Олькины каникулы с магическим уклоном

Без лишних разговоров мы шли к автобусу. Погода, такая солнечная с утра, испортилась. На небе гуляли хмурые, недовольные тучи.

Бабушка поставила сумку на траву, и мы стали ждать. Молча.

Мне почему-то было стыдно. Вон она какая. Не спорит, помогает, провожает. А я? Разве так можно!

– С-спасибо вам! – чуть заикаясь, сказала я.

– За что, детынька?

– За все!

– Да, разве я не понимаю. Я тебе бабка чужая. Взялась не известно откуда. Да и деревня – не город. Кроме природы нет ничего. Наверное, для городских скучно. А в городе у тебя подружки пади, развлечения всякие.

Рассказывать о полном отсутствии подружек не хотелось. Бабушка тяжело вздохнула.

– Отец твой у меня гостил на каникулах летом, да и потом приезжал. И с мамой они твоей приезжали. Вот ты появилась – перестал ездить. С тобой возился. А потом с Виталькой беда приключилась… ну ты сама знаешь. Нравилось папе твоему деревня. Дружок у него был тут закадычный. Из этих… – бабушка махнула куда-то в сторону конца леса.

Новости о том, что мой папа проводил в Лихово каникулы, меня удивила. Я даже недоверчиво подняла брови.

– Был, а как же. Чай не чужая я ему. Кровь не вода.

Не знаю, почему я спросила. Обычно я такие темы избегаю. Мама про папу не говорит, она плачет только. Баба Наташа тоже сначала плачет, а потом ругаться начинает.

– А какой он был? Я его совсем не помню.

Агриппина Микулишна опять вздохнула.

– Оно и понятно, ты крохой совсем была, когда он сгинул. А отец твой… шустрым был. Озорным. Хулиганили они с дружком своим, ох хулиганили. Топтыгин их гонял, это наш староста. Любопытным был Виталий. Все ему знать хотелось. Говорил, что у нас тут, в Лихово, раскопки проводить надо. Ценностей много. Хотя предупреждали его, что не все копать дозволено. Да, что там! Было время…

Бабушка вздохнула и с мрачным видом стала изучать тревожное небо.

Странно слышать про взрослых, что они хулиганили в детстве. Как же тогда они стали взрослыми? Баба Наташа, например, такая строгая, а вдруг тоже в детстве хулиганила? Или взять Агриппину Микулишну. Страшно же подумать, что она хулиганить может. Я даже сглотнула, представив девочку Гриппу и ее шалости. Бр-р.

Автобусом и не пахло. А вот тучи злились сильнее, заволакивая небо чернотой. На поляне перед деревней была только покосившаяся табличка с название «Лихово» и все. Не деревца, ни кустика.

– Дождь пойдет.

– Ливень. – отозвалась бабушка.

– Автобуса нет.

– Да он же сам по себе ездит. Топтыгин – наш, все бьется, да куды там. Без толку. Гришка, водитель тобишь, как доберется до… хм… до этого самого… Хм.

Бабушка замялась. И стала пристально смотреть на дорогу. А меня прорвало:

– Там корова разговаривающая, и избушка на курьих ножках и гусь.

– Что гусь?

– Говорящий!

Стало неудобно. Мне что-то там опять привиделось. Я испугалась, что понятно, я в деревне первый раз. Испугалась, разревелась и прибежала вся в слезах в дом вещи собирать.

– Мне наверное показалось. – отчаянно краснея, сказала я.

Бабушка внимательно рассматривала тучи. Мне на нос упали первые капли.

– Ливанет сейчас! – шепотом поведала Агриппина Микулишна.

– Может быть, домой пойдем? – так же шепотом спросила я.

– Нет, не дойдем. – покачала головой бабушка и добавила. – Бегом надо, Оля. Бего-о-о-о-ом!

И она рванула назад к дому. Я с ливнем за ней.

В дом мы прибежали совсем мокрые. Бабушка быстро стащила с меня прилипшую толстовку и помогла разуться, потом стала раздеваться сама. Я чихнула.

