Мировая ткань

Велес встал со своего трона. Он подошёл к Владимиру – Владу. Его звёздный плащ струился.

– Имя дано, Влад. Но имя – лишь ключ. Силу ты обретёшь в пути. Однако дар от меня тебе будет. – Он коснулся пальцем груди Влада, где висел оберег Лады. – Ты – Воин Слова. Слово должно быть запечатлено. Скреплено. – Велес взглянул на чёрное перо, которое Влад инстинктивно достал из кармана. Оно горело серебристым острием. – Дай его сюда.

Влад протянул перо. Велес взял его. Звезды в его плаще вспыхнули, сконцентрировавшись вокруг пера. Оно засветилось изнутри, стало гибким, как живое. Велес сжал его в кулаке, а когда разжал, на ладони лежало не перо, а перстень, массивный, из тёмного, почти чёрного металла, мерцающего глубоко синим, и серебристым, словно ночное небо. На его щитке был вырезан символ – две сомкнутые ладони. А на месте камня торчало то самое серебристое острие, острое и холодное.

– Печатка Лада, – произнёс Велес торжественно. – Кольцо Воина Слова. Его острие режет ложь. Его печать скрепляет договоры, написанные Правдой. Надень его. Пусть он хранит твою руку и твоё слово.

Влад надел перстень на безымянный палец правой руки. Металл был прохладным, но тут же согрелся, став продолжением его руки. Ощущение силы, направленной силы, хлынуло в него. Это была не грубая мощь Перуна, а сила обещания, сила клятвы, сила истины, запечатанной этим знаком.

Лада (богиня) подняла руки. Свет с поляны сконцентрировался вокруг Влада.

– Обряд завершён! Влад, Воин Слова, Хранитель Лада! Иди! Мир Яви ждёт твоего пера и твоей печати! Помни: твоё слово – твой меч. Твоя, правда – твой щит. Твоё имя – твой знак! Свет вспыхнул ослепительно.

Рядом с Ладой стоял новый трон. Займи своё законное место Влад рядом с Ладой – хором пропели боги – теперь вы неразлучники.

– Вам пора, возвращайтесь в мир Яви и исполните свой долг. Произнесла Мокошь с заботой и нежностью.

И сразу же поляну накрыл густой туман.

Когда он рассеялся, Владимир и Настя снова стояли на кухне его квартиры. За окном была глубокая ночь. На пальце Владимира горел таинственный перстень-печатка, а в груди бушевала незнакомая сила – сила имени, силы долга, силы Слова, скреплённого Ладом.

Настя посмотрела на перстень, потом в его глаза. В ее взгляде была гордость и тревога.

– Ну что, Влад? – прошептала она. – Готов ли твой Лад к первой битве?

Ветер за окном выл, уже не смеясь, а с вызовом. Где-то в темноте бушевал Морок, крадя чьё-то "всё могло бы быть иначе". И Влад сжал руку в кулак, чувствуя холод и остроту печатки на пальце. Ответ был в его молчании, в его новом имени, в его готовности вонзить острие Правды в самое сердце лжи.

Его путь только начался.

Имя ему дали Влад, производное от Его имени Владимир и имени Лад, – Бога согласия, примирения, искренности. Хранителя договоров и обещаний. Когда люди протягивают друг другу руки, чтобы скрепить мир, дружбу, сделку, они совершают жест в его честь. Их ладони соприкасаются, и в этот миг, даже не ведая того, они взывают к его духу. Ладонь к Ладони. Чтобы в их делах был лад и согласие.

Влад – владеющий Ладой.

– Влад, – повторил он, чувствуя, как звук имени вибрирует в костях.

