Гримус

За секунду до пробуждения ему снился сон, точнее, кошмар. Он в полной боевой раскраске стоял на вершине черной скалы и, размахивая томагавком, безуспешно сражался с орлом, который, раз за разом налетая, рвал когтями его тело, клевал его плоть, а снизу за ними наблюдала молчаливая темная фигура без лица, высокая и стройная. Пальцы незнакомца были унизаны кольцами, он смеялся, смеялся не переставая: это был смех Деггла.

В комнате все еще царил полумрак, сквозь мешковину на двери и окне пробивались первые лучи утреннего света. Несколько секунд он стоял, тяжело и взволнованно дыша, переводя взгляд с пустой циновки Долорес О'Тул на пустое кресло-качалку мистера Джонса и обратно. Потом вышел наружу.

Мистер Джонс и Долорес О'Тул стояли рядышком перед домом; кудахтали растревоженные куры, разбуженные птицы визгливо гомонили. Такие непохожие друг на друга мужчина и женщина стояли неподвижно. Язык Вергилия непроизвольно кружился; взгляд Долорес казался задумчивым и отстраненным. Взлетающего Орла она не замечала.

– Землетрясение, – произнесла она.

– Что? – не понял Взлетающий Орел. Долорес его не слышала.

– Великая Черепаха пошевелилась, – сказала она, обращаясь к Вергилию, и усмехнулась.

Вергилий поглядел на свою подругу с тревогой. Долорес замолчала, а потом серьезно продолжила:

– Нет-нет, я ошиблась, ничего не случилось. Все остается как было.

– Миссис О'Тул здорова? – спросил Взлетающий Орел.

– Да, да, она здорова, – отозвался мистер Джонс, подталкивая Долорес к дверям хижины. – Она немного испугана, вот и все, – добавил он скорее для себя, чем для Взлетающего Орла. – Ей нужно отдохнуть. А нам с вами стоит прогуляться. Мне нужно с вами поговорить. А она пускай отдохнет, хорошо?

– Конечно, – ответил Взлетающий Орел.

Оставив миссис О'Тул в хижине, они направились к месту ночной встречи Вергилия и Долорес. Когда их шаги затихли в отдалении, Долорес вздрогнула, поднялась, подошла к сундуку, который стоял в углу. Здесь взаперти хранилось ее прошлое, не тронутое переменами, такое же, как раньше. Она уселась на пол перед сундуком, обняла его и прошептала:

– Опять то же самое вчера. Каждый новый день – то же самое вчера. Время стоит на месте.

XIII

По неуловимым переменам Взлетающий Орел понял, что сегодняшний мистер Вергилий Джонс отличается от Вергилия Джонса вчерашнего. Неприязнь миссис О'Тул к нему, Орлу, еще вчера почти неуловимая, постепенно крепла. Но ни то, ни другое не занимало его в это утро – он хотел задать мистеру Джонсу вопрос и добиться от него четкого ответа. И чем раньше он узнает тайну происхождения острова Каф и одноименной горы, чем раньше узнает, где искать сестру Птицепес и Сиспи, тем раньше сможет оставить чудаковатую парочку в покое и продолжить свои одинокие поиски.

Вергилий Джонс уводил его все дальше от хижины в глубь леса. Остановились они у колодца. По сути дела, это была глубокая дыра, которая должна была стать колодцем, но давно пересохла. Желая скрыть волнение и переживания минувшей ночи, Вергилий Джонс придал лицу серьезное выражение и стал похож на школьного учителя.

– Очень хорошо, – заговорил он. – Для начала я напомню вам, что на своем пути вы испытали много хорошего… но и плохого тоже. По большому счету, за свою жизнь вы столкнулись по крайней мере с двумя явлениями, которые можно было бы отнести к сверхъестественным. Например, вы стали бессмертным: для большинства людей это настоящее волшебство. Но мир, в котором вы до недавних пор проживали, не так уж прост и обыден.

