Кокора

«Вот это да!» – пишет Ирена.

– Вот это да, – вздыхает Симон.

В последнее время Симону начало казаться, что против него существует заговор, и главным заговорщиком выступает мироздание. Зачем оно подсунуло ему Ирену? А всё дело в том, что десять лет назад она сама нашла Симона – тогда он ещё был на плаву как писатель – и предложила открыть небольшое издательство. Симон занимался делами, Ирена выполняла роль заявленного финансиста. В один день деньги вдруг закончились.

– Но нам этого не хватит, – сказал Симон, – это первое. Во-вторых, почему работаю только я?

– Я собрала всех! – заявила она.

На тот момент Симон не знал, что все связи Ирены самопроизвольно растут в её голове, как грибы. Непсабадшаг, Билд, Сабад Фёльд, Франц Пресс, Шарли Эбдо, Нью-Йорк Таймс. Симону и в голову не могло прийти, что у Ирены Варга просто не все дома. Подкупало то, что она выпускала свои дурацкие истории на бумаге, и это создавало ощущение мнимого статуса. «Я собрала всех» означало, что её знают чуть ли не все писатели Европы, и теперь осталось лишь приложить минимум усилий, чтобы достичь успеха. На телефон Ирена просто нападала, говорила полчаса, говорила час, полтора, два, и Симону всё это приходилось слушать.

– Я не могу остановиться! Останови меня!

– Как я тебя остановлю?

– Если ты не остановишь, я не остановлюсь!

Самый длинный звонок длился два часа двадцать минут, и уже тогда Симон стал подозревать, что с Иреной не всё в порядке.

Наконец, она похоронила сына.

Только спустя несколько лет Симон узнал, что никакого умершего сына у Ирены не было. Она похоронила его, чтобы выйти из дела и податься в бега, прячась от кредиторов.

Германия, Англия, Америка. Впрочем, роман «Космические какашки» вышел уже тогда, когда Ирена, Виктор и их двое детей были в Штатах. «Какашки» продавались во всех магазинах Венгрии, и Симон недоумевал, что же отправило Ирену в путешествие в её уже не самом молодом возрасте. Учитывая, что здесь она худо-бедно продавалась и имела даже небольшой медийный вес – во всяком случае, её и Виктора иногда приглашали на какие-то формальные телепрограммы. Впрочем, да, кредиты. Кредиты и космические приключения с какими-то скрытыми темами копрофагии. Но что ждёт тебя в Нью-Йорке, Ирена? Почему Виктор не устроился в «Убер»? Да, чужая душа – потёмки.

И далее – её новый пост:

«Пришла с работы в четыре утра! Читала Канта. Я валяюсь! Я думала, только у меня такая каша в голове, а это вам только так кажется. Сегодня меня посетил странный импульс, и, ещё не осознав, что это за импульс, я увидела перед собой лицо моего начальника. Он – хороший человек, его зовут Сабаи, но тут он увидел что-то странное в моих глазах. Он молча смотрел на меня. Но тут до меня дошло, и я спросила: "Как вы думаете, как будут мыть посуду на больших звездолётах?" Возможно, он находился в помутнении – это был своего рода нокаут. Наконец, он взял себя в руки и рассмеялся. Мы вдоволь посмеялись и продолжили работать. Нью-Йорк! Я люблю тебя! Ниже прилагаю фотографии».

– И двести сорок комментариев, – проговорил Симон, – как устроен мир? Мне пишут один комментарий в неделю. Может быть, нужно сойти с ума, вешать фотографии нелепых людей, как делает это Ирена, и всё будет в порядке? Собирать людей в своём аккаунте в социальных сетях – это ведь ещё надо уметь. У меня совсем ничего не получается – комментарии мне пишут лишь Лидия, Атилла и некий Балинт. Робот, наверное.

Симон как-то вспомнил, что даже ставил сам себе лайки с других аккаунтов. Что могло быть глупее? Нет, он не думал о том, что Ирене так уж хорошо в Америке, но он до сих пор не мог вникнуть во всю широту её выдумок, хоть и знал её давно. Сначала Ирена не казалась ему ненормальной. Иногда, движимый порывом, он бросался к клавиатуре и придумывал новые сюжеты. Периодически там находилось место и Ирене, и она всегда была в роли сумасшедшей.

