Олькины каникулы с магическим уклоном

Мария Фадеева

Олькины каникулы с магическим уклоном

Глава еще не первая

Живешь себе спокойно и – Бац! Нате вам бабушку!

– Понимаешь, Зайчик! Она не совсем бабушка! – пропыхтела мама из глубин шкафа. Шкаф у нас хороший: вся мама входит.

– В смысле?

– Ну, в том смысле, что она неродная. То есть родная, конечно, но не очень.

– А откуда она взялась?

– Кто?

– Бабушка твоя!

– Она не моя! – фыркнула мама.

Час от часу не легче! Я уперла руки в бока и сощурилась. Мама всегда так делает, когда хочет вывести меня на чистую воду. Не знаю, чистая вода или не очень, но выглядит мама в этот момент серьезно.

– Зачем мне ехать к какой-то чужой бабушке?

Мама быстренько запихнула в огромную сумку- чемодан еще одну мою футболку. Красную с колючей надписью. Терпеть ее не могу. Футболку, конечно же.

– Зайчик! Это не моя бабушка, а твоя. Агриппина Микулишна двоюродная тетя твоего папы. Значит для тебя она… бабушка, троюродная наверное.

Мама в глаза не смотрит, выглядит виноватой, значит что-то тут не так. Я подошла к дивану и села. Нога за ногу, взгляд максимально серьезный.

– Рассказывай все!

– Зайчик!

– Никаких зайчиков. Мне почти двенадцать, мам! Давай, выкладывай.

Мама вздохнула. Метнулась к шкафу. Ого! Теплая пижама в собачку!

– Понимаешь, Зайчик! Меня позвали на работу! – с поникшей головой сказала мама и добавила трагическим шепотом. – На раскопки!

– Только не говори, что эту бабушку на раскопках откопали. – хмыкнула я.

Мама с готовностью хихикнула и присела рядышком, сложив руки с пижамой на коленях.

– Олька, ты у меня такая серьезная! Вся в отца.

Ну, вот опять. Главное, чтобы не плакала. Нет, мама совсем не нюня, иногда находит на нее, но что взять с взрослых. Психологи говорят это от того, что взрослые постоянно в стрессе. Мама тяжело вздохнула и выдала:

– Я, я хочу на эти раскопки, Оль. Ты же знаешь, я мечтаю вернуться в Институт археологии. Помнишь, я тебе рассказывала про него. Мы там с папой познакомились.

Ой, все! Точно будет потоп! Папа – запретная тема. Слезы гарантированы. Я его, папу, почти не помню. Только большие ноги в кроссовках и смех. А мама помнит, и любит плакать на эту тему.

– Олька, ты же знаешь, как для меня это важно! Материала наберу себе на диссертацию. Условия там полевые конечно: палатка, костер и туалет в лесу. Тебе нельзя – комары загрызут. Да и скучно будет. А с бабушкой веселее…

Как знать, как знать! Бабушки они разные бывают.

Вот знает мама на что давить. Я эти черепки, кусочки и восторженные охи-ахи терпеть не могу. Как может быть интересно рыться в земле и что-то там искать. И комаров! Комаров я боюсь! Они кровь пьют, летают и звенят. Бр-р!

– Ага, ты на свои распрекрасные раскопки, а меня к какой-то юродной бабке! Да еще на три месяца.

– Агриппина Микулишна не какая-то, а очень приятная. Живет она в деревне. Там воздух, речка! Будет где бегать и купаться! А я рядом буду работать. Каждые выходные приезжать. Честно-честно!

Н-да! Значит там, на раскопках комары, а в деревне их нет?

– Может, к бабушке Наташе, а? – выдаю я после непродолжительной паузы.

Если честно, к маминой маме я не очень люблю ездить. Бабушка все учит маму как правильно жить. Что давно пора забыть прошлое и строить свое семейное счастье. Мама при этом выглядит грустной и беззащитной. Может быть потому, что семейное счастье для нее – это папа?

