Гримус

– Вот и хорошо, – тихо произнес Вергилий Джонс. – Вам нужно набираться сил.

Снаружи на ветвях деревьев в знак согласия запели птицы.

Пробудившись, Взлетающий Орел обнаружил, что на него смотрит другое лицо: морщинистая обезьянья мордочка миссис О'Тул. Взлетающий Орел вздрогнул от страха, но, когда успокоился, понял: то, что он поначалу принял за оскал ненависти, на самом деле было приветливой улыбкой. Долорес О'Тул оказалась самой уродливой женщиной, какую он когда-либо видел.

Взлетающий Орел собрался с силами.

– Могу я задать вам один простой вопрос? – спросил он. – Где я?

– Отличный вопрос, – одобрительно заметил Вергилий Джонс.

– Среди друзей, – объяснила миссис О'Тул, успокоительно оскаливаясь в ответ.

Взлетающий Орел был в крайней растерянности.

IX

– Мы находимся у подножия горы, – объяснил ему мистер Джонс. – Это остров Каф, и гора называется тоже Каф. По сути дела, гора занимает весь остров.

– Вы здесь одни? – спросил Взлетающий Орел.

– Здесь – да. Да, здесь мы одни, – ответил Вергилий Джонс. – В известном смысле, конечно. Еще, конечно, есть птицы и некоторые дикие, но неопасные животные, а потом у нас есть куры.

– Значит, на острове, кроме вас, других людей нет?

– Ох, – отозвался мистер Джонс, – нет, это не так. Ответив вам утвердительно, я исказил бы истину.

– Да, – согласилась миссис О'Тул, – это была бы неправда.

Взлетающий Орел почувствовал, что отвечали они с неохотой.

– Где же тогда они? – снова спросил он.

– О-хо-хо, – отозвался Джонс.

– Очень далеко отсюда, – объяснила Долорес.

Голова у Взлетающего Орла снова разболелась; он все еще чувствовал себя нездоровым. По крайней мере, сил и дальше по крупицам добывать сведения из кусающей губы парочки у него не было.

– Прошу вас, – взмолился он, – расскажите.

Вергилий Джонс явно что-то решил для себя.

– Склоны горы, – заговорил он, – покрыты густой растительностью. В лесу бродят какие-то люди, но с ними мы дела обычно не имеем, поэтому сказать точно, где их искать, я не могу.

– И это все? – спросил Взлетающий Орел.

– Н… н… нет, – вынужден был признаться Вергилий Джонс.

– Есть и другие, – сдаваясь, поддакнула Долорес.

– Вы можете рассказать мне о них? – спросил Взлетающий Орел, которому начинало казаться, что его череп сейчас разлетится на миллион маленьких осколков.

– Ох, вам вряд ли будет интересно узнать об этих людях, – цепляясь за последнюю соломинку, сказал мистер Джонс.

– Ничего особенного в них нет, – добавила миссис О'Тул.

Взлетающий Орел закрыл глаза.

– Прошу вас, – сказал он.

– Он просит так вежливо, – обреченно заметила Долорес О'Тул.

И тогда они все ему рассказали.

По словам Долорес, К. был городом распутников и нечестивцев; эгоистичных и развращенных людей – находиться в обществе подобных субъектов не могла себе позволить ни одна приличная женщина. Но, в конце концов, Взлетающий Орел определенно не был приличной женщиной. От Вергилия Джонса он узнал все, что надеялся узнать. Это был тот самый остров, о котором говорил Сиспи. Остров вечноживущих, которые не могли сносить тяготы своего бессмертия в обычном мире, но уходить из жизни при этом не желали; по указке Сиспи они отправлялись на остров Каф, чтобы там сосуществовать с себе подобными.

– Говорит ли вам что-нибудь имя Птицепес? – спросил Взлетающий Орел.

– Птицепес, – повторил Вергилий Джонс. (Что это промелькнуло у него лице: тревога или сосредоточенность?) – Эта дама – ваш друг?

– Сестра, – объяснил Взлетающий Орел.

– Нет, – ответил тогда Вергилий Джонс. – Мне это имя неизвестно.

Позже той же ночью Взлетающий Орел внезапно понял, что ему солгали. Откуда мистер Вергилий Джонс мог знать, что это имя принадлежит женщине?

А самым важным было другое: почему он солгал, что не знает ее?

На следующее утро Взлетающий Орел вернулся к этому разговору.

– Дражайший мистер Орел, – ответил ему мистер Вергилий Джонс, – я бы настоятельно советовал вам направить всю свою энергию на восстановление здоровья. Несчастный случай, приключившийся с вами, очень ослабил ваш организм. Когда вы поправитесь, мы с миссис О'Тул ответим на все ваши вопросы. Даю слово. Нам предстоит сложный разговор, и мне было бы гораздо легче, если бы вы полностью пришли в себя.

– Я хочу знать, – сказал Взлетающий Орел, – ответ на один-единственный вопрос: на острове ли моя сестра Птицепес и мистер Сиспи? Ответ ничуть не подорвет мое здоровье, уверяю вас.

– Очень хорошо, – вздохнул мистер Джонс. – В таком случае мой ответ – да; да, они здесь. В некотором роде. И больше я пока вам ничего не скажу. Давайте, поправляйтесь скорее, мистер Орел.

Взлетающий Орел вздохнул, оставил эту тему и выпил еще одну чашку кореньевого чая.

Прихрамывая, Долорес О'Тул отправилась на сбор ягод и фруктов. Вергилий Джонс уселся возле Взлетающего Орла и с плохо скрываемой ревностью принялся следить за тем, как выздоравливающий собирает пазл.

– Ваше мастерство поражает меня, – сказал Вергилий Джонс со всей любезностью, на которую был способен.

– Новичкам везет, – отозвался Взлетающий Орел. У него и в самом деле получалось отлично.

– Теперь, когда вам гораздо лучше, мы с Долорес с удовольствием выслушали бы историю ваших приключений. Насколько мне известно, путь к острову не близок и должен был отнять у вас много времени. Но, вне всякого сомнения, сначала, как того требует вежливость, я немного расскажу вам о себе, чтобы вы могли немного расслабиться. Если хотите услышать нашу с Долорес историю, я готов начать.

– Прошу, – произнес Взлетающий Орел и добавил в пазл еще три кусочка.

Вергилий Джонс нахмурился.

– По-моему, этот кусочек должен хорошо встать вон в то пустое место, наверху, – быстро и негромко произнес он. Взлетающий Орел примерил фрагмент пазла к указанному месту – тот не подошел.

– Вот сюда! – чуть погодя подал голос Взлетающий Орел. – Этот кусочек отлично умещается вот здесь.

Фрагмент пазла ловко устроился в нижней части картинки.

– Я всегда хотел быть археологом, – заговорил Вергилий Джонс, меняя тему. – К сожалению, жизнь устроена так, что великие замыслы обычно остаются замыслами. Художники, потенциальные живописцы, кончают тем, что белят стены. Скульпторы разрабатывают дизайн унитазов. Писатели превращаются в критиков и публицистов. Археологи вроде меня в итоге становятся могильщиками.

– Так, значит, вы могильщик? – с неподдельным удивлением переспросил Взлетающий Орел. Все сходилось: мрачноватая внешность мистера Джонса как нельзя лучше соответствовала этой профессии.

– Некоторое время я действительно копал могилы, – ответил мистер Джонс. – Некоторое время. Прежде чем судьба моя круто повернулась и я оказался здесь. Моя работа мне нравилась; самым приятным было то, что все, с кем мне приходилось встречаться при ее исполнении, были довольны своей судьбой. Покойники были вполне довольны, скорбящие, как правило, тоже. На меня производило самое приятное впечатление то, как люди свободно изливали слезы радости.

– Довольно циничное заявление, – заметил Взлетающий Орел.

– Увы! Бедный Йорик, – отозвался Вергилий Джонс; черви давно уже изгрызли его романтизм в клочья.

В установившейся затем недолгой тишине Взлетающий Орел уложил на места все оставшиеся кусочки пазла, кроме трех последних.

– У могильщика на острове Каф работы немного, – снова заговорил Вергилий Джонс. – Так что я предался своему любимому занятию – созерцанию.

– А Долорес? – спросил Взлетающий Орел.

– Ах, Долорес; история ее печальна. Ее любовь к жизни отягощена непосильным физическим бременем… Мне кажется, она живет здесь в уединении или, вернее сказать, со мной, так как открыла, что может любить людей только вдали от них.

– Последний фрагмент не подходит, – объявил Взлетающий Орел.

Вергилий Джонс довольно улыбнулся.

– Это мой маленький секрет, – объяснил он. – Мои пазлы нельзя собрать до конца.

X

Наблюдая за вечерними приготовлениями Вергилия Джонса и миссис О'Тул к ужину, Взлетающий Орел не мог не заметить, как гармонично сочетаются их противоположности. Впечатление было такое, словно хозяин и хозяйка хижины движутся на различных не пересекающихся уровнях комнаты – низенькая и сгорбленная Долорес, тучный, но вытянувшийся во весь рост Вергилий. На краткий миг у Взлетающего Орла создалось полное впечатление того, что земля под ними разной высоты. Но потом иллюзия исчезла, и он улыбнулся. Несмотря на их скрытность и нежелание говорить об острове, эти люди ему нравились. Он с любопытством подумал о том, занимаются ли они любовью.

Днем он поведал им свою историю; они выслушали его рассказ в благоговейном, более подходящем детской аудитории, молчании, сопровождаемом только кивками и изумленными взглядами. Мистер Джонс подал голос только раз, когда Взлетающий Орел упомянул Николаса Деггла. Тут брови мистера Джонса поднялись к мясистому лбу, и он промолвил:

– Так, так.

Когда Взлетающий Орел закончил, в хижине несколько мгновений царила уважительная тишина. Первым заговорил Вергилий Джонс:

– Святые небеса, мистер Орел, кажется, у вас была по-настоящему эпическая жизнь. Боюсь, наши с миссис О'Тул истории не сравнятся с вашей. Наша жизнь, как вы, несомненно, уже успели заметить, проходит в замкнутом микрокосме; состояние моих мозолей и состояние народов волнуют меня в равной степени. Не желая поучать, посоветую все же потихоньку привыкать к мелочам; жизнь в таком случае кажется более сносной.

– На этом острове мои поиски должны завершиться, – произнес Взлетающий Орел. – Немного уже осталось.

– Откровенно говоря, – продолжил рассуждать мистер Вергилий Джонс, – я давно уже перестал видеть что-то достойное в достижении цели или героизме. Человек живет, чтобы хоть как-то упорядочить своим существованием пустую бессодержательность окружающей вселенной; добиваться большего означает угодить в водоворот.

Взлетающий Орел подумал: похоже, они очень хотят, чтобы я отказался от своих намерений. Но в голосе мистера Вергилия Джонса ему послышались и более глубокие нотки сомнения. Словно Вергилий не вполне верил в свои слова. Долорес О'Тул была точно натянутая струна, и Взлетающий Орел это тоже заметил; когда он упомянул о том, что желает продолжить свои поиски, косой взгляд, брошенный ею на него, был не совсем доброжелательным.

– Думайте только о том, что происходит здесь, дорогой мистер Орел, вот мой вам добрый совет, – сказал Вергилий Джонс. – Не стоит беспокоиться о том, что происходит где-то там. Или в прошлом. Или в будущем. Посвятите мысли собственным мозолям и ближайшему обеду. Это то, на что вы можете повлиять.

– Вы обещали ответить на мои вопросы, когда я поправлюсь, – произнес тогда Взлетающий Орел. – Я поправился и жду ответа.

– Поговорим об этом завтра утром, – торопливо ответила Долорес О'Тул. – Прежде стоит хорошенько выспаться.

– Но завтра не существует, есть только сегодняшний день, – возразил Взлетающий Орел.

– Завтра, – с мольбой в голосе повторила Долорес О'Тул.

Взлетающий Орел глубоко вздохнул.

– Я ваш гость и живу здесь благодаря вашей доброте, – произнес он. – Хорошо, завтра так завтра, оно придет довольно скоро.

Вергилий Джонс решил разрядить обстановку.

– Давайте отпразднуем ваше выздоровление, – предложил он. – Думаю, сегодня на ужин мы вполне можем зарезать курочку. Мистер Орел, ввиду того что мы с миссис О'Тул чистим сейчас овощи, не могли бы вы взять это на себя? Будьте так добры.

Взлетающий Орел не мог отказать; он взял предложенный ему нож и вышел во двор, отметив, что это его первая целенаправленная прогулка на острове Каф.

Едва гость вышел за порог, миссис О'Тул нерешительно подошла к мистеру Джонсу.

– Ты… ты ведь не уйдешь с ним, правда?

В ее глазах был страх.

Вместо ответа Вергилий Джонс молча взял ее за руку; Долорес отчаянно сжала его ладонь. Это было первое проявление их чувств, выстраданное за нескончаемые дни утаивания.

– Я не могу потерять тебя, я этого не вынесу, – выдохнула она.