«Бедный Виктор, – написал он Лидии. – А я…»

Лидия сочиняла четыре романа в год, и в каждом был Париж. Но непонятно, почему Симон иногда возмущался про себя – у него-то этих Парижей было побольше раза в два. Он мог себе так и сказать: «Сам я – осознанная жертва мании, но Лидии можно простить, она – женщина, она белая как снег. Хотя, собственно, и женщинам не чужды сверхидеи – литературные Наполеоны бывают и среди них. Впрочем же, чаще всего это какие-то химическо-ментальные припадки. Ладно. Последняя книга, а продавалась она на Амазоне, являлась самой Лидией. Это было честно, но слишком витиевато: слово цеплялось за слово, и Симон путался на каждом абзаце, хотя тема была-таки интересной: забытая на пятьдесят лет квартира.

Да, в Париже.

– А ты молодец, – написал ей тогда Симон, – тонкий момент в том, что ты как-то обошлась без фантастики, хотя героиня словно бы живёт вне времени. Если задуматься, момент метафизики очевиден. Но ты всё сводишь к ожиданию.

И сам он подумал, сколько знает он Лидию, её скорость написания книг лишь растёт. Но что же, она на своём месте, хотя вся её звёздность строго эпизодична. И ей совсем не тридцать пять, а сорок пять лет, и это – пусть игра и небольшая, но здесь всё строго по ней. Сказать точнее – бог действительно всем даёт по способностям. Может быть, и ему стоило пересмотреть взгляд на собственную карьеру и признать, что…

– Что ничего не состоялось, – сказал он сотый, сто первый, пятьсот десятый раз.

На старте Лидия выпустила пять книг в издательстве «Пьезо», пока там работал её любовник, ныне доисторический. А теперь надёжно штамповала текст за текстом для сервисов продаж электронных книг. И казалось, всё шло по накатанной, плюс – хороший художник обложек, некий Болин.

– За издателями гоняться не надо, – написала Лидия, – поверь мне. Всё это уже устарело, сейчас главная сила – социальные сети. Нужно уметь себя продать. Нет, не подумай, я не умею себя продавать. Но всё же в этом больше смысла, чем безрезультатно отсылать свои рукописи в крупные издательства.

– Попробуй работать негром.

– Ты серьёзно?

– Да.

– Ты считаешь, это того стоит?

– Не знаю.

– Ты сам не пробовал?

– Я собираюсь.

– Ты – большой талант, Симон. Ты испортишь себе стиль. Это так даром не проходит. Если ты решишься на это, ты пропадёшь как писатель.

– Разве я ещё не пропал?

– Ну что ты. У тебя всё хорошо.

Лидия перешла к рассказу о котах, и, читая это, Симон вяло курил. Итак, игра в популярный примитив так ничего и не принесла. Если говорить о популярности его как Симона Патаки. Всё прочее работало ни шатко ни валко. Нет, не стоит думать, что он был автором одной книги, однако всё, опубликованное на популярных сервисах, висело почти что мёртвым грузом.

– Джон так забавно спит на спине.

– Твоего кота зовут Джон?

– Ты же знаешь.

– Я забыл, Лидия. Я думал, твоего друга зовут Джон.

– Нет, его зовут не Джон.

– Я знаю. Ему двадцать лет.

– Знаешь, я считаю, у женщины должен быть шанс на счастье. Двадцать. Молодая кожа. Запах молока на губах.

– По-моему, это просто банальный тренд, – ответил Симон. – Извини, я не имел в виду тебя, но налицо какие-то перверсии в обществе. Пожилая мадам и молодой юноша. Это напоминает мужскую проституцию.

– Кого ты назвал пожилой? – вскипела Лидия.

– Я не говорил о тебе.

– Но ты сказал это.

– Да, сказал. Я кое-что знаю.

– Знай, что хочешь! – Лидия загоралась мгновенно. – Пиши, что хочешь, я очень хорошая писательница. Но ты ничего не хочешь читать.

– Я же читал.

– Я знаю. Ты пролистал, но сказал, что читал.

– Я же говорю тебе, я читал последний твой роман «Путешествие по Европе вместе с котом».

– «С котом» – не лучший мой роман.

– Ладно. Лидия, ты же понимаешь, как люди общаются. Я говорю с собой через тебя.

– Это как? Хотя да, ты прав. Ой, послушай, я просто не всегда догоняю то, что ты пишешь. Твоя мысль опережает возможности человеческого мозга. Без обид, Симон.

– Ага. Хочешь, расскажу тебе, что снилось?

– Да.