Часть четвёртая: "Пробное Перо"

Возвращение в Мир Яви, после ослепительного сияния Сердца Миров, было похоже на нырок в мутную, прохладную воду после яркого солнца. Звон Нави, чистый и пронзительный, как хрустальные колокольчики, сменился приглушенным гулом холодильника и далёким, монотонным рокотом ночного города за окном. Они стояли посреди знакомой кухни Влада – все те же Настя и Володя, в привычной для них обстановке: стол с чашкой недопитого чая, стул с брошенным свитером. Но внутри все перевернулось. Пространство казалось плоским, лишённым той объёмной магии Нави, воздух – спёртым, пахнущим пылью и остывшим ужином. На груди Насти, поверх тонкой блузки, висел деревянный оберег – фигурка женщины с крыльями, вырезанная из тёмного дуба. Теперь он не просто висел, а ощущался как живое тепло у сердца, пульсирующее в такт ее дыханию. На безымянном пальце правой руки Влада лежала тяжесть перстня «Лад». Металл был прохладным, почти ледяным на ощупь, темным, как ночное небо перед грозой, но с глубоким внутренним сиянием, напоминавшим мерцание далёких звёзд. Вместо камня – острое серебристое острие, холодное и неумолимое, возвышавшееся над символом двух сомкнутых ладоней, словно готовый к бою клинок.

«Просто Настя и Володя с артефактами», – горьковато усмехнулся про себя Влад, сжимая кулак. Отчётливый холодок металла был постоянным напоминанием. Не о подарке, а об оружии. О долге. Задание богов висело в воздухе незримой грозовой тучей, огромное, неопределённое и пугающее. Как выследить невидимого врага, вора душ, питающегося сожалениями? Как чинить сломанные судьбы, не имея ни карты, ни инструкции? Вопросы роем вились в голове, назойливее комаров в душный летний вечер, оставляя ощущение беспомощности, которое было так знакомо по первым годам после ухода жены.

Стратегия родилась из осторожности и инстинкта выживания. Днём – маскировка. Настя растворялась в ритме дизайн-студии, в эскизах и чертежах, стараясь не думать о том, как светится оберег под одеждой. Влад погружался в мир расчётов и проектов в своём архитектурном отделе, пряча перстень под перчаткой даже в помещении, чувствуя его холод сквозь кожу. Вечера же принадлежали войне. Ровно в 23:33, когда городская суета стихала до шёпота, Влад ощущал лёгкий, но отчётливый толчок из перстня – как удар маленького сердца. Знак. Тропа в Навь открывалась.

Он выходил на Кутузовский проспект и уже не удивлялся что, двигаясь в сторону Нового Арбата, он сначала оказывался на изъезженном телегами грунтовом тракте – и оказывался под сводами древней мельницы в гостях у Нестора. Воздух там пах воском, пергаментом и вечностью. Летописец, его седая борода, ложась на страницы, открывал тайны, не вошедшие в официальные хроники: о первых трещинах, через которые просочился Морок, о его тонких ядах сомнения, о способах кражи «могло бы быть». Влад учился не просто слушать, а чувствовать силу слова, направлять ее, как луч, как клинок. Он впитывал мудрость, как иссохшая земля – дождь, ощущая, как в нем пробуждается что-то древнее, кровное. Настя в это же время, сидя в кресле с закрытыми глазами, касаясь тёплого оберега, мысленным взором переносилась на Совет Богов в Сердце Миров. Она снова была Лада-Богиня, а рядом все остальные – Велес, Перун, Мокошь – их сияющие, но озабоченные лики. Они искали слабые места Морока, точки его проникновения в Явь, пытались вычислить его «штаб» – то скрытое ядро в мире людей, откуда растекалась тьма и куда стекались украденные надежды. Это был трудный поиск на звёздных картах судеб.

Жизнь обрела странный, двойной ритм, как сердцебиение в двух мирах. Разговоры с коллегами о нагрузке на несущие конструкции соседствовали с тихими, почти шёпотом, обсуждениями на кухне за полночь: о природе Морока – был ли он всегда сущностью или стал им? О значении древних символов на стенах забытых капищ. О том, как отличить обычную человеческую подлость от впрыснутого Мороком яда. Друзья замечали перемену. Влад стал собраннее, движения – увереннее, в глазах появилась новая глубина, как у человека, увидевшего бездну и не сломавшегося. Его «новое» имя – Влад – прижилось удивительно быстро и естественно. «Круто звучит, солиднее! Мужик с именем!» – хлопал его по плечу Саша, старый друг, сосед по подъезду, всегда с улыбкой и парой банок пива «на посошок». Его добродушное лицо, обрамлённое лёгкой щетиной, было символом обычной, земной жизни, которую они пытались защитить.