Взлетающий Орел кивнул.

– Чанакья, – произнес мистер Вергилий Джонс. – Я говорю не о себе, а о древнем философе – настоящем короле этого имени, который часто повторял, что мир не то, чем кажется, и даже не то, чем не кажется, а все сразу. Одновременно и то, каким мы его видим, и не то, каким мы его видим. Если я не ошибаюсь, сказал это именно Чанакья. Много, много лет назад – понимаете? За точность цитаты не ручаюсь, здесь важен смысл.

Мистер Джонс быстро глянул на углубление в земле неподалеку от них, а потом снова перевел взгляд вдаль.

– Хорошо, подойдем к проблеме с другой стороны. При взгляде на меня вы, мистер Орел, понимаете, что тело мое твердо и непрозрачно. Возьмем теперь другое – посмотрев на этот колодец, вы можете с уверенностью сказать, что он пуст. Теперь ответьте мне следующее: согласны вы или нет с тем, что эти два описания – полная пустота и твердое непрозрачное тело – не имеют никакого отношения ни к моей природе, ни к природе колодца, а целиком и полностью зависят от того, как вы и то и другое видите?

Взлетающий Орел нахмурился.

– Извините меня, мистер Орел, – сказал тогда мистер Джонс. – Вижу, что обескуражил вас, но это и понятно – вопрос сложный. Но попытайтесь понять: мое тело есть материя, состоящая из мельчайших частиц, иными словами, элементарных ультрамикрокосмов. И дело в том, что расстояние между частицами материи, которые составляют мое тело, точно такое же, как и между частицами материи, образующими воздух в колодце. Располагая другими средствами наблюдения, более точными и чуткими, чем наши глаза, можно открыть, к примеру, что я так же «пуст», как колодец, или наоборот, что он так же «тверд» и «непрозрачен», как я.

– Возможно… – с сомнением произнес Взлетающий Орел.

– То, к чему я клоню, как обычно, неловко и обиняками, – продолжил Вергилий Джонс, – сводится к следующему: границы нашего мировосприятия устанавливают наши возможности, а не сам мир. Встречая на своем жизненном пути вещи, которые выходят за установленные нами рамки действительности, мы немедленно причисляем их к разряду сверхъестественного. Призраки. Неопознанные летающие объекты. Видения. Мы ставим под сомнение здравомыслие тех, кто способен видеть все это. И интересный факт: человека признают разумным только тогда, когда он придерживается ранее принятых границ реальности.

– Хм, – отозвался Взлетающий Орел.

– «Спеши, спеши, – говорила птица», – торжественно провозгласил Вергилий Джонс.

– Что?

– Это просто цитата, – ответил Вергилий Джонс. – Моя прихоть. Немножко баловства. Но давайте продолжим. Прошу прощения за отступление от темы.

С тем чтобы подкрепить и пояснить свой тезис, я прибегну к крайне неточной аналогии. Во всех нас – и в окружающем нас мире – в живых существах, неподвижных предметах и порывах ветра – гораздо больше пустого пространства, чем твердой материи. Нет ли концептуальной возможности, что прямо здесь, вокруг нас и внутри нас, присутствует совершенно другой мир, состоящий из соответствующих друг другу твердых частиц и пустот, и имеющиеся в этом мире наблюдательные устройства таковы, что мы для его обитателей словно бы не существуем, как, впрочем, и они для нас? Я говорю о другом измерении.

– Ну, не знаю, – нерешительно протянул Взлетающий Орел. – А если и так, то что?

– Если вы примете эту концептуальную возможность, то, развивая ее, можно сказать, что такой мир может быть и не один. Фактически над нами, вокруг и внутри нас могут существовать бессчетные измерения, как палимпсесты, причем постичь или увидеть их мы не в состоянии.

