Возлюбленный враг

Регина Грёз

Возлюбленный враг

От автора

Идея этой книги возникла у меня в 2018 году после случайной двухчасовой онлайн-переписки с незнакомым молодым человеком, который, по его собственным словам, «торчит от Гансиков», а именно – подражает стилю во внешности выпускникам «Гитлерюгенд», разделяет часть их идей, уважает того самого фюрера.

Юноша всерьез пытался расписать мне все ошибки и просчеты Гитлера, раскрыть причины того, почему последний не поборол «ватников» в 1941 г.

Мы долго-долго обсуждали каковы были шансы Рейха на победу, причем, надо признать, парень был хорошо подкован в истории, а мне приходилось параллельно с диалогом рыться в Интернете. Еще меня поразило, что молодой человек искренне верил в мощь Великой Германии, имея русского деда – ветерана ВОВ.

Также собеседник утверждал, что сейчас Россию в любой момент могут захватить «америкосы», после чего мне стало совсем тоскливо и общение прекратилось. К сожалению, я не успела привести ему тогда все интересные аргументы, остался неприятный осадок, а потом адрес оппонента потерялся.

И еще кое-что… В Интернете бродят многочисленные зарисовки на тему любви немецкого офицера и русской девушки. Видимо, есть спрос.

В книге современных авторов Леонида Жарова и Светланы Ермаковой мне попалась фраза о том, что каждая женщина «втайне хочет немецкого офицера». Возможно, речь идет о привлекательном и мужественном образе «порядочного немца», – помните харизматичного Штирлица из фильма «Семнадцать мгновений весны»?

Элегантного Бруно фон Фалька из «Французской сюиты»? Интеллигентного Вернера из «Молчания моря»…

Подозреваю, что кому-то будет проще представлять мою книгу в виде пьесы для спектакля с минимумом декораций или мюзикла.

Буду благодарна за конкретные тактичные замечания по поводу исторических деталей текста (город, немецкая форма, оружие, машины того времени), писать на эту тему непросто, но, говорят, что охота пуще неволи.

Порой зависаю на сайтах «черных копателей», смотрю на фото скелета в полуистлевшей форме немецкого офицера, эмоции захлестывают – когда-то ведь он жил, говорил, командовал. Возможно, той страшной зимой 1941 года разглядывал в бинокль московские трамваи.

Хочется спросить:

– Майн Готт! Как же тебя звали? О чем ты успел подумать перед смертью – вспоминал любимую муттер или фройляйн, а, может, смешанная с горечью неизбежного поражения, в душе бушевала одна лишь непримиримая ярость: «Feuer! Feuer! Feuer!» – до последнего вздоха.

Грустная полу-шутка, русские, вроде бы, никогда не обижали мертвых… даже врагов.

Хотя мне привели в пример жуткие эпизоды гражданской войны после свержения царской власти в России. Но для меня это стало лишь подтверждением одной печальной теории – больше всего ненависти люди испытывают в междоусобных битвах, когда «брат на брата».

Читаем, вспоминаем, думаем – живем дальше.

Всем не вернувшимся домойЯ знаю правду! Все прежние правды-прочь!Не надо людям с людьми на земле бороться.Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.О чем вы – Поэты, Любовники, Полководцы?Уж ветер стелется, уже земля в росе,Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,И под землею скоро уснем мы все,Кто на земле не давали уснуть друг другу.Марина Цветаева, 1915 г.

Ася. Россия. Наши дни

У синего моря, где бушуют бураны,Жила там девчонка с именем странным,Но часто бывало: она на простореВ мечтах уплывала за синее море…

Меня зовут Ася Воронова, мне двадцать семь лет, и работаю я учителем начальных классов в средней школе большого города. К тому времени, как в моей жизни случилась невероятная драматическая история, я готовилась выпустить свой «первый» четвертый класс.

Я вела этих ребятишек долгих и трудных четыре года. Помню, как волновалась, сразу же получив классное руководство – сама еще вчерашняя студентка Университета. Выручало то, что очень люблю детей и музыку. Я с отличием окончила музыкальную школу, неплохо играю на фортепиано, на гитаре, – все отмечают, что у меня прекрасный голос и слух.

Может, не очень скромно себя хвалить, но я действительно люблю петь, подыгрывая сама себе, охотно развлекаю народ при каждом удобном случае – на днях рождения, на общих праздниках и прочих дружеских посиделках.

