Полная версия
Хозяйка разрушенной крепости
Любовь Оболенская
Хозяйка разрушенной крепости
© Оболенская Л., 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
* * *
От души благодарю замечательных писателей Дмитрия Силлова и Полину Ром за неоценимую поддержку и полезные советы, полученные от них в процессе написания этой книги.
Глава 1
Новый заместитель начальника был похож на свинью. А точнее, на борова. Мясистая рожа, маленькие глазки, нос пятаком, на голове короткая стрижка, похожая на щетину.
Когда я вошла в кабинет, он нахмурился, став еще более похожим на свинтуса Борьку, проживающего на соседнем участке моего загородного поместья, а точнее, дачи на шести сотках. Этот нахальный боров был вечно недоволен жизнью и свою депрессию вымещал на моем заборе из металлической сетки, постоянно пытаясь подкапывать рылом столбы на другой стороне, возмущенно при этом подвизгивая.
– Присаживайтесь, Елена Антоновна, – сурово изрек замначальника.
– Ничего, я постою, – отозвалась я. – Приговоры принято выслушивать стоя.
– Ну зачем вы так, – поморщился зам, отчего его пятачок скукожился, став похожим на подгнившую грушу. – Вы же понимаете, новый владелец фирмы поклонник стратегии эффективного менеджмента, предусматривающего оптимизацию бизнес-процессов…
– Я все понимаю, – перебила я новоиспеченного зама. – Я без малого сорок лет жизни отдала этому предприятию. Пришла сюда еще девчонкой, сразу после института, когда эта фирма называлось просто строительно-монтажным управлением. Пережила все. Приватизацию, кризисы, долговые пропасти, кучу начальников. И, наконец, с Николаем Петровичем мы вытащили эту фирму в ведущее, можно сказать, системообразующее предприятие города.
– Увы, Николая Петровича больше нет, – развел руками зам. – Светлая ему память.
– Да, увы, – повторила я, все больше распаляясь, хотя, когда шла в этот кабинет, дала себе слово сдерживаться. Получается, сама себя обманула. – Да, к сожалению, этот светлый и исключительно порядочный человек умер, оставив фирму в наследство своему сыночку. Который сейчас планомерно вгоняет ее в кризисный штопор, увольняя ведущих сотрудников и набирая на их место своих друзей и прихлебателей.
Теперь вслед за носом зама сморщилось и остальное его рыло.
– Я понимаю ваши чувства, – процедил он сквозь зубы. – Но я бы попросил без намеков, в том числе, как я понимаю, в мою сторону. С Александром Николаевичем мы знакомы с института, и я знаю его как отменного управленца. Вам же, Елена Антоновна, уж извините, давно пора на пенсию. У вас за текущий год два больничных, а мы еще второй квартал не прошли.
– Во время своих больничных я работала на удаленке, и весьма эффективно, что признавал тот, чье место вы заняли, – бросила я. – Он даже премию мне выписал по результатам первого квартала.
Ко всем трансформациям, произошедшим с лицом зама, теперь добавились поджатые губы.
– Я признаю ваши заслуги перед предприятием, – проговорил он, брезгливо выплевывая слова. – Тем не менее вынужден сообщить, что вы попали под сокращение. Оптимально для вас будет подписать заявление об увольнении по собственному желанию, при этом вам будет выплачено выходное пособие в размере среднего месячного заработка. Отработка, сами понимаете, не потребуется – на ваше место уже утвержден новый работник.
Зам пододвинул ко мне лежащий на столе уже заполненный бланк, в котором не хватало лишь моей подписи.
– Как щедро, – через силу улыбнулась я. – Для начала загляните в мой трудовой договор, где в случае увольнения меня не по собственному желанию, а по сокращению прописано выходное пособие в размере шести окладов.
– Да? – приподнял брови зам. – Видите ли, в суматохе наследования дел Александр Николаевич, к сожалению, не смог найти многие бумаги. В том числе пропал и ваш трудовой договор…
– У меня есть заверенная копия, – вновь улыбнулась я. – С которой я непременно пойду сначала в трудовую инспекцию, а после в полицию, дабы сообщить о том, что уже полтора месяца творится в фирме после кончины Николая Петровича.