Взлетающий Орел поднял голову и посмотрел на гору Каф, вокруг которой медленно сгущались сумерки. Прямо от хижины склон горы круто уходил вверх, в неизведанные леса, грозные, зеленые. Просвет намечался только где-то наверху, там, где предположительно находился город К. Гора Каф: столь же чуждая ему, сколь и весь известный ему мир; и тем не менее у них было много сходств, у мира людей и этой горы, у этого окруженного кольцом туманов острова и исхоженных им континентов. Мрак медленно окутал гору, и он перестал различать ее. Он видел только лица своей сестры и загадочного бродячего торговца, которых он должен был либо найти, либо забыть навсегда.

– Курица, – сказал он курице, – могу я убить тебя?

В его руке был нож, и птица находилась в его власти; но он медлил, ибо в душе его поднялось привычное противоречие. Никогда он не желал быть гордым одиночкой, всегда стремился оказаться принятым и угодить другим, и эти усилия привели к тому, что его сердце разделилось надвое. Не будь у него веских причин, он, может быть, и не возражал бы сколько-нибудь пожить с мистером Джонсом и миссис О'Тул. Это, вероятно, доставило бы ему удовольствие; и для него это был шанс сойтись с людьми, насладиться желанной переменой в его вечно одинокой судьбе. Жизнь в хижине обещала покой. Но для этого он должен был отказаться от своих поисков…

Он зарезал курицу, потому что та была здесь, чтобы быть убитой.

За ужином долго царило молчание. Долорес О'Тул была погружена в свои тревожные думы; время от времени она спохватывалась и предлагала мистеру Джонсу и Взлетающему Орлу взять еще кусочек курицы. Взлетающий Орел заметил, что глаза Долорес светятся по-новому; понять значение этого света он не мог, но раньше его определенно не было. Сам он думал о загадочной горе Каф, о ее затянутой облаками вершине.

Вергилий Джонс предпринял робкую попытку завязать разговор.

– Согласитесь ли вы, мистер Орел, с тем, что человеческие страхи по большей части следствие игры воображения?

– И да, и нет, – задумчиво отозвался Взлетающий Орел.

Мистер Джонс нахмурился; он понимал, что следует подыскать менее серьезную тему, но в рассеиваемых свечами сумерках ничего не шло ему на ум. Они устроились на корточках вокруг шаткого низенького столика. Взлетающий Орел опять был не в платье, а мистер Джонс ради ужина снял котелок. Каждый думал о своем.

– В это время суток вид на гору неотразимый, – снова попытался начать Вергилий Джонс, но в ответ получил лишь несколько невразумительных междометий.

– Да, хм, пожалуй, – отозвался Взлетающий Орел, за что миссис О'Тул ожгла его испепеляющим взглядом.

– Не сомневаюсь, что вы уже успели послушать птиц, – решил не сдаваться мистер Джонс. – Имя им легион. Вас никогда не удивляло, как часто названия птиц используются для аналогий при описании человеческого поведения?

– Нет, – сказал Взлетающий Орел.

– Ага. А вот послушайте. Птичье царство замечательно подходит создателям мифов. Птицы занимают иную, чем человек, среду обитания, однако во многом обнаруживают замечательные параллели с нами – у птиц есть язык, ухаживание, семейные узы и тому подобное. Люди и птицы достаточно далеки друг от друга, и потому проводить абстрактные аналогии между теми и другими можно без особого риска, но в то же время пернатые всегда рядом и поэтому внушают интерес. Взять хотя бы жаворонка. Или соловья. Или ястреба. Или стервятника. Имена птиц – это не просто описания; они настоящие символы. Вспомните также, как много было богов с птичьими именами и обличьем в античном мире. Первый – Феникс. Далее птица Рух. Хумай. Гаруда. Бенну. Железноклювый Ючер. Гасилинга силой пяти слонов. Керкер. Грифон. Норка. Священный дракон. Фенг. Кирни. Орош. Саэна. Анка. И конечно же, верховный повелитель всех птиц, сам Симург. Их очень много. Очень много.

Ответа не было.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но Орел имеет в мифологии индейцев очень важное и любопытное значение. Насколько я помню, Орел означает разрушение, верно? Разрушение быстрое и ужасное. Любопытно, почему вы выбрали себе имя Разрушителя?

– Не я выбрал имя, – отозвался Взлетающий Орел. – Имя выбрало меня.

– Несомненно, – ответил Вергилий Джонс и переплел пальцы.