Эти качества помогли легко вписаться в непростой педагогический коллектив, впервые я выступила с гитарой на дне учителя. Потом устраивала много музыкальных вечеров с детками и родителями, у меня появились новые поклонники и друзья.

В самом деле, я могу исполнить множество любимых композиций даже без подсказки нот. Может, таков мой маленький талант. Мама хотела, чтобы я сделала карьеру на сцене или хотя бы преподавала музыку, но я выбрала другой путь и нисколько не пожалела. Думаю, что увлеченность музыкой и любовь к детям однажды спасли мне жизнь.

Также хочу добавить, что с малышней у нас полное взаимопонимание, я никогда не дам ребенка в обиду, всегда стою на стороне детских интересов, из-за чего порой случаются стычки с некоторыми «крокодительницами». Однажды под Новый год у меня случилась сложная беседа с одной заполошной мамочкой, которая привела девятилетнюю дочку на Новогодний утренник и, оглядев большой зал с детьми, вдруг сообщила дочурке во всеуслышание:

– Ай-ай-ай, Полиночка! Наше-то платье самое дрянное, говорила же тебе – надо было взять розовое, а теперь ты будешь хуже всех смотреться. Смотри, какие куколки кругом! А ты?

Сказала, как плюнула, и тут же сбежала, видимо, отвечать на важный телефонный звонок. А я еще полчаса успокаивала горько рыдающую Полину, призывая на помощь все свои педагогически навыки и умения. Из-за нашей глупости и бестактности дети не должны плакать. Детей нужно защищать… порой даже от их родных.

Был еще один случай, когда мне пришлось лично разбираться с неадекватным папой, который учил своего щупленького сынишку – «очкарика» всем обидчикам давать сдачи, бить сразу в лицо или по голеностопу. Папе легко было говорить, папа – профессиональный хоккеист.

А вот Андрюшка его по натуре – маленький дипломат, все разногласия с одноклассниками прежде удачно решал путем переговоров, а когда однажды попытался на практике применить папкины советы, был жестоко побит.

Одним словом, за всю недолгую практику в школе мне пришлось разбирать множество печальных случаев непонимания между родителями и детьми. Но самая сложная педагогическая ситуация у меня возникла, когда я познакомилась с маленьким Францем, его папой и Отто Грау – последний был при мальчике кем-то вроде гувернера.

Тогда мне казалось, что собственная жизнь висит на волоске, а ведь я еще хотела кому-то помочь. Я всегда верила в чудеса, это необходимо, когда работаешь с детьми, ведь они так любят сказки, что и сам порой становишься сказочным персонажем на школьном празднике или в летнем лагере. И сама я не раз примеряла костюм русалки, феи и бабы-яги.

Однажды даже была в образе юной, романтичной Ассоль, – дети с удовольствием фотографировались со мной на фоне корабля с алыми парусами, который был нарисован на огромном листе картона.

«Алые паруса» Александра Грина – моя любимая книга. О том, что надо всей душой верить в свою мечту, о том, что надо быть внимательнее и добрее к людям, о любви и о той единственной встрече, когда сразу же понимаешь, что ждал именно этого мгновения едва ли не всю свою жизнь.

Может, неслучайно родители дали мне имя, схожее с тем, что носит героиня замечательной феерии Грина. Причем, всех знакомых, кто упорно пытался меня назвать Анастасией мама всегда настойчиво поправляла: «Дочку у нас зовут – Ася, Асенька… Настя – это совсем другое имя, попрошу не путать!»

Но та жуткая «сказочка» в которую я попала по прихоти неудачного «вызывателя духов» изменила мою судьбу в одночасье.

А все началось в мае накануне праздника дня Победы. В музыкальном зале школы я репетировала сценарий праздничного мероприятия. Ребята радовали, звонко и четко проговаривали стихи, дружно пели «Катюшу». Саша Волков попросил разрешения прочесть стихи, которые написал его дедушка – известный во всем городе ветеран Великой Отечественной войны.

Как не разрешить?