Харя зама слегка побледнела.
– Ну зачем же так сразу, – проговорил он, разрывая предложенный документ и доставая из ящика стола другой. – Надеюсь, такая формулировка вас устроит? Деньги можете получить в кассе прямо сейчас.
Я пробежала глазами текст, подписала, швырнула ручку на стол зама и ушла не попрощавшись. Сейчас я покидала предприятие, которому отдала большую часть жизни, и радовало меня лишь одно – что я сдержалась и не разрыдалась в кабинете, показав этому наглому борову свою слабость.
Глава 2
В свою маленькую квартирку, расположенную неподалеку от моей теперь уже бывшей работы, я не поехала. Слишком многое напоминало бы мне в ней о фирме, ставшей частью моей жизни. И теперь, когда эту часть от меня оторвали, нужно было заполнить образовавшуюся пустоту, неприятно давящую на сердце.
Потому свой старенький автомобиль я направила на шоссе, ведущее к моей даче.
При этом мелькнула мысль: «Куда же это ты собралась посреди недели, завтра ж на работу?»
Я невесело рассмеялась.
Все, Елена Антоновна, не нужно тебе больше гонять в своей голове такие мысли. Отработалась.
Выбросили тебя на свалку, как изношенную шестеренку. Вот и катись теперь к себе на дачу ковыряться в огороде и доживать свою никому не нужную жизнь…
Так сложилось, что с замужествами мне не везло. Дважды там побывала, и оба раза неудачно. Один супруг пил, другой оказался любителем сходить налево. Хорошо, что оба увлечения моих благоверных проявились быстро и браки были расторгнуты по моей инициативе. Правда, с детьми не получилось, но оно, наверно, и к лучшему: безотцовщина – это все-таки не просто досадное обстоятельство, а незаслуженное наказание для ребенка…
И вот я теперь в свои шестьдесят с хвостиком еду туда, где отдыхала душой, когда слишком уж сильно выматывалась на работе. Да вот только смогут ли запахи листвы, крики петуха за забором, повизгивания Борьки и алые закаты, расстилающиеся над озером, заполнить ту пустоту в душе, что тревожила мое сердце все сильнее…
То, что мне нехорошо, я поняла, когда уже приехала на дачу и вышла из машины.
Дышать вдруг стало тяжело, словно воздуха не хватало.
И боль в груди, которую я считала последствием стресса, невралгией, «поболит – перестанет», вдруг ощутимо отдалась в левую руку. Будто током ее ударило…
– Привет, Антоновна, – помахала мне рукой через забор соседка Марина. – Ну как там дела с унаследованной фирмой? Сыночек шефа еще не совсем превратил ее в труху?
Я хотела ответить, но не смогла.
Внезапно свет заходящего солнца померк перед моими глазами, и я даже не успела удивиться, что ночь наступила столь быстро и внезапно…
А потом мне вдруг полегчало.
Тяжесть в груди исчезла, дышать стало легче.
Правда, я почему-то подсознательно опасалась открыть глаза. Наверно, оттого, что вокруг меня не было слышно отдаленного лая деревенских собак, шума ветра в листве яблонь, растущих на моем участке, – да и, несмотря на то, что дышалось мне намного свободнее, вдыхаемый воздух пах гарью и удушливой сыростью…
Внезапно чей-то чужой, незнакомый голос проговорил мне прямо в ухо:
– Вы спите, леди Элейн? Проявите немного уважения к предстоящей церемонии оглашения завещания, ждать осталось уже недолго.
Разумеется, от удивления я тут же открыла глаза – сколько живу на свете, меня по-всякому называли: Ленкой, Аленкой, позже Еленой Антоновной, на работе коллеги-строители за характер прозвали Еленобетоном. Но вот «леди Элейн» – это что-то новенькое.
Открыла я, значит, глаза…
И тут же очень захотела их закрыть.
Ну неприятно же осознавать себя внутри галлюцинации – слишком четкой и крайне похожей на реальность. Сразу приходит понимание, что где-то там, за ее границами, суетятся санитары, а степенные психиатры в белых халатах задумчиво почесывают переносицы и протирают тряпочками стекла своих очков, пытаясь определиться с диагнозом и лечением.