И еще у бабушки Наташи очень скучно и строго. Туда не ходи, тут не сори, в комнате есть нельзя и чипсы – это отрава. Телефон строго по часам. Эх. Но непонятно откуда взявшаяся Микулишна откровенно пугала.

– Не получится. Она в санаторий уезжает. Здоровье поправлять и отдыхать.

Мне стало грустно. Разве можно с детьми так? Я насупилась, а у мамы задрожали губы, и задергался нос. Ну, вот! Сейчас точно будет плакать!

– Олюсь!

Я молчу.

– Олька!

Все равно молчу. И тут… мама всхлипнула и опять села ко мне на диван. Обняла и стала дуть в макушку. Запрещенный прием, между прочим.

– Прошу тебя! Доченька! Такой шанс. Ты сама знаешь, сколько я его ждала.

Не могу маме отказывать. Вот не могу и все! Веревки она с меня вьет. Где-то я слышала, а может, приснилось, что все наоборот должно быть. Дети вот таким самым образом манипулируют родителями.

– Хорошо! Только уговор!

Мама быстро-быстро кивает и смотрит на меня. А глаза у нее горят от восторга. Не иначе уже черепушки метелкой обмахивает в воображении, или описывает какой-нибудь доисторический осколок. Эх, мама!

– Первое! Ты будешь приезжать каждые выходные! Второе… чемодан я соберу сама! И еще… поможешь мне детективов на телефон закачать.

Вот так я, городская девочка Ольга Витальевна Орешникова, одиннадцати лет от роду, отправилась в деревню Лихово.

Глава 1. Знаки

За окнами мелькал лес – целое зеленое море. Конца края нет.

Я смотрела на мелькающие деревья и думала. Про себя, про маму, про новоявленную бабушку и всякую такую ерунду. Про себя больше, если честно. Я же самый обыкновенный ребенок. Учусь нормально. Всего две тройки за год, и то пустяшные. Подумаешь, музыка и рисование. Я ни того, ни другого не умею. Мама говорит, что в младенчестве мне на оба уха наступило по стаду слонов, а напоследок и по рукам прошлись. Шутка конечно.

Сама я невысокая, волосы светлые, глаза голубые, характер нордический. Больше всего на свете люблю детективы. Нет, не так. Единственное, что я люблю (кроме мамы) – это детективы. На них меня мама «подсадила». Она их проглатывает вместо супа на обед. Это она сама так говорит. Не помню, когда мама начала мне читать детективы. Мне кажется, что с самого рождения. Сначала я их вообще не понимала. Но мама читала хорошо, с выражением, меняя голос и мимику лица. Мне было очень весело смотреть на нее. А потом, неожиданно для себя самой я стала разбирать смысл. И вот тут мне открылся целый мир тайн и преступлений. И у меня, как у всякого порядочного детектива, появился друг-помощник. Воображаемый. Вместе с ним мы расследовали все тайны, до которых только могли добраться. И читали. С упоением. Меня всегда поражало, как в захолустном месте возникают тайны и расследования. Вот мне бы так.

Со мной ничего особого интересного не происходит. Одни скучные пустяки: что-то сыпется, падает и разлетается в дребезги. Мама в шутку называет меня «ходячим бедствием». Обидно, между прочим.

Ах да, маминой подруге тете Вике (она работает психологом в каком-то модном центре) мое увлечение детективами не нравится. Как-то раз она маме умными словами рассказывала о вреде чтения не по возрасту. А что мне, скажите читать? Учебники? Комиксы? Скучно. А тут тайны! Преступления! И еще, тетя Вика сказала, что разговор с вымышленными героями (это она про моего друга-помощника) дело не очень хорошее. И весьма вредное. Мама потом целую неделю охала, когда меня за чтением видела.

Жизнь моя без детективов так себе. Я, конечно, кроме чтения еще и телефон люблю, фильмы и сериалы. Детективные, конечно. А если они еще и про магию… м-м-м!