Именно Саша стал первой трещиной в этом хрупком мире.

Они столкнулись у почтовых ящиков в подъезде, пахнущем дезинфекцией и чужими обедами. Саша, обычно излучавший энергию шумного добряка, сегодня был другим. Словно выцветшая фотография. Тени под глазами были глубокими, фиолетовыми, будто от синяков. Улыбка, которой он попытался ответить на приветствие, была натянутой, кривой маской, не дотягивающей до глаз. В этих глазах – обычно весёлых, немного бесшабашных – была пустота. Не сонная, а выжженная.

– Влад, привет! – голос Саши звучал хрипло, без привычного тембра. Он протянул руку для привычного, крепкого рукопожатия. Механический жест.

Контакт.

Ладонь Саши была влажной и неожиданно вялой. И в тот же миг мир взорвался.

Холодом. Ледяная волна, острая как шип, ударила из перстня «Лад», пронзила руку Влада, вонзилась в предплечье, взметнулась к плечу и ударила прямо в мозг. Перед его внутренним взором, затопив реальность, развернулись образы, яркие, как кошмар наяву:

Соблазн: Офисная кухня, вечер. Миловидная коллега с карими глазами и чуть нарочитой небрежностью в причёске. Ее взгляд скользит по Саше исподтишка, задерживаясь дольше необходимого. Лёгкий, игривый флирт за корпоративным столом, смешки. Потом полутёмный бар, мерцающие огоньки бутылок. Ее шёпот, тёплый и липкий, как патока, прямо в ухо: «Твоя жена… она тебя не понимает. Не ценит. Ты заслуживаешь большего…» Запах ее духов – сладкий, удушливый.

Падение: Номер дешёвой гостиницы. Полумрак. Беспорядочно сброшенная одежда. Мимолётная, животная страсть, быстро сменяющаяся омерзением к себе, к ней, к этой липкой пошлости. Глупая, детская ложь в трубку: «Задерживаюсь на работе, Оль. Аврал…» Голос дрожит. В ушах – стук собственного сердца, гулкие удары, как барабан.

Расплата: Дома. Оля. Ее лицо – не гневное, а разрушенное. Глаза, обычно тёплые, карие. Сейчас они были огромные, полные негодования, переходящего в леденящую пустоту, и такой глубинной, уничтожающей боли, что Влад почувствовал ее физически. Слезы молча текли по щекам, оставляя блестящие дорожки. Хлопанье дверью детской – «Папа, ты нас больше не любишь?» – тоненький, разбитый голосок дочки. Потом грохот входной двери. Разрушенное за годы доверие – рассыпалось в прах за минуты. Провал на важном проекте – мысли путаются, цифры плывут, начальник кричит. Пустая квартира. Бутылка дешёвого вискаря. Глубокая, всепоглощающая пустота, засасывающая как чёрная дыра. Ощущение, что "все могло бы быть иначе" – счастливые выходные, смех детей, тёплый вечер с Олей, – но путь назад навсегда отрезан острым ножом предательства. И в этой пустоте, в самом ее центре – холодная, липкая тень. Она не имела чёткой формы, но Влад знал ее. Она высасывала последние капли надежды, оставшиеся в Саше, как паук вытягивает соки из жертвы. Наслаждалась.

Влад резко, почти грубо, отдёрнул руку, как от раскалённого железа. Он задыхался. Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди. Холод перстня сменился жаром стыда и ужаса – не за себя, а за друга. За украденное будущее, за тот ад отчаяния, который он только что увидел, прочувствовал каждой клеткой.

– Саш? – голос Влада сорвался, стал чужим, хриплым. – Ты… все в порядке? Что случилось?

Саша моргнул, словно вынырнув из глубокого, тёмного колодца. Его натянутая улыбка стала ещё более жалкой, фальшивой.