И вот еще: нет причин сколько-нибудь обоснованно полагать, что все это бесконечное множество измерений существует только в масштабах нашего физического мира. Бесконечность измерений может брать начало от мельчайших микрочастиц, составляющих атомы, восходя к размерам вселенной. Не будет также ошибкой заявить в таком случае, что сами мы, возможно, существуем внутри пары субатомных частиц некоего иного, невообразимо огромного мира.

Взлетающий Орел почувствовал раздражение.

– Все это, конечно, очень интересно, – довольно резко произнес он. – Однако я не понимаю, какое это отношение имеет к ответу на вопрос, где находится моя сестра.

– Мой дорогой мистер Орел, – примирительно отвечал мистер Джонс. – Я просто пытаюсь расширить ваш кругозор, ничего более. Я не вижу другого пути объяснить вам природу существования нашего острова.

Мысли в голове Взлетающего Орла начали тошнотворный круговорот.

– Возможно, вы уже что-то слышали о теории потенциального бытия, – любезно продолжил тем временем мистер Вергилий Джонс. – Исходя из этой теории, предположим, что есть – скажем для простоты – четыре вероятных пути развития Средиземного моря. Первый из них: ни в прошлом, ни в будущем острова Каф не существует. Второй путь: остров существовал, но его больше нет. Третий: остров не существует, но однажды в будущем он появится. И, наконец, четвертый, – мистер Вергилий Джонс обвел рукой вокруг себя, – остров существовал и продолжает существовать.

Сказав это, он позволил себе небольшую театральную паузу.

– Измерения бывают разных видов, как вы понимаете. Есть миллион планет, подобных Земле, миллион различных путей исторического развития, причем все эти варианты реализуются одновременно. В повседневной жизни мы проникаем между ними, но это не разрушает тех вариантов прошлого и будущего, от которых мы отказались. Вы, мистер Орел, оказались в другом историческом континууме – вот что с вами случилось, грубо говоря. Здесь существует остров Каф и все мы. Там, откуда вы пришли, о нас никто ничего не знает.

– Значит, вы все призраки, – сказал Взлетающий Орел. – А я безумен. Вы это хотите сказать? Я вижу несуществующие вещи и несуществующих людей.

– Не слишком веселый вывод, – заметил мистер Вергилий Джонс. – Ваши слова можно трактовать и иначе: возможно, призрак – вы. И ваша сестра Птицепес.

– Где она? – зло спросил Взлетающий Орел, как будто, найдя ее, он был бы избавлен от всех сомнений.

– Точно не знаю. Она где-то наверху. Ваши шансы найти ее невелики, даже невзирая на то, что ваше прибытие на остров свидетельствует о вашей высокой восприимчивости к параллельным измерениям.

– Но ведь остров не такой уж и большой, – вскричал Взлетающий Орел.

Помолчав мгновение, Вергилий Джонс ответил:

– Подумайте обо всем хорошенько, мистер Орел. Теперь вы понимаете, почему мы откладывали этот разговор до дня вашего выздоровления.

– Я найду ее, – сказал Взлетающий Орел.

– Постучите по дереву, – посоветовал мистер Вергилий Джонс, повернулся, подошел к ближайшему стволу и так и сделал.

– Находясь в реальности, где, как я уже говорил, возможно все, – смущенно заметил после этого он, – я предпочитаю перестраховаться, чем потом сожалеть. Отсюда происходит и моя болезненная склонность к суевериям. В конце концов, в этом дереве может обитать злой дух. Или мстительный бог. Существование могущественных демонов-колдунов я тоже допускаю. Линии на ладони человека всегда говорят правду. Символы бывают не менее реальными, чем люди. Согласно одной из теорий, как в нашем, так и в вашем измерении мы придаем очень большое значение вопросам взаимодействия символов с непознанной и таинственной материей человеческой судьбы. Поэтому нам необычайно трудно понять, какие силы нами движут. Принимая во внимание этот бесконечный поток вероятностей, я нахожу простительное утешение в своих невинных слабостях.