Но тут же следом за этой пришла другая мысль. Что сейчас вот сделают мне укол, а я так и не рассмотрю эту самую галлюцинацию. О чем потом, скорее всего, пожалею. Не так часто в моей жизни случались новые впечатления, а тут прям как внутри фильма сижу. Правда, довольно бюджетного, где его создатели поскупились на реквизит и костюмы…
От меня сейчас, гордо подняв голову и бросая в мою сторону неодобрительные взгляды, отходил высокий старик в черной мантии и шапочке того же цвета. Двигался он к столу, заваленному кусками кожи, часто оборванными по краям, на которых виднелись какие-то надписи…
Действие галлюцинации происходило в каменном мешке с узкими продольными щелями в стенах, заменяющими окна. Сквозь эти бойницы проникал скудный солнечный свет, явно недостаточный для освещения комнаты, сырой и холодной, как дно старого колодца. Потому между щелей-бойниц были вбиты в стены металлические держатели с плошками, внутри которых горело что-то на редкость вонючее. Света от этих приспособлений было немного, зато чада и копоти – более чем достаточно.
Кстати, помимо старика и меня в комнате находилось еще несколько человек, одетых довольно убого, но с некоторой претензией на эдакую средневековую элегантность. Может, лет с тысячу назад такие одеяния были бы популярны, но сейчас они выглядели нелепо даже для бреда.
А потом в поле моего зрения попали мои руки – и нарастающая тревожность немного отпустила.
Когда понимаешь, что тронулся умом и это неотвратимо, становится проще жить на свете. Ну правильно, куда теперь спешить, когда все ясно?
Правильно, некуда.
Крыша улетела в астрал, и теперь лишь остается разглядывать свои руки с обгрызенными ногтями, но зато без малейших признаков артрита, выступающих вен и морщин, которые с каждым годом становятся все глубже и явственнее вне зависимости от того, как часто ты умащиваешь их всякими чудодейственными кремами. Если я правильно помню, такие руки, гладкие и мягкие с виду, у меня были лет в двадцать – хотя сейчас то время уже кажется настолько далеким, словно давно прошедшая молодость была фактом не моей биографии…
Тем временем пожилой фрагмент моего бреда добрался до стола, порылся в кусках кожи, подслеповато щурясь, нашел тот, что искал, – и торжественно провозгласил:
– Властью, данной мне Артуром, вождем бриттов и правителем королевства Логрес, я, свободнорожденный нотариус Камелота Марк Публий, оглашаю завещание сэра Ламорака Уэльского, да упокоится его душа в чертогах Создателя.
Голос старика был на редкость монотонным. Таким хорошо убаюкивать крикливых младенцев и читать нотации хулиганистым подросткам, которые после пяти минут подобной нудятины будут готовы поклясться вести себя идеально до самой смерти…
Возможно, в другой раз я бы послушала, о чем гундосит нотариус, – как-никак экзотика, вытащенная моим больным мозгом из глубин сознания, растревоженного болезнью. Но человеку из двух вещей свойственно выбирать ту, что для него в данный момент важнее. Потому сейчас меня гораздо больше заботили мои руки, которые я с интересом ощупывала, отмечая их крайне приятную мягкость и упругость, свойственную самой что ни на есть реальной молодости. Эх, сейчас бы зеркало где найти и посмотреть, какое лицо сформировало мне мое психическое заболевание. Если моя физиономия такая же симпатичная, как руки, то я готова подольше задержаться в смирительной рубашке. И даже буду просить докторов больше не колоть мне препараты, возвращающие меня в тело пенсионерки.
А между тем нотариус продолжал гундеть, и мое сознание хочешь не хочешь вырывало из его речи некоторые ничего мне не говорящие фрагменты:
– …замок Сайзен, усадьба Бакхолл, поместье Лонгстоун, а также все прилегающие к ним поля, пустоши, леса и угодья согласно завещанию сэра Ламорака Уэльского унаследует его старшая дочь, Хильда.
Высокая брюнетка, стоявшая неподалеку от меня, радостно захлопала в ладоши. Ее лицо с большим ртом расплылось в лягушачьей улыбке – это я отлично рассмотрела, когда девица повернулась ко мне с торжествующим блеском в глазах.
