Дорогуша

– Так что сейчас я отведу вас на мейк, там вас подготовят, причешут, а потом у вас будет время быстренько поздороваться с ведущими.

Ее пальцы метнулись к группе выпуклых родинок на шее и стали копаться в них, как будто она выбирала в пакетике драже шоколадный шарик пожирнее.

– С кем – с Джоном и Кэролайн? – спросила я, отправляя во вселенную крошечный пузырек надежды на то, что Огромнейший Член в Городе – Тони Томпкинсон – болен, или в отпуске, или где-нибудь еще и мне не придется все интервью таращиться на здоровенный шишак у него в штанах.

– Нет, сегодня у нас Тони и Кэролайн. Джон ведет эфир с Кэролайн через день, а по пятницам у нас Мелинда и Тристан.

Тристан был черным ведущим, которого они вбрасывали в эфир по пятницам вместе с лесби, рассказывающей о погоде, чтобы немножко уравновесить ситуацию в плане этнического и социокультурного разнообразия. Программу «Поболтаем?», которая выходит по выходным вместо будничного «Ни свет ни заря», они доверили блондинке на инвалидной коляске.

Женщины в гримерке решили не жалеть сил и превратили мое лицо во что-то абсолютно неприличное. Пока меня приукрашивали, я слушала, как они перемывают косточки Кэролайн, которая требует себе собственную гримерную, какому-то парню из бойз-бэнда, который возжелал безуглеводный тост, и Тони Томпкинсону, который недавно устроил скандал своей агентше.

Скорее всего, он с ней спит.

Скорее всего, Тони спит со всеми.

Слушайте, ну когда в твоем распоряжении такая неслабая сосиска, глупо совать ее только в одну-единственную булочку.

В кресле справа от меня гримировали актрису из чего-то криминального. В кресле слева – мужика, чья собачка только что прошла в полуфинал конкурса «Домашние животные, которые умеют петь и танцевать». Честно говоря, мне не очень хотелось разговаривать ни с тем, ни с другой, но я старалась. Ну, точнее, голова моя кивала и рот произносил что-то типа «Ну надо же», но на самом деле я думала о том, как пущу Джулии кровь в ванне.

Тут в гримерку ворвались Тони и Кэролайн – «освежиться» перед выходом в прямой эфир. Хотя, как по мне, их уже так освежили, что свежее некуда.

– Тони, Кэролайн, это Рианнон Льюис, сегодняшняя финалистка «Женщин века», – это у меня за спиной снова возникла Джемайма, на этот раз без айпада, но со сладким протеиновым шариком.

– Ну-у, Рианнон и представлять не нужно, кто ж ее не знает! – хихикнул Тони. – Как дела, Рианнон?

(Тут последовал несанкционированный телесный контакт № 1 – потрепывание по плечу.)

– Все в порядке, спасибо.

– Я так рада с вами познакомиться, Рианнон, – прощебетала Кэролайн и улыбнулась широко, как рояль. Лицо ее было покрыто толстым слоем тональника, но все равно оставалось каким-то бугристым. – Как к вам лучше обращаться?

– Рианнон – отлично, – сказала я.

Мне всегда хотелось, чтобы меня называли именно Рианнон, но большинство людей непременно желали говорить «Ри» – чтобы сэкономить время. Лайнус однажды назвал меня Ретард [34], и я еле сдержалась, чтобы не запрокинуть этому чмошнику голову и не плюнуть ему в рот.

– Мы будем с тобой нежны, обещаем! – хохотнул Тони.

Я так прочно зафиксировала взгляд на его лице, чтобы не смотреть на То, Которое Внизу, что у меня чуть слезы не покатились из глаз. Думаю, все списали это на нервы, в связи с чем Тони совершил несанкционированный телесный контакт № 2 – приободряюще схватил меня за предплечье и попутно задел грудь. Козел.

– В общем, наша героиня с неудачно удаленной маткой застряла на мосту в Кардиффе, так что ее сюжет переставили на завтра. Ты пойдешь после рецепта киша, но перед бойз-бэндом, окей?

Тут они пробежались по глубоким и требующим вдумчивого ответа вопросам, которые им предстояло задать мне за три с половиной минуты эфирного времени, – в конце концов, какие могут быть трагедии, когда у тебя в духовке киш «Три сыра»! – и отвели меня в Зеленую Комнату, где дали подписать бланки о согласии на разглашение, прикрепили микрофон и оставили дожидаться того, чего не миновать. Прошла целая нервотрепная вечность, и наконец за мной явилась Джемайма с двойной фамилией и повела по чистилищу белых коридоров в студию.