Тетя Вика еще очень маму ругала, что у меня подруг нет. Как так, мол, для ребенка это вредно. А я что могу? С друзьями и подружками у меня не складывается. У нас интересы разные. В куклы я не играю, на площадке не гуляю, мне там скучно. А девочкам детективы читать не интересно.

Одним словом в моей жизни все по плану: детективы, телефон, задушевные беседы в воображении и всякие мелкие неожиданности с сыпуче-разбивательным уклоном.

Я в деревню, кстати, первый раз еду, да еще и на поезде. Раньше все как-то на самолетах. Но, оказалось, что до бабушки Гриппы (жутко звучит, да?) на самолете не долетишь. На поезде тоже не особо удобно, но можно. Если потом, после поезда, пересесть на ковер-самолет. Шучу! На автобус.

– Проводница сказала, что мы подъезжаем. До станции осталось пять минут. Бери свой рюкзак и за мной. – скомандовала мама, чуть виднеющаяся из под огромной сумки-чемодана.

Странное дело, я всегда думала, что станции должны быть в городе, а тут городом и не пахнет. Пока поезд замедлялся я успела обсудить особенности железнодорожных станций со своим другом. В воображении. Он заметил, что тут кроме деревьев и травы по пояс нет никаких удобств для пассажиров. Я с ним мысленно согласилась. У меня очень удобный друг (имена у него разные, зависят они от моего настроения и темы разговора) всегда со мной соглашается.

Мама с трудом тащила сумку на колесиках. Она у меня хрупкая. Некоторые комары больше будут. Зря я ее одну на раскопки отпускаю! Как она там без меня справится? Мы прошли мимо купе проводницы и втиснулись в тамбур.

Поезд стал замедляться.

– Сумка у вас какая огромная. – сказала проводница, отодвигая меня и маму вглубь тамбура. – Стоянка поезда две минуты. Там платформа неудобная – прыгать надо.

Мама что-то возмущенно пискнула и поезд остановился.

Я сразу поняла, почему платформа неудобная – ее просто нет. Рельсы, трава и все.

Мы с сумкой и мамой выгрузились кое-как и стали искать автобус.

Оказалось, что он прятался с другой стороны железной дороги. Мы с трудом доволокли сумку и вползли в этот музейный экспонат. Я таких не видела. Желтый, бампер с ржавчиной. Фары грустные. Сели на узкое сидение и поехали. Кроме нас еще пару человек сидит, с сумками. Вижу, мама у меня волнуется.

– Мама, успокойся, Ок?!

Она мне кивнула. Губу закусила и вперед смотрит, а я в окно. А там тонны леса. Елки зеленые и мохнатые над дорогой верхушками переплетаются. Не хотелось бы мне тут одной оказаться. Жутко. Пустынно и непривычно. Тут вижу – плакат висит на дереве: медведь с поднятой лапой. Под плакатом подпись: «Не сори, а то съедят. Топтыгин Михайло Потапыч»

– Мам, ты видела?

– Что, Зайчик?

– Плакат с медведем!

Мама головой качает. Ну, ладно! Может у них тут шутки такие. Едем дальше. Снова лесное море. И тут…

Огромный камень, с меня ростом, не меньше, а на нем спицы лежат вязальные и гигантский полосатый носок недовязанный. Рядом корзинка с разноцветными клубочками.

– Мам, ты видела? Там носок!

– Оставил, наверное, кто-то. Или потерял.

Видно, что мама вся в своих мыслях: на мои замечания внимания не обращает. Привыкла, наверное, что я что-то вечно фантазирую. Но тут никаких фантазий. Что в лесу делает носок? Запахло тайной?

Ну, правда? Сидел кто-то – вязал себе носок на камне. Потом вспомнил, про… включенный утюг и убежал! Хм… куда? В лесную норку? Ни одного дома вокруг. Мы уже час едем. Тут темный лес кругом.

