолодел, а из дальнего конца прохода хлынул мертвенно-бледный, безжизненный свет, который не отбрасывал теней.

Три фигуры. Две по бокам, закованные в матовую, вороненую сталь, безликие за прорезями шлемов-черепов. В руках – арбалеты, тяжелые, как приговор. Между ними стоял он.

Он был худ, высок и облачен в строгую черную рясу, поверх которой поблескивала серебряная цепь с символом Пламени. Его лицо было узким, аристократическим, с тонкими губами и глазами цвета выцветшего пергамента. В них не было фанатичного огня. В них была лишь пустота и спокойная уверенность мясника, знающего, как правильно разделать тушу.

– Какое прискорбное отсутствие манер, – произнес он, и его голос, тихий, вкрадчивый, заполнил всю улицу. – Десять лет в Яме, и тебя не научили уважению к своим спасителям. Мы – Орден Очищающего Пламени. Мы сжигаем скверну. А ты, отродье, источаешь ее, как дохлая собака – вонь.

– Еще один проповедник, – прошипел он. – Я видел, как ваши братья "очищали"людей на площади. Много дыма, много крика. Не впечатлило.Каэль медленно повернулся к нему. Он узнал этот тон. Тон хозяина, говорящего с вещью.

– Визг еретика – это молитва раскаяния, обращенная к Единому. Просто не все это понимают. Твоя мать тоже визжала. Очень мелодично.Инквизитор, чье имя было Терон, едва заметно улыбнулся уголком рта.

Лед внутри Каэля треснул. Наружу хлынула кипящая, черная лава. Он не закричал. Он не бросился вперед. Он просто шагнул, и в этом шаге была вся его ярость, вся боль десяти лет унижений.

– Ты зря это сказал, – тихо произнес он.

– Ошибаешься, – так же тихо ответил Терон. – Я сказал это, чтобы увидеть твои глаза. Да. Вот она. Искра. Демоническое семя. Мы выжжем его из тебя. Забирайте его. И эльфийку тоже. Ее кожа пойдет на отличный пергамент для священных текстов.

Арбалетчики вскинули оружие.

В тот же миг Каэль швырнул в Терона кошель с монетами. Это был не жест отчаяния. Это был расчет. Тяжелый мешочек с серебром летел не в лицо, а в грудь. Инквизитор инстинктивно выставил руку, чтобы отбить его, и на долю секунды его внимание сместилось.

Этой доли секунды Каэлю хватило.

Он не побежал. Он взорвался движением. Нырок влево, под нацеленный на него арбалет. Его зазубренный клинок взметнулся снизу вверх, вспарывая пах стражника сквозь сочленение доспехов. Брызнула горячая кровь. Не давая телу упасть, Каэль оттолкнулся от него, как от стены, и его сапог врезался в колено второму стражнику. Хруст кости. Пока тот терял равновесие, Каэль уже был рядом, вонзая меч ему в горло через щель в шлеме. Два трупа за два удара сердца. Арена научила его экономить движения.

– Животное. Быстрое, но предсказуемое.Терон не шелохнулся. Он лишь отбросил в сторону кошель, из которого посыпались монеты, звеня похоронным звоном по камням.

Из рукава инквизитора выскользнул тонкий, как игла, стилет. Он вспыхнул тем самым мертвенным светом. Каэль ринулся в атаку, но Терон двигался с нечеловеческой грацией. Его клинок танцевал, отбивая грубые удары гладиаторского меча, оставляя на нем шипящие, светящиеся царапины.

– Ты привык к грубой силе, отродье, – шипел Терон, тесня его. – Ты дрался с тупыми зверями. Но ты никогда не встречал истинной веры!

Внезапно сбоку метнулась тень. Лира'т. Ее движения были текучими, как вода, ее парные клинки – как продолжение рук. Она не стала нападать на Терона, зная, что не пробьет его магическую защиту. Вместо этого ее кинжал с хирургической точностью вонзился в запястье инквизитора, державшее стилет.

Терон взвыл от боли и ярости, отшвыривая ее мощным выбросом магической энергии. Дроу отлетела к стене, но свою задачу она выполнила. Стилет выпал из ослабевшей руки инквизитора.

Каэль не упустил свой шанс. Он сократил дистанцию, игнорируя попытку Терона оттолкнуть его заклинанием. Магия ударила в плечо, опаляя плоть, но он уже был внутри, вплотную. Его левая рука схватила инквизитора за рясу, притягивая к себе. Правая, с зажатым в ней мечом, ударила не на убой. Она ударила в живот. Раз, другой, третий.