Признавая свои ошибки, Симон порой отмечал, что, хоть и идёт неправильным путём, но всё же идёт. Кто мешал? Лидия и Ирена постоянно не выходили у него из головы как примеры того, чего не надо делать в жизни. При том, что Лидии и правда всё сходило с рук в финансовом плане. По её словам, все три её бывших мужа (возможно, их было больше) ублажали её финансово.

«Очень сугубо и очень по-венгерски, – заключил Симон про себя, – но, если говорить объективно, Лидии и незачем выходить за пределы своей ниши. Однако тему с квартирой можно бы и украсть. Но многого ли стоят заказные тексты? Одноразовый сюжет. Растворимые буквы невысокого качества. Товар, промаркированный заранее. Безусловно, писатель может придумать всю свою жизнь с чистого листа, но давайте признаемся – жанр отмирает. Видеоблогинг давно заменил собой чтение».

Наконец, обсуждение Жолта.

– Недавно заходила на страницу Жолта, – написала Лидия. – Не могу понять, как я потратила на этого человека три года жизни. У него талант чем-то подкупать женщин. Теперь он присосался к этой самой Терезии. Мужчины-паразиты крайне примитивны. Хотя… Как художник, он вполне талантлив, но хуже всего, что ведёт себя как статист – никогда не ищет женщин сам. Они словно бы летят на пламя свечи. Нет, я ведь знала всё это и всё сносила. Да, я тогда сотый раз спросила себя, что именно не так в Жолте? Но всё же я тебе говорю, он поизносился. Даже животные изнашиваются. Он какой-то… Некастрированный кот! Я даже не побоюсь употребить слово «глист». Нет, ему это выгодно, ведь Терезия всё терпит, а он, – ну как же, – гений. Но всё это психологические приёмы. Бывают художники гораздо лучше него. Всё это лишь позёрство.

– Да, у него на лице написано, что он паразит, – подтвердил Симон.

– Да-да-да, именно так.

Тут и следовал очень длинный рассказ о Жолте – хотя всё это Симон слышал уже триста раз. Но ему нужен был собеседник, а Лидия в последнее время не очень-то активно с ним общалась. Но главное – ему надо было срочно с кем-то поговорить, хотя бы о том, что он думает. Он думает. Да мало ли, кто о чём думает в этой жизни? Тут начинались всяческие сопоставления, вспоминались какие-то люди, и Симону хотелось уколоть себя самого, но не получалось. Да, он хотел сказать, что он – человек прошлого, он – рыба, которая плавает на мели. С другой стороны, заказами на тексты он был переполнен – тут даже целая очередь была. Да, выручал Атилла, потому что в его интернет-журнале периодически выходили «Записки литературного негра». Но всё это работало скорее как демотиватор для якорей. А якоря ржавеют. Потом рассыпаются. Потом – всё наносное, все баррикады против рутины рушатся, и снова одно и то же. Ну и Золтан тоже ведь литератор из числа типовых. Вот именно из тех, кто почти ничего не добился – так, пара книжечек и чтения в клубе для стареющих бездельников. Остальное – пафос личности, не знающей своего места.

Симон даже и так подумал: взять, заставить Морика писать истории – сначала всё будет вкривь и вкось, а потом он приспособится, и не факт, что не станет лучше Золтана. Возможно, писательство умерло. Возможно?

День рождения Морика – первого июня, в тот же день, что и у сына Симона, Адама. Всякий раз Алида, его бывшая вторая жена, пыталась выяснить, сколько у Симона денег, чтобы таки понять, много или мало он прислал. И если ей казалось, что денег они получили мало, то Адам на звонки не отвечал, блокировал отца в WhatsApp и прочих мессенджерах. Симон злился, Морик его успокаивал. Да, добрый бокал – большой помощник в таких делах. Тем более что Симон, хотя и любил выпить, но любовь эта была ситуативной. Если не брать в расчёт некоторое количество пива, то он считал, что алкоголь мешает рабочему процессу – именно рабочему, а не творческому. Я думаю, с ним бы согласились многие, кто знает, что значит работать на количество. Тут уж и правда не до праздного щёлканья клавиатурой при бокале красного сухого.

Алида – часть заговора? Да, все неудачники видят везде заговор, а он – разве он успешный человек? Индийский рынок велик. Есть выход на книжный рынок Пакистана, но он тут ни при чём – всем занимается его менеджер, который и не думает увеличивать тариф. Судя по тому, что аккаунт Педро в социальных сетях постоянно пополняется новыми фотографиями из разных мест, чувствует себя тот менеджер совсем неплохо.

– Ну и что, что Педро? – спросил Морик.