Автобус пыхтит, но гордо мчит вперед. Мама моя голову склонила и сопит. Умоталась, бедненькая. Погладила ее по локтю. Она не проснулась.

Поворачиваюсь я в окно, а там…

Нет, не елки и не лес. Там указатель. Здоровенная табличка на ножке. А на ней дракон нарисован схематично и криво. А внизу написано, что часы приема: с 8 00 до 20 00. В выходной просьба не беспокоить.

Да, что тут творится? Шутки, какие-то несмешные.

Лес отступил, выпуская на первый план высокую траву – мечту коровы (была бы я коровой, мне понравилось бы, наверное) и какой-то кустарник.

Все спокойно. Едем больше часа, и никаких неожиданностей. Телефон тут не ловит. Совсем. Вот это уже печалька!

Лес закончился, и началось поле такое большое, что не видно, где заканчивается.

Глянцево-зеленое поле, ярко-голубое небо и облачка плывут. Беленькие такие, чистенькие, как на заставке в мультфильме про Симпсонов. В городе такого нет.

В высокой траве, почти полностью ею скрытый, стоит деревянный полуразрушенный колодец. С табличкой (куда без нее?). На табличке написано: «Колодец с живой водой на ремонте».

Так значит! Ну ладно, время у меня будет, разберусь!

На горизонте появилась деревня. Автобус фыркнул, икнул и остановился на полянке перед кривым указателем «Лихово».

Мама сразу же проснулась и засуетилась. Все пассажиры на выход пошли, а один остался. Спал. Никто его не трогал.

Асфальта нет. Под ногами укатанная земля. К автобусу идет большая женщина. Я бы сразу не поняла, что это женщина, но у нее на голове ярко-желтый платок был, а в руках сумочка.

– Агриппина Микулишна, здравствуйте!

Моя тоненькая мама подскочила к этой женщине и запрыгала у нее где-то в районе живота. Женщина не улыбнулась, а только кивнула.

– Ты – Оля! – и голос у новой бабушки мужской. Низкий.

Я киваю, а смысл сопротивляться?

Баба Гриппа, как она попросила ее называть, взяла нашу тяжеленную сумку и понесла одной рукой так, будто это не сумка, а пустой пакет.

Я постаралась незаметно сглотнуть. Уж очень мне не по себе стало от такой бабушки. Мама скачет рядом с ней, а я плетусь в хвосте и озираюсь по сторонам.

Кругом деревянные домики, с разноцветными заборчиками, а за заборчиками – цветочки. Красиво. Крапива с меня ростом. Вот и все достопримечательности.

Собаки не лают, а просто провожают нас внимательным взглядом. Будь я на их месте, тоже бы не лаяла. На такую бабушку смотреть страшно, не то, что лаять. Дальше идем.

Колодец деревянный, рядом ведро. Надписей никаких нет. Уже хорошо. Тут бабушка Гриппа развернулась ко мне и басом говорит:

– У нас тут, Оленька, детишек нету. Но ты не бойся, найду тебе развлечение. У нас лес рядом!

Что? Зачем лес? Мне сказки вспомнились. Красная шапочка, Мальчик с пальчик и другие тоже в лесу ходили, и что из этого получилось? Опять же комары! Мне с этими кровопийцами совсем не по пути. Машинально погладила свой браслет от комаров.

Подошли мы к высокому, деревянному забору с огромным железным кольцом-ручкой в двери. Агриппина Микулишна за это самое кольцо потянула и дверь распахнулась.

Мы с мамой бочком протиснулись внутрь.

Дом у бабушки был не просто большой, он был необъятным! Высокое крыльцо, с красно–синими перилами, дверь входная – машина запросто проедет. И в этом деревянном монстре мне жить?

Бабушка занесла нашу сумку в дом. Мы с мамой, озираясь по сторонам, зашли следом.

– У меня всего три комнаты и сени. Я тебе, Оля, вот тут приготовила! Заходи. Обживайся!

Красная сумка заняла большую часть маленькой спаленки.