В реальной жизни съемочная площадка шоу оказалась еще более зубодробительно розовой и желтой, чем в режиме HD, – как будто кого-то стошнило на нее радужными «Скиттлз». Пол по краю площадки был опутан длинными змеевидными проводами, а дальше в тени катались на колесиках большие передвижные камеры – было похоже на странный танец роботов. Кэролайн и Тони уже заняли свои места, и меня попросили сесть напротив на знаменитую банкетку цвета фуксии. Мне казалось, что в воздухе невозможно воняет горелым сыром.

– Итак, Рианнон, – начал Тони. – Значит, сейчас у нас пойдет конкурсный трейлер, и дальше выпускаем тебя, договорились? Постарайся не вертеться, не заикаться и не чихать, а если захочется покашлять, вон стоит графин с водой, тебе наверняка уже налили. Договорились? И не ругайся, а то начальство нас пристрелит.

Хи-хи-хи.

– Не говорить «насрать» и «хрень», – кивнула я.

Они посмотрели на меня так, как будто я плеснула в обоих бензином и собираюсь чиркнуть спичкой.

– Извините. Все нормально, я не буду ругаться.

Я не успела сообразить, что происходит, как свет вдруг стал ярче, ко мне подбежала пухлая брюнетка с нарисованными бровями и обмахнула мне лоб пушистой кисточкой, по экрану с грохотом промчался трейлер конкурса, и одна из камер выкатилась вперед.

– И мы снова приветствуем вас в нашей студии, – провозгласила Кэролайн. – В этом месяце мы встречаемся с участницами конкурса «Женщины нашего века» и сегодня познакомим вас с Рианнон Льюис, в детстве пережившей нападение в Прайори-Гарденз. В этом году со дня трагедии исполняется двадцать один год. В тот день в дом воспитательницы Эллисон Кингуэлл в пригороде Бристоля вошел человек, который жестоко убил ее и пятерых детей, за которыми воспитательница присматривала.

Эстафету перехватил Тони.

– Когда на место трагедии в Брэдли-Стоук прибыла полиция, перед ними предстала чудовищная картина. Они обнаружили не только тело мисс Кингуэлл, но и крошечные безжизненные тела годовалой Кимми Ллойд, двухлетнего Джека Митчелла, трехлетних близнецов Джорджа и Дэвида Арчеров и пятилетней Эшли Райли-Хаус. Среди погибших был и сам убийца, тридцатисемилетний Энтони Блэкстоун, бывший муж мисс Кингуэлл, который, совершив страшное преступление, тут же покончил с собой.

Эстафетная палочка вернулась к Кэролайн.

– Одному ребенку, Рианнон Льюис, чудом удалось выжить – вопреки тому, что преступник ударил ее молотком по голове. Она несколько часов тихо пролежала под обезглавленным телом мисс Кингуэлл. Сегодня того дома в Прайори-Гарденз больше нет, на его месте разбили детскую площадку, а Рианнон уже двадцать семь лет, и она полностью восстановилась после пережитого кошмара. Мы рады приветствовать ее сегодня в нашей студии. Рианнон, большое спасибо, что согласились к нам прийти.

– Вам спасибо за приглашение.

Я видела свое лицо на мониторе на краю съемочной площадки. Господи, сколько они румян на меня навалили. Можно подумать, у меня под каждой щекой горит по красному фонарику.

– Рианнон, если можно, расскажите, пожалуйста, как все произошло. Вы вообще что-нибудь помните?

– Нет, до нападения – ничего, – сказала я. – Только то, что рассказывали мне потом люди и что говорили свидетели.

Оба ведущих закивали – они бы классно смотрелись на задней панели автомобиля. Тони раскинул ноги точь-в-точь так же, как распахиваются ворота в «Парк Юрского периода». И посреди его ворот громоздился Ти-рекс. Я. Больше. Ни. На. Что. Не. Могла. Смотреть. Чтобы отпилить такой ствол, понадобилась бы бензопила.

– То есть вы не помните того момента, когда Блэкстоун ворвался в дом?

– Нет. Очевидно, он постучал в парадную дверь, и Эллисон его не впустила, а потом кто-то из соседей видел, как он зашел за дом, перескочил через садовую ограду и проверил, заперты ли двери дома, выходящие в сад. После этого он разбил стекло.