– Да чего, Влад… – он махнул рукой, избегая встречного взгляда. – Устал просто. Работа, дела… Голова трещит. Все нормально. – Он резко отвернулся, засуетился с ключами у своего почтового ящика. Металл звякнул. Ящик был пуст. Как и его глаза в этот миг – пустые, бездонные.

Влад почувствовал, как Настя подошла к нему сзади, ещё не видя ее – он ощутил тепло оберега, его тревожную, горячую пульсацию, синхронную с ледяными толчками, все ещё бегущими от перстня по его руке. Волна опустошения – знакомая до боли, та самая, что пожирала его самого пять лет назад – мощной, тяжёлой волной исходила из квартиры Саши этажом ниже. Это был не просто стресс после ссоры. Это был сигнал бедствия. Сигнал успешно совершенной кражи. «Могло бы быть» Саши и Оли – их общее будущее, их семья, их доверие – было вырвано с корнем и отправлено в морокову пасть.

Зеркало, – пронеслось в голове Влада, леденящим осколком. Точь-в-точь как у нас. Только… без Белой Лошади. Без богов. Без шанса.

Вечером они не пошли ни к Нестору, ни на Совет. Сидели на кухне Влада, в тишине, нарушаемой только тиканьем часов. Перстень «Лад» лежал на столе, словно отравленный кинжал. Его серебристое острие, обычно холодное и ясное, казалось тусклым, замутнённым в свете настольной лампы, будто покрытым пеплом. Оберег Насти тоже был безмолвен, его обычное мягкое сияние притушено.

– Он уже там, – тихо, но с железной уверенностью сказала Настя. Она не смотрела на стену, за которой была квартира Саши. Она чувствовала направление. – В этой пустоте. Морок уже пирует. Празднует.

Влад сжал кулаки так, что костяшки побелели. В горле стоял ком.

– Я видел… – он выдохнул, пытаясь вытолкнуть ледяные образы. – Видел, как должно было быть. Как могло бы, как ещё может. Он любит Олю. Любит детей. Безумно. Он просто… споткнулся. Оступился в темноте. А Морок подтолкнул его в пропасть и украл все остальное. Вырвал свет из их дома.

– Ты можешь… – Настя замолчала, в ее глазах читалась не только надежда, но и первобытный страх. Страх перед неизвестностью их силы, перед возможностью не справиться, сделать хуже. – …Вернуть? Вернуть украденное?

Влад посмотрел на перстень. Металл был ледяным, тяжёлым. Ответственность – в тысячу раз тяжелее. Он встал. Спина была прямой, но внутри все дрожало.

– Должен попробовать. Иначе,… зачем нам это все? Зачем перо? Зачем имя? – Он взял перстень. Холод впился в ладонь, но был знакомым. Оружие.

Они поднялись на этаж выше. Дверь квартиры Саши казалась обычной, но воздух вокруг неё был другим – спёртым, мёртвым, как в запечатанной гробнице. Влад постучал. Звук был глухим, словно поглощённым ватой. Минута тянулась вечностью. Затем щелчок замка. Дверь приоткрылась.

Оля. Всегда аккуратная, подтянутая Оля. Сейчас она стояла в растянутом старом свитере, волосы сбиты в небрежный хвост. Лицо было опухшим от слез, бесцветным. Но страшнее всего были глаза – пустые. Как у куклы. Без жизни, без искры. За ней, в полумраке прихожей, маячила сгорбленная фигура Саши. Он казался постаревшим на десять лет за один день. Плечи ввалились, голова бессильно опущена.

– Володя? Настя? – голос Оли был безжизненным, монотонным. – Что вам? Мы… не в порядке. Не сейчас.

Влад шагнул вперёд, переступая невидимый порог пустоты. Его сердце колотилось как бешеное, кровь гудела в висках. Он не знал точного алгоритма, не было инструкции от Нестора. Только интуиция и жгучее желание помочь. Он поднял руку с перстнем. Серебристое острие замерло в воздухе, направленное на Сашу.

– Простите, Оль. Саш. Это… важнее всего сейчас.