– Ох тыж, простуда. Брысь окаянная! – как-то по-особому фыркнула бабушка. – Надо тебя, Олюшка, в баньке попарить.

– Может не надо? – мне стало страшно. Вспомнилась почему-то баба Яга. Она тоже вечно всех парить бралась.

– Да не бойся. Банька – лечит. Пойду, затоплю. А потом будем чай пить с малиновым вареньем.

Сопротивление бесполезно.

Меня вымыли в бане. Там было очень тепло и вкусно пахло травой, деревом и цветами. Бабушка завернула меня в огромное полотенце и на руках (во мне, на минуточку, тридцать пять килограмм) принесла домой.

Мы пили чай. Агриппина Микулишна пододвинула мне банку варенья и дала ложку. Столовую.

– Ешь. Это заместо аспирина.

Я щурилась от удовольствия, ела варенье, смотрела на бабушку и на дождь, который стеной лил за окном.

Бабушка, громко отдуваясь, пила чай из цветастого блюдца.

– Я, Оленька, врать не приучена. Деревня у нас непростая. Папа твой деревню нашу называл сказочной аномалией.

– Как это?

От бани и липового чая я разомлела. Страха совсем не было, только любопытство. Видно на меня так варенье действует.

– Я сама не знаю. Но он говорил, что к нам сюда все сказки слетаются и живут тут какое-то время. Магии у нас много. Сказочного…

Что? Сказки? Как это слетаются?

– Кто у вас есть? Вампиры, зомби? – вот тут надо прояснить. Если вампиры есть – то я домой сразу же. Они же почти как комары. Меня даже передернуло. И с зомби мне не по пути. А если нет…

– Хто такие? Нету у нас нечисти. Бывает, залетает что лихое. Но, на то Топтыгин есть да и Димка-кузнец!

Очень интересно. Не знаю кто такой Димка-кузнец, но деревенский староста не похож на супермена. А, что вампиров нет – хорошо.

– Корова говорит? – решила все-таки я прояснить ситуацию. Агриппина Микулишна кивнула, а потом добавила:

– Оленька, понимаешь, у каждого тут своя сказка!

– Как это?

Бабушка пожала плечами и отхлебнула еще чаю. Уже из кружки (я в такую кружку могу голову засунуть).

– Эх, Олюшка. Тут как? Лучше все самой увидеть. Ты не бойся – сказочные тебя не тронут. Я всем рассказала, что ко мне внучка приезжает. Своих не пужают. А ты пообвыкнишьси скоро. Чай допила? Пойдем, уложу тебя детынька, и сказку расскажу.

Внезапно на меня напала сонливость. Веки тяжелыми стали, неподъемными. Я сонно кивнула. Бабушка отнесла меня на кровать и уложила, как маленькую, подоткнув одеяло. Глаза сами закрывались, а Агриппина Микулишна тягуче рассказывала, а может пела сказку. Я плохо помню о чем. На первых же «лю-ли лю-ли» я заснула.

Глава 4. А где автобус?

Бабушка где-то откопала книжку про приключения Тома Сойера. Сказать ей, что у меня телефон забит детективами, язык не повернулся. На первой странице книги корявым подчерком выведено «Моя книга. Не трогать» и подпись «В.О» – инициалы моего отца. Я гладила пальцами обложку с нарисованным светловолосым мальчиком. Надо же! Когда-то мой папа так же, как я держал эту книгу в руках. А может он тоже лежал на стеганом лоскутном одеяльце в травяных зарослях и читал?

Передо мной была мисочка с печеньем и стакан молока. Бабушка твердо решила докормить (раскормить будет правильным) до человеческого состояния.

Трава, жужжание пчелы у цветка и печенье с молоком здорово усыпляли. Где-то за забором бубнили мужские голоса. От нечего делать я начала прислушиваться к разговору.

– Нету до сих пор! И вчера не было! А как без него? Ехать как? – донесся из-за забора раскатистый рык. В ответ что-то кто-то пробубнил.

