Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

Солнца в этот день не было, за окном барабанил по черепичным крышам дождь, стекла были смазаны из – за капель и струек, стекающих с наличников, а камин напротив кровати трещал так, что у Феликса сначала разболелась голова.

Зато тело не трясло от прохлады, как то обычно бывало до появления в его жизни верной ассистентки. Лидия редко видела его пьяным, а тем более буйным, поэтому уже знала все действия: одежду в стирку, тело – в кровать, в камин – дрова и огонь, чтобы наутро не накрыла дрожь.

Рука Феликса прошлась по тумбе, до которой он смог дотянуться, нашла наручные часы и поднесла их к лицу.

Стрелки на белом циферблате указывали на шестерку и десятку, отчего у Феликса вырвался недовольный стон, после которого последовали попытки встать на кровати.

– Господин Феликс?

Доктор тут же рухнул на подушки и чуть заново не вывернул запястье. Повернув голову и увидев вошедшую Лидию с завтраком, он лишь облегченно выдохнул и прохрипел:

– Во… да…

Лидия лишь цокнула языком, налила из графина ледяной воды и, отдав бокал Феликсу, с улыбкой и еле сдерживаемым смехом, наблюдала, как доктор жадно глотает жидкость, а после с трудом свешивает с кровати ноги и поднимает взгляд на дымящийся разогретый завтрак.

– Ну спрашивать о голове не буду, – усмехнулась Лидия, сев на кровать рядом с Феликсом. – Вижу, что «хорошо».

– Ой, не начинай, – попросил Феликс, приложив к гудящему виску холодный стеклянный бокал.

– Да ладно, вам еще повезло. Киприан вон вообще лежит пластом около унитаза.

– Вот уж повезло…

Феликс все – таки встал и, завернувшись в свой шелковый халат, пошел умылся. На удивление, его лицо было не опухшим, как обычно после пьянок, однако Феликс почти сразу увидел на подбородке и висках странные красные точки.

Аллергия? Но он ничего вчера такого не ел… Насколько помнил сам доктор, у него была лютая непереносимость огурцов, а также ореховой пасты. О последнем он узнал не так давно. Просто случайно поел с Лидой в кофе Цюриха десерты с этим ингредиентом, а на следующий день мучился с мазями и гелями для лица.

– Странно, – удивилась Лидия, которую Феликс позвал для диагностики. – Вчера ни пасты, ни огурцов не было. В конфеты ореховую пасту не добавляют, да и вы их съели всего ничего.

– Десертами закусывал?

– Точно нет. Я следила. Что ж, пойду куплю мазь, – заметила Лидия, – а вы пока завтракайте.

Феликс кивнул, сел за стол и, проводив взглядом Лидию до дверей и услышав, как в гостиной хлопнули двери, набросился на завтрак. На удивление доктора, несмотря на похмелье, аппетит не пропал. Наоборот – ему хотелось что – нибудь съесть, словно он провел три операции подряд, но не ел и не пил до этого…

Однако его трапезу прервал странный зуд, который сначала разгорелся на правой руке, а затем уже чуть ниже груди и на спине. Отдернув рукав халата и посмотрев на руку ниже локтя, Феликс с ужасом увидел жуткое покраснение и начинающуюся сыпь.

Оставив кашу и чай, Феликс подошел к зеркалу трельяжа, осмотрел лицо, руки и грудь, после чего высунул язык. Как он и думал: отравление. Почти весь язык был в белом налете.

– Только этого не хватало, – рыкнул Феликс, доставая из кейса таблетки, привезенные с Земли. – Не понос, так золотуха…

Лидия вернулась относительно быстро, выслушала вердикт Феликса, после чего осмотрела более детально и лицо доктора, и его язык, и даже шею, покрасневшую за несколько минут до того, что казалось, будто бы Ланского выпустили из бани.

– Придется потерпеть, – Лидия окунула ватную палочку в купленный раствор и начала обрабатывать выскочившие покраснения.