Его пальцы, не касаясь тела, повели острием перстня по воображаемой линии – от области сердца Саши ко лбу. Повторяя жест Велеса при даровании имени в Сердце Миров. Холодный, чистый серебристый свет брызнул из острия, очертив в запылённом воздухе прихожей яркий, вибрирующий символ – две сомкнутые ладони. Знак Лада. Знак согласия. Знак истины.

Влад впился взглядом в потухшие, мёртвые глаза Саши. Он не утешал пустыми словами. Не оправдывал подлость. Он говорил Правду. Ту самую, что увидел при касании, вкладывая в слова всю силу Лада, полученную от богов, всю ярость против Морока, всю боль за украденное счастье друга и его семьи. Голос его, обычно сдержанный, прозвучал неожиданно громко и властно, заполнив тесное пространство прихожей, заставив Олю вздрогнуть:

– Ты любишь Олю! – Слова вибрировали в воздухе, отдаваясь низким, металлическим звоном от перстня, будто удары молота о наковальню. – Ты любишь своих детей! Безумно! Глупо! Навсегда! Этот поступок – ЛОЖЬ! Ложь, посеянная в тебе тьмой! Это НЕ ТЫ! – Влад сделал шаг ближе, его глаза горели. – Ты помнишь ее смех, когда вы только познакомились? Помнишь, как тряслись руки, когда первый раз взял на руки сына? Помнишь, как вы вместе плакали над сломанной велосипедной цепью у дочки и смеялись потом над этой глупостью? Помнишь, как она держала твою руку, когда у тебя был тот жуткий грипп? Это – ПРАВДА! Твоё «могло бы быть» – не потеряно! Оно ЗДЕСЬ! В твоей любви, в твоём раскаянии, в твоей боли! ВЕРНИ ЕГО! ОТВЕРГНИ ЛОЖЬ Морока!

С каждым словом, с каждым проклятием в адрес тьмы, серебристый луч от перстня усиливался. Он превращался в сфокусированный поток чистого света, бивший прямо в лоб Саши, как луч прожектора в ночи. Саша застонал – низко, животно, схватился за голову руками, согнулся пополам. Из его глаз, закрытых веками, потекли слезы – не жалкие, а густые, тяжёлые, как расплавленное олово. Слезы очищения, осознания всей глубины падения и всей силы потерянного.

Но Правда, как яркий костёр в кромешной тьме, привлекает не только заблудших. Она привлекает тех, кто ненавидит свет.

Тени в углах прихожей – под дешёвым пластиковым столиком, за дверью ванной, в щели под плинтусом – сгустились, зашевелились. Они не просто потемнели – они ожили. Из них выползли черные, вязкие, бесформенные сгустки – тенепуты. Слуги Морока, порождения отчаяния и лжи, питающиеся остатками украденного счастья. Они шипели, как раскалённые угли в воде, их неоформленные тела колыхались, принимая на мгновение то вид когтистых лап, то острых щупалец. Они устремились к Владу, к источнику ненавистного, обжигающего света Правды. Воздух наполнился запахом гнили и озона.

– Ложь! – рявкнул Влад, повернувшись к ближайшей тени. Его движение было резким, как удар фехтовальщика. Серебристый луч от перстня рассёк воздух с шипением, превратившись в короткий, яростный клинок света. Он пронзил тенепута насквозь. Тот взвыл – звук, похожий на скрежет металла по стеклу – и испарился, оставив после себя лишь струйку едкого чёрного дыма. – Стой! – властно скомандовал Влад, направляя перстень на другую тень, рвущуюся к Оле. Луч света ударил в неё, не рассекая, а сковывая. Тень замерла на мгновение, превратившись в чёрную, мерцающую ледышку, прежде чем рассыпаться.

Но их было слишком много. Они лезли из всех щелей, привлечённые пиром отчаяния. Одна особенно крупная тень, похожая на сплющенного паука размером с собаку, метнулась к Насте, обходя Влада сбоку.