– А что он? Да ничего. Давай выпьем?

– Так ответил тебе Адам.

– Ответил, – соврал Симон.

Адам, впрочем, перезвонил спустя минут тридцать, сказал: «Спасибо, отец». Почти ничего слушать не стал, но и то было хорошо, и Симон, довольный, даже улыбался, хотя не видел сына уже лет пять. Что такое женщина, которая хочет очень много денег, но у неё этих денег нет? Весь мир – три кита, пардон, три банкноты.

– А потом – смерть, – сказал Симон.

– Чья смерть? – не понял Морик.

– Чья? А дай подумать. Я хотел, чтобы Раджа был киллером, вернее, стал киллером, потому что это очень интересно – парень-лузер. И во взрослении своём, по задумке заказчика, то есть тех, на кого Педро работает посредником, должен покинуть стан гадких утят и стать прекрасным лебедем. Но я подумал, что этого нет в первоначальной задумке, так почему бы ему стать не лебедем, а злым хищным орлом? Но практика показывает, что сначала нужно обговорить это с Педро. Идея ему понравилась, и он пообещал, что переговорит с ними. А потом он мне сообщил, что им не понравилось, что Раджа будет киллером. Это и всё.

– А жаль, – пробормотал Морик.

– А наливай.

– Ага.

Народу на дне рождения было немного, а отмечали на ферме. Выехали из города, удобно расположились во дворе, жена Морика готовила салаты, сын делал гриль, а маленькая дочь не делала ничего. Отец Морика без умолку о чём-то говорил с товарищем Морика, Алексом, и слышалось:

– В наше время… В наши дни… А ты знаешь…

А вот подъехало такси, и появилась Анаска, младшая сестра Морика, вместе со взрослеющей дочкой. И некоторые думали, что тут есть белое пятно истории: якобы Симон – отец этой девушки, но он точно знал, что это не так.

Радость алкоголя. Повторный сет гриля. Весёлые звёзды начала лета, кнопка «грусть» в положении off, и кажется, нет у жизни никаких границ. А раньше всё было хорошо, но хорошо и сейчас, и кажется, что он никогда и не расставался с Анаской.

Симон точно и не знал, сколько у неё было мужей. Помнил лишь двоих, что были аккурат после того, как они разошлись – хотя этот период двух мужей занял некоторое время. Морик говорил, что третий брак тоже был официальным, а звали парня Толи, он был то ли араб, то ли ещё кто. И от него родился Александр, самый младший.

– Когда родился Александр, вернее, месяца через два или больше, она стала чего-то писать мне в фейсбуке. Потом просила, чтобы я поговорил с ней просто так, и мы говорили. Она приезжала ко мне с маленьким Александром, я у неё ничего не спрашивал про мужа. Может быть, она думала про ренессанс?

– Нашла, когда думать, – ответил Морик, – раньше могла думать. Этот Толи – полный осёл, очень ленивый и стеснительный, да она его уже и выгнала. Но ты прав, ничего назад не вернуть. Наверное, она нарожала столько детей, чтобы тебе что-то доказать.

– Только ты ей ничего не говори.

– Что ты. Знаешь, какая она нервная? Даже отец её боится. Если на неё найдёт, она может просто так посуду побить. Но ты подумай, ладно из-за мужа, но отец при чём? Что он ей сделал? Мать она вообще никогда не слушала. Так представь, она сдала за деньги свою квартиру бывшему мужу Толи, а сама с детьми вернулась к родителям. А сказать ей ничего нельзя. Знаешь, это всё из-за тебя – её всё бесит, она чуть что, вспоминает тебя.

– Так двадцать лет прошло, – сказал Симон, – в прямом смысле – двадцать лет, чего меня вспоминать? Нет, наверное, у неё не в порядке с головой. Мне правда до неё нет никакого дела. Ты говорил, что мы могли бы сойтись, так это было ещё до третьего ребёнка. Но, – он развёл руками, – я бы не смог жить с нервным человеком. Ты понимаешь, писателю многие вещи по боку – он сидит внутри своих героев. Я же не Хемингуэй какой-нибудь, у которого куча интриг и отношений. А знаешь, всё надоело. Всё одно и то же.

Подошла Анаска. За последние несколько лет она заметно укрупнилась и теперь напоминала свою мать. Когда Морик пошёл подбросить дров в костёр, так как нет ничего лучше, чем сидеть в ранней ночи при костре, она уселась Симону на колени и проговорила:

– О, теперь я на твоих коленях уже не могу поместиться.