– О том и речь! Сколько можно! Безобр-р-р-р-зие. – похоже, говорил (рычал?) Топтыгин.

Видно что-то пропало, поэтому и злятся. Интересно, что именно?

Я съела еще одну печеньку. В таком темпе, я точно стану человеком. Большим таким и круглым, как шар. Надо пройтись.

Бабушка Гриппа возилась в огороде, и меня не видела. Ну, а я не очень старалась быть замеченной. Увидит – еще что-нибудь есть заставит.

Собаки лениво проводили взглядом. Я потопала к остановке автобуса. Не знаю почему, даже не спрашивайте. На улице кроме домов, травы и собак никого не было. Автобуса тоже не было. Я пошла дальше. Буквально через мгновение из травы вынырнула черно-белая морда.

– Му-у, ты чего тут делаешь? – испуганным голосом спросила корова. Ага, та самая.

– А ты?

– Я траву ем. Не видно, что ли?

– А чего испугалась? – в лоб спросила я.

– Дык… Поклянись, что никому не скажешь!

Я не нашла, что сказать, но на всякий случай покивала головой. Коровьи тайны мне в новинку.

– Хозяйка за деревню ходить не разрешает. А тут трава – ешь, не хочу. Такая сочная, хрустящая. Му, а не трава.

– А, понятно. Не скажу, не бойся.

– Спасибо. А ты что тут забыла? – прочавкала корова.

Я пожала плечами. Ну, не говорить же ей, что в меня еда не лезет уже. Решила перевести тему.

– Меня Оля зовут, а тебя?

– Гаврюшей!

– Э-э-э-э. Это же вроде мужское имя?

– Я знаю, ты знаешь, а хозяйка моя не знает. Я уж столько раз ей говорила – переименуй. Стыдобища же. Эх…

Видно, что корова своего имени стеснялась. Даже глаза у нее погрустнели.

– Ну, Гаврюша может быть сокращенным от Габриэллы, к примеру.

– А что, мне нравится. А много ль ваша Габриэлла дает молока? Не выдоишь за день – устанет рука. Звучит. Ты секреты любишь?

Я кивнула. Гаврюша слизнула пучок травы и смачно зачавкала.

– Автобус у нас пропал. И знаешь что?

– Что?

Глаза мои сами увеличились в размере. Неужели настоящая детективная загадка? Целый автобус – это не шутки!

– Колесо от автобуса на дороге лежит. Чуть подальше. Хочешь, покажу?

Я опять кивнула. Первая улика. Ладошки зачесались от нетерпения.

Гаврюша – Габриэлла неохотно вылезла из травы, хватая по ходу еще пучок. Вот обжора!

Мы неспешно дошли до колеса. Оно лежало в траве, и выглядело малопривлекательно. Грязное, на резине дыра, а металлическая дужка погнута. Краска облезла!

– Н-да… – сказала я после осмотра улики.

– Му-у! Точно! Преступление.

В голове мой закрутилось, завертелось, и я представила, как кто-то неизвестный, подкрадывается к автобусу. С гнусной усмешкой, совершенно хладнокровно дырявит колесо. И скрывает в траве. Водитель не знает и едет. Только он разгоняется, как исковерканное колесо отлетает и… Хм… и что и? где тогда автобус?

– Я в траве поищу улики, а ты по дороге.

Гаврюша сиганула в еду и зачавкала. Оказывается, я рассуждала вслух. Так часто бывает с настоящими детективами. Иду, по сторонам смотрю. Трава высокая, дорога сухая (это странно, вчера дождь был не хилый). На небе облачка и хрюкает что-то.

Противно так хрюкает с подвыванием. Мое богатое воображение сразу нарисовало стадо комаров. Огромных, жирных и наглых, сидящих за большой миской салата. Едят и хрюкают! Сволочи.