Взлетающий Орел напряженно застыл, сжав кулаки (костяшки пальцев побледнели) и губы (те превратились в тонкую, почти незаметную полоску).

– Ну полно, перестаньте, – сказал мистер Джонс. – Я считал вас более гибким и восприимчивым.

– Я сегодня же поднимусь на гору, – ответил Взлетающий Орел, – Я хочу найти Птицепес и Сиспи и выпутаться из этого безобразия.

– Вам нельзя этого делать, – заметил Вергилий Джонс.

– Почему? – выкрикнул Взлетающий Орел.

– Из-за Эффекта Гримуса, – спокойно объяснил мистер Джонс. – День ото дня сила Эффекта растет. Сказать по правде, день, когда граница Эффекта достигнет этих мест, уже близок. Я не советовал бы вам подниматься в гору.

Взлетающий Орел вдруг почувствовал себя совершенно разбитым.

– О чем это вы говорите? – спросил он устало.

– О Гримусе. И Эффекте Гримуса.

– Что это такое, черт возьми?

– Для одного дня новостей, я думаю, довольно, – ответил Вергилий Джонс. – Скажу вам только, что склоны горы Каф кишат чудовищами, мистер Орел. Без проводника вы там обязательно пропадете. Возможно, и проводник вас не спасет.

Совершенно уже сбитый с толку Взлетающий Орел яростно затряс головой и спрятал лицо в ладонях. Вергилий Джонс подошел к нему и положил руку на плечо.

– Мне очень жаль, – произнес он. – Мне очень, очень жаль.

– Мне нужно извиниться перед вами, – ответил Взлетающий Орел. – Я веду себя как капризный ребенок.

– Вас можно понять, голубчик, – добродушно отозвался Вергилий Джонс.

– А вы можете сказать мне, о каких чудовищах идет речь?

Вергилий Джонс печально кивнул.

– Значит, вы непреклонны? – спросил он.

– Да, – ответил Взлетающий Орел. – Чем бы мне это ни грозило, я хочу довести начатое до конца.

– То, о чем я говорил вам недавно, – это лишь Внешние измерения, – сказал тогда мистер Джонс. – Существуют еще и Внутренние. Никто не знает, какие вселенные могут таиться в голове человека. Эффект может оказывать на сознание самое разрушительное воздействие.

Мистер Вергилий Джонс замолчал. Взлетающий Орел пытался добиться от него большего, и тот добавил:

– О некоторых свойствах острова Каф невозможно рассказать словами – их можно только испытать на себе. Надеюсь, что вам, мистер Орел, не придется с ними столкнуться. Вы мне очень понравились. Вы устремлены к своей цели и настойчивы, а для этого нужна душевная крепость.

Взлетающий Орел неуверенно улыбнулся.

– Взгляните еще раз на этот колодец. – Мистер Джонс торопливо взмахнул рукой, желая скрыть смущение. – Вот одно из наглядных подтверждений тому, что не все суеверия работают. Это место я нашел с помощью указующей на воду лозы, но, как видите, воды тут нет и в помине. Наполнить его не хватает духу, надеешься вопреки всему, что вода сама начнет просачиваться сквозь сухие стены.

– Но зачем вам колодец? – удивился Взлетающий Орел. – У вас же есть ручей.

Он махнул рукой в сторону журчащей между деревьями извилистой водной полоски.

– Нужно же мне было чем-то заняться, – неохотно ответил мистер Вергилий Джонс. – Хотя мысль была так себе.

– Какое печальное у вас устремление, – сказал мистер Джонс Взлетающему Орлу. – Вы хотите стать старше, умереть – это грустно слышать. Откуда у вас, такого молодого душой и телом, подобные мысли?

Взлетающий Орел удивился горечи, которую расслышал в собственных словах:

– Я хочу вернуться к людям.

По лицу мистера Джонса быстро скользнула тень: сначала потрясение, потом на смену пришло что-то другое… желание извиниться? Этот человек постоянно извиняется, подумал Взлетающий Орел.

– Любопытно, – произнес мистер Вергилий Джонс, – смерть вам представляется очеловечивающей силой.

Смятение затянуло Взлетающего Орла в пучину тоски. Мистер Джонс, очевидно, чувствовал себя не лучше. Выпрямившись, он отряхнул брюки, поправил шляпу и попробовал разрядить атмосферу.

– Остров Каф, – заметил он, – часто представляется мне большим лингамом, находящимся посреди йони – Моря. – Увидев, что Взлетающий Орел смотрит на него непонимающе, Джонс пояснил: – Это санскритские иносказания, мой дорогой Орел. Маленькая шутка. Боюсь, у меня довольно непонятный юмор.

Снова помрачнев, он продолжил:

– Почему я придаю этому несчастному месту такой откровенно фаллический смысл, сказать с точностью не могу. Дело в том, что нас, живущих на острове, объединяет одно. Это…

Мистер Джонс замолчал.

– Что же? – настойчиво спросил его Взлетающий Орел.

– Но вы и без меня это знаете, сэр, – ответил Вергилий Джонс, забираясь в раковину формальности. – Бесплодие. Бесплодие. Вот о чем я еще не сказал. Такой трагический побочный эффект Напитка Жизни. Среди этих забытых богом скал вы, голубчик, не встретите детей. Мы все бесплодны, каждый из нас.

И вы в том числе.

В голосе мистера Вергилия Джонса зазвучала горечь. Взлетающий Орел зашагал к хижине. Вергилий Джонс остался стоять в глубокой задумчивости, ломая между пальцами тонкие веточки дерева.

XIV

В нормальных обстоятельствах Взлетающий Орел наверняка питал бы к миссис О'Тул, несчастной женщине-калеке, инстинктивное сочувствие. Он сам, в свое время признанный уродом, немало натерпелся из-за безжалостных шпилек общества; у них с ней было много общего. Но взаимной симпатии не возникло. Если, по словам Вергилия Джонса, на гору Каф невозможно было (или не следовало) подниматься без опытного проводника, то без слов было ясно, кто мог стать таким проводником. Взлетающему Орлу не терпелось продолжить поиски, и он снова и снова пытался придумать способ убедить мистера Джонса отправиться вместе с ним. Неудивительно, что Долорес была сама не своя; неудивительно, что она отвернулась от него, хотя вначале встретила его так вежливо и дружелюбно.

Может быть, стоит предложить и ей пойти с ними? Возможно, это самое правильное решение, сказал себе он. Если она не пойдет, придется признать, что Взлетающий Орел и миссис О'Тул должны стать врагами. Выход был вроде бы найден, но его тоску это не разогнало.

XV

О, какая это была замечательная вещь – сундук, огромный, затянутый паутиной, но такой удобный, замки давным-давно сломаны, крышка забыла, как открываться, а внутри хранится вся ее жизнь. О чудесный сундук, он так надежно хранил ее воспоминания все эти годы. Открыть его, погрузиться в прошлое с головой – и былые радости и горести снова омывают тебя, ничего не изменилось. Перст движется, и пишет, и движется дальше. Всем твоим слезам не смыть начертанное им. Ни всем твоим слезам, ни призраку орла. Да, да, да, это так, все замерло, застыло в вязкости лет, как застыло ее бессмертное тело, теперь такое же бессмертное, как и душа, каждый новый день оно встречает прежним, не молодеет, но и не делается старше, неизменное, вечное. Настоящее – это то, что завтра станет прошлым, все неподвижное, незыблемое, словно этот сундук, который и рассказал ей обо всем этом. Вот тяжелая крышка со скрипом открывается, время зияет перед ней узкой щелью. Вот они, свечи, преданные слуги божьи, невидимое бессмертие только-господь-наш-мудр, на свету недосягаемый сокрой-от-глаз-наших. Тот, кто меняется, да не ступит ногой около меня. Нет, нет, они не посмеют забрать это у меня. О свечи мои, как могла я так забыться, почему забросила вас, мои стройные чистые свечечки? Посмотрите, вот фотографии, они желты, как прах, они уже наполовину рассыпались, прах к праху, горстью в могилу великой королевы. Могильщик Вергилий, названный в честь поэта, жаль, здесь нет камеры, а то сфотографировать бы его и оставить здесь – желтеть и рассыпаться, навеки и навсегда. Ее глаза лучше всяких фотографических камер: она представляет его перед собой и вот он здесь – ни желтизны, ни пыли, – и тепло его тела, которое она познала вчерашней ночью, его мягкие складки укрывают ее, берегут от опасностей и гонят время прочь, под этими складками все по-прежнему. Вот, вот фотографии. Бедная малышка, сказала тетя Энни, у нее горб. Горб, горб, как у верблюжки. Она la belle dame aux camelious. Никакой пощады. Милосердные небеса, неизменные во веки веков, вот она, вот форменное платьице, маленькая монашка, девочка-монахиня, скажи семь раз аве мария, и он навсегда останется с тобой. Вот оно, прошлое. Положи его в свой сундук, драгоценного своего поэта-могильщика, положи, пусть лежит здесь неизменный, положи его в сундук и сохрани, удобно сложенного в несколько раз, переложенного, такого же, как прежде и всегда, да пребудет мир вовеки, аминь. Благослови меня иисусе, благослови и его в своей молитве, толстяка с римским именем, вергилий вергилий, дай мне скорее ответ. Я с ума схожу, так сильно я люблю тебя. Как он может от меня уйти, за что мне такая мука? Все раны закрылись здесь, боль уже почти ушла, и здесь он в безопасности, у меня в безопасности, да будет все так изо дня в день. Никакой орел не унесет его прочь в своих когтях, не вернет его к прошлому, прошлое незыблемо, в него не зайти снова, оно неподвижно и желто, оно рассыпалось, прошлое. Только перст все движется и пишет. Закрой сундук, убери с глаз долой свои детские вещи, все решено, и он останется, и все останется как было навсегда навсегда навсегда ничего не изменится и так будет всегда и мы вергилий и долорес будем навеки склеены любовью. Бедный маленький могильщик джонс, сколько он всего позабыл, груз прошлого лежит у него на плечах, и благодаря этому грузу настоящее не изменится. Вергилий, вергилий, дай мне скорее ответ. Вот так, закрой сундук, в нем ничего не меняется, все по-прежнему, замерло. Погладь его и будь благодарна. Теперь я готова погладить его. Погладь, и дело с концом.

Она подмела в доме и убрала со стола, свернула циновки и вытерла пыль с кресла-качалки, раздула очаг, положила в котел свежие коренья и налила воду. И взялась стряпать обед – на двоих. Их будет здесь только двое, незыблемых, как скалы, неизменных, как эта комната, Долорес О'Тул и Вергилий Джонс, Вергилий О'Тул и Долорес Джонс, Вергилий Долорес и Джонс О'Тул, Вергилий О'Долорес и Долорес О'Вергилий. Как два чудака: Уильям Фицгенри и Генри Фицуильям. Не прерывая работы, Долорес О'Тул усмехнулась.

Когда призрак появился в дверях, она его не сразу заметила. Призрак, высокий и светлый, остановился в нерешительности в дверях хижины, не зная, как объяснить Долорес свои затруднения. Она продолжала стряпать, не обращая на него внимания, – и тогда он вежливо кашлянул.

Она мгновенно обернулась к двери, и слово «Вергилий!» уже растянуло ее губы, да так и застыло. Ее рот открылся и начал беззвучную работу: она закричала, но не раздалось ни звука. Долорес начала медленно пятиться и отступала, пока не наткнулась на сундук.