– Давай, Зайчик, располагайся. – это уже мама пискнула и легонько меня по плечу похлопала.

Ну, мама!

Плюхнулась я на высокую кровать с горкой подушек под вышитой белой тряпочкой и в окно стала смотреть. А там за окном козы ходят и траву едят. Еще кошка (или кот?) рыжая сидит. Травы много. И все! Больше ничего нет!

– Зайчик! Я помчалась. Автобус сейчас поедет назад, а мне на сбор общий успеть надо. Ты же понимаешь! Я тут недалеко – пятьдесят три километра!

Предательница! Посмотрела на маму хмуро! Надо же так с родным ребенком обойтись – бросить его на монстро-бабушку! Я тяжело вздохнула. А мама?

А мама, представьте себе, ускакала!

В комнату вошла хозяйка и сразу темнее стало.

– Ну, что, Оля! Пошли чай пить и разговоры говорить, да сказки рассказывать?

 Я еще раз тяжело вздохнула и пошла за бабушкой. А что мне еще остается? Надо обсудить на досуге новую бабушку со своим другом. В воображении. Может быть подскажет инструкцию по пользованию бабушек.

А сейчас надо Агриппину Микулишну пытать про объявления всякие, колодцы и так далее.

Глава 2. А деревня-то подозрительная…

На деревянной табуретке сидел комар. Здоровый такой, ростом с козу. Он водил тонким хоботком и морщил рыжие брови.

– Зря ты так с нами! Кровососы, кровососы! А мы, между прочим, только салатом из росянки питаемся. И березовым соком – по праздникам. Эх, ты! Олька Орешникова!

И тут я проснулась. Смотрю на табуретку, а там пусто. Приснится же!

Вчера Агриппина Микулишна выдала мне самодельные тапочки со словами, что, мол, пол студеный в избе. Я тапки ненавижу. Всегда дома босиком хожу. А тут надела и пошлепала в комнату (пол и правда был как лед). На запах блинов.

Вчера я ничего особо не узнала. Агриппина Микулишна не видела вокруг подозрительных вещей. Ни колодцев, ни объявлений. Ну-ну! Хотя, может все взрослые такие? Не замечают того, чего по их мнению быть не должно.

Бабушка была на кухне и вертела в руках маленькую сковородку. Она с сумасшедшей скоростью переворачивала блинчики. Рядом в тарелке уже высился блинный небоскреб.

– Проснулась, милая! Как спалось?

Вздрогнула от неожиданности. Вряд ли я привыкну когда-нибудь к бабушкиному басу.

– Нормально. Сны только странные снились. Вы не знаете, что такое росянка?

Агриппина Микулишна всем телом повернулась ко мне. Лицо у нее задумчивое и удивленное одновременно.

– Росянка? Да комариное лакомство, растение такое. Оно на болоте растет. Мошек к себе подманивает и ест их потом.

– А насекомоядное растение! Понятно. – покивала головой с умным видом.

Бабушка Гриппа со страшной скоростью стала метать на стол банки, тарелки и чашки. Потом плюхнула туда же закопченный, пузатый чайник. Мы, что человек сто гостей ждем?

– Иди, золотко, умойся, причешись и завтракать будем. Сейчас и кашка поспеет!

Я пошла. Выходит гостей не будет. Мне страшно стало.

В итоге я съела: тарелку пшенной каши с вареньем, два блина с вареньем, сметаной и маслом. И выпила чашку чая. Агриппина Микулишна осталась недовольной.

– Оленька, кушать надо хорошо. Вон папа твой, когда маленький был… Хм… хм, н-да. Так о чем это я? Ага! Чтобы здоровой быть и сильной кушать надо хорошо. А на тебя глянешь – плакать хочется. В чем только душа держится? Знаешь, как в старину работников набирали? Сначала сажали его и кормили. Хорошо ест – хорошо работает. А ты? Поклевала чуток и уже все…

Спорить трудно. Я едва дышу. Нужно на улицу скорее. Подальше от бабушки. Хотя про работника задело. А оговорочку про папу я запомнила. Интересно, какой он был? На фотографиях папа всегда улыбается и смотрит на маму. А мама рядом с ним счастливая. И не верится, что он просто раз и исчез. Вот бы разгадать эту тайну!