– Леди Хильда, ведите себя прилично, – строго произнес нотариус, бросив суровый взгляд поверх документа. – Вашего отца похоронили не далее как вчера, и траур по нему еще не завершился. Так что ваша радость хоть и объяснима, но неуместна.
Улыбка сползла с лица дочери умершего.
– Совершенно верно, достопочтенный правнук ромея, бежавшего с этого острова много лет назад, – с издевкой в голосе проговорила девица. – Мой отец умер, и больше никто и никогда не будет читать мне нотации – и вы в том числе. Так что просто огласите завещание до конца, ибо вам заплатили только за это и ни за что более.
Нотариус недовольно поджал губы и быстро зачитал:
– Замок Лидсфорд, а также прилегающую к нему деревню Лидсвилл, лес до гряды холмов, болото на севере и луг на юге согласно завещанию сэра Ламорака Уэльского наследует его приемная дочь Элейн. Более в завещании ничего не сказано.
Хильда расхохоталась.
– Что ж, отец умел пошутить. Оставил подброшенке старые развалины, захудалую деревеньку, луг с камнями вместо почвы и лес, полный разбойников. Хочешь совет, сестренка? Так и быть, я разрешу тебе забрать твоего коня, повозку и старуху-кормилицу вместе с ее мужем, в которых ты души не чаешь. Можешь, конечно, отправиться в свои владения, но я готова купить их у тебя за десять золотых солидов. Этих денег тебе хватит на год безбедного существования – если, конечно, по дороге их не отнимут разбойники.
Издевка в голосе «сестры» меня изрядно взбесила. Галлюцинация галлюцинацией, но даже внутри собственного бреда я никому не позволю так с собой разговаривать.
– Ну уж нет, сестрица, – отрезала я, с удивлением осознавая, что говорю на совершенно незнакомом мне языке свободно, словно на родном. – Обойдешься. Не видать тебе моего замка как своих ушей!
Видимо, в моем бреду не принято было так разговаривать. Хильда захлопала глазами, открыла лягушачий рот, закрыла – и, оправившись от удивления, фыркнула:
– Ну и убирайся в свои развалины. Видеть тебя больше не желаю!
Глава 3
Замок отца, из которого мы выехали, впечатлял. Высокие стены, башни с зубцами наверху, похожие на шахматные ладьи, увеличенные во много раз, широкий ров с кольями внизу, внушительный мост, по которому, гремя деревянными колесами, проехала наша повозка. Существенное наследство досталось сестре, ничего не скажешь…
Я усмехнулась собственным мыслям.
Похоже, к своему сумасшествию я начала относиться вполне серьезно. Да и вряд ли это оно. Слишком долго длится приступ, и уж больно крута прорисовка окружающего мира, вплоть до травинок, колющих сквозь платье, и мошек, норовящих залезть в нос и уши…
Мошкары, кстати, по дороге из замка сестры было немало. Оно и понятно: вдоль обеих обочин стояли виселицы, на которых болтались весьма детализированные мертвецы в различных стадиях разложения. Эдакий своеобразный привет тем, кто решил наведаться в крепость: мол, будешь вести себя неподобающим образом, понятно где окажешься – вон аж целый десяток виселиц стоит свободных, с заранее привязанными веревками, оканчивающимися убедительными петлями.
В телеге, запряженной конем средней упитанности, помимо меня ехали двое. Женщина на вид лет пятидесяти, обнимающая корзинку с провизией, и возница – потасканный жизнью старик с длинной седой бородой, явно разменявший шестой десяток лет. Впрочем, возраст не мешал ему вполне профессионально управляться с поводьями, совмещая это занятие с практически непрерывным трепом.
– Ну вот, стало быть, достопочтенная госпожа, все ж таки изгнали вас из Сайзена. А я моей Лидди говорил: как пить дать после смерти сэра Ламорака его дочка Хильда выгонит сестричку. Единолично захочет править замком и угодьями. По совести ж у господ никогда не бывает…
– Будто у простолюдинов бывает по совести, – проворчала Лидди. – Ты, Кэйл, прям как мой отец: все господа у него плохие, а все крестьяне – чистые небожители. Вспомни, как сосед убил твоего сводного брата из-за того, что его коза сожрала морковную ботву на соседском огороде. Это по совести?