– Миссис О'Тул? – спросил призрак. – Вы не заболели? Вы бледнее смерти.

Ужас наконец достиг ее сердца. Она рывком откинула крышку сундука и запрыгнула внутрь. Быстро, разбрасывая содержимое, нашла то, что нужно и вскинула руку с зажатым в ней предметом – небольшим распятием, вырезанным из дерева и уже порядком изъеденным древоточцем.

Она выкликнула:

– Изыди, Сатана!

– Долорес, – сказал призрак. – Успокойтесь, Долорес.

– Уходи прочь, – продолжала выкрикивать Долорес О'Тул. – Тебя нет здесь. Мы живем тут одни. Вергилий Джонс и Долорес О'Тул. И больше никого. Вот смотри: здесь только две циновки. Я готовлю обед на двоих. Здесь нас только двое. И по-другому не будет.

– Вы не узнаете меня? – медленно спросил призрак. – Вы не помните, кто я?

– Уходи прочь, – сказала миссис О'Тул, прячась внутри сундука. – Не приближайся. Уходи туда, откуда пришел. Возвращайся к Гримусу. Призрак Каменной розы, изыди! Я не верю в тебя!

– Каменная роза, – повторил призрак. – Гримус. О чем…

– Изыди! – пронзительно завопила Долорес О'Тул и захлопнула крышку сундука.

Призрак прошел в хижину и остановился посреди комнаты, раздумывая, что теперь делать. В конце концов, он же хотел поговорить с Долорес наедине, значит, Вергилия Джонса пока еще можно было не звать. Он приблизился к сундуку.

– Господи, защити меня! – раздалось изнутри, едва он чуть приподнял крышку.

– Миссис О'Тул… Долорес… – снова заговорил призрак, – я хотел предложить вам кое-что.

– Нет, нет, – закричала Долорес. – Тебя нет здесь.

– Я знаю, вы хотите, чтобы я ушел, – продолжил призрак. – Вы боитесь, что я уговорю мистера Джонса идти со мной. Но что вы скажете, если я предложу вот что: пойдемте все вместе, вы, я и Вергилий? Что вы скажете на это?

– Тебе не заманить меня на гору, – сказала Долорес, сверкнув глазами. – Там наверху лишь прошлое. Мы оставили его позади. В прошлое нельзя войти заново. Все по-прежнему. Прошлое неизменно. Уходи.

Призрак вздохнул.

– Значит, мы расстаемся врагами, – произнес он. – Дорогая миссис Долорес, мне очень жаль, что так вышло; особенно теперь, когда вы больны. Я пойду приведу Вергилия… мистера Джонса.

– Оставь его в покое! – заорала Долорес. – Уходи и не смей трогать его!

Призрак вышел из хижины.

Бегом возвращаясь к колодцу, где он оставил Вергилия Джонса, Взлетающий Орел вспомнил разговор двух индианок-аксона, который подслушал еще мальчиком.

– С этим Рожденным-от-Мертвой нужно быть осторожными, – сказала тогда первая скво.

– Да, – ответила вторая скво, постарше. – У того, кто так родился, в глазах навсегда поселяется смерть.

И Ливия Крамм говорила ему это.

И Вергилий Джонс назвал его Разрушителем.

Но сам он ничего этого не хотел.

А кто хотел?

И кто такой или что такое этот Гримус?

А Каменная роза?

И согласится ли Вергилий Джонс идти вместе с ним? Или, может быть, теперь, узнав о болезни миссис О'Тул, он откажется?

Задыхаясь, он мчался к ложбине у колодца.

XVI

Именно колодец помог Вергилию Джонсу принять окончательное решение; но прежде чем он достиг этой точки, он сломал все веточки, какие только смог найти. Когда он ломал очередную веточку, он бросал половинки в колодец.