XI

Полночь или около того. В маленьком домике на узкой каменистой площадке на самом краю прибрежного утеса, нависшего над серым пляжем, царила тишина. В темных лесах на дальних склонах таинственной горы царила тишина. Даже море и небо были спокойны.

Взлетающий Орел спал; но не спала обеспокоенная уродливая женщина на соседней с ним циновке.

Прикрытый тонким истертым одеялом Вергилий Джонс сидел, возвышаясь бесформенной грудой плоти, в своем кресле-качалке. Его неровные движения свидетельствовали о том, что он тоже был далек от сна. На несколько мгновений его глаза закрылись, но затем неумолимо распахнулись вновь, и он увидел перед собой Долорес, сутулое тело, облаченное в ночную рубашку, тощее и тихо дрожащее. В ее глазах можно было безошибочно прочитать приглашение. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, ожирение и истощение соединились неприкрытым выражением желания. Потом губы Вергилия быстро вздрогнули и неуверенно попытались сложиться в улыбку; он извлек из недр кресла свое усталое тело, внутри которого нервы были натянуты как струны. Он подошел к двери и, подняв полог из мешковины, с неловкой галантностью отступил в сторону, пропуская миссис О'Тул вперед.

Во дворе перед хижиной, среди спящих кур, они снова неуверенно остановились, поскольку полупарализованные члены отказывались служить их еще не до конца уверенному возбуждению. Язык Вергилия высунулся наружу и быстро проделал привычный маршрут по губам; руки Долорес О'Тул безвольно трепетали по бокам, словно сломанные крылья у воробья.

– Вергилий.

Имя вырвалось у нее непроизвольно, пробравшись наружу в обход паралича; Долорес прошептала его с чувственностью женщины, расстающейся с последним, потаенным, сокровищем. Пронизав покровы его старой ночной рубашки, это слово проникло в Вергилия Джонса, и внезапно он почувствовал себя более уверенно.

– Ох, Вергилий.

Второй призыв; его взгляд начал перемещаться и наконец повстречался с сияющими глазами Долорес. Он понял, что покорен светом этих живых очаровательных глаз.

– Мадам, – произнес он, и по его телу снова пробежала волна страха, – мадам, боюсь, что я…

– Долорес, – перебила его она. – Не мадам. Долорес.

Вергилий Джонс открыл рот; звук имени будто прояснил его мысли.

– Долорес, – произнес он.

– Вергилий.

И снова пауза; теперь женщина ждала от мужчины поступка, не желая двигаться дальше без его поддержки.

Вергилий Джонс подумал: мы словно парочка перепуганных уродливых девственников. Он нашел в себе силы сдвинуться с места и шагнуть к ней.

– Моя рука, – сказал он.

Миссис О'Тул быстро кивнула и оперлась о руку мистера Джонса.

– Благодарю вас, сэр.

– Мне кажется, нам туда, – заметил мистер Джонс. – Там, у колодца, есть мягкая ложбина, поросшая травой.

Долорес согласно склонила голову. Прямой, размеренной походкой они проследовали к краю поляны и углубились под сень деревьев.

Вергилий Джонс тяжело опустился на траву и резко выдохнул воздух. Он не знал, что может сделать сейчас Долорес. Да и что может сделать он сам – тоже. Увы, бедный Йорик.

Долорес застыла перед ним, взгляд ее стеклянных расширенных глаз был устремлен прямо на него; ее руки медленно поднялись к плечам, к веревочным завязкам полотняной ночной рубашки. Вергилий понял, что сейчас произойдет, и его охватила паника; но миссис О'Тул теперь невозможно было остановить, она решительно подняла подбородок. Ее пальцы ухватились за концы веревочных тесемок и потянули; рубашка упала к ногам.

– Хорошо еще, что ночь теплая, – нравоучительно заметил мистер Джонс. – Туман почти рассеялся.

Опомнившись, он понял, что городит чушь, но на лице Долорес не появилось никаких признаков неодобрения – нагая, она застенчиво стояла перед ним, словно случайно поместив одну руку против лобка. Во тьме ее тело казалось не таким морщинистым, горб был вовсе незаметен.

Вергилий поднял руки, и она устремилась к нему, он потянул ее к себе на траву, она рывком легла и замерла в ожидании.

Мистер Джонс поцеловал ее.

Поначалу их руки двигались медленно, медленно и неуверенно – они словно изучали, как кожа прикасается к коже, рисуя на телах боязливые узоры. Но постепенно руки нашли свою цель, напряжение и скованность ушли из спин, шеи и плеч, движения стали естественными, несущими радость.