Настя вскрикнула не от страха, а от ярости. Ее рука инстинктивно схватила оберег. Деревянная фигурка женщины с крыльями на ее груди вспыхнула. Не просто светом – ослепительным, тёплым, золотым сиянием, похожим на миниатюрное солнце. Свет обернулся вокруг неё плотным, сияющим щитом. Тенепута, врезавшись в него, отшвырнуло назад с шипением, как воду на раскалённую сковороду. Затем Настя, сжав оберег в кулаке, резко выбросила руку вперёд. От оберега рванул сконцентрированный луч золотого света, пронзив другого тенепута, пытавшегося зайти с другой стороны. Тень взорвалась фейерверком искр и копоти.

Бой был коротким, яростным и хаотичным. Влад рубил перстнем-клинком, его движения становились увереннее с каждым ударом. Он кричал слова Правды, разрывающие морокову паутину лжи: «Ложь! Предательство! Отчаяние! Пустота!» Каждое слово, усиленное силой кольца, било по тенепутам, как молот. Настя светила оберегом, ее золотой свет не только защищал, но и резал тьму, ослеплял тварей, создавал островки безопасности. Их силы, соединённые общей целью и невидимой нитью их связи, резонировали. Когда Влад кричал «Ложь!», а Настя направляла сокрушительный луч света в ту же точку, тенепуты исчезали мгновенно, с оглушительным хлопком и вонью горелой резины.

Когда последняя тень с предсмертным шипением растаяла в воздухе, в квартире воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только тяжёлым, прерывистым дыханием Влада и Насти да тихими, сдавленными рыданиями Оли, прижавшейся к стене.

Саша стоял посреди прихожей, посреди хаоса – сдвинутого столика, разбитой вазочки. Он больше не сгибался. Он стоял почти прямо. Его взгляд был прикован к Оле. Не с осознанием того что он сделал, а не с виноватым поджиманием. С огромной, вселенской болью, и с… искрой. Искрой пробудившейся памяти. Искрой того самого «могло бы быть», которое только что было названо, вырвано из когтей Морока и брошено ему в лицо как факел Правды.

– Оля… – прошептал он. Одно слово. Но в нем была целая вселенная – море вины, бездонная пропасть раскаяния и крошечный, хрупкий огонёк надежды. Он не бросился к ней на коленях. Не залепетал оправданий. Он просто смотрел. И в его потухших, мёртвых глазах снова появилось что-то. Слабый, колеблющийся, как пламя свечи на сквозняке свет. Свет жизни. Свет боли. Свет понимания содеянного.

Оля увидела этот свет. Ее собственные глаза, полные ледяного отчаяния и пустоты, дрогнули. Как будто толстый слой инея на стекле дал первую трещину. Она не простила. Не забыла. Это было бы невозможно. Но она увидела его. Не монстра, не чудовище. А Сашу. Сломанного, виноватого, потерянного, но настоящего. Того, кто смешил ее до слез глупыми шутками. Кто держал за руку в родильном зале. Кто плакал, когда хоронили ее мать. Того, кого она любила. Правда, обрушенная Владом, не стёрла боль, не залатала рану. Но она выбила из-под Оли опору безысходности, ту самую, на которой так удобно устроился Морок, чтобы пировать.

Влад опустил руку. Перстень был ледяным, но в груди горело тепло – глубокого, тяжёлого удовлетворения от восстановленного выбора. Они не вернули время вспять. Они не сотворили чудо. Они дали шанс, шанс примирения. Они стояли на краю пропасти, но теперь они видели друг друга по ту сторону. И у них был шанс – хрупкий, как первый тонкий лёд на реке, но реальный – начать строить новый мост. Шаг за мучительным, невероятно трудным шагом. Морок украл их прошлое счастье, но он не смог украсть будущую возможность. Возможность заново выстрадать доверие, выковать новые отношения – уже иные, с рубцами, но свои. Возможность, рождённую в Правде.

На обратном пути в квартиру Влада они молчали. Город за окном жил своей ночной жизнью, не ведая о битве, только что отгремевшей в маленькой прихожей. Потом Настя взяла его руку, сжимающую перстень. Их пальцы сплелись естественно, крепко. Ладонь в ладонь. Оберег и перстень вместе их соединения отозвались мгновенно – тёплой, синхронной пульсацией, как два сердца одного существа. Сила, прошедшая через них в битве, казалась теперь не просто их силой – она была чище, мощнее, словно закалённая в первом настоящем испытании.

– Теперь мы знаем, – тихо сказала Настя, ее голос звучал устало, но твёрдо. Глаза в темноте подъезда блестели. – Знаем, как он действует. Знаем его запах – запах отчаяния и лжи. Знаем, как искать его жертв. Знаем, как биться. Пусть по капле. Пусть одна спасённая семья за раз. Но мы можем.

Влад кивнул, глядя на серебристое острие перстня, отражающее тусклый свет уличного фонаря в лифте. Оно казалось теперь острее, ярче. Он почувствовал не только тяжесть долга, но и его смысл. Глубокий, человеческий смысл. Он нашёл своё «пробное перо» – не для письма в летописях Нави, а для битвы здесь, в Яви. И в глазах Саши он увидел отражение той самой пустоты, из которой его самого вытащила Лада. И увидел тот самый, тусклый, но упрямый огонёк надежды, который они смогли зажечь своим словом и светом.

Первая жертва Морока была найдена. Первая битва – выиграна. Но холодное дыхание Вора Возможностей, почуявшего новых, опасных врагов, уже витало в ночи, ощутимое лишь перстнем и оберегом. Оно обещало новые, более страшные и изощрённые кражи. И где-то в глубине мира Яви, в месте, где сгущались тени, глохли надежды и искажалась реальность, начинала вырисовываться контурами невидимая крепость – штаб-квартира великого вора «могло бы быть». Охота только начиналась. А тень на стене их лифта, не отбрасываемая ни одним предметом, на миг показалась им знакомо-зловещей.

…

Через полгода Оля, сияющая от счастья, пришла в гости и принесла тортик.

– Я через 6 месяцев у нас будет тройня, Сашу назначили на новую должность, ему доверили управление новым офисом компании.

"Спасибо".

Часть пятая: "Тень на Летописи"

Три года. Три долгих, наполненных тихой войной года пролетели, как один миг в Нави и как вечность в Яви. С тех пор, как Влад и Настя стали Воином Слова и его Ладой, «Неразлучниками» – именем, данным богами и выкованным в битвах, – их жизнь превратилась в сложный, двойной танец. Днём они оставались Настей Петровой, талантливым дизайнером интерьеров, чьи эскизы дышали гармонией, и Владимиром Соколовым (теперь все чаще – Владом), уважаемым архитектором, чьи проекты вписывались в городскую ткань с изящной сдержанностью. Они ходили на работу, платили налоги, улыбались коллегам, болтали с соседями. Маскировка была безупречной.

Но с заходом солнца маски спадали. Вечера принадлежали охоте. Они научились чувствовать Морока. Не как образ, а как давление в воздухе, как внезапный озноб в тёплой комнате, как волну немотивированной тоски, накатывающую на оживлённую улицу. Они выискивали его следы – островки неестественной пустоты, точки, где «могло бы быть» было вырвано с особой жестокостью. Их арсенал оттачивался: перстень «Лад» на пальце Влада стал продолжением его воли, серебристое острие – скальпелем, вскрывающим нарывы лжи; оберег Насти светил щитом и мечом, его золотое сияние разгоняло тенепута, этих паразитов отчаяния. Они спасали не громко, не героически, а тихо, по капле возвращая украденные шансы – семейные, карьерные, творческие. Десятки искорок надежды, зажжённых их словом и светом, мерцали теперь в серой толще города. И между этими спасениями, в предрассветные часы, они уходили в Навь – к Нестору, в его мельницу, пропитанную запахом веков и мудрости, или на Совет Богов, где сияющие сущности обсуждали стратегию против Тьмы. Их связь, скреплённая клятвой, боем и глубокой, выстраданной любовью, стала прочнее любой стали. Они поженились год назад – не по велению богов, а по зову двух сердец, нашедших опору друг в друге посреди хаоса.