Пансионат

Мы сели в кафе на набережной, в тени высокой пальмы с развесистыми и острыми, как ножи, листьями

(«Я стою здесь дольше, чем ты живешь на земле».)

и попросили завтрак: рисовая каша на молоке с ягодами, глазунья с беконом и хрустящим ржаным тостом, на десерт – сырники и термоядерный американо (кувшинчики с теплыми сливками – очарование и мой фетиш – подали отдельно). Подступала жара, воздух к этому времени прогрелся и даже возле моря не был таким освежающим, как прошлой ночью, когда я беспечно сидел на балконе с гранатовым соком, проводив Алёну домой.

Иногда до нас долетал аромат дынного табака от кальяна, раскуренного на берегу двумя гогочущими девицами в раздельных купальниках: у одной вываливалась из лифчика грудь, а у другой – складками громоздились жирные бока. Я вспомнил, как тяжело в свое время бросал курить, понимая, что рано или поздно эта гадость сведет меня в могилу, если вовремя не остановиться (задыхался по ночам и бежал кипятить воду, которую пил с лимоном – вроде помогало, но утро снова начиналось с проклятой затяжки). Или, чего хуже, вызовет какую-нибудь долгою и мучительною болезнь. Я посмотрел на Алёну и порадовался за ее подтянутую фигуру, которая стоит ей ежедневных утренних тренировок и контроля питания.

Разглядывая пляж, я вспомнил, как мальчишками мы использовали все знакомые нам в городе лазы, чтобы проникнуть на территорию какого-нибудь отеля или санатория, с детским восторгом нарушая запреты – тогда пропускной режим был куда построже. Я даже стих по этому поводу как-то сочинил:

Это пляж интуриста центральный,вход по карточкам и пропускам,но запреты нам чужды ментально,мы с утра здесь гребем по волнам.

Поэт из меня, конечно, так себе. Неказистое рифмоплетство, и я ни в коем случае данным откровенным заявлением не набиваю себе цену и не ищу снисхождения.

Затес я перевел взгляд на одинокого старика, сидевшего у самой кромки воды. Он застыл как восковая фигура, обхватив руками свои костлявые, подобранные под лицо колени; море раз за разом подползало к его стопам и откатывало обратно. Голову он покрыл гигантским монотонным платком, завязав квадратом четыре узелка. Нет ничего лучше уединения, чтобы собраться с мыслями, поэтому умные люди часто удаляются туда, где меньше шума и главенствуют только звуки природы, потому что наш мир давно уже стал одной сплошной радиопомехой, заглушающей общение с собой (в случае религии, полагаю, – с Богом). В глобальном информационном мусорном баке (ониизо всех сил будут стараться держать тебя в нем до самого конца) трудно услышать истинного себя – единственного, кто знает правильные ответы на собственные вопросы и способен сделать больше, чем это кажется.

Поэтому я никогда не останавливаюсь в центре: слишком шумно, и сам город уже не тот. Он безвозвратно утонул в сумасшедших пластико-бетонных-нагромождениях, завален услугами потребления больше, чем нужно, сверх меры запружен толпами людей. А в пригороде санаторной зоны, в полусоветском, пускай местами обшарпанном и халтурно подшаманенном пансионате, даже в середине лета относительно тихо, особенно с приходом бархатного сезона – любимой мною переходной поры. Пляжи здесь полупустые, время тянется размеренно, и всё довольно спокойно, если держаться подальше от автомобильной дороги, за которой живет Алёна – совсем недалеко: чуть выше на горе, в пятнадцати-двадцати минутах езды, где жил когда-то и я.

«И то место с обрывом… Та пропасть… До нее тоже рукой подать…»

– Ты сегодня неразговорчивый. – Алёна собрала волосы в хвост, ловко управившись простой синей резинкой.

– Знаешь… – я задумался.

– Да?

– Тебе нормально спалось этой ночью?

– Спала как убитая.

– Везет.

– А тебе?

– А мне не очень.

– Опять плохие сны?

– Своеобразные.

– Тогда можно не ставить телефон на бесшумный – всё равно нормально не спишь.

(«Твой мобильник не отвечает».)

Мы доели завтрак, допили взбодривший нас кофе и потопали на пляж.

Больше половины сентября осталось позади. Немного похолодавшее море ласкало слух убаюкивающими наплывами. Вода сильнее обычного пахла солью и йодом. Я вдыхал морской воздух осознанно – представляя, как свежие потоки наполняют легкие и обновляют кровь. Человеческий организм – все равно что устройство со своим предустановленным софтом, у кого-то кривым, у кого-то сравнительно ровным, но никогда не идеальным и требующим периодической обновки, иначе заглючит.