И Феликс почти сразу поморщился. Лекарства обожгло кожу, но Лидия, странно улыбнувшись, зачем – то подула на щеку доктора.

– Ты чего? – удивился Феликс.

– Просто вы смешно поморщились.

– Садистка, – усмехнулся доктор, откинувшись в кресле, куда его посадила для процедуры Лидия.

– А вы – зануда редкостный.

– Ну погоди, вернемся мы в Швейцарию, – протянул Феликс, вытягивая раненую ногу.

Рана, хоть и затянулась, все – таки еще болела. А вспоминая, с каким цинизмом к чужому страданию снимал швы Эдгар неделю назад, Феликс невольно вздрагивал. А Лидия, закончив обрабатывать кожу, закупорила пузырек и, оставив его на трельяже, села на диван напротив Феликса и заметила:

– Вас ждет господин Шелохов. Я видела его внизу.

– Уже? – удивился Феликс, взглянув на часы.

Стрелки показывали без пяти одиннадцать.

– Что ж, быстрее встретимся – скорее разойдемся. Лида, подготовь тот ужасный костюм.

– Мой любимый? – коварно протянула Лидия.

– Именно.

Лидия сразу же принесла подготовленный комплект, и Феликс, с глубоким вздохом, стянул халат, сбросил удобную рубашку и позволил Лидии вновь надеть на себя белоснежную махину с узлами по бокам и воздушными рукавами, на которых, как казалось Феликсу, он рано или поздно взлетит.

Но когда Лидия начала поправлять ему ворот рубахи, Феликс вдруг заметил некую грусть на ее лице. Словно девушка узнала какую – то тайну, но знание не принесло ей радости, а скорее отяготило и без того рваную душу Ильинской.

Феликс остановил руки Лидии, когда девушка завязывала ему под воротником нашейный платок, и уточнил:

– Что случилось? Ты словно…

– Меланхолия, – отмахнулась коротко Лидия, продолжая свою работу. – А может… я просто устала.

– Устала? – Феликс вновь остановил ее руки, после чего взял двумя пальцами ее подбородок и поднял лицо девушки на себя. – Лида, что такое? Тебе плохо?

Но на это он получил лишь пустой взгляд. Лидия ни о чем не думала, поэтому, молча закончив сборы Феликса, удалилась в свою спальню. Феликс не сразу даже услышал, как хлопнули ставни дверей, как зацокали за стенкой каблучки и как по вентиляции разнесся аромат роз и хризантем: Лидия вновь что – то создавала из цветов.

И вдруг Феликса словно током прошибло: он вспомнил их последнее дело в особняке Разуминина. И тут же пальцы прикоснулись к горячим губам. Феликс лишь зло цокнул языком, вспоминая и поцелуи, и сцены с Верой, и его достаточно опрометчивый визит в Кенсион…

Невольно Феликс схватился за волосы, потом глубоко вздохнул и успокоился. Сердце предательски застучало, когда он припомнил поцелуй на болоте. Да, для дела. Да, ради спасения Лидии… Но зачем он сделал именно это? Неудивительно теперь, что ассистентка волком смотрит на него. Кто – то да принес весточку, как ей удалось спастись от призрака Арины.

– Господин Феликс…

Голос Лидии пронзил слух Ланского, после чего он, обернувшись, увидел фигуру Лидии в дверях. Девушка стояла в своем изумрудном платье с обтягивающими ее тонкие руки рукавами и спадающим на плечи кружевным воротом. Юбка свободно болталась, так как корвет и фижмы девушка решила не надевать, а на ногах сверкали натертые пастой черные туфли с самым маленьким каблучком, какие были в гардеробе Лидии.

Шоколадного оттенка волосы девушка заколола в низкий пучок, оставив две прядки по бокам, а также прикрепив с правой стороны украшение в форме букета цветов, инкрустированного драгоценными камнями разной масти.

И Феликс сразу узнал данную заколку: он сам подарил Лидии данную вещицу, когда вернулся три года назад из Франции. Однако раньше