– Так-то оно так, – почесал макушку Кэйл. – Но когда наши дерутся, оно незаметно, все равно как вши за перхоть между собой воюют. А если господа ссорятся, это ж прям вот оно, перед глазами. Смотришь и понимаешь, насколько этот мир несовершенен.
– Ну, если разобраться, и хорошее в этом мире есть, – возразила Лидди. – Вон ромеи с нашего острова ушли. Сколько времени наши деды и прадеды под их гнетом были – ан нет же, свершилась справедливость.
Кэйл смачно сплюнул в сторону.
– Вспомнила овца, как ярочкой была. С той поры уж лет сто прошло, а вы все забыть не можете про то, как ромеи с наших камней да болот отбыли к себе на родину. Вообще не понимаю, чего они тут в нашей сырости делали. Слыхал я, что у них в Романии чуть не круглый год солнце. А земля такая, что кинь в нее старый сапог, – и через полгода пара новых вырастет…
Я молчала, слушала, анализировала.
Похоже, крестьяне, которых мне сестрица выделила в качестве слуг, сейчас говорили о некой итальянской оккупации их острова, на который я, получается, и попала. Ибо, если мне не изменяет память, «ромеями» в древности называли римлян, а Италию – Романией…
Интересно!
Школу я окончила с серебряной медалью, за что потом ругала себя всю жизнь – чуть-чуть до золота не дотянула. Зато из института вышла с красным дипломом. Такой уж я человек – с устойчивым психологическим заболеванием, именуемым в народе «синдромом отличницы». Если во что-то ввязываюсь, стараюсь делать все максимально хорошо.
Ну и память у меня от природы отличная. Потому, как только я начала размышлять о том, на какой же остров нападали итальянцы, эта самая моя тренированная память преподнесла материал из школьной программы про римскую оккупацию Британии, длившуюся без малого четыреста лет и закончившуюся в начале пятого века…
Я аж зажмурилась от таких выводов.
На досуге любила я почитать фэнтези – чисто чтоб отвлечься от повседневной рутины, с головой погрузившись в другой мир, порожденный воображением авторов. Больше всего нравились романы про попаданок в другие миры, по возможности реалистичные. Без картонно-слащавых героев и стерильно-розовых вселенных, а прям чтоб по-настоящему. Будто ты р-р-раз! – и действительно оказалась в том времени. Грязном, страшном, опасном, без подпорок цивилизации в виде законов, прав человека и технологических благ, которые мы уже и не замечаем, настолько они стали привычными.
Ну и вот, дочиталась…
То ли мое больное воображение закинуло меня в пятый век и теперь развлекается таким образом, то ли я не в психушке лежу, а, допустим, в коме после остановки сердца. Не зря ж оно у меня там, в деревне, так резко заболело – и теперь это самое воображение подкидывает мне такие вот сюжеты, как следствие моей начитанности. Или, может, я просто умерла тогда и некие силы перенесли меня в тело моей далекой прародительницы?
Гадать можно было бесконечно, ответов все равно не предвиделось.
И я рассудила здраво: вряд ли стоит ломать голову всякими «как?» да «почему?», если вопросов задать некому, кроме как себе, которая ответов на них не знает. Соответственно, единственный выход – это жить там, где оказалась, так, будто все происходящее со мной самая что ни на есть настоящая реальность.
Тем более что поводов усомниться в этом не было.
Когда телегу трясет так, что кишки в животе переворачиваются, а разлагающиеся висельники воняют настолько правдоподобно, что желудок того и гляди вывернется наизнанку, сомнения сами собой улетучиваются, уступая место естественному желанию, чтоб это издевательство над моими внутренними органами поскорее закончилось.
– Что-то вы побледнели, госпожа, – заметила Лидди. – Оно и понятно, воздух возле замка Сайзен никогда не отличался благоуханием: ваш батюшка был очень суров и с разбойниками, и с казнокрадами. Но ничего, к следующему утру, если небеса окажутся к нам благосклонны, мы уже будем в Лидсфорде.