– Это да, – пробормотал он, – время идёт, его не отменишь.

– А как твои дела?

– А, что за дела, почти нет дел, всё одно и то же. Кому-то может показаться, что я занимаюсь чем-то сверхъестественным. Но ты же не читаешь интернет-журнал Атиллы. Или ты даже не знаешь, кто это такой? Да, мы же разошлись ещё до всего. А тогда, три года назад, я, наверное, тебе не сказал. Мы говорили о метафизике.

– А что такое метафизика? – спросила подошедшая дочь Анаски, Френзина, девушка лет пятнадцати.

– Это когда Лакшми был колдуном, – он засмеялся. – Правда, очень смешно звучит – Лакшми был колдуном. Но пришлось всё это ограничить, иначе бы читатель ничего не понял и сказал бы, что это книга о магии. Им надо два-три приёма, и дальше – побольше переживаний. Она ушла… Он ушёл… Они разошлись, сошлись, но и это слишком просто, потому что нужна общая линия интриги, например, злодей.

– А где же всё это прочитать?

– Не знаю, – Симон пожал плечами.

– Нигде? – глаза Френзины были круглыми, как две синие луны.

– Авторские экземпляры мне не присылают. Наверное, можно найти эти книги в интернет-магазине.

– Но я могу почитать?

– Если ты хорошо владеешь английским.

Симон думал: «Это у Френзины генетическое, от матери. Видимо, существуют пределы физиологической сопоставимости, и сейчас она – та самая Анаска, сколько лет назад – и не вспомнить».

Да, ей было ещё пятнадцать лет, и Морик брал её с собой в нагрузку на тусовки. Вернее, нет, он её и не брал, она сама прибегала, и все были уверены, что её послала мать – в сущности, так оно и было. Мать у них деспот, отец – подкаблучник, точно так же сейчас живёт и Морик – под каблуком у жены. Шаг влево, шаг вправо – всё это рассматривается как попытка к бегству. Спустя год Анаска превратилась в раскалённую от любви струну.

Симон вспомнил, почему-то совсем без чувств, как Анаска открывала ночью окно и бежала к нему. Мать, обнаружив, что дочери нет, шла по улице с огромным фонарём, ломилась в дверь, требовала, чтобы Анаска вернулась. Как ни странно, она его в открытую ни в чём не винила, считая, что именно у Анаски не в порядке с головой. Неужели время так нещадно? В душе не осталось никаких чувств. Да, когда-то, – он только что вспомнил, – он не спал два месяца, переживая расставания. А потом решился: поехал в Сегед, позвонил в дверь Алиды.

– О, – сказала она, – я думала, что этого никогда не случится, – а хотя… Или ты не ко мне?

– К тебе.

– Почему?

– Ты же этого хотела.

– Тогда заходи.

Всё новое в жизни – лишь заголовок. Это как лента новостей: одно сменяется другим, лента движется вниз, но человек об этом не думает, полагаясь на естественный автоматизм природы. Так он от Анаски и вылечился. А теперь, сходив за пивом, она вернулась, уселась напротив него. Вечный штиль и вечное ничто. Уже и Алиду он не видел лет шесть. Главным девизом было «ничего нового». С точки зрения алгоритма судьбы, жизнь уже завершена, но физиологически она продолжается.

– Значит, планов у тебя никаких, – улыбнулась Анаска.

– М-м-м… Планы есть…

– Да. У тебя было много планов. А помнишь, ты сказал мне, что мы скоро уедем в Нью-Йорк?

– Не помню.

– Ты же всё помнишь.

– А может, и помню. Нью-Йорк. Надо смириться. Вернее нет, надо собрать волю в кулак. Но знаешь, в юности это полезно, а когда тебе через несколько лет полтинник, это, наверное, уже и моветон.

– Ага. Будешь пиво?

– Давай.

* * *

Человеку завсегда требуется что-то эфемерное, и неважно, чем занята его голова. Очень многое можно возложить на ржавчину. Не ржавеют только йоги. Помните рассказ про старика из Индии, который питался солнечными лучами и прожил необыкновенно длинную и счастливую жизнь? Но здесь надо заметить, что счастье его было какое-то особое, очень стерильное, и вряд ли кому-то оно бы понравилось.

Счастье само по себе – тоже сноп лучей, однако наполненность процесса может быть совершенно разной. Вещи. Вещи важнее человека. Ты открываешь каталог вещей и начинаешь нагнетать свои желания. Глядя на текущий график, Симон понимал, что купить новые вещи ему не суждено. Да, старый Ниссан пока ещё не требует ремонта, да и мало куда он ездит, но во всём остальном придётся себе отказывать.

