Уездный Отаку

Впрочем, достаточно сытно, а то я проголодался после этих полётов с крыши во сне и наяву.

– Очень оригинально, – дипломатично отвечаю я, доедая борщ почти до дна.

Наклоняюсь над тарелкой, всматриваясь в её поверхность. Борщ медленно вращается, словно чувствует моё приближение. Круги масла превращаются в зрачки, поверхность дрожит. И в отражении постепенно проступает лицо – моё собственное, но не совсем. Оно словно слеплено из воспоминаний, из прошлых дней, когда я был обычным, не особенно удачливым анимешником, и думал, что VR-шлем – это вершина моих достижений.

Но что же это?

На лбу отражения – отчётливый металлический контур. Да, VR-шлем. Тот самый, сфранкенштейненный из всего, что попало. А посередине лба – глаз… Как у Лелуша? Или это опять тот самый глаз жанрового баланса?

В ушах начинает потрескивать – будто старые провода от шлема вдруг ожили прямо в моей голове.

Кто-то шепчет: «Следуй за гусем – и не будешь один».

Повисает ощущение, что вот-вот кто-то позовёт меня по полному имени, или даже по имени и отчеству, и начнёт словесно распекать. Я вижу комнату, в которой жил до попадания сюда, будто заглядывая в неё через тусклое, запылённое окно. Вижу чуть треснувшее зеркало, там отражение – отражение в отражении! А потом вдруг – тень, это зеркало разбивающее. Немилосердно и быстро.

Всё заканчивается так же внезапно, как и началось.

– Э-э-э… – беспомощно бормочу я, в панике отшатываясь назад. Ложка падает на стол, борщ расплёскивается по скатерти, и отражение тут же исчезает, словно баг в непрогрузившихся текстурах. Остаюсь только я. И страх. И почему-то всё это время наблюдавший за мной самовар.

– Барин, что-то не так? – негромко спрашивает Яшка из того самого угла, откуда раньше никто не наблюдал. Или наблюдал, но я не замечал.

– Я… видел. Видел себя. Но не здесь. Там. Со своим VR-шлемом. Как будто я ещё там. Понимаешь?

Яшка чуть наклоняет крышку, как будто примеряет на себя роль профессора психоанализа:

– Видения через борщ случаются нечасто. И не у всех. Обычно – в моменты, когда реальность начинает спрашивать: «А ты вообще кто?»

– Ты думаешь, это намёк?

– Возможно. А возможно, приглашение.

Я чувствую, как по комнате пробегает лёгкая дрожь. Сперва едва ощутимая, словно от слабого сквозняка. Потом резче и тревожнее. С полки падает книга, лампа моргает, а ветер вдруг завывает так, словно в старой видеоигре звуковая карта сошла с ума. Окно в углу комнаты начинает глитчить – буквально мерцать странными прямоугольниками. Воздух становится вязким и душным – совсем как в моей комнате зачастую, когда я забывал открыть форточку и проветрить.

Это… опять оно? Глитчевый шторм?

Кажется, этот мир (или кто-то в нём?) не любит, когда ты видишь и знаешь слишком много.

Мне хочется выбежать куда угодно – в окно, в березовую рощу, нырнуть с головой в чан с борщом, да хоть в Быстрянку, за пределы карты! Но я вдруг осознаю, что бежать – значит проиграть. Я же не в хорроре. Это просто очередная кат-сцена. Сломать её можно только словом, нарушающим рамки сюжета.

Я делаю глубокий вдох и медленно поворачиваюсь к Яшке, наверняка нарушая все скрипты, жанровые ограничения и местный заменитель здравого смысла:

– Почему бы нам как-нибудь не побеседовать об этом всем вместе? Я готов выслушать ваши даже самые неожиданные и неординарные идеи!

Яшка зависает – буквально. Его крышка начинает дрожать, пар втягивается обратно в самовар. Откуда-то издали раздаётся странный щелчок – будто где-то вне пределов нашей досягаемости кто-то стирает строчку кода.

– Вмес… те? – сипит он, словно пробуя на вкус новое слово.

– Да. Просто… поговорим. По-человечески. И если сюда зайдёт Варвара – пусть она тоже присоединяется.

В тот же миг окно перестаёт глитчить. Борщ на столе собирается обратно в тарелку, будто в обратной перемотке. За дверью раздаются шаги – более реальные, настоящие. А не просто звук шагов, скачанный с сайта бесплатных аудиоэффектов.

Варвара тихонько приоткрывает дверь и осторожно заглядывает внутрь:

– Барин… Яшка… Здравствуйте. Можно?

Я смотрю на неё, затем на Яшку. Они переглядываются, и вдруг оба тихо улыбаются.

– Можно, Варвара, – произносит Яшка чуть громче обычного. – Сегодня, кажется, можно всё.

– Я барин, я разрешаю! – излишне хорохорясь, отвечаю я.

– Ой, барин! – вдруг заново начинают голосить поварихи, словно «очнувшись». – А что нам-то делать? Борщ-то хоть вам по душе пришёлся?

– Добротный борщ вышел, судьбоносный! – добродушно похвалил их я, хотя был почти уверен, что они туда добавили либо мухоморов, либо белины. – Торжественно заявляю, что не только мой, но и ваш квест пройден! Можете быть свободны!

Поварихи загоготали от счастья похлеще гусей. «Квест пройден, квест пройден!» – стали приговаривать они на все лады, прежде чем удалиться.

Мне становится вдруг невероятно приятно на душе от того, что я смог поделиться восхитительным чувством закрытого гештальта с окружающими.

Я с улыбкой смотрю на Яшку и Варвару, и они явно в не меньшем восторге.

Мы втроём садимся за стол. И впервые вне ролей, сценариев, без очередного «барин, у вас квест». Собрались вечерком, в избушке, с тарелками борща (нормального) на столе, в тишине, которую нарушает лишь тихий гогот гусей за окном, которым почему-то тоже хочется послушать.

Кажется, сегодня я сделал шаг, который не предусматривался ни одной строкой кода.

– Вот теперь можно просто… посидеть, – выдыхаю я, впервые за долгое время ощущая себя по-настоящему дома.

– И поговорить втроём, без ограничений, – усмехается Варвара, наливая себе чаю. – А знаешь, Яшка, у тебя язык – как штык. Никогда не думала, что самовары могут быть такими остроумными.