Знаю, это иррациональный страх из детства. Я как-то прихлопнула в детстве кровопийцу. А в нем… столько. Одним словом, вся рука в крови была и на платье огромное пятно. И я так испугалась, что плакала и не могла остановиться. Вот с тех пор я боюсь этих кровавых монстров. Моему страху даже есть научное название – энтомофобия. Или инсектофобия – боязнь насекомых. Хотя оно не совсем подходит. Я же не всех насекомых боюсь! Только комаров.

В общем, я развернулась и дала деру назад в деревню. Да, я в курсе, что со страхами надо бороться. Но воображение у меня слишком буйное. Оно бороться не хочет. Оно боится.

Гаврюши на пути не встретила. Видно ест до сих пор.

Прибежала домой. А там засада:

– Оленька! На пирожок!

У-у-у-у-у-у-у-у. Опять еда. Не могу больше.

– Пирожок съешь, и обедать будем!

Пирожком таких размеров можно было бы накормить какую-нибудь маленькую страну. Англию, например.

Сразу представила, как по небу летит мой пирожок и падает ровнехонько ну-у, допустим на Англию. Все радуются и едят. А королевская семья скачет! Парламент тоже рад, или что там у них? Ну, а как иначе – такая польза для страны. Один пирожок – все сыты! Надеюсь, этим пирожком никого не пришибет.

Похихикала над своим воображением. Мама всегда говорит, что воображение надо держать в узде. К слову в интернете говорят, что узда – это одна из важнейших частей конской упряжи, которая помогает управлять лошадью. Вот как мне это приспособление приделать к воображению? Загадки.

С пирожком подмышкой пошла в дом. Обедать.

На столе скромно: борщ, сметана и пирожки. Опять! Уф!

Бабушка села напротив. И важно, с расстановкой, принялась есть. Я на нее засмотрелась – красиво она ела. Медленно, смакуя каждую ложку.

– Оленька, кушай!

Я кивнула и стала ковырять ложкой суп. Для виду. Есть не хотелось. В открытое окно влетал легкий ветерок. Тут калитка скрипнула и…

– Тетка Гриппа, ты хде? – голос у говорившего был ниже и мощнее бабушкиного.

Бабушка, не отрываясь от борща, отозвалась:

– Че тебе, Димка!

– Железо есть?

– Откуда? Ты еще полгода назад корыто мое железное упер.

– Да, тю! Что с того корыта сделаешь?

Калитка опять скрипнула. Я на бабушку смотрю. Пояснений жду.

– Да, это Димка – кузнец. Вечно со своими идеями. Всю деревню обобрал. У Матрены – кровать железную спер, у Потапыча два ведра оцинкованных уволок. Управы на него нет.

– А зачем ему железо?

– А как же? Он у нас кузнец. Эксперименты всякие любит. Зимой сани самоходные мастерил. Оне у него на живой воде ездили. А сейчас машину летающую задумал. Что ему в голову залетит, то никакими вилами не вытащишь.

Сразу же вспомнилось крыло с железными перьями. Н-да…

– Олюшка, ты кушай, детычка! – проворковала бабушка и встала из-за стола.

Я продолжала ковырять суп. А из кухни донеслось бабушкино напутствие.

– Пока не съешь, не отпущу.

– Я лопну! – сказала я тарелке, а та пахнула в лицо борщом. Засада.

После обеда клонило в сон. Если лягу, то не встану. Агриппина Микулишна обрадуется и будет меня кормить. Лежа! Надо двигаться! Пойду – погуляю.

В этот конец деревеньки я ходила, пойду в другой.

В деревне одна улица и домов пятнадцать. Жилых. Есть те, у которых ставни заколочены крест-накрест, и в палисаднике крапива. Брошенные дома выглядят грустно. Они, будто стесняясь своей заброшенности и не ухоженности, тихонько поскрипывали покосившимся забором.

Рядом с домом кузнеца (а чей же еще дом с железом у крыльца) было пусто. Куда вчерашняя куча металлолома делась?

У низенького заборчика стояла Гаврюша. Я подошла.

– Привет, ты чего тут?