Руки вспомнили свою искусность, лихорадочные губы, разделяясь и соединяясь, отправились на поиск других губ, языки била дрожь наслаждения, открываемого заново.

– Совсем неплохо для зеленых юнцов, – заметил Вергилий Джонс, и Долорес счастливо засмеялась. Много времени прошло с тех пор, как он последний раз слышал ее смех; воистину слышать этот смех для него было высшим удовольствием, и он тоже рассмеялся.

И смех сделал свое дело; шлюзы раскрылись, и потоки желания смыли нерешительность. Их тела переплелись.

– Горб! Обними мой горб! – выкрикнула Долорес.

Руки Вергилия Джонса обхватили эту прискорбную выпуклость ее тела, принялись гладить, тереть и мять; Долорес вздрагивала от наслаждения, и чувство ущербности чудесным образом менялось, превращаясь в сексуальность.

Несколько первых мгновений она лежала рядом с ним, потом вскочила и устроилась сверху, ее руки ухватились за обширные складки его тела, с детским наслаждением она принялась мять и крутить его плоть. Они снова смеялись; Вергилию теперь тоже не нужно было страдать из-за своих небезупречных очертаний.

– Словно тесто мешу, – хихикала она, притворяясь, что лепит из его живота буханку.

Он кончил один раз, она же не кончила совсем. Любые органы от бездействия теряют чувствительность. Но ни он, ни она не обратили на эту безделицу особого внимания; то, что случилось с ними, само по себе вполне удовлетворило их – о большем они помышлять не могли. Некоторое время после того, как все кончилось, он попросту неподвижно лежал поверх нее, обтекая ее собой со всех сторон, укрывая, чувствуя под собой ее кости, жесткие и почти не покрытые мясом, совсем не как у него, – так они были одним зверем, четырехруким и четырехногим, двухголовым, украшенным улыбкой.

Ее груди были парой сморщенных сушеных фиг, его же – были большими и мясистыми, как арбузы. Его пенис, короткий и толстый, покорно лежал в жесткой лунке ее ладони.

– Даже не думай худеть, – говорила ему она. – Таким и оставайся. Оставайся Вергилием.

– Мне не удастся похудеть при всем желании, – отвечал он, – с таким-то заболеванием. Моя щитовидная железа не реагирует на диету.

– Вот и хорошо, – отзывалась она.

– Кстати говоря, – добавлял он, – представить тебя толстой я тоже не могу.

– Все останется как было, – говорила она. – Мы будем сидеть на берегу, кормить кур, слушать птиц и вести хозяйство и…

Заметив выражение его лица, она замолчала.

– Вергилий, – воскликнула она. – Все останется как было! Все!

Выражение его лица не изменилось.

Возможно, я совершила ошибку, когда решила лечь с ним. Теперь он получил то, что хотел. Теперь мне нечего ему больше предложить, нечего посулить, нечем его удержать.

Возможно, я совершил ошибку, когда решил лечь с ней. Еще одно обязательство, еще одна забота, еще один потенциальный источник вины. Если я лег с ней, то не солгал ли я ей?

Возможно, я поступила правильно, когда решила лечь с ним. Теперь между нами нет тайны, все решено, ясно и открыто. Теперь он знает, что любит меня.

Возможно, я поступил правильно, когда решил лечь с ней…

– Я люблю тебя, – сказала Долорес О'Тул.

– Я люблю тебя, – сказал Вергилий Джонс.

Им обоим было очень и очень грустно.

– Это все он, – горячо прошептала Долорес.

– Кто?

– Взлетающий Орел, – ответила она. – Если бы он не появился здесь, мы не оказались бы… здесь.

– Значит, мы должны быть ему благодарны, – ответил Вергилий Джонс.

– Да, – печально произнесла Долорес. – Мы должны быть ему благодарны. За все.

Но есть горе, подумал мистер Джонс, и есть вина: найдется ли тот, кто покорно принесет их и положит под двери Гримуса?

Долорес упрямо не сводила глаз с горы.

– Все останется как было, – сказала она сквозь сжатые зубы.

XII

Взлетающий Орел проснулся от подземного толчка. Было раннее утро. Сотрясение почвы достигло его сквозь тонкую циновку; единственный низенький столик сдвинулся с места, кусочки пазла посыпались с него каскадом. Взлетающий Орел мгновенно вынырнул из сна и тут же вскочил на ноги; но все уже закончилось, толчки были слишком слабыми, чтобы вызвать хоть какое-то разрушение.