От одной мысли, что мне почти сутки придется трястись в этой телеге, настроение у меня упало ниже плинтуса. Но хоть линия виселиц с трупами, болтающимися на них, осталась позади, и на том спасибо. Дышать стало полегче – и, надо сказать, местный воздух оказался фантастическим!
Вокруг все цвело и пахло. Даже на моей даче, расположенной недалеко от мегаполиса, так не дышалось! А я-то думала, что у меня там экологический рай. Оказалось, ошибалась.
Местный воздух хотелось пить, как освежающий напиток, – и у меня от него аж голова закружилась. Но при этом тошнота отпустила, и настроение немного улучшилось. Если даже все окружающее глюк моего заболевшего мозга, то на данном этапе это был глюк приятный до головокружения, прям хоть к выхлопной трубе прикладывайся, чтоб отдышаться.
Но если это все-таки не глюк, до автомобилей и их выхлопных труб было еще около пятнадцати веков, потому мне ничего не оставалось, как глазеть по сторонам, разглядывая первозданное буйство зелени, раскинувшееся по обе стороны грунтовой дороги.
Ее и дорогой-то трудно было назвать – так, широкая тропа, утоптанная копытами лошадей и промятая колесами телег. Тот случай, когда пятой точкой организма осознаешь преимущества рессор и асфальтовых шоссе, которые в этом мире появятся еще очень нескоро…
Не останавливаясь, мы перекусили припасами, которые захватила с собой Лидди. А именно: очень невкусными лепешками и экстремально жирным молоком из глиняной крынки.
От такой непривычной пищи мой желудок выдал наверх запрос на тему «Эй, хозяйка, ты ничего не перепутала?». Но потом я сообразила, что это не желудок взбунтовался, а мой мозг, пытающийся осознать, что переваривается внутри меня, и офигевающий от поступающей информации. А само тело, привычное к такой еде, все усвоило без проблем.
Интересно, конечно, что происходит с человеком, вселившимся в другого… Некий конфликт разума и тела налицо, но, думаю, это явление временное. Примерно такое же, как со староанглийским языком, на котором я, оказывается, теперь умела говорить легко и свободно. При этом мой русский как бы отодвинулся на второй план: думала я пока что на нем, но это, скорее, по привычке. Похоже, скоро моя родная речь станет чем-то вроде рудимента: в голове останется, но толку от нее не будет никакого…
Ближе к вечеру окружающие нас цветущие поля и леса остались позади, и телега продолжила путь по уже довольно-таки каменистой местности, где над редкими деревьями в основном преобладал колючий кустарник.
– Скоро начнутся ваши владения, госпожа, – проговорил Кэйл. – Давайте-ка лучше на ночлег остановимся. Земли, прилегающие к замку Сайзен, относительно безопасны, так как по ним ездят вооруженные патрули, которые следят за порядком. А вот в ваших новых владениях может случиться всякое.
– Чем же так опасны мои владения? – удивилась я.
– Да как бы это сказать… – замялся Кэйл. – Сами скоро увидите.
И слился с разговора, переведя его на другую тему:
– Вам лучше будет поспать под телегой, госпожа. Я сейчас туда постелю волчью шкуру, чтоб вам сладко спалось. И даже если дождь пойдет, вам будет тепло и сухо – я недавно в телеге все щели законопатил. Так что не сомневайтесь, крыша над вами будет надежной.
Глава 4
Проснулась я от многоголосого птичьего пения, что не удивительно – в моем дачном саду они летом поют постоянно.
Я даже улыбнулась, не открывая глаз: интересный мне все-таки сон приснился про далекое средневековье. Реальный такой. И как же прекрасно, что он закончился! Ибо из хорошего там был только воздух, а все остальное – ну его на фиг…
А потом, по мере того как сон отступал, пришло удивление.
Прежде всего оттого, что у меня ничего не болело!
Обычно утро в моем возрасте начиналось с того, что чуть шевельнешься – и сразу стрельнуло в спину, затекшую от лежания в одном положении, шея заныла, а следом нога, сломанная много лет назад, которая хоть и срослась нормально, но все равно по утрам давала о себе знать.