– Молотком? – спросил Тони.

– Видимо, да.

Кэролайн тяжело вздохнула и продолжала:

– Давайте посмотрим видеозапись, которая, возможно, прольет немного света на тот страшный день.

Они пустили все то же давным-давно смонтированное видео, на котором люди клали у дома двенадцать по Прайори-Гарденз плюшевых мишек и букеты цветов, старушки плакали и прижимали к носам платки. Выразители общественного мнения в лице двух пожилых мужчин говорили о том, какой это был тихий и дружелюбный район и как «ничего такого у нас тут раньше не случалось». Залитый красным коврик перед дверью. Вопящие отцы. Всхлипывающие мамы. Крошечные носилки – три штуки. Полицейский, отчитывающийся о «беспрецедентной ситуации». Мое обмякшее тело, закутанное в одеяльца с Кроликом Питером.

Под слоями тональника с меня градом лил пот.

Перед самым окончанием видеопленки в темноте за психоделическими диванами кто-то крикнул:

– В эфире через три, два, один…

На лицах Кэролайн и Тони нарисовалось новое выражение – как будто им больно.

– Рианнон, я даже представить себе не могу, как на вас, должно быть, повлияла эта трагедия. Не могли бы вы поделиться с нами, какой стала после того страшного дня ваша жизнь, так сказать, на вкус?

На вкус? – подумала я. Что?! Типа, в какие-то дни у моей жизни вкус копченого бекона, а в какие-то она такая просто соленая оригинальная – об этом речь? Ладно, сейчас не до шуток, все это важно и грустно, и важно.

– Ну, мои родители давали интервью всем желтым газетам, какие только бывают, и я выступала в разных ток-шоу. Для участия в одном ток-шоу меня даже отправили на самолете в Америку, и нам подарили полностью оплаченную поездку в Диснейленд. На YouTube до сих пор есть это видео. Все зрители плачут. А у меня голос такой, как будто во мне что-то поломалось.

– Сколько времени вам понадобилось, чтобы снова научиться ходить и говорить?

– Ну, по-моему, полностью я восстановилась только годам к тринадцати. Мне буквально всему пришлось учиться заново. Как разговаривать с людьми, как двигаться. Как вообще быть. Мне все это очень тяжело далось. А для вещей, которых я не знала, я придумала что-то вроде спектакля, в котором я играю роль.

– Спектакля?

– Ну, мама очень беспокоилась, что я никогда не плачу, когда падаю, а еще я перестала ее обнимать. Она спрашивала: «Почему ты не расстроена? Почему не плачешь?» – и я пыталась это сделать и запомнить, чтобы в следующий раз, когда это понадобится, повторить.

Кэролайн потянулась к журнальному столику, ухватилась за коробку с салфетками, вытянула одну и стала промакивать глаз.

– Рианнон, простите, эта история всегда доводит меня до слез.

Ты бы попробовала в ней сама поучаствовать, милая моя.

На помощь пришел Тони.

– Молотком была травмирована передняя часть вашего мозга, правильно?

– М-м, да, вентромедиальная префронтальная кора. Лобная доля. Меня очень долго оперировали, чтобы восстановить череп. И под линией волос остался такой большой зигзагообразный шрам.

– Как у Гарри Поттера?

– Не такой аккуратный.

Тони сверился со сценарием.

– Полиция сообщала, что нападение длилось всего несколько минут. С вами бывает, что какие-то вещи вызывают в памяти воспоминания об этих минутах?

Ему ужааааасно хотелось «мяса», какого-нибудь кусочка мерзости, которым можно будет эксклюзивно поделиться с миром, чтобы вся нация принялась пережевывать эту новость вместе с размокшими кукурузными хлопьями: хотелось услышать, что череп ребенка, когда по нему ударяют молотком, производит точно такой же звук, как треснувшая ваза; что от звона разбиваемого стакана меня до сих пор бросает в холодный пот; что последней картинкой, которую я увидела прежде, чем потерять сознание, было болтающееся на веревке тело Блэкстоуна.

– Нет, – солгала я. – Слава богу, я ничего об этом не помню.

Они молчали. Я рискнула опустить взгляд: у Тони на штанах шов, казалось, вот-вот лопнет от напора. Не знаю, какой должна быть ткань и нитки, чтобы сдержать такую разрывную волну.

– Ведь вы получили награды «Отважный ребенок» и «Гордость Британии», да?

– Да. Это было приятно.

Гордость Британии раскололась пополам на заднем сиденье такси, когда мы ехали с церемонии вручения. Что произошло с «Отважными детьми», я не помню. В последний раз я видела эту награду в коробке в родительском гараже.

– Представляю, какая это была травма для всей вашей семьи. Тем более, что ведь и после этого, насколько мне известно, трагедии в вашей жизни не прекратились? – спросила Кэролайн.

– Да, – сказала я, не отваживаясь пуститься в более подробные рассуждения.

– Ваш друг погиб в автомобильной аварии, когда вы еще проходили восстановление после Прайори-Гарденз, да? Малыш Джо Лич, ваш друг из тех времен, когда вы еще жили в Бристоле?

Я кивнула.

– Да, его машиной переехало. Он как раз шел ко мне в гости.

– Ваша мать умерла от рака груди, когда вы были еще подростком? А отец – от рака мозга всего два года назад?

Это было как бы немного не в тему. Видимо, они пытались вызвать побольше жалости у общественности и пробить зрителей на слезу. Кэролайн подтолкнула коробку с салфетками поближе ко мне – на всякий случай.

Ну, желаю удачи.

Тони сменил положение – по моим прикидкам, он сидел как минимум на половине своего члена. И так каждый день по три часа – наверное, не слишком удобно. Я бы, может, даже ему посочувствовала, если бы он не вытянул руку и не похлопал меня по коленке – несанкционированный телесный контакт № 3.

– Да, у смерти, похоже, какая-то особая страсть к моей семье, – сказала я. – Люди просто один за другим меня покидают. Ну, с мамой меня хотя бы за несколько лет предупредили. А вот с папой это были буквально считаные недели. Как гром среди ясного неба.

Тони кивнул.

– Представляю, как это ужасно. Наверное, у вас было ощущение, что это конец.

– Да, ужасный, огромный конец, – сказала я и даже не сразу поняла, что произошло, пока не увидела, с каким неописуемым ужасом оба на меня смотрят. – В смысле, да, это было ужасно, – спохватилась я и принялась изо всех сил тушить краску, вспыхнувшую на обеих щеках. Затараторила, надеясь как-то исправить ситуацию. – Настолько ужасно, что я несколько недель не могла прийти в себя. Двор перед домом был весь забит фотографами, как будто я какая-нибудь звезда, и от этого, конечно, было только тяжелее. Не самый удачный способ прославиться.

Лысина в центре головы Тони сияла жирноватым оттенком красного. Я отчетливо представляла себе, как шестеренки под ней скрипят и приговаривают: «Только бы не заржать, только бы не заржать, карьере конец, карьере конец, мертвые дети, мертвые дети!»

Остаток этой части беседы Кэролайн пришлось провести одной, и камера неподвижно сфокусировалась на ее твердокаменном выражении лица.

– Но ведь сейчас у вас все благополучно, правда?

Было очевидно, что ей отчаянно хочется немножко счастливого финала после всего этого мрака и огромных концов, летающих в здешних пошловатых декорациях. Поменьше треска черепов, побольше неприкрытой радости.

– Ведь теперь у вас есть прекрасный бойфренд и блистательная работа в журналистике?

– О да, вы прямо в точку. У меня все просто… потрясающе.

Журналистика? Так это теперь называется? Да, Кэролайн, у меня все просто потрясающе: моя журналистская карьера ограничивается приготовлением кофе и набором результатов игры в кегли, мой роман отвергли все литературные агентства и издательства страны, мой бойфренд крутит роман со спермоглотательницей по имени Лана, я каждые двадцать пять минут думаю о том, как бы кого-нибудь убить, ненавижу всех своих подруг и только что выставила себя круглой идиоткой на национальном телевидении. Да, крошка, я в шоколаде.

Видя, что никакой новой информации из меня не вытянешь, она посмотрела на меня так, будто я девочка-гот с проколотым клитором, которая объявила, что выходит замуж за ее сына. По-моему, она начинала жалеть, что тот молоток не проломил мне лобную долю поконкретнее.

– А каково это – выйти в финал конкурса «Женщины нашего века»?

Я улыбнулась.

– Ой, это, конечно, восторг. И невероятная честь для меня. Я с таким нетерпением жду сегодняшней церемонии, ведь там будет столько удивительных людей.

Я увидела себя на мониторе. Надо все-таки поработать над улыбкой. Она такая же деревянная, как буфет моей бабушки.

Тони к этому времени уже взял себя в руки, хотя лицо у него по-прежнему было довольно красное.

– Ваш молодой человек, наверное, гордится вами? – спросил он и посмотрел на меня эдак блудливо. И хотя это нельзя назвать телесным контактом, ощущение было такое, будто он повозил своим огромным концом мне по лицу.

– Да, он очень рад.

– Как его зовут? Помашите ему, скажите привет!

– Крейг, – ответила я и посмотрела в камеру. – Привет, Крейг.

Я представила, как они с Ланой машут телевизору из недр нашей кровати, где лежат в посткоитальной липкости, покуривая косяк за косяком.

– О, это так мило! – пропела Кэролайн. – Ну что ж, желаем вам удачи в сегодняшнем состязании, Рианнон. Мы будем за вас болеть, можете не сомневаться.

Было очевидно, что мое интервью они максимально урежут. Придется воткнуть на освободившееся место еще немного рекламы диванов.

– Да, большое спасибо, Рианнон, – сказал Тони и по-стариковски мне подмигнул, а я рискнула в последний раз глянуть на его опасно натянувшийся шов. Пока я не смотрела, анаконда, похоже, родила.

– Спасибо, что пригласили, – ответила я с уверенной улыбкой.

Кэролайн и Тони повернулись к камере.

– Увидимся после перерыва и поговорим о резко возросшем количестве скачиваний интернет-порно воспитанниками детских садов; шеф-повар и обладатель звезды Мишлена Скотти Кэллендар будет ждать нас на кухне с кишем «Три сыра»; и, возможно, у нас останется время поболтать с этими ребятами…

Откуда-то сзади на диван шлепнулось четверо предпубертатных мальчиков-подростков, до смерти меня напугав и опрокинув миску с круассанами, стоявшую на столике.

Когда их фронтмен и официально самый симпатичный из четверых, Джоуи, извинился и поцеловал Кэролайн в щеку, она захихикала как сумасшедшая.

– Да, «Бойтокс» – бойз-бэнд, родившийся на YouTube. В настоящий момент они берут приступом весь мир и сегодня пришли к нам рассказать о своем мировом турне, билеты на который полностью распроданы. Увидимся через три минуты! – сказала она в камеру, театрально обмахиваясь рукой.

Саксофонная музыка просигнализировала о том, что наш сюжет закончен, и мне показалось, будто вся студия выдохнула с облегчением.

Рядом со мной сел самый юный член «Бойтокса», в очках, пованивающий «Эмпорио Армани» и наверняка первый из четверых, кто признается, что он гей. Он приобнял меня изрядно татуированной рукой и сказал:

– Классное интервью. Так круто, что ты, типа, не умерла и все такое.

Я бы с радостью убила их всех, одного за другим, прямо здесь, на банкетке цвета фуксии.

Вторник, 6 февраля

В общем, я не выиграла. Меня разгромила в лепешку Малала. А, ну и да, там еще были второе и третье места, и их я тоже не заняла. На втором месте оказалась какая-то женщина, больная раком, а мать-опекунша отхватила бронзу. Талибан [35] обошел рак. Рак обошел маньяка, размахивающего молотком. Получается, что в плане героизма я так себе фигура, не выдающаяся. Правда, моя фотография появится в журнале «Расслабься» наряду с остальными номинантками, но получается, если ты единственный ребенок в детском саду, который ухитрился не умереть от удара молотком по башке, то что в этом вообще такого?

Церемония проходила в огромном шикарном отеле в Сохо. Я вообще не мастер трепаться в светском обществе, поэтому просто стояла в углу и таращилась в телефон, набивая рот зелеными оливками, чтобы ни с кем не надо было разговаривать.

А вот когда наутро пришла на работу, это было совсем другое дело. Тут уж меня понесло – не остановить. Наплела, что мы сделали селфи с Гэри Барлоу и какой-то шлюхой из «Свободных женщин» [36] (снимались на ее телефон, а то бы я обязательно показала). Что слышала, как какой-то футболист зажал в туалете участницу реалити-шоу «Единственный путь – это Эссекс». Что два звездных стилиста занюхивали в баре кокаин. Что ведущие передачи про дикую природу поссорились из-за арахиса. Что такой-то актер споткнулся о чье-то платье от Гуччи, а такая-то актриса до того неуклюже рухнула в такси, что все увидели ее промежность.

О да, миииилые мои, я знаю все-все сплетни, какие только есть.

А неприукрашенная правда состояла в том, что я сразу же ломанулась к выходу, едва объявили результаты, – хотела успеть на обратный поезд категории «раздолье для насильников». Правда, к сожалению, ни один мужик и пальцем не пошевелил. Вот вечно так, когда ты вооружен до зубов ножами и готов ко всему.

Так или иначе, к 9:14 все разошлись по своим делам. И пустое пространство на полке у меня над столом, которое я расчистила и протерла мокрой тряпкой, чтобы освободить место для награды, заполнилось жалобами на мусор, пресс-релизами и мемуарами местного фермера, которые он издал за свой счет и о которых мне теперь надо написать заметку. Мне так нужна была эта чертова награда! Единственный, кто меня хоть иногда хвалит, это Хотмейл, всегда радостно отмечающий, какая у меня безупречно чистая папка входящей почты.

Как же все это ЗАДОЛБАЛО.

Эй Джей, дай бог ему здоровья, целый день расспрашивал меня про поездку. Он опять начинает мне нравиться. Придерживает передо мной дверь, делает мне тосты с арахисовым маслом и бананом и ненавидит Лайнуса почти так же сильно, как я. Лайнус ему тоже придумывает прозвища типа Эндрю Джексон и Эритрей Джакондий. Правда, к несчастью, Эй Джей унаследовал от Клавдии ген занудства, так что мне пришлось выслушать пересказ всей его жизни в «Страйе» [37] с мамой-учительницей и отчимом-механиком. Он рассказал и о том, как отец от них ушел, когда ему было пять лет, и о том, как долго он не мог научиться кататься на серфе, и о том, что ему, наперекор стереотипу, не нравится «веджимайт» [38], и о том, как однажды у них в старшей школе была террористическая атака, и о том, как упоительны у него на родине вечера. Благотворительные секонд-хенды он называет «оп-шопс» [39]. И изо рта у него пахнет приятно – никакого послевонья. Мятненько. Иногда, когда он со мной разговаривает, я наблюдаю за тем, как у него на шее пульсирует вена.

В 20:31 #ТониОгромныйКонец по-прежнему лидирует в трендах Твиттера. Как и #ЖенщиныНашегоВека. Впрочем, ни в одном из твитов мое имя не упоминается. Большинство новостей – о радикально новой растительности на лицах Энта и Дека. Ну а о чем еще, ага.

Среда, 7 февраля

1. Вся человеческая раса. Даже те, кто еще не родился, а только продвигаются по родовому каналу, чтобы выбраться наружу и начать меня доставать.

Проснулась в ужасном настроении – ничего удивительного, учитывая, какие мне снятся сны, но вот что действительно было удивительно, так это то, что меня бесила буквально каждая дурацкая ерундень. Даже Дзынь, хотя уж на кого-кого, а на нее я не злюсь вообще никогда. Я два раза об нее споткнулась, пока одевалась, и в итоге на нее же наорала. Мне стало стыдно, а она встала на задние лапы, цепляясь за меня передними и умоляя, чтобы я взяла ее на ручки и она могла бы лизнуть меня в лицо.

На работе в груди весь день было непонятное ощущение, будто что-то изнутри кусается острыми зубами. Снова хотелось убивать.

Когда я пошла делать всем кофе, в кухне обнаружилась младший редактор Кэрол.

– А этот Эй Джей в тебя, похоже, слегка втрескался, – сказала она, заговорщически вертя в воздухе чашкой с ромашковым чаем.

– В меня? – переспросила я. – Почему?

Она рассмеялась.

– Ну это ты у него узнай!

Я пожала плечами и спросила:

– А ты с чего так решила?

– Он у меня спросил, есть ли у тебя кто-нибудь.

– И что ты сказала?

– Сказала, чтобы он сам у тебя спросил. А он тебе нравится?

– Может быть, – сказала я. – Он мог бы мне пригодиться.

Она на это завизжала от смеха, и я не сразу догадалась, что она увидела в моей фразе пошловатый подтекст. А я ничего такого не имела в виду, честное слово.

– Только осторожнее с Клавдией. Она озвереет, если узнает, что ты охаживаешь ее племянника. Она с него прям глаз не сводит.

– Знаю, – сказала я. – Странно, что она не держит его у себя под столом и не заставляет работать из кошачьей корзинки.