Королевство шелка и стали

Таня Влахова

Королевство шелка и стали

Глава 1. Сломанная кукла

Первым был не свет, а боль. Тупая, ноющая, чужая. Она гнездилась где-то глубоко в костях, в каждой клеточке тела, которое я, к ужасу, не узнавала.

Я открыла глаза. Воздух был плотным и неподвижным. Я попыталась пошевелить рукой, но пальцы, медленно сжавшиеся в кулак на вышитой золотом простыне, были не моими. Тонкие, аристократически-бледные, с идеальными миндалевидными ногтями – такие руки я описывала в своих романах, но никогда не имела. Мои были руками писательницы: с короткими ногтями, чтобы стучать по клавиатуре, и часто перепачканные пастой.

Паника нахлынула раскаленной лавой, обжигающей вены. Я попыталась закричать, но из горла вырвался лишь жалкий беззвучный хрип. Попыталась сесть, рвануться из этой чужой плоти, но мышцы, слабые и непослушные, не подчинились. Я была заперта. Не в комнате. Внутри тела, которое почему-то еще дышало.

Мое последнее воспоминание: гудок автомобиля, ослепляющий свет фар, резкий удар… А потом – ничего. Пустота. И лишь изредка, как осколки разбитого зеркала, в сознании вспыхивали чужие образы: заплаканное лицо незнакомой женщины, вкус горького лекарства, тихий шепот в темноте… Чьи это были слезы? Чей шепот?

Когда первая волна ужаса отступила, оставив после себя ледяную дрожь, проснулся мой инстинкт. Я – наблюдательница. Писательница. Я должна понять.

Комната вокруг была такой же чужой, как и тело. Высокий потолок терялся во мраке, но я могла различить витиеватую лепнину – гирлянды из гипсовых роз, покрытые тонким слоем пыли. Роскошь здесь была старой, заброшенной. Тяжелые бархатные портьеры цвета запекшейся крови наглухо закрывали окна, не пропуская ни лучика света. А воздух… Воздух был самым страшным. Он пах воском, пылью и чем-то сладковато-травяным, как увядающий букет, забытый в комнате больного. Запах медленного распада.

Мой взгляд зацепился за туалетный столик из темного дерева, на котором лежала тяжелая серебряная щетка. И тут же в голове пронеслось, как удар хлыста, чужое воспоминание: тонкая рука – не моя! – расчесывает этими серебряными зубцами длинные, до пояса, светлые волосы перед зеркалом. Я почти почувствовала, как щетка тянет пряди у корней… и видение пропало, оставив тошноту.

Я зажмурилась, пытаясь справиться с головной болью, и тут же услышала чужие шаги. Зрение с трудом сфокусировалось на вошедшей женщине – лет сорока, грузной, с измученным лицом. Она опустила на столик поднос с таким стуком, что я невольно поморщилась.

– Пора принять лекарство, – сказала женщина, выжидающе не меня глядя. Я видела ее впервые, но она явно меня знала. Нет, не меня, – ту, чье тело я заняла. Что же делать? Притворяться той, кем я не являюсь, или сказать правду и прослыть сумасшедшей? И то, и то казалось плохим вариантом.

– Что происходит? – спросила я сухим надтреснутым шепотом. Я надеялась, что женщина сама решит, как истолковать мои слова, и выдаст хоть крупинку информации, за которую я смогу зацепиться.

Но я ее разозлила.

– Вы опять не хотите пить лекарство? – спросила она, упирая руки в бока. Мое тело, такое слабое и хрупкое, невольно вжалось в простыни. Кажется, оно действовало по привычке, лучше всяких слов демонстрируя мне чувства прежней хозяйки. Кем была ей эта женщина, неужели матерью? Но почему тогда эта девчонка так ее боялась?

– Госпожа, не капризничайте, – чуть смягчилась женщина, видя, как я беспомощно прижимаю к груди одеяло. – Вам надо выздоравливать.

– Что со мной? – осторожно спросила я и снова ощутила на себе странный взгляд.

– Вы не помните?

Я боялась, что женщина насторожиться, но внезапно она начала терпеливо объяснять:

– Должно быть, ночью у вас опять был жар, госпожа. В последнее время вам становится все хуже, поэтому отец беспокоится. Нужно принять лекарство.

С трудом приподнявшись на локтях, я села и откинулась на подушки.

– А вы моя… – начала я, когда женщина подала мне отвар, пахнущий приторно-горько, почти тошнотворно.

– Агнесса, ваша служанка, – напомнила она, низко опуская голову. – Пейте, пожалуйста.

Стоило мне сделать первый глоток, как Агнесса выскочила из комнаты, будто ей невыносимо было здесь находиться. Если у меня есть служанка, скорее всего, я переместилась в знатную особу. Интересно, чем она болела и почему была настолько слабой?

Отставив отвратительный отвар обратно на столик, я прислушалась, пытаясь поймать звуки извне. Скрип колес? Голоса? Но за окном стояла тишина. Плотная, ватная тишина, какая бывает вдали от городов.

И тут я услышала голоса за дверью. Один – скорбный и сухой, явно принадлежал Агнессе. Другой был низким, ровным, лишенным всяких эмоций, словно холодный стальной клинок.

– …лихорадка не спадает, милорд. Лекарь говорит, что это воля богов… – отрывисто произнесла служанка.

– Хватит. Моя ответственность – чтобы леди оставалась в этой комнате. Живой, – ответил мужской голос. В нем не было ни сочувствия, ни тревоги. Только ледяная констатация факта, как в отчете.

Дверь скрипнула, и кто-то вошел. Высокий – нет, это слово было слишком простым. Он был монументальным. Словно его высекли из того же серого гранита, из которого строят крепости. Широкие плечи, обтянутые темно-синим мундиром без единой лишней детали, узкие бедра, высокие сапоги. Его лицо могло бы принадлежать падшему ангелу, если бы тот провел последние лет десять, сражаясь с демонами в аду. Резко очерченные скулы, прямой нос и рот, который, казалось, разучился улыбаться. Но все это меркло по сравнению с его глазами. Серые. Цвета штормового моря, в котором вот-вот утонут корабли.

Он остановился в нескольких шагах от кровати, и его взгляд просканировал меня. Это был не взгляд мужчины на женщину. Это был взгляд стражника на вверенный ему ценный, но крайне проблемный объект.

– Леди Кэролайн, – произнес он, и его низкий голос заполнил комнату. – Рад видеть вас в сознании.

Рад. Конечно. Мой писательский сарказм – единственное, что осталось от прежней меня, – взбунтовался. Хотелось закрыться от него, сказать что-нибудь колкое, остроумное, но мой разум словно превратился в пюре из воспоминаний и чувств, мне не принадлежащих. Что я знала об этом человеке, видела ли его раньше? От попыток вспомнить голова загудела еще сильнее.

– Господин, – прошептала я, и даже этот шепот стоил мне неимоверных усилий. Горло пересохло, и я закашлялась.

– Капитан, – с непроницаемым видом поправил он.

Я сама не понимала, почему этот незнакомец рождал во мне такую бурю чувств. Его безразличие было не просто неприятным – возмутительным! Казалось, он и за человека-то меня не считал. Так, всего лишь сломанная кукла, безвольно лежащая на кровати. Конечно, его внимания я не стоила.

Я смерила мужчину взглядом. Нужно было перехватить инициативу.

– Капитан, – мой голос был хриплым, но я постаралась вложить в него металл. – Подойдите к окну и раздвиньте шторы. Здесь невозможно дышать.

Это была проверка. Приказ. На его лице не дрогнул ни один мускул, и он сам не двинулся с места.

– Лекарь предписал вам покой и полумрак, миледи. Яркий свет может усилить жар.

В его обращении не было и тени почтения. Они с прежней хозяйкой тела были явно знакомы, и потому сердце отзывалось в моей груди, словно пытаясь что-то мне сказать.

– Понятно, – выдохнула я, меняя тактику. – Тогда объясните, чем вы так провинились, что вас назначили работать моей нянькой?

На его губах промелькнула тень улыбки, такая мимолетная, будто мне лишь привиделось.

– Напротив, миледи. Ваша безопасность – это большая честь. Хорошо, что вы идете на поправку. Такими темпами я скоро вернусь к менее почетным занятиям.

– Это вас не очень-то расстраивает.

Мужчина проигнорировал мои слова.

– Не забудьте выпить лекарство.

– Оно на вкус такое же, как ваше чувство юмора, капитан. Еще один глоток, и мне станет дурно.

Я попыталась сесть ровнее, чтобы не смотреть на него снизу вверх, но от резкого движения мир качнулся, в глазах потемнело, и я, потеряв опору, начала заваливаться обратно на подушки.

Прежде чем я успела рухнуть, его рука метнулась вперед. Твердые пальцы в черной перчатке сомкнулись на моем плече. Не нежно. Не заботливо. А так, как ловят упавшую с полки вещь – цепко и властно. Это было не спасение, а всего лишь возврат объекта на место.

Я замерла. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки я чувствовала жесткую кожу перчатки и стальную хватку под ней. Он убрал руку в тот же миг, как я обрела равновесие, чуть склонился, и его голос, тихий, но веский, прозвучал прямо над моей головой:

– Чувство юмора не входит в перечень моих служебных обязанностей, миледи. А вот ваше выживание – входит. Поэтому вы будете есть. Вы будете принимать лекарства и не будете доставлять мне хлопот.

Он развернулся, чтобы уйти.

– Капитан, – окликнула я, когда он уже был у двери. Голос дрогнул, и я ненавидела себя за это.

Он замер, не оборачиваясь, и я тоже не продолжала. Мне хотелось задать ему тысячу вопросов, но они все прозвучали бы странно. Мало того, что я была заперта в этой комнате – стоит оступиться, выдать себя, – и что помешает им отправить меня в лечебницу для душевнобольных?

– Спасибо, – произнесла я после долгого молчания.

– Отдыхайте, – бросил он через плечо и вышел, закрыв за собой дверь. Звук щелкнувшего замка показался мне оглушительным.

Я осталась одна в душной тишине, с ощущением прикосновения его перчатки, которое до сих пор горело на моем плече. Взяв со столика флакон с духами, я вгляделась в размытое отражение в граненом стекле. Лицо принадлежало совсем юной девушке с большими глазами и бледной, почти прозрачной кожей. Эта бледность была болезненной, да и солнечного света девушка явно не видела. Окно было закрыто тяжелыми бархатными шторами, но я не могла собраться с силами, чтобы встать и открыть его.

Если бы не лихорадочная белизна кожи, девушка была бы восхитительно красивой. Длинные локоны золотых волос, пушистые ресницы и маленький розовый ротик, но главное – взгляд. Будто у олененка из сказки, доверчивый и слегка удивленный.

Я отставила склянку, усмехаясь нелепости ситуации. Мои собственные воспоминания обрывались на моменте аварии, думать о которой не хотелось. Но и у этой девушки жизнь была не сахар. Запертая в душной комнате, словно похороненная заживо, она была отрезана от остального мира.

Я, автор романтических романов, попавшая в одну из самых мрачных историй, какую только можно было вообразить, поняла две вещи.

Первая – у этого сюжета плохие вводные данные и высокий риск летального исхода для главной героини.

А вторая… Вторая была еще страшнее. Несмотря на смертельную опасность, та часть меня, которая жила историями и закрученными сюжетами, проснулась. И ей было до ужаса любопытно, какая же глава будет следующей.

Глава 2. Постыдное удовольствие

Следующие несколько дней слились в один тягучий, лихорадочный кошмар. Я оказалась в сюжете, над которым сама бы посмеялась: героиня в заточении, таинственная болезнь, мрачный охранник… Раньше я придумывала такие ходы, сидя в уютном кресле, а теперь проживала их в теле, которое меня не слушалось.

Это тело было не просто слабым. Оно было чужим. Предательским. Мой мозг, привыкший к работе и дедлайнам, кричал: "Вставай, делай что-нибудь!", а эта изящная оболочка отвечала лишь тупой апатией. Каждый раз, когда я пыталась заглянуть в воспоминания Кэролайн, я словно бродила в густом тумане. Смутные имена, обрывки разговоров, лица – все это песком просачивалось сквозь пальцы, не давая ни одной внятной зацепки.

Каждое утро ритуал повторялся. В комнату вплывала камеристка Агнесса – женщина с вечно испуганными глазами и руками, которые теребили складки передника. Она приносила его. "Целебный бульон". Густая, мутно-зеленая жидкость в серебряной чаше, от которой пахло травами и безнадежностью. У него был странный, горьковато-сладкий привкус, который я списывала на экзотические местные травки.

Она почти не разговаривала со мной, и на вопросы отвечала с раздражением и неохотой. Уж не знаю, чем Кэролайн так провинилась перед собственной служанкой, но она не выказывала мне ни капли почтения. Ее движения были резкими и грубыми, а взгляд мелькал, старательно избегая моего.

Она покосилась на меня, расставляя тарелки с обедом на столике.– Тот мужчина, военный… – начала я, следя за реакцией Агнессы. – Он мой личный телохранитель?

– Алек – капитан стражи. Он работает на вашего отца.

– А как поживает мой отец? – тут же спросила я, хватаясь за ниточку информации.

Агнесса громко зазвенела посудой, будто каждый мой вопрос раздражал ее сильнее предыдущего.

– У него много дел, – бросила она.

– А матушка?

Ложка звякнула, падая на пол, но Агнесса не торопилась ее поднимать. Она уставилась на меня с такой смесью удивления и ужаса, что сомнений не осталось – что-то не так.

– Вы имеете в виду королеву Изольду? – спросила она наконец, взяв себя в руки.

Я медленно кивнула. Откуда же мне знать, кого я имею в виду?

Агнесса подняла ложку, нервно перебирая ее в пальцах.

– С вашей матушкой все хорошо.

Она так споткнулась на слове "матушка", словно оно не желало вырываться из ее рта.

– Понятно, – пробормотала, запутавшись только сильнее. Я боялась расспрашивать дальше, чтобы не навлечь на себя подозрения. По крайней мере, мне удалось выяснить кое-что интересное. Если королева Изольда – мать Кэролайн, то она сама – принцесса? Я и так понимала, что попала в знатную особу, но чтобы настолько…

К счастью, миска не разбилась, но все содержимо разлилось по полу. Не стоит Агнессе знать об этом. Я малодушно улыбнулась, радуясь, что сегодня не придется давиться этой отвратительной травяной жижей. Судя по состоянию тела, она все равно мало помогала.Когда Агнесса ушла, я потянулась за миской с лекарством, но рука неловко столкнула ее на пол. Вот ведь! Представляя, какое страдание отразится на лице моей горничной, когда она от этом узнает, я медленно выползла из кровати. В коленях была такая слабость, что они так и норовили подкоситься.

Держась за кровать, я осторожно поднялась. Уже несколько дней я пыталась дойти до окна, но пока мне так и не удалось. Доведенная до отчаяния душным запахом пыли и полумраком, я хотела просто увидеть солнце. Опираясь на спинку кресла, я сделала шаг. Второй. А на третьем мир качнулся, как палуба корабля.

Разум кричал: "Это просто охранник, выполняющий свою работу!", но тело предательски льнуло к его силе, к его обжигающему, живому теплу.Я падала в темноту, но вместо удара о пол меня обхватили стальные руки. Алек. Снова он. Его ладони легли на мою талию, а предплечье прижалось к спине, останавливая падение. И в этот момент случилось нечто странное. Это новое тело, хрупкое и чувствительное, откликнулось на прикосновение с какой-то дикой, первобытной готовностью. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки кожа под его пальцами вспыхнула. По спине пробежала не холодок страха, а горячая, щекочущая волна. Мое сердце, и без того колотившееся от падения, забилось в совершенно ином, рваном ритме.

Я подняла голову и встретилась с его взглядом. Он смотрел на меня сверху вниз, его лицо было совершенно спокойным, возможно, с легким оттенком досады. Он держал меня так, словно я была не женщиной, а неудобным, но ценным предметом, который уронили. И это безразличие, это деловое спокойствие вывели меня из равновесия сильнее, чем само падение. Меня трясло от неконтролируемой реакции тела, а он был спокоен, как скала.

– Благодарю, капитан, – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от унизительной смеси смущения и злости, когда он легко, словно пушинку, укладывал меня обратно в постель. – Вы так быстро появились, словно прятались за портьерами.

Он ничего не ответил, лишь молча поправил одеяло, но я поймала его взгляд. Он смотрел не на меня, а на тумбочку у кровати. На пустую серебряную чашу из-под лекарства. В его глазах на долю секунды мелькнуло что-то острое, но тут же исчезло.

Когда он ушел, не проронив ни слова, я громко втянула ртом воздух, осознав, что почти не дышала в его присутствии. Что со мной произошло? Несомненно, Алек был красивым и привлекательным, но это тело отреагировало на простое прикосновение, словно на откровенные ласки любовника. И я знала, что еще долго буду ощущать на своей коже горящие отпечатки его пальцев.

Я коснулась груди, чувствуя, что тонкая ткань почти не скрывает напряженные, затвердевшие бусинки сосков. К щекам прилила краска смущения. Не разу еще я не трепетала так от мужских касаний, отзываясь на них, словно оголодавшая, безумная, развратная. Может, между Кэролайн и Алеком что-то было? Но он не похож на того, кто стал бы игнорировать такую связь.

Сегодня у меня снова кружилась голова, но на этот раз не от лихорадки, а от возбуждения. Прикосновения, словно клеймо, которые оставил Алек на моей коже, разливались жаром по всему телу. Я свела ноги, чувствуя покалывание в самом чувствительном месте. Может, невинное тело принцессы просто не привыкло, чтобы его трогали мужчины? Постыдное желание скручивалось в животе, щекотало грудь, заставляло пальчики на ногах подгибаться.

Я так хотела этого человека, что невольно выгибалась на шелковых простынях, пытаясь коснуться себя так, как касался бы он. Закусив губу, я скользнула пальцами вниз по животу, исследуя новое тело и его реакции. Оно отозвалось благодарным трепетом, словно умоляя продолжать. Хуже всего, что я не могла выбросить из мыслей Алека и его взгляд. Нет, он не воспринимал меня, как женщину. Даже касаясь меня в моих покоях, видя мое тело, едва прикрытое тонкой ночной рубашкой, он не показал ни капли эмоций. Неужели Кэролайн была настолько ему неинтересна?

Даже я признала нежную красоту этой девушки, но он словно видел в ней предмет мебели. В моей груди щекотало еще одно желание: заставить этого мужчину обратить на меня внимание. Заставить его захотеть меня так же сладко и постыдно, как хотела его я. Не прекращая думать об Алеке, я скользнула пальцами вокруг пупка, и животик непроизвольно поджался. Тело, не избалованное ласками, жадно отвечало на каждое касание, но разум, мой собственный разум, словно заволокло туманом.

Я представляла, как Алек ловит меня у окна, заключая в объятия, и хищно скользит взглядом по моему телу. Он не может не заметить, как напряглись мои соски. Что он сделает? Усмехнется, упиваясь своей властью надо мной, или не содержится сам? Он посмотрит на мою грудь и вдруг прильнет к ней, не выпуская меня из кольца рук, начнет посасывать и кусать прямо через ткань. Там, где его рот касался меня, на тонкой розовой ткани появятся влажные следы, словно отметины, подтверждающие – эта женщина принадлежит ему.

Алек знал, как я его хочу. Он не мог не видеть этого. Вот только в моем воображении, в отличие от реальности, это заставляло его действовать. Собственнически, властно, почти безжалостно. Пусть в остальное время я была его госпожой, но на шелке кровати он владел мной без остатка. Я подчинялась ему охотно, я готова была променять все, что у меня есть, на одну лишь ночь с этим мужчиной. Чтобы почувствовать тяжесть его тела на своем. Чтобы он обжег меня дыханием и впился поцелуем.Я не удержалась от тихого, мучительного стона. Пока мои дрожащие пальцы оттянули нижнее белье, опускаясь ниже, другая ладонь сжала грудь. Грубо, почти болезненно, как это сделал бы Алек. В моих фантазиях он повалил меня на кровать, целуя и покусывая везде, где мог дотянуться. Я лежала перед ним с бесстыдно расставленными ногами, выгибаясь, чтобы подставиться под ласки.

Мои пальцы подобрались к самому чувствительному месту, и я шире развела ноги, представляя, что там меня касаются руки Алека. Они гораздо грубее моих, пальцы длинные и толстые, но я возбуждена настолько, что они легко скользят, с развратными звуками проникая внутрь. Меня подкидывает он этих ощущений, глаза распахиваются, и я лежу, оглушенно уставившись в потолок.

Конечно, Алека рядом нет. Мои собственные пальцы влажные, все тело пульсирует и подрагивает от пережитого острого, но стыдного удовольствия. Как я позволила так завладеть своими мыслями мужчине, которого знала от силы пару дней? Он обращался со мной, как с вещью, а я превращала это в унизительную игру.

Нужно прекращать думать о нем и заняться делом. В конце концов, заполучить Алека не входило в мою главную задачу – выжить.

Глава 3. Сад цветов и фантазий

– Агнесса, – тихо спросила я, когда служанка принесла мне ужин. – ты давно служишь в этом доме?

Она вздрогнула, будто забыла, что в комнате не одна, и уставилась на меня.

– С… с самого рождения госпожи.

– Скажи, я всегда была такой слабой?

В ее глазах мелькнула какая-то горькая, загнанная тоска.

– Мы все слабы, миледи. У каждого своя клетка. Ваша – эта комната. Моя… – она осеклась, словно испугавшись собственной откровенности. – Вам нужно отдыхать.

Она выскользнула из комнаты, оставив меня наедине с горячим супом и мясом, ароматно пахнущим травами. Впервые за все пребывание здесь я почувствовал, как в животе урчит от голода. Неужели мое возбуждение и разрядка так подействовали? Я чувствовала себя на удивление бодро, с охотой принимаясь за еду.

Пока я ела, Агнесса снова принесла мне лекарство, и в комнате тотчас разлился душный, тяжелый запах трав. Он напоминал мне благовония вроде тех, какими окуривают умерших.

Прошлая порция целебного отвара, пролитая на пол, была подтерта мною полотенцем, а новую я пить не планировала. Вряд ли обычные лекарственные травы могут поднять на ноги тяжело больного человека. А если я не так уж и больна, то тем более обойдусь без этой ежедневной пытки. Тем более, сегодня я чувствовала себя лучше… благодаря капитану Алеку.

Словно почувствовав, что я думаю о нем, он вошел в комнату. На нем был строгий мундир, алый, будто кровь, подчеркивающий широкие плечи и мускулистые руки. Руки, которые недавно спасли меня от падения. Руки, о которых я фантазировала, лаская себя.

Меня накрыло душной волной смущения, и я опустила голову, боясь встретиться с Алеком взглядом. Впрочем, он и не смотрел на меня, сканируя комнату так, будто в каждом ее уголке мог прятаться враг.

– Вы что-то ищите? – спросила я, пытаясь за сарказмом спрятать смущение. Агнесса вышла, забрав пустые тарелки, и лишь тогда он заговорил:

– Королева Изольда польщена, что вы спрашиваете о ней, – его обычно ничего не выражающее лицо на короткий миг исказилось от отвращения. – Как только у нее выдастся свободная минутка между балами и приемами, она непременно вас навестит.

– Почему мне кажется, что ты язвишь, капитан? – спросила я. Мы не переходили на "ты", но я собиралась прощупать границы дозволенного. Если я – настоящая принцесса, то как мне подобает вести себя со своими подданными?

Его тонкие, ярко-красные губы будто на мгновение свело судорогой, но этот шторм не отразился в глазах.

– Возможно, вы устали за день, – ровным тоном отозвался он. – Если это все, то я пойду.

– Подожди! – воскликнула я, сама пока не придумав, какое еще поручение ему дать. Мне просто не хотелось оставаться в одиночестве. Я не выдержала бы снова эту тяжелую, гнетущую тишину и траурный запах трав.

Должно быть, капитана стражи раздражало возиться с больной девчонкой, но он ничем не выдал своих чувств.

– Вам что-то нужно? – он повернулся, устремив на меня ничего не выражающий взгляд, под которым моя кожа покрылась мурашками. Он не мог знать, о чем я фантазировала, и все же от волнения сердце забилось чуть чаще.

– Отведи меня в сад, – попросила я. – Хочу прогуляться.

Из окна я видела, что вокруг поместья был разбит чудесный цветущий сад. Мне хотелось на волю, хотелось вдохнуть свежий и сладкий аромат цветов, почувствовать теплое солнце и ветер, вдохнуть полной грудью…

– Нет.

Алек ответил с такой категоричностью, что я неосознанно вцепилась в одеяло, комкая ткань в кулаке.

– Почему нет? Даже если я болею, разве небольшая прогулка не пойдет мне на пользу?

– Это может быть опасно.

– Что опасного в прогулке по саду? – изумилась я. – Тем более, ты будешь со мной. И я оденусь потеплее.

Он покачал головой, будто я говорила какие-то глупости.

– Простите, моя госпожа, но это запрещено.

Вот опять – он называл меня госпожой, но говорил, будто тюремщик с пленницей. Меня кольнула досада, которая отдалась тоской в самой глубине сердца. Раздражение принадлежало мне, а болью реагировало тело Кэролайн. Неужели эта бедная девушка не заслужила хотя бы выйти в сад и полюбоваться на цветы?

Алек собрался уходить, когда увидел, что я медленно поднимаюсь с кровати.

– Что вы делаете? – резко спросил он.