Собираясь заполнить резюме, Симон знал одно: он не хочет работать онлайн. Здесь, в силу специфики своей работы, он набредал на одно и то же. Впрочем, можно было устроиться переводчиком, хотя рутина пугала.

Переводчик в офис в Берлине

Пятидневная рабочая неделя

Переводчик английского

Тут же в голове Симона одно стало цепляться за другое. Он задавал себе вопросы и сам же на них отвечал:

– Я никогда не работал в офисе.

– Нет, ну 2005-й не берём. Сколько я проработал? Два года в Будапеште. Может, стоило продолжить карьеру в этом направлении? Какая теперь разница?

– Гора англоязычных текстов. Да, опять предложат работу онлайн, переводчиком в издательстве.

– Постой. А немецкий.

– Дурак, ты же знаешь немецкий.

– Я его забыл.

– Найди репетитора в скайп.

– К чёрту.

– Зачем тебе Германия?

Венгерский язык был почти бесполезен за пределами Венгрии. Нет, наверняка он где-то был нужен, например, в посольстве. Но мысль о посольстве его испугала. Кто возьмёт на такую работу литературного негра?

Мысли – это маленькие зелёные человечки. Гуманоиды. Ты хочешь их воспитать, но у них своё мнение. Они должны соблюдать хотя бы примерные нормы приличия, иначе человек сойдёт с ума. Однако чрезмерная норма делает человека примитивным потребителем еды.

Побольше экзотики? США? Чёрт. Тут же он написал сообщение Ирене.

– Я не могу говорить, – ответила она.

– Ты на работе?

– Я дома. Я уже не работаю. Иду на другую работу. Теперь я буду редактором журнала.

– А что за журнал? – спросил Симон.

Он оживился, но тут вспомнил, что почти все истории Ирены, кроме самых бытовых, были выдумкой. Да уж. Через день она забудет, о чём говорила.

Так и вышло. Когда неделю спустя Симон спросил у неё, как дела, Ирена уже не помнила о том, что собиралась быть редактором. Однако Америка, особенно Нью-Йорк – это совсем не то место, где у человека есть время, чтобы думать о философии. Ирена сообщила, что идёт получать права и будет таксисткой, но уже через три дня сообщила, что работает в венгерском магазине. Теперь её задача – фасовать готовую еду.

– Ты же издавалась в «Лососе», – написал Симон.

– Скоро меня возьмут в Голливуд.

– Ты серьёзно?

– Да, я говорила с одним серьёзным человеком. Через месяц у него освобождается место.

– Ты серьёзно?

– Да. Уже есть одна тема. Драконы. Планируют снять сериал и полнометражный фильм.

– А что за студия?

– Я не помню.

Симон хотел сказать что-то вроде: «Как можно не знать, какая студия предлагает тебе работу?» Но промолчал.

Корректор в журнал

Лиссабон

– Лиссабон, – вздохнул Симон, – я бы подошёл, у меня громадный опыт, но я знаю лишь зачатки португальского. Сколько раз говорил себе – учи языки, но языки сопротивлялись. Снова заговор. Только английский. Даже, наверное, слишком хороший, почти идеальный, английский. Базовые знания немецкого. Неплохие базовые знания, которых, конечно же, не хватит ни на какую литературную работу. Начальный уровень итальянского. Вполне достаточно, чтобы удивлять неискушённых собеседников. Не более того. Кое-какие знания испанского. Если разобраться, я – эрудит и полиглот, но на деле этого недостаточно.

Всё упиралось в ядовитый перфекционизм. Писатель, который привык быть писателем, даже хотя бы и негром, уже давно покрылся ракушками, словно дно корабля. Как уж тут поменять провинциальный уют на бесконечную ритмику? Пример Ирены, которая в его же возрасте решила поменять всё и вместе с мужем и детьми перебралась в Америку, почему-то особенно не вдохновлял. Её европейские лавры были скромны, но тут надо было ещё и почесать голову, чтобы что-то оценить. Какое-то время её чудовищная бульварщина выходила совсем не экспериментальными тиражами. Да, чёрт побери, заходишь в супермаркет, а там – «Кожаный убийца против пиратов Альтаира». Помимо алкоголя, можно было винить лишь какие-то жуткие ментальные карусели в её голове. Он даже это и сказал: