Скованные одной цепью

– Ага. Пока люди с работы возвращаются. Еще красной лентой себя обвяжет, как новогодний подарок.

Серега закрывает лицо руками.

– Это опасно.

– Это же Элька.

Серега качает головой, будто отказывается верить в реальность моих слов.

– Она тебя утянет за собой в эту пучину.

– Может быть. А может, я сам туда хочу.

Серега поднимается, берет свою тетрадь и, не сказав ни слова, выходит из комнаты. Дверь хлопает, и я снова один.

Смотрю в объектив «Зенита», наводя фокус на грязное окно. За ним промокшие московские крыши, какие-то серые силуэты, но я вижу в этом особенную красоту. Может, действительно свихнулся.

Щелкаю затвором, представляя Элю в этом бумажном платье с декольте. Струящиеся линии, слова, словно вытекающие из нее. Люди замедляются на мосту, смотрят вверх, кто-то из детей тянет маму за рукав: «Мама, кто это?» Наверное, Эля бы ответила: «Никто. Просто здравомыслящий человек».

В полусне отправляюсь стирать. Очередь растянулась вдоль коридора. Лаврик-Вишес, наш местный громкоголосый анархист, уже полчаса орет в сторону двери прачечной:

– Вы что, охуели там? У меня майка задыхается в корзине, а вы тут простыни полощете!

Майка у него с аппликацией God Save the Queen.

Никто не отвечает. Только на другом конце коридора кто-то тихо хихикает.

Сижу на подоконнике, притворяюсь, что читаю методичку по теормеху, хотя на деле просто жду, когда Лаврик перегорит. Очередь на стирку – это не момент истины, а, блин, борьба за выживание.

– Да брось ты свою майку! – вдруг входит Катя со второго этажа, из тех, кто стирает свое добро руками. – Я тебе ее сама отмою, чтоб ты только заткнулся.

– Ты мне руки свои лучше покажи, – отвечает Лаврик, кривя рот в привычной издевке. – Ты их хотя б мыла? Или они в том же состоянии, что и твои рваные джинсы?

Катя закатывает глаза и снова исчезает за дверью. Лаврик фыркает и садится прямо на пол, упершись в стену грязными кедами.

Оставляю методичку и иду на кухню. В коридоре все та же отдушка борща и мокрой шерсти. На плите кто-то оставил сковородку с жареной картошкой. Кручу головой: никого.

– Извини, – шепчу, выхватывая пальцами ломтики прямо со сковороды.

Хозяйка картошки появляется в момент, когда я уже дожевываю последний кусок.

– Эй, ты чего? – орет девичий голос.

– Ну, картошечка сама позвала, – ухмыляюсь.

– Володь, ты совсем? – соседка с пээма, Ленка, стоит в дверях с кастрюлей в руках и смотрит на меня как прокурор. Быстро ретируюсь.

За спиной слышу:

– Чтоб ты подавился!

А я только смеюсь, уже свернув за угол.

Вечером Серега тащит меня, выстиранного до блеска, к Алику. Народу немного: пара гуляк-бродяг, две девчонки с первого курса мехмата, чьи имена я вечно забываю.

– Че, последний фильм Леоне нашего? – спрашиваю у Алика, отхлебывая приготовленные «Жигули».

– Ага, «Однажды в Америке». Ты ведь не глядел?

– Нет еще. Нормально?

Алик поднимает бровь.

– Спрашиваешь! Роберт Де Ниро, чувак. Это же как Леннон в своем деле.

Свет гаснет, и картинка оживает. Саундтрек Эннио Морриконе заставляет всех в комнате замолчать.

Фильм тянет меня внутрь. Этот Лапша денировский, с его детской наглостью, с дружбой, которую растоптали годы, то, как он возвращается к своему прошлому, – черт, какой же он родной. Когда Лапша смотрит на Дебору издалека, со смесью тоски и надежды, вдруг понимаю, что тоже где-то глубоко хочу быть таким, как он, но и не хочу одновременно.

Потом сцена: Лапша на вокзале, перед выбором. Останься, будь нормальным, стань как все, или иди своей дорожкой, к которой ты привык. Ощущаю до печенки, как это про меня. Про нас всех. Про этот проклятый выбор, который всегда остается за кадром.

Фильм заканчивается. Алик включает свет, а я вдруг понимаю, что не желаю уходить. Хочется сидеть здесь, пить «Жигули» и думать, что все впереди.

– Че, как? – спрашивает Серега, щелкая зажигалкой.

– Мощно, – говорю, глядя в пустую бутылку. – Слишком мощно.

– Гениальный фильм, – восторгается Серега, когда мы выходим. – Только концовка мутная. Что с ним вообще случилось?

– А фиг его знает, – отвечаю, глазея на свое отражение в витрине. – Может, просто перестал бежать.

Серега кивает. Входим в темный московский вечер. Лужи отражают неоновые вывески, где-то вдалеке визжат тормоза. Думаю о том, что Лапша выбрал свое, а мне еще только предстоит.

И вот день Элиной акции. Сидит на полу сквота, босая, с поджатыми ногами, в том самом бумажном платье, которое она вырезала из советских газет. Заголовки облепили ее плечи, как хищные птицы. Черные буквы «Перестройка», «Труд» сползают к декольте, рядом выведено самодельное про секс и упадок, рукава – тонкие полоски, перевязанные красной лентой. И тело все – почти каждая клеточка – в неряшливых витиеватых надписях, даже стопы. На столе, где обычно валяются баночки туши, сигареты и пустые стаканы, лежит сахарно-белый череп. Настоящий или театральный – я не знаю.

– Ты точно уверен, что готов? – спрашивает она, раскуривая очередную польскую сигаретку. За окном уже темнеет.

– Готов. Я тебя сниму.

– Тогда запомни, Ассемблер, – смотрит на меня так, будто сейчас сломает всю вселенную одним взглядом, – никаких вмешательств. Что бы ни происходило. Меня хватают, бьют, пинают – ты просто снимаешь. Это твоя работа. Не моя и не их.

– А если тебя… – Замолкаю, не зная, как правильно закончить.

– Если меня что? Убьют? – Смеется, затягивается и выпускает дым прямо мне в лицо. – Отлично! Значит, ты снимешь мой последний перформанс. Легенда рождается в крови, Ассемблер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

ПМ – факультет прикладной математики.

2

В январе 1991 года переименован в Самару.

3

В октябре 1991 года улице Желябова было возвращено историческое название Большая Конюшенная.

4

Московское академическое художественное училище.

5

Радиостанция внесена в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранных агентов.

6

Радиостанция внесена в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранных агентов.