– Ты… проклят…Терон захрипел, глядя на него с изумлением. Его глаза цвета пергамента наполнились багровой мутью.

– Я родился проклятым, – выдохнул Каэль ему в лицо, проворачивая клинок. – А ты сейчас просто сдохнешь.

Он отшвырнул обмякшее тело. Тишина, нарушаемая лишь его собственным тяжелым дыханием и звоном последней монеты, скатившейся в сточную канаву.

– Ты сделал это. Ты убил инквизитора. Теперь весь город будет охотиться на тебя. Тебе нужна помощь. Наш Дом…Лира'т поднялась, отряхиваясь. В ее глазах горело уважение, смешанное с чем-то еще. С жадностью.

– Заткнись, – оборвал ее Каэль. Он подошел к одному из мертвых стражников и безжалостно сорвал с него пояс с флягой и небольшим кинжалом. Проверил кошель – несколько медяков. Лучше, чем ничего. – Я видел твой бой. Красиво. Все эти ваши эльфийские танцы, песенки клинков. На арене ты бы и пяти минут не продержалась.

– Вы, дроу, не лучше этих фанатиков. Просто у вас другие боги и другие сказки. Вы хотели использовать меня. Он хотел меня сжечь. Разница невелика.Он повернулся к ней, и его взгляд был холоднее стали его меча.

– Мы могли бы стать союзниками! У нас общие враги!

– У меня нет союзников. У меня есть враги и те, кто еще не успел ими стать. Возвращайся в свою нору, эльфийка. Пой свои песенки про тени и великие Дома. А я пойду своей дорогой.Каэль рассмеялся. Сухим, трескучим смехом.

Он не стал дожидаться ответа. Не оглядываясь, он шагнул в темноту бокового прохода, оставляя за спиной три трупа, ошеломленную дроу и семь минут своей свободы, купленной ценой новой, еще более страшной войны.

Он снова был один. Раненый, без денег, с кровью на руках – кровью одного из самых могущественных людей в городе. Он был никем. Пеплом из Ямы. И впервые за долгие годы он чувствовал себя на своем месте.

Мир был огромной ареной, и игра только начиналась.

Глава 3. Запах Убежища

Боль пришла позже. Не острая, честная боль от клинка, а нечто иное. Грызущее, глубокое. Там, где магия инквизитора коснулась его плеча, плоть не просто обгорела. Она изменилась. Кожа почернела, стала похожа на потрескавшийся обсидиан, и от нее исходил едва заметный запах озона и гниющего мяса. Боль была холодной, она ползла по венам, как замораживающий яд.

Город, еще минуту назад казавшийся лишь фоном, ожил. Сначала один колокол, высокий, тревожный, с башни Великого Септрия. Затем ему ответил другой, более низкий, с казарм городской стражи. Через мгновение весь Гелиополь выл набатными колоколами. Это был не пожар и не призыв к оружию. Это был вопль оскверненной святыни. Крик сорванной с петель власти.

Каэль прижался к стене в тени какой-то прачечной, откуда несло щелоком и сыростью. Он натянул на голову капюшон рваного плаща, снятого с трупа стражника. Он знал, что это значит. Город закроют. Ворота запрут, гавань оцепят. Гелиополь превратится в мышеловку, а он – в мышь.

Он двинулся. Не бегом, а быстрым, скользящим шагом, держась теней, которые всегда были его союзниками. Он не пытался выбраться из города. Это было самоубийство. Он шел в обратном направлении – вниз. В самое чрево, в гниющие кишки трущоб, туда, куда стража и инквизиторы совались лишь большими отрядами и при свете дня.

Переулки сужались, превращаясь в щели между нависающими друг на друга домами, где солнечный свет был лишь далеким воспоминанием. Воздух стал густым, пропитанным запахами гнили, дешевого пойла, отчаяния и немытых тел. Здесь жили те, кто уже был на дне, те, для кого набат колоколов был лишь очередным раздражающим шумом.

Но даже здесь все изменилось. Из проулков доносились резкие команды, мелькали факелы. Патрули. Не обычная стража, а «Чистильщики» – храмовая гвардия, псы Инквизиции. Они не арестовывали. Они выжигали.

Каэлю нужен был не просто тайник. Ему нужно было место, где смерть была нормой. Место, куда никто не сунется без крайней нужды. И он знал такое место.

Он нырнул в зловонный проход, едва не сбив с ног тощего мальчишку-вора, и постучал в тяжелую, обитую железом дверь без окон. Условный стук: два быстрых, пауза, один глухой, еще пауза, и три быстрых. Ритм, которому его научили еще до Ямы. Ритм тех, кто приносит товар.

– Проваливай, – просипел голос изнутри. – Сегодня не приемный день. Город на ушах.За дверью зашаркали. Скрипнул засов, и в образовавшейся щели показался один глаз – мутный, желтый, как у старого стервятника.

– Это я, Грист, – прохрипел Каэль, откидывая капюшон. – Пепел Ямы.

– Твою мать… – выдохнул старик, втягивая его внутрь и тут же запирая засов. – Я слышал колокола. Думал, какой-то аристократ прирезал свою шлюху-любовницу. Но чтобы из-за тебя… Что ты натворил, щенок? Ограбил сокровищницу Великого Инквизитора?Глаз расширился. Дверь со скрежетом отворилась.

Помещение было огромным, как амбар, и заполнено смрадом, от которого слезились глаза. Смесь формалина, крови и чего-то сладковато-тошнотворного. Это была мастерская Гриста. Официально – похоронное бюро для бедных. Неофициально – место, куда свозили трупы с арены и из бандитских разборок. Грист разбирал их на "запчасти"для некромантов, алхимиков и прочих ценителей специфического товара.

Сам Грист был под стать своему ремеслу. Сгорбленный, с лицом, похожим на высохшую грушу. На левой руке не хватало трех пальцев – плата за неосторожное обращение с "клиентом", который оказался не совсем мертв.

– Убил инквизитора, – коротко бросил Каэль, приваливаясь к столу, на котором лежало чье-то обезглавленное тело.

– Ты… что? Ты не просто щенок, ты безумный щенок. Они с тебя кожу с живого сдерут. А потом с меня, за то, что впустил.Грист замер, а потом медленно, со скрипом, сел на табурет.

– Мне нужно укрыться. И мне нужен лекарь. – Каэль скинул плащ, показывая плечо.

– Это не работа для лекаря. Это работа для жреца с молитвой или для палача с топором. Магическое проклятие. Гниль души. Обычный знахарь сделает только хуже.Старик подошел ближе, брезгливо ткнул в почерневшую плоть костяным пальцем.

– Значит, нужен необычный.

– Есть одна… – неохотно процедил он. – Ее зовут Мать Малкин. Живет в Топи. Чернокнижница, ведьма, падальщица… кто ее разберет. Она лечит такое. Но ее цена… ее цена тебе не понравится.Грист пожевал беззубыми деснами, его желтый глаз лихорадочно забегал. Он оценивал риски. И возможную выгоду. Живой Пепел Ямы, за голову которого скоро назначат цену, способную купить целый квартал, был проблемой. Но и активом.

Топь. Самое гнусное место в Гелиополе. Квартал, построенный на сточных коллекторах, где туман никогда не рассеивался, а дома гнили заживо. Место, куда даже Чистильщики не совались.

– У меня нет денег, – Каэль вытряхнул на стол несколько медяков.

– Деньги ей не нужны, – хмыкнул Грист. – Она берет другое. Воспоминания. Кусочки души. Услуги. Пойдешь к ней – вернешься другим. Если вообще вернешься.

– Это не вылечит. Просто замедлит гниение. Даю тебе пару часов, не больше. Потом эта дрянь доберется до сердца.Он поковылял к верстаку, достал грязную тряпку, какой-то пузырек с едкой зеленой жижей и грубо промыл края раны. Каэль зашипел, сжимая зубы так, что заскрипели.

– Я спрячу тебя до заката. В подвале, среди "заготовок". Там не найдут. А потом – убирайся. Иди к Малкин. Если выживешь, ты мне должен. Не деньги. Долг кровью. Понял, Пепел?Грист наложил грубую повязку.

Каэль кивнул. Надежда была валютой, которой у него никогда не было. А вот долги… долги он умел платить.

– Лезь. И сиди тихо, как покойник. Если услышишь, как ломают мою дверь – молись своим темным богам. Потому что мои тебе уже не помогут.Старик открыл люк в полу, откуда пахнуло могильным холодом и сыростью.

Каэль спустился во тьму. Люк над головой захлопнулся, отрезая его от мира. Он остался один в компании освежеванных трупов и холодной, грызущей боли в плече. Снаружи доносился вой набата и яростные крики патрулей.

Убежище пахло смертью. Но для Каэля это был самый родной запах на свете. Он сел на холодный каменный пол, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Он не отдыхал. Он слушал. И ждал. Ждал ночи, которая принесет ему либо спасение, либо быструю смерть. И в глубине души он не был уверен, чего желает больше.

Глава 4. Шепот в Тумане

Время в подвале Гриста текло, как густая, застывающая кровь. Каэль не спал. Боль в плече превратилась из холодной в пульсирующую, горячую, и каждый удар сердца отдавался в ране вспышкой тошноты. Но хуже боли была тишина. Не та, что снаружи, где утихающий набат сменился лаем собак и методичными ударами в двери. А та, что внутри.

Он закрывал глаза, и тени за веками оживали. Они не были его, не были покорны. Это были чужие тени, рваные, дерганые, как марионетки безумного кукловода. В них мелькали образы, лишенные смысла: геометрия рушащихся городов, чьи шпили царапали фиолетовое небо; безглазые лица, искаженные в беззвучном крике; океан черной, маслянистой жидкости, в котором плыли звезды. Это было не видение. Это был бред, горячка, вызванная проклятой раной.

– Тише, бешеная собака, – просипел Грист, спуская ему веревку. – Ночь. Чистильщики прочесывают квартал за кварталом. Скоро будут здесь. У тебя мало времени.Когда люк над головой наконец со скрежетом открылся, Каэль был на грани. Он вскинул трофейный кинжал прежде, чем успел разглядеть силуэт.

– Иди по сточному каналу на юг, до самой стены, – Грист ткнул костлявым пальцем в сторону карты, нацарапанной на куске дубленой кожи. – Там найдешь решетку, забитую мусором. Пролезешь – окажешься в Топи. Дальше – ищи Багровый Фонарь. Ее логово под ним. И вот, – он протянул Каэлю тяжелый, ржавый тесак, – твой меч слишком приметный. Это больше подходит для прогулок по Топи.Каэль выбрался наверх. В мастерской было темно, лишь тусклый свет сальной свечи выхватывал из мрака части тел на столах, придавая им вид жутких, незаконченных скульптур.

– Я знаю, – кивнул Грист. – Иначе сам приду за твоей головой. А теперь проваливай.– Я верну долг, – хрипло сказал Каэль, проверяя лезвие тесака.

Топь встретила его зловонным дыханием. Это был не просто район, это была язва на теле Гелиополя. Туман, густой и липкий, как паутина, цеплялся за одежду, делая все звуки глухими и искаженными. Он пах гнилью, болотным газом и чем-то еще, незнакомым и тревожным – запахом застарелой, нечеловеческой скорби. Дома, кривые и раздувшиеся от сырости, казалось, держались друг за друга, чтобы не рухнуть в хлюпающую грязь под ногами.

Людей здесь почти не было видно. Лишь тени, скользящие в тумане, фигуры, закутанные в тряпье, с глазами, в которых не было ничего, кроме голода и апатии. Но это было не самое страшное.

Страшным было то, что Каэль чувствовал. Его дар, его проклятая кровь дроу, обостренный болью и лихорадкой, превратился в оголенный нерв. Он слышал шепот, витающий в тумане, – бессвязные обрывки фраз на языках, которых он не знал, плач, смех, угрозы. Он видел краем глаза движение там, где его не должно было быть: тени, сгущавшиеся в уродливые формы и тут же распадавшиеся, бледные огни, мерцавшие в заколоченных окнах.

Мир болел. Здесь, в Топи, эта болезнь была видна невооруженным глазом. Скверна, о которой кричали инквизиторы, была не просто ересью или магией. Она была… заразой. Физической, осязаемой. Каэль увидел крысу, которая замерла посреди улицы, а потом ее тело начало судорожно дергаться, изгибаясь под неестественными углами, пока позвоночник не сломался с сухим треском. Из ее пасти полезла не кровь, а черная слизь.

Он ускорил шаг, игнорируя вспышки боли в плече. Багровый Фонарь он нашел скорее по наитию. Он висел над входом в полузатопленный подвал, и его свет был тусклым, больным, как кровоточащая рана в тумане.

Каэль спустился по скользким ступеням. Внутри было на удивление сухо и тепло. Воздух был пропитан запахом сотен трав, сушеных грибов и пыли. Повсюду висели пучки растений, черепа мелких животных, стояли банки с мутными жидкостями, в которых плавали… части тел. Нечеловеческих. Глаз с тремя зрачками. Рука с перепончатыми пальцами.