Сашуля вышел вперед и начал громко читать по бумажке:

Просит внук рассказать о войнеСвоего престарелого деда:«– Разобраться хотелось бы мне,Тяжело ли далась вам Победа?»Дед имеет немало наград —Грудь опала под бронзовым грузом.– … Может, лучше б вам сдать Ленинград,Как Москву, помнишь, сдали французам?И зачем вы пошли на Берлин?Даже прах ваш терзают вандалы.Слышал? – В Польше один за другимСносят русские мемориалы?Дед, задумавшись, долго молчал —Стала память вдруг сердце тревожить,А потом пареньку отвечал:«– Нашу славу нельзя уничтожить.За Победу в Великой войнеСвои жизни отдали солдаты,Завещая родимой странеПомнить эти суровые даты:Севастополь, Мамаев курган,Ржев и Харьков, и битва под Курском,Для врага Сталинградский капкан —В каждом сердце отмечены русском.Как хотелось бы перекроитьНашим недругам вехи истории!Но Россия не сможет забытьПодвиг свой, свои Честь и Достоинство».

Хорошие стихи, что и говорить – дедушка молодец!

Хвалю Сашу и прошу его сесть на место, а переданный мне листок со стихами решаю спрятать в папочку со сценарием. И внезапно чувствую небольшое головокружение и тошноту. Что за напасть? Надо бы позаботиться о классе.

– Светлана Павловна, вы с детьми позанимаетесь, что-то мне нехорошо…

– Конечно, Ася Владимировна!

Передаю своих птенцов музыкальному работнику и прячусь за шторой. Надо бы пошире открыть окно, такое чувство, что воздуха не хватает. Начинаю торопливо обмахиваться черной папкой, где лежат мои личные документы – паспорт и свидетельство о разводе. Получила пару дней назад и до сих пор зачем-то таскаю с собой, словно не могу поверить, что это и правда со мной случилось.

У меня нет никаких претензий к Егору Бутакову – бывшему мужу. Не получилось у нас построить семью. И не хочу про это много говорить, прожили вместе год, совместных детей и собак не завели, имущества общего тоже кот наплакал, делить нечего, а значит, разбежались по-хорошему. Все!

Голова начинает мучительно болеть, виски ломит, перед глазами все плывет.

Я пытаюсь хоть на чем-то сосредоточиться, для чего внимательно смотрю на золотые буквы, оттиснутые на черном пластике моей папки с бумагами – «Erich Krause» и тут же теряю сознание.

Несчастный астролог Барановский

Когда пришла в себя и наконец открыла глаза, то первое, что увидела – это худое, вытянутое лицо незнакомого человека, низко склонившегося надо мной. «Неужели, врач…»

Пожилой мужчина испытующе смотрел на меня водянистыми бесцветными глазками с белесыми ресницами, недовольно кривил губы. Осталось прояснить ситуацию:

– Я в больнице, да?

Мужчина отрицательно покачал головой и отшатнулся, словно в испуге. Я глубоко вздохнула и, опираясь на руки, попыталась сесть. Оказалось, что лежала на красивой софе с выгнутой бархатистой спинкой. Тотчас в поле зрения попали резные деревянные подлокотники красного дерева и яркие розы на песочного цвета ткани.

Интересно, куда меня принесли? Огляделась и поняла, что нахожусь в высокой темной комнате с огромными окнами, плотно закрытыми шторами, нет, правильней сказать портьерами, настолько величественно смотрелись их длинные кисти с витыми шнурами.

Где же в нашей школе такое помещение находится – просто музей, иначе не описать! Я невольно погладила мягкую спинку софы и перевела взгляд на незнакомца:

– Скажите, а где мы сейчас?

К немалому удивлению, мужчина ухватил себя за реденькие волосенки пепельного цвета и принялся шагать по комнате в крайнем расстройстве.

– Старая ратуша, где же мне еще быть! Мати Божья! Я знал, что не следует браться за это черное дело, меня предупреждали – Збарский бы все устроил как следует, но тогда с ним бы пришлось делиться. О моя проклятая жадность! Ясна холера, теперь ничего доброго не жди.

Ничего не поняла из подобных причитаний. Полнейший абсурд! Бегает человек по комнате и ругается, а мне что теперь делать?

– Простите, можно я вернусь в школу? Меня дети ждут. Мне гораздо лучше.

И правда, от внезапной головной боли и следа не осталось, отлично, можно закончить репетицию ко Дню Победы и отпустить детишек по домам. А может, Светлана без меня справилась и все давно разошлись? Неизвестно, сколько я тут пролежала без памяти. Но реакция мужчины на мои слова вышла странная.