На фоне ясно очерченного горизонта рассекали причудливые парусники с ловкими человечками на борту – они забавно сгибали колени и активно приседали в такт движению. Парусная школа, которая появилась еще во времена Союза, здесь не далеко. Некоторые вещи пока не меняются, и это вызывает тихую радость. Странное у меня чувство к родному городу: любишь, борешься мысленно за каждую дряхлую беседку, чтобы ее не снесли, а жить тут ни в какую не получается. И между людьми ведь такое нередко случается. Похоже, иногда лучше любить на расстоянии – тяжелый, необходимый выбор, если не можешь разлюбить, но не хочешь сойти с ума, и твой инстинкт самосохранения еще кое-как срабатывает.

Устроившись на пляжных качелях, мы рассматривали море и время от времени заходили в воду – плавали до буйка, потом назад к берегу… брассом, кролем, на спине… Смеялись, плескались, тискали друг друга в воде, целовались, вкушая соль, и терлись мокрыми лицами…

– Все же ты сегодня хмурее обычного.

– Хмурее обычного?

– А кто тут из нас двоих вечный нелюдим?

– Нелюдим? – заулыбался я.

– Да. Ты не Вадим Гранин, ты Вадим Нелюдим.

– Прям творческий псевдоним.

– Дебильный псевдоним.

Я вытянулся вдоль намокшего от наших тел матраса и положил голову ей на колени, прикрыв ладонью глаза от беспощадного ультрафиолета. Скрипя и перестукиваясь, качели зарылись ржавыми опорами в хрустящую гальку. Алёна то гладила мои растрепанные мокрые волосы, то пропускала их сквозь пальцы своей руки (другой она держала высокий стакан и пила из трубочки молочный шоколадный коктейль со льдом – ее любимый). Осторожно, несколько раз она прикоснулась к моим шрамам на плече и груди, поводила вокруг них подушечкой пальца, задумчиво выводя маленькие ровные круги, и приятно поскребла кожу ногтями.

– Вадик.

– Мм?

– Что с тобой сегодня?

Я рассказал ей про случившееся ночью, конечно, в формате сна. Алёна оживилась:

– Ты провел ночь с другой женщиной после того, как избавился от меня?!

– Я серьезно.

– Слушай, а может, это призрак бабы, которую ты когда-то охмурил и бросил? А, Вадик Хмырь? И теперь она приходит к тебе в кошмарных снах, чтобы забрать на тот свет или, вообще, убить! А детский плачь из воронки принадлежит твоему незаконнорожденному ребенку, которого ты обрек на безотцовщину. – Она шутя меня толкнула, я выставил руку на камни, чтобы не сползти, и с трудом удержался. – Смотри, мы – злопамятные.

– Чего хорошего в вашей бабской злопамятности? Себе же хуже. Врожденная потребность завиноватить мужчину в любой момент и по любому поводу к хорошему не приведет.

Алёна фыркнула:

– Не называй меня бабой.

– Все было как будто по-настоящему, представляешь?

– Угу. Или тебе вместо гранатового сока сливу с димедролом подсунули. Ты, главное, психиатру такое не скажи.

– С гранатом все в порядке. А слива с димедролом – это седой баян из лохматого южного детства. Вот насчет психиатра ты права.

Мы помолчали, затем Алёна грустно вздохнула.

Я уловил ее мысли. Почувствовал их.

– Не могу остаться. И ты прекрасно знаешь, что дело не в тебе.

– Я и не просила, – слукавила она – только совсем тупой не понял бы этого желания, пусть оно и не высказывалось напрямую.

– Работа тоже тут особо ни при чем. Я живу в Москве больше двадцати лет и привык к ней… Еще эти воспоминания…

– Ты не виноват в том, что тогда произошло, и я устала это повторять. Ты раскаялся, но не простил себя, а это разные вещи. Ты заслуживаешь прощения, и ты не психопат, иначе бы так не сокрушался, но ты должен положить этому конец.

– Знаю, но…

– А в Москву я точно не поеду. Я – южанка, родилась у моря. К тому же, у меня тут бизнес, пусть и скромный. На кой черт мне твоя большая деревня злобных суетологов?

– Мама говорила то же самое.

– Вот и прислушался бы. Ходят все с постными рожами и тихо друг друга ненавидят. Притворщики. Сосед соседа, небось, даже не знает, а перед тем как выйти из квартиры, в глазок, наверно, смотрит, чтобы не дай бог не пересечься. Я не говорю, что прямо все такие, но ведь это правда.

– Просто там каждый сам по себе и раскрывается в кругу единомышленников.

– Ты сейчас рассуждаешь не по годам наивно. – Она убрала руку от моей головы. – Будь осторожен с идеализацией масс. Отдельных персонажей и всяких там кругов – тоже.

– И откуда у нас вдруг такие речевые конструкции? – Я посмотрел на нее, приподняв ладонь и щурясь одним глазом.

– Оттудава.

– Оттудава?!

Смех.

– Может, съездием тогда за кофем?!

– К евойной бабе, которая тебе постоянно звóнит!

– Ага! Пускай покамест экспрессо нам сготовит!

– И пускай сахару поменьше ложит!

– Тобишь, пусть ложит, но только по одному веслу на рыло!

Качели так зашатались, что чуть не вывалили нас на гальку, как ковш экскаватора вываливает содержимое на землю.

Долгая, молчаливая пауза.

Набежали тучи, море заволновалось.

– Что-то менять, бегать туда-сюда… Скоро мне стукнет сорок пять, Алёна. Ты хоть и младше, но мы оба уже…

– Вот только про возраст мой не надо.

– Брось дуться. – Я приподнялся и сел – качели, покосившись, зарылись еще глубже. – Ты знаешь, о чем я.

– Как скажешь. – Она умела вовремя остановиться, проявляя женскую мудрость, когда назревала буря в разговоре, и то, что мы никогда, в сущности, сильно не ругались, почти полностью ее заслуга.

– Давай прогуляемся.

– Куда, Вадим Петрович?

– Куда-нибудь – мне с тобой везде хорошо.

– И поэтому ты хочешь поскорее сбежать в свою Москву? – (А это тот редкий случай, когда выдержку нужно проявить мне.)

Глава 4. Встреча

1

Нашему знакомству, которое было отмечено пару дней назад в уютном ресторанчике в виде корабельной палубы со всеми фоками, штоками, рангоутами да парусами… недавно стукнуло четыре года. Когда мы впервые встретились с Алёной в сквере недалеко от моего дома, оказалось, что она живет совсем близко, буквально через пару зданий, и за все эти годы мы ни разу не общались, хотя знали друг друга в лицо. Девчонка из соседнего двора, которая держится подальше от шумных компаний и ходит с парой таких же благополучных, немного надменных подружек. Впрочем, наши интересы вряд ли бы совпали: когда мне было шестнадцать, ей стукнуло одиннадцать или около того.

Люди говорят: «Всему свое время» (это я про встречу через тридцать лет). Да люди много чего говорят, и если угадывают, то очень любят этим хвалиться. Сегодня доморощенными админами хомячных пабликов еще модно пóстить всякие там афоризмы да «эпические» цитаты с претензией на «умные» завертоны – работает это всё часто ситуационно или не работает вообще, но людям так думать неудобно (позитивное мышление, черт бы его побрал). И пресловутая Aurea mediocritas – Золотая середина вроде у каждого своя, и чтобы это понять, достаточно пораскинуть собственными мозгами.

Я сидел на скамейке, читал книгу в тихий солнечный летний день. Накануне прошел ливень – и море было грязное, поэтому я отправился в сквер рядом с домом, а не на пляж. Стоявший всюду запах субтропического дождя смешался с пахучей хвоей, на тисах и самшитах заливались неугомонные птицы. Азалия раскрывалась в тот период красно-розовыми бутонами и сверкала бусинками капель. Замусоренная палками ломаных веток дорожка сквера с потемневшей вокруг нее почвой блестела свежей влагой.

В тот день Алёна проходила мимо и нелепо поскользнулась. Она смешно приземлилась на четвереньки и чуть не впечаталась своим аккуратным носиком в лужу. Ее дамская сумочка слетела с плеча, рухнула на землю и выбросила наружу всякую дребедень, звонко клацнув фермуаром. Всё произошло напротив скамейки, на которой я продолжал сидеть удивленный и страшно тормозил.

Не отводя глаз от земли, она зарычала и произнесла сквозь зубы, продолжая стоять в нескромной позе:

– Оказать помощь даме не хотите?

– Да я и мужчине помог бы – не вижу разницы… – ответил я спокойно. – Но мне кажется, у вас такой нрав, что вы вполне справитесь сами, – черт замкнул меня подшутить над этой штучкой с характером.

– Ох. Вот как. – Похоже, она приняла мои слова за издевательство, но это было не так – просто я не люблю намеки с претензиями и хотел уже было помочь, как следующая реплика охладила мой порыв:

– Креститься надо, когда кажется.

Я откинулся обратно на спинку.

– Возможно. Только у меня с Богом неоднозначные отношения.

– Но при этом вы Его упомянули.

Я пожал плечами. Она язвительно добавила:

– Так профилософствовали, будто бы Бога нет. Тогда как, по-вашему, можно иметь отношения, пусть и неоднозначные, с тем, кого не существует?

– Это была фигура речи.

– Да ладно?

– Остальное – ваши домыслы.

– Совсем нет. Вы сказали, что хотели сказать. Только мне чужие душевные страдания не интересны. По крайней мере, страдания незнакомого мужчины. Своих хватает.

– Мужчин или страданий? Или всего сразу?

– Я не страдаю. И как раз потому, что у меня нет мужчины. – И добавила: – На данный момент.

Алёна самостоятельно встала с колен, гордо закинула растрепанные волосы назад (завитые кончики промочились в луже, оказавшейся напротив ее лица в момент приземления) и пропищала специально высоким голоском:

– Хорошо. – Она поправила белое платье с испачканным подолом и отряхнула с него налипший мусор. – Вот это все, я так понимаю, – она смешно развела перед собой руками, указывая на вывалившиеся из сумочки предметы – жест, какой делают фольклористки в кокошниках, исполняя народный танец, – мне тоже собирать без вашей помощи?

– Ну, раз вы смогли до этого взять такой сложный рубеж – и подняться самостоятельно…

– Хорошо, – стервозно ответила она, сгребла в свою сумочку многочисленные вещицы, гордо запрокинула подбородок и пошла дальше, вернее, поплыла, но зачем-то в другую сторону.

2

Я открыл книгу и продолжил чтение. Через пару секунд боковым зрением увидел, как Алёна остановилась, постояла какое-то время, не шелохнувшись, развернулась и зашагала в мою сторону, размахивая дамским клатчем. В этот раз я не стал отрываться от книги, делая вид, что мне безразлично. Она подошла к скамейке и шумно на нее рухнула. Рейки – влажные, покрытые поблекшей коричневой краской – надрывно хрустнули, при этом Алёна тогда, как и сейчас, лишнем весом не страдала.

– Я протер скамейку только под собой, когда садился. А под вами мокро, и платье у вас зачем-то белое в такую погоду. – Мои глаза продолжали ходить по строчкам книги.

– Ну что вы, ничего страшного. Подумаешь. Быть мокрой – не так страшно, как упасть и просить помощи у безучастно наблюдающего за тобой мужчины.

– Попросить – не всегда зазорно. А вот не просить и ждать, чтобы по вашу душу люди сами прочухались – скверная женская манипуляция.

Симпатичный ротик Алёны так скривился, когда я перевел взгляд с книги на нее, что стал похож на прямую диагональную черточку (до сих пор не пойму, как это у нее так получается).

– У вас красивые губы, а вы их поджимаете.

– Что?

– Вы ведь шли в другом направлении, когда упали.

– И не дождалась с вашей стороны участия.

– Выронили сокровища из сумочки.

– О, несметные. Выронила и собрала без всякой надежды на поддержку.

(Этот несвойственный нам обоим, вычурный и наигранный стиль разговора, разыгравшийся непонятно как, звучал забавно.)

– Наряд у вас вечерний.

– Угу.

– Только цвет не сочетается с погодой – много грязи и сырости вокруг из-за ливня накануне, хоть и солнце сегодня ясное.

– Угу.

– И?..

– И не будет у меня сегодня джаза в Летнем театре. С таким-то видом. —

Снова развела руками, как в народной пляске. – Я просто не успею переодеться, – заявила она с такой претензией, будто вина за это лежит исключительно на мне.

– А что, по утрам в Летнем театре проходят концерты? Обычно их дают вечерами.

– Фестиваль мэтров и юных дарований. Всего три дня. Сегодня последний. Вчера и позавчера я не смогла. С одиннадцати утра до девяти вечера. С перерывом на обед – можно сходить в столовку неподалеку.

– В эту ужасную тошниловку?

– Грубиян.

– Вам нравится джаз?

– Нет. Просто концерт бесплатный.

– Значит, не нравится. А я люблю джаз, хоть и ничего в нем не понимаю. Говорят, джаз – интеллектуальная музыка для истинных гурманов.

– Ох, но вы же в нем ничего не понимаете.

– Еще оперу. В ней тоже ничего не понимаю, но смотрю и слушаю как завороженный, особенно на их космический грим.

– «Ленинград» сейчас как-то больше на ум приходит. Колоритней будет. Содержательней, я бы сказала.

– И зачем же тогда переться в Летний театр?

– Для разнообразия. Жизнь-то грустная, работы много, подружку редко вижу. Вот, придется звонить ей и бросать там одну.

– Жаль вашу подружку. Возможно, она с кем-нибудь там познакомится, раз она тоже одна, – хорошая компенсация. А вы не будете третьей лишней. – Я вернулся к роману, перевернул дочитанную страницу.

– Втроем веселее.

– О!

– Я про совместные гуляния, а не про то, что вы подумали.

– Телепаток я здесь еще не встречал.

Сомкнув поцарапанные коленки вместе, она положила на них клатч, накрыв его сверху обеими руками. Держа спину демонстративно ровно, Алёна спросила:

– Это что же там такого интересного? – И влезла своей головой между мной и книгой. Делая вид, что серьезно вчитывается в слова, она вытянула губы трубочкой, сдвинула ухоженные брови к переносице и надула щеки, поглядывая то на меня, то на страницу.

– Жена одного миллионера боится, что ее супруга убьют, – сказал я.

– Вот как? – Она вернулась в прежнее положение, вздернула подбородок и покосилась в сторону. – А чего тут бояться? Деньги-то ейдостанутся. Пускай убьют.

– Она не знает, на кого муж составил завещание. Внезапно нарисовалась предприимчивая дочка от первого брака и плетет смертельно опасную интригу.

– О-о, ну тогда, коне-е-ечно, надо беречь такого супруга! Он, наверное, у нее хороший. Всегда протянет руку помощи. – Она смешно кивнула на то место, где минуту назад шлепнулась.

Я посмотрел на ее стертые коленки – назревали корочки.

– А он в свою очередь хочет избавиться от своей старой и уродливой жены, потому что без ума от красивой и молодой любовницы.

– Ой, ну надо же! Прямо оригинальный сюжет. Любовница-то всегда интереснее жены, чего уж там.

– Да. Но боится потерять большую часть своего состояния при разводе. Любовница, в свою очередь, тоже замышляет коварный план, разрабатываемый в паре с одним из своих «бывших» – альфачем-быдланом, социопатом и бандитом по имени Джо. Редкой тупизны индивид, но думает, что продумал всё до мелочей и сможет обвести вокруг пальца опытных сыщиков.

– Вот и пусть боится, муж этот! Сам, небось, – хрыч потрепанный.

– Довольно старый, – подтвердил я.

– И вам нравятся такие книги?

– Откровенно говоря, это неплохой детектив с юморком для праздного досуга, когда не готов к чтению серьезной литературы. И суть здесь в другом, я пересказал вам только проходной эпизод, вступление. Роман не о миллионере, а о харизматичном частном детективе, который распутывает сложные дела, не выходя из кабинета. Все непосредственные телодвижения совершает его авантюрный помощник. А вы что предпочитаете?

– «Мастера и Маргариту».

– Популярный ответ. Многие за такое меня заклюют – но я эту книгу как-то не очень…

– А я очень.

– И что же такого вам в ней нравится?

– Не что, а кто: Кот.

– Кот? Чем это?

– Своей наглостью.

– Ты ведь та девчонка из соседнего дома.

– А ты тот пацан из шалаша над площадкой.

Даже не помню, что я подумал в тот момент и какая блажь на меня внезапно нашла, но я вдруг положил книгу на скамейку, взял Алёну за плечи и бесцеремонно поцеловал.

Так и сидели мы какое-то время обнявшись, не проронив ни слова.

А потом еще пол ночи гуляли и были счастливы. И вспомнились мне тогда простые житейские слова: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Алёну с той минуты я терять ни разу не хотел. Хотите верьте, хотите нет, а всё именно так и произошло. Сказал бы: «Эти трюки выполнены профессионалами, не пытайтесь повторить их дома», но тут же на ум приходят разные человеческие глупости про смелость и риск.

– Может, подорожник послюнявить и к коленкам приложить?

– Ты серьезно?

Глава 5. Цыганка

1

Аллея пансионата была усажена магноли