Перекатываясь с бока на бок, доползла до крылечка. Села. Сил больше нет. Все ушли на еду.

Травка зеленеет, солнышко блестит, а по двору гуси гуляют белые и траву эту едят. Меня замутило.

И тут…

Один гусь, с черным пятном на крыле, поворачивается ко мне и говорит:

– Чего смотришь? Трава в горло не лезет. Шла бы ты лучше погулять!

– Чего?

– Шла бы ты… То есть га-га-га!

И пошел себе дальше – траву щипать. А я поняла, как это, когда челюсть вниз падает, а обратно возвращаться не хочет. Хотя я человек привыкший. Мне было года три, сразу после того как папа исчез, когда наша кошка начала со мной разговаривать. Мы с ней довольно весело время проводили. Она меня учила с бумажками играть и карандаши под кровать загонять, а я ее конфетами кормила. А потом мама узнала. Поохала и повела меня к врачу. Врач тоже долго охал и ахал, а потом сказал, что это у детей бывает от одиночества и пережитого стресса. Что-то еще про папу шепотом добавил. Мама переживала очень и много плакала. А потом, по совету бабушки Наташи (маминой мамы), сдала меня в детский сад. По мне, так с кошкой веселее было, чем в саду. От переедания у меня воспоминания зашевелились и начались галлюцинации! Гуси не говорят!

Хотя я «гусиного» совета послушалась и пошла гулять. Как пошла? Покатилась скорее.

Трава вся в росе. Такие ма-а-аленькие алмазики на зеленых ножках. Красиво, но мокро. На дороге следы жизнедеятельности коров. Прохладно. Хорошо.

Прошла я дома три-четыре. Домики все деревянные с расписными ставенками (бабушка мне вчера рассказала и показала, как что в деревенском доме называется). Заборчик и цветы – это палисадник, оказывается.

Так вот, прошла я несколько домов и остановилось. Потому, что там был плакат. Как в лесу. Нарисован медведь с папкой в лапе. И написано: часы работы с 08 до 18 00. Но и это не все!

Из дверей домика, ко мне спиной, выходил человек. Косматый, одетый в коричневую, пушистую кофту, полосатые брюки и лапти. Мужчина ко мне поворачивается и где-то из глубин бороды (такой же косматой) говорит:

– А ты кто такая? И чегой тут делаешь?

– Я Оля! – говорю. – Гуляю тут после блинов.

– Понял, ты Агриппины внучка будешь! Витальки-хулигана дочка значится? Ну, давай знакомиться! Я Топтыгин Николай Потапович! Деревней энтой руковожу, так сказать! Увидимся еще. Бывай.

Николай Потапович рукой помахал, калитку закрыл и по своим делам пошел. Наверное, в лаптях ходить неудобно, уж очень сильно он косолапил.

Иду дальше. Размышляю. О своем папе за последнее время я уже дважды слышала. Почему его хулиганом назвали? Интересненько!

Иду дальше, по сторонам глазею, блины перевариваю.

У каждого домика собака косматая лежит: ни лает, ни рычит, а смотрит только.

В итоге подхожу к одному дому примечательному. Судите сами! Собак нет и забора тоже. А вот железа было много. Рядом с крыльцом лежали гнутые рельсы, какие-то огромные куски металла, цепи и половина железного корпуса машины. Ровно половина и крыло. Железное. С перьями! Перья тоже из железа. Красивое такое крыло. Стою – смотрю. А крыло уползает. Медленно так, как гусеница. Раз и за углом дома скрылось. Ого, подумала я, и пошла дальше.

В палисадниках цветочки разноцветные и крапива. Дошла я почти до конца деревни. За последним домом виднелась полоска зеленого поля и лес. Роса на траве уже высохла, и солнце стало припекать.

У дома, к колышку была привязана корова. Черная с белыми пятнами. Но не это меня остановило. У дома были ноги! Настоящие, куриные ноги. Только размером со слона.

Стою! Смотрю! Челюсть не подбираю, пусть себе лежит в травке.

– Ну и чего вылупилась? Можно подумать, избы на курьих ногах не видела? – раздался справа низкий голос.

– Только в книжках, на картинках! – шепчу в ответ.

– А-а-а, городская!

Я кивнула не поворачиваясь. Трудно оторваться от разглядывания гигантских куриных ног.

– Ты эта, иди отсюдова лучше. Ноги они не для туристов!

Я повернулась на голос, но там, никого кроме коровы черно-белой масти и не было.

– Эх, городские! Ни ума, ни понятия. Разве можно так зеньки пучить?

– Э-э-э?

– Му, говорю! Му-у-у-у.

Меня затрясло. Да сколько можно! Сначала гусь, теперь корова! Вы что, сговорились!? Я уже большая, и во всякую ерундистику не верю. И вообще! Нельзя так со мной. Я хоть и привыкшая, но все это как-то…

И тут я, неожиданно для себя… разревелась! Я не плакса, вы не думайте! Я даже, когда дома с табуретки или с дивана падаю не плачу. А тут довели! То знаков понавешивают, а я думай, что к чему. То животные говорящие… ноги куриные, бабушка новая… Хочу домой!

Хлюпая носом, я побежала к дому Агриппины Микулишны.

Глава 3.

Мокрые разговоры под малиновое варенье

Моя сумка-чемодан стояла в углу комнаты совершенно пустая. Агриппина Микулишна разложила все вещи. Противная бабка! Слезы сразу высохли. Не иначе, как от злости.

Я бегала от шкафа к сумке и немного успокаивалась по ходу. Конечно, я отлично помнила, что мама на раскопках. И что? Я могу дома и одна жить. Соседка, тетя Юля, будет за мной приглядывать, как обычно. А спать я буду с включенным светом, так не страшно. И потом, бабушка Наташа вернется из своего санатория и заберет меня к себе. У нее, конечно скучно, но зато, она не запрещает смотреть телевизор и играть в телефон! А тут телефон не ловит, и телевизора нет! Только блины, каша и странные непонятности!

Или к маме могу, прямо на раскопки… Хотя нет, там палатка и комары… Б-з-з-з… Меня передернуло от отвращения.

– Оля, пойдем за стол. Поговорить надо! – прогудела где-то у потолка Агриппина Микулишна.

Я помотала головой от вредности. Слезы опять просились наружу. Не пойду я ни за какой стол. Не буду я ни с кем говорить!

– Мне на автобус надо успеть. Потом на поезд. Некогда разговоры говорить.

– Давай, подсоблю! Но на дорогу поесть надо. Сил прибавится.

Бабушка Агриппина стала помогать укладывать вещи. Потом сходила и принесла мою зубную щетку.

– Вроде все собрали! – оглядев комнату, грустным тихим голосом сказала она. – Пойдем, Оленька! Перекусим, и я тебя на автобус провожу. Ты к матери поедешь?

Не известно от чего мне тоже стало грустно. Захотелось опять поплакать, но я сдержалась и послушно пошла за стол. Никаких съедобных гор. На столе стояла тарелка с сыром и хлебом и чашка чая.

– Бутерброды тебе сделать?

Казалось еще немного и Агриппина Микулишна расплачется.

– Да, пожалуйста!

– Хорошо, ты чай пей. А я пока настрогаю тебе в дорогу.

Я пила чай и ела любимый сыр. Бабушка возилась на крохотной кухоньке, как она только там умещается? Белые, вышитые занавески на окнах грустно покачивались от слабого ветерка. Небо было торжественно-тревожным.