– Пойдет… куда ж она теперь пойдет… Матка Боска! Как тебя зовут? Ты кто такая? – накинулся на меня чудаковатый дяденька.

Я оторопела от подобного вопроса, но взяла себя в руки и сдержанно пояснила:

– Давайте познакомимся. Ася Воронова. Педагог. Меня привезли из школы, у меня был обморок. А что здесь за ратуша или я неправильно вас поняла?

Мужчина уселся на стул напротив и закрыл лицо руками с длинными костистыми пальцами.

– Воронова она! Зачем же мне Воронова, если я просил Воронцову? У-у, проклятая бабкина душонка… Даже после смерти не хочет мне помогать.

– Как это… просили Воронцову? – удивилась я.

Он принялся себя ругать на чем свет стоит:

– Я – старый, жадный дурень! Моя Вига прибьет меня ко всем чертям и будет совершенно права. И зачем я обещал ей достать бабушкино наследство: царские бриллианты, изумруды и аметисты.

Потом глядя в мои испуганные глаза, он вдруг успокоился и начал говорить яснее:

– Моя бабка – Анастасия Воронцова сбежала от проклятых большевиков и вывезла из России свои немалые драгоценности. Я составил подробную карту ее перемещений в Польше – все указывает, что сокровища спрятаны в Познани. Я облазил старые дома, я рылся в подвалах, расспрашивал возможных знакомых, искал любую зацепку.

Но я же не умею видеть сквозь стены! Вига меня теребит, она хочет жить в роскоши, она еще молодая, ей всего-то немного за сорок, а мне уже шестьдесят три. Вига уйдет, если я не принесу ей деньги.

Я облегченно вздохнула. Понятно, здесь тоже идет репетиция. Вот это актер, просто талантище, и где его наш директор раскопала… Веришь! Каждому слову веришь, аж мурашки по коже. Да и декорации на высоте: «Старая Ратуша», как тут, должно быть, интересно.

– Скажите, а когда состоится спектакль? Я непременно хочу видеть постановку.

– Ты – ы-и! – внезапно заорал он, брызгая слюной – Убирайся обратно, откуда пришла – чертово отродье!

Я пару секунд смотрела на сухой длинный палец, направленный в мою грудь.

– Извините, я в вашем театре не задействована, я не актриса. Кричать не надо, я уже ухожу.

– Стой! – внезапно взвизгнул незнакомец. – Ради тебя я продал свою христианскую душу, ты обязана хоть чем-то помочь.

К моему недоумению мужчина сполз на пол у моих ног и разрыдался. Вот это актер! Но как будто чуточку переигрывает. Слишком натурально плачет. Невольно сочувствовать начнешь.

– Скажите, как вас зовут? Давайте разберемся спокойно.

– Стефан Барановский, я писарь при комендатуре. Астролог и хиромант. И все было хорошо, пока я не купил у Збарского проклятую книгу с древним артефактом. За большие деньги купил. Я думал, он шутит, а это и правда, возможно – разговаривать с духами, вопрошать их совет. Я хотел всего лишь узнать про Воронцовские бриллианты, а они велели мне расспросить бабушку лично.

Я высчитал благоприятное расположение светил, сейчас Луна во Льве, а Солнце в седьмом доме. Я все подготовил, на ночь выпросил ключи у интенданта крепости, поместил портрет бабушки в серебряную рамку артефакта и написал имя. Анастасия должна была появиться. Но почему-то здесь оказались вы. Матка Боска! И что мне теперь с вами делать? Откуда вы свалились на мою голову? А?

Я нервно рассмеялась. Он спятил? Может, я сейчас в психодиспансере и передо мной пациент… Ой!

– Пожалуйста, объясните, что происходит. Это больница… школа… театр? Вы играете на сцене, вы произносите свою роль?

Но вместо внятных ответов, Стефан вдруг задал прямой вопрос, резко перейдя на «ты»:

– Год твоего рождения?

– 1989 год.

– Место рождения?

– Город Тюмень, а при чем здесь это? Гороскоп хотите для меня составить, так я вас, кажется, не просила. Меня дети ждут, мне пора.

Барановский сидел на полу, расставив согнутые в коленях тощие ноги и глупо хихикал:

– И где же тебя ждут дети, милая пани?

– В школе, разумеется, не подскажете, который час?

– Почти шесть утра, надо нам отсюда убираться, скоро интендант придет.