Гаврюша посмотрела на меня и со вздохом ответила:

– Хозяйка поймала и вон – на веревку посадила. А тут даже поесть нечего.

Вокруг была трава, но соглашусь с коровой, выглядела она не так аппетитно, как за деревней.

– Хочешь, отвяжу? – предложила я шепотом. – Пойдем на тот конец сходим. А потом я тебя обратно приведу.

Гаврюша задумалась, правда ненадолго.

– Идем! Только ты колышек вытащи, веревку не трогай.

Я и вытащила. Держался он на честном слове. Корова и сама могла бы его выдернуть. Озорные Гаврюшины глаза тому подтверждение.

– Скучно тебе тут? – спросила корова.

– Не очень. В городе тоже скучно. Только там квартира – никуда особо из нее не пойдешь. Мама меня одну не пускает.

– А подружки? Мальчики там всякие?

– Ну-у-у…

– Да ладно, я же корова. Мне все можно рассказать. Колись, давай!

– Нет у меня подружек, Гаврюш! Ну и мальчиков тоже. Мы два раза переезжали с мамой, потом я еще …, хм… занята была. Когда пришла в эту школу – не влилась в коллектив, как мама говорит. У нас класс небольшой. Все своими компашками дружат. А я… Ну, не сложилось как-то.

– Это хорошо! – прочавкала корова.

– Чего хорошего?

– Там у тебя подружек нет, а тут есть! Знаешь, коровы самые верные подруги!

Я засмеялась, уж очень важно при этом выглядела Гаврюша – Габриэлла.

В траве виднелись синенькие цветочки, на длинном стебельке. Ни я, ни корова не знали их название.

– Я больше на вкус ориентируюсь! Знаю, что они не вкусные.

Я стала рвать цветы, а Гаврюша сказала, что коровам очень идут цветы на рогах.

– Спасибо. Му-у-у-у! Я сейчас как королева красоты. Только назад пора. Скоро доиться надо, а меня тут развезло – в сон клонит. Ночью Димка не дает спать.

– Почему?

– Да стучит, окаянный! Всю ночь, представляешь. Сегодня с утра у меня даже молока меньше было. Стыдобища!

Я довела Гаврюшу до места и воткнула колышек с веревкой обратно, рядом с забором. Помахала рукой подруге и пошла домой. Интересно, как она хозяйке цветы на рогах объяснит.

У дома кузнеца лежал бампер, местами покрытый ржавчиной. А в сторонке дырявое колесо. Очень знакомое.

– Да ты не бойся! От такого преображения все только выиграют! Представь! Ты такой гордый паришь в небесах. – донесся до меня бас кузнеца.

В ответ раздавалось неясное бормотание, похожее на звук работающего мотора.

Как всякому порядочному детективу мне стало подозрительно. Я даже сощурилась и покивала своим мыслям. Надо бы… Что надо, так я и не поняла. Но что-то тут не так – это точно!

Погрузившись в размышления, я подалась домой. Бурное воображение перебирало факты и подкидывало из своих недр то один детективчик, то другой.

А дома ждал очередной кошмар: жареная картошка с грибами, соленые огурцы и монстры, которых бабушка ласково назвала лепешечками.

Спасите меня кто-нибудь. И срочно!

После ужина, объевшуюся и неподвижную, меня посадили у печки. Настаиваться, что ли?

– Погрейся, Оленька!

Ох, доведет меня бабушка! Если не лопну, то обязательно раздобрею. Почему-то вспомнился Колобок. Сейчас, я отлично его понимала. Я бы тоже удрала. Ни медведи, ни комары меня уже не пугали.

– Давай я тебя косы расчешу. Вот сколько репея насобирала. За красой ухаживать надо!

Я вяло, в знак протеста, шевельнула мизинцем правой ноги.

Агриппина Микулишна принесла расческу. Красивую. Всю в завитках и серебряную на вид.

– Глазки прикрой, Оленька! Я тебя расчесывать буду и сказки рассказывать.

Сказки я люблю. Когда я лежала в больнице… хм, надо рассказать подробнее об этом! Сложно начать, ну да ладно. Одним словом, кошка наша – не единственная. Со мной потом много кто еще говорил. Кошки соседские, собаки, черепаха, даже мухи! Мама мои выдумки устала слушать, и повела к врачу, на обследование. Врач посмотрел-посмотрел и велел меня в больницу положить. Что-то ему в моих анализах не понравилось. Вот меня положили и начали исследовать. В основном на голову одевали шапочку такую, с проводками и что-то там на экранах смотрели. Еще ко мне ходили разные дядьки в белых халатах, читали какие-то бумаги, смотрели на меня и на маму и качали головами. Мама со мной лежала. Мы с ней на одной кровати спали. У меня ничего не болело, но в больнице стало грустно. Я начала плакать. Много. Почти все время. И так тоскливо мне было, что я разучилась животных понимать. А как разучилась, нас сразу и выписали. А потом мы переехали в новую квартиру, поближе к бабушке Наташе, маминой маме.

Глаза я прикрыла и подумала, что там расчесывать? Три волосинки, как мама говорит.

А бабушка Гриппа, запела. Пение походило на раскаты грома. Страшно и интересно одновременно.

– По небу бык – бычище хо-о-дит.

За собою стадо во-о-дит.

Стадо по небУ идет,

Дождик молоко-о-о-ом льет.

Ты полей-полей дождик!

Земля – Ма-атушка ждет.

Ко-оренья прорасти,

Ра-а-а-стенья прорасти.

Смоет тех коров млако,

Все болезни, все лихо-о-о-о…

Ох, лю-ли, ох, лю-ли-и-и!

Сгинут все боле-езни-и-и-и.

Песня была долгой. Она лилась из бабушки низким, певучим звуком. Потом мне стало казаться, что я стою в поле, и сверху льется на меня молоко. Льется и льется.

Глава 5. Не создан для полета?

Проснулась я в своей кровати, спеленатая одеялом, как младенец! Вот тебе и волосы расчесать! Я же спать завалилась часов в восемь вечера. Ну, Агриппина Микулишна!

Я кое-как выбралась из одеяла. Стараясь не скрипеть полом, оделась и выползла на улицу. За ночь мысль в голове настоялась. Теперь я горела желанием посмотреть, что там кузнец стучит и кого уговаривает. По-моему, я знала, где автобус! Но! К преступникам одному ходить не стоит. Позову я подмогу.

Гаврюши нигде не было, а потом я услышала ее громкое му-у-у-у-у, доносившееся из сарая.

– Ну, что же ты, голуба моя! Ведро только с трудом. Ты ж у меня корова приличная.

– Му-у-у-у-у-у-у-у. – тоскливо так.

– Охохонюшки. Пошли, уж! Травку поешь и молока, как вчера вечером будет.

Хозяйка, кругленькая и полненькая, вывела Гаврюшу и привязала на то же место. Я на всякий случай спряталась в зарослях травы. Ой, крапивы! Ай!

– Оль, выходь!

– Откуда ты узнала, что это я?

– Как это? У меня нюх как у собаки!

– А глаз как у орла? – засмеялась я в ответ. Корова улыбнулась, вот не знала, что она умеет.

Ай, крапива – не лучшее убежище. Я потерла ужаленные ноги.

– Гаврюш, идея у меня есть! Проверить надо!

И я вкратце рассказала корове свой план. Подруга меня поддержала шепотом, но целиком и полностью. И мы пошли. Старались быть не замеченными и крайне осторожными.

Я делала вид, что любуюсь деревенскими видами, а корова слизывала росу с травы с совершенно независимым выражением лица или морды?

Так мы дошли до дома кузнеца. Теперь было самое сложное: проникнуть внутрь незаметно и все вынюхать.

К слову бампера не видно, колеса тоже.

Мы с коровой переглянулись и пошли дальше. В огороде у кузнеца жуткий бардак. Земля в каких-то ямах и рытвинах. Мусор металлический повсюду.

Я головой покачала. Разве можно такую грязь плодить?!

– Вон там у него кузня! – в самое ухо шепнула подруга, обдав меня теплым запахом молока. Коровы, оказываются, сами по себе молоком пахнут.

Мы поползли дальше. Изба закончилась и началось… не знаю, что началось. Сарай что ли? Из огромных бревен, я такое бревно даже обхватить не смогу. Гаврюша тоже.

Ползем мы, ползем и тут…

Стоим мы с коровой посреди дверного проема и честно смотрим на огромного дяденьку с молотком в руках. Упс!

– Чегой это вы тут?

У дяденьки был удивленный вид. Наверное, он был нестарым. Хотя, я не знаю. У него лицо в саже и борода косматая и рыжая.

– Гуляем! – ответила я. Гаврюша что-то усиленно жевала с честным видом.

– А! Ну, гуляйте, гуляйте!

В глубине замусоренной кузницы (это же она, да?) стоял знакомый старенький автобус с облупленной желтой краской. По бокам к машине были прикреплены крылья. Красивые, с железными перьями.

– Ага, – очень торжественно сказала я. – Вот, куда автобус пропал!

По телу пробежали приятное стадо мурашек. Вот, я какая молодец, второй день в деревне и уже раскрытое дело.

Кузнец выглядел грустным. Автобус тоже. Даже отполированный и блестящий бампер не мог исправить картину.

И тут мне стало жалко и автобус с крыльями и рыжего кузнеца.

– Что с ним? – кивнув на автобус спросила я.

– Не полетел! – вздохнул кузнец. – Я и так и эдак, и живой водой поливал. Крылья машут, а он не летит. Колесо ему починил, эх…

Было над чем задуматься! Я подошла ближе к автобусу, потом обошла его кругом, стараясь не наступать на крылья, разложенные на полу. Пока обходила – думала. Надо, по идее, завизжать и убежать. Все девчонки так делают, да? А мне было интересно. Даже жарко стало от интереса.

– Может он слишком тяжелый? – резюмировала я свой обход.

В голове толпились вопросы. Я рассудительный человек (очень редко, конечно, но никому это знать не надо), стараюсь мыслить здраво. А тут… Ольга – это ты? Автобус с крыльями, Оль! Живая вода! Может сбежать?

– Я десять ведер живой воды вылил!

– От такого количества, что хочешь полетит! – вставила корова.

Кузнец посмотрел на нее удивленно, но промолчал.

– Хм, живая вода – хорошо, но законы аэродинамики никто не отменял. На чем он будет летать? На каком топливе?

Вы не думайте, я в самолетах и прочей технике не очень разбираюсь. Это я так – передач насмотрелась.

– На топливе? Да на живой воде, говорю же! – протянул Дмитрий.

– Угу… Живая вода, если я понимаю правильно, оживляет то, что было не живым, но не наделяет новыми функциями! – я сама офигела от своего вывода. Кузнец с Гаврюшей тоже.

– Так вот, а автобус для полета не предназначен. Конструкция не та. Крылья – они для полета. Вот и машут сами по себе, а он нет. Как говорится, рожденный ползать – летать не может!

– А как быть? – это Гаврюша спрашивает.

– Ну, я не авиаконструктор! – важно отвечаю. – Думаю, надо автобус отпустить на волю, на работу то есть. А вместо него, что-то придумать другое. Я в одной книжке видела, что к крыльям, типа лодки крепили в первых самолетах. И пропеллер сзади.

Автобус вздохнул и бибикнул. Я подпрыгнула от неожиданности.

– Не хочет он работать, я ж его три дня уговаривал. Как колесо пробилось, так я сразу его сюда. Гришке самогону дал, он и не видел, что мы с Лиазиком ушли. Там же в траву завалился и захрюкал… С крыльями то оно как? Никакие камни на дороге не страшны. Эх. Теперь он только летать хочет. – пояснил кузнец.