– Как шесть утра, был же полдень! Я что же, без сознания почти сутки провалялась? А где тогда врач? Кто меня лечил?

– Не знаю, не знаю, пани, пойдемте за мной, я по дороге вам объясню, нам надо скорее выезжать в Познань…

– Какую еще Познань, я в Тюмени!

– Бедная пани! – покачал головой Барановский. – Мне безумно вас жаль, но сейчас на дворе сорок первый год и вы находитесь в Польше, в двадцати километрах от Познани, где я живу и работаю, увы мне – увы… И меня ждет дома сердитая жена. А что я должен ей предъявить? Где-то пробыл всю ночь и смог вытащить из иного мира только смазливую девчонку вместо родной бабки с бриллиантами? Вига меня убьет!

Вот это новости. Я добралась до ближайшего стула – высокого, тоже причудливо украшенного резьбой, с гладким сиденьицем в тон софе.

– Зачем вы глупо шутите? Я понимаю, город к девятому мая готовится и вы тоже задействованы в праздновании Дня Победы, но зачем же так уж входить в роль, не пойму.

– Какой еще День Победы? Кто… кого победил? – испуганно прошипел он.

На дяденьку Стефана было жалко смотреть. Он вдруг съежился и подкрался ко мне, встал на колени у моего стула и горячо зашептал, то и дело облизывая тонкие бесцветные губы. Очень на снулую рыбу походил.

– Пани Ася, вы сказали год своего рождения точно? Вы что… оттуда… из того, что будет потом… после нас? Пани… вы из будущего?

Да-а-а уж! Гостьей из будущего меня еще никто не называл, а фильм «Назад в будущее» я смотрела с большим интересом. Только сама бы ни за что не хотела оказаться на месте героев, не тянет меня в трагическое прошлое родной страны. Одно дело сопереживать персонажам, а другое самой под пулями ползать да кидать бутылки с горючей смесью во вражеские танки.

Я по жизни большая трусиха. Я нашу директрису боюсь до сих пор, у нее прозвище в школе – «гренадерша» и соответствующая внешность: рост метр восемьдесят, необъятный бюст и усики на суровом лице.

Но у моих ног сейчас стоит на коленях странный дядька и ждет, что я ему скажу про войну, которую в моей стране называют Великой Отечественной. Ладно, попробую подыграть. И начинаю говорить тоном церковного батюшки нараспев, а вдруг рассмешу Стефана и он перестанет дурака из себя корчить:

– Девятого мая вся Россия и весь русский мир празднует победу над немецко-фашистской Германией и освобождение нашей страны от захватчиков.

Глаза Барановского чуть не выкатились из орбит, рот сам собой открылся.

«Мало тебе, могу и добавить…»

– Доблестные солдаты Красной Армии сломали хребет гитлеровской армаде… «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!»

И тут же мне зажали рот длинной мосластой ладонью.

– Пани, больше ни слова, умоляю, пани, пощадите меня!

Все ясно! Каким-то чудом я оказалась на территории польского посольства или еще где-то там, где не любят россиян, имея свой особенный взгляд на события Второй Мировой, кругом поляки и мой победный настрой им не понравится. Барановский прав – надо уходить.

Вот только один маленький вопросик.

– Скажите, Стефан, простите, я не знаю вашего отчества, а где же мои документы? Сумка… папка…

Глазки горе – астролога воровато забегали по сторонам:

– Ничего не видел, ничего не знаю! Я вас-то в первый раз имею неудовольствие созерцать.

И еще что-то пробормотал шепотом, вроде «пся крев…», я же не понимаю по-польски.

Может, в школе остались мои бумаги, Светлана Павловна все прибрала? Хотелось бы мне в это верить.

А между тем пан Барановский шустренько поднялся с пола и, схватив под мышку увесистый чемоданчик, юркнул в двустворчатые двери, которые вели из «музейной» комнаты. Я, конечно, побежала следом, я ведь не знала, где тут выход, придется держаться нового знакомого, хотя он и ужасно странный.

Мы неслись как угорелые по длинному узкому коридору, который был едва освещен крохотными лампочками на стенах, потом спускались вниз по крутой и весьма неудобной лестнице. У меня создалось впечатление, что мы находимся в средневековом замке, только, что лично я здесь забыла?

И наконец мы попали в просторный высокий холл, залитый светом просыпающегося солнышка. Готическая обстановка, макет рыцаря в доспехах у входных дверей, оленьи головы над камином – чудненько! С удовольствием бы все здесь рассмотрела, жаль надо скорее бежать, пока не появились сердитые хозяева роскошного убранства.

– Неплохо устроились польские дипломаты! Стилизация интерьера под средневековую Европу, дорого и со вкусом.

Но когда мы вышли на улицу и Барановский велел мне садиться в свой маленький, почти что игрушечный автомобильчик, кажется, с логотипом «Пежо», я с восторгом выдала еще одну версию происходящего:

– Вы снимаете кино! Как же я не догадалась раньше, всегда мечтала побывать на настоящей киноплощадке, окунуться в съемочный процесс или хотя бы понаблюдать со стороны. Великолепная историческая реконструкция довоенного польского городка. А немцы у вас будут? А сцены боев планируете снимать?

Воспаленные глазки Барановского снова недобро блеснули, он процедил-прошипел сквозь зубы:

– В городе ступить некуда, не наткнувшись на немца – они все взяли в свои руки, уму не постижимо, что будет дальше! Я уже не знаю, кого мне больше бояться – мою Вигу или моего начальника Шульце. Они же не считают нас за людей, пани Ася, они открыто нас презирают!

– Кто?!

– Наши теперешние господа… Вы что же, до сих пор ничего так и не поняли? Мне вас жаль, пани Ася, но это не кино, не театр – вы попали в сорок первый год, и я понятия не имею, что мне теперь с вами делать!

У меня задрожали руки. Я сидела рядом со Стефаном в его крошечной медленной машинке и смотрела на дорогу, вдоль которой проплывали старые домики незнакомого, совершенно чужого города. А на самых высоких зданиях висели красно-бело-черные флаги со свастикой, много-много таких флагов – на каждой улице, куда бы не повернул наш автомобильчик. И мне говорят, что это не кино.

Потом мы сидели в кафе у выезда из городка, я так и не спросила его название, только поняла, что сама-то Познань находится рядом по соседству, и мы должны добраться до нее через час по хорошей дороге. Я пила напиток, отдаленно напоминающий кофе – гораздо более терпкий, чем тот растворимый, к которому привыкла дома. Меня постепенно охватывал леденящий ужас, и я грела холодные пальцы о горячую маленькую кружечку.

Сначала я не поверила, а потом долго умоляла Стефана отправить меня обратно и как можно скорее, я даже бормотала что-то про «эффект бабочки», о том, что ничего нельзя в истории менять и это ему так с рук не сойдет. Горе-астролог только жалобно морщил лоб и моргал слезящимися глазками.

– Благоприятный момент наступит только в августе, только при вхождении Луны в знак Тельца можно будет попытаться вас вернуть, а пока… ох, даже Збарский бессилен, хотя я начинаю подозревать, что он такой же шарлатан, как и я.

– И что же мне делать тут у вас целых два месяца? Записаться в партизаны? Дайте-ка адресок ближайшего освободительного подполья!

Ответ Барановского поразил меня своим холодным цинизмом:

– Про подполье я ничего не знаю, но вот до ближайшего гестапо точно могу проводить, русская пани Ася. Моя комендатура напротив, я каждый день вижу из окна, как в соседнее здание заводят людей и обратно выходят только люди в немецкой форме. Вам все ясно?

– А вы меня не запугивайте! Учтите, товарищ Стефан, вы теперь мой сообщник. Это вы меня сюда телепортировали, я о таком временном путешествии не просила. Если уж пропадать, так нам обоим, я вас покрывать не намерена, я вообще не причем, я-то знаю итог войны и могу расслабиться… наверно… чуть-чуть…

Я могу вам примерный ход событий по месяцам набросать, вплоть до освобождения Польши советскими войсками, хотя кое-кто из будущих ваших братьев-поляков это потом новой оккупацией назовет. Вопрос чрезвычайно сложный для потомков.

– Если хотите, чтобы я вам помогал, пани Ася, научитесь язык за зубами держать! Иначе головы лишитесь! И никакой я вам не товарищ – это слово нужно забыть. Расскажете… конечно, вы мне все расскажете, а я еще подумаю, как и кому мне эту информацию подороже продать. Вы теперь полностью зависите от меня, пани Ася, а потому нам бы лучше подружиться.

Барановский со скользкой улыбочкой погладил мою коленку под столиком. Вот же противная гадина! Я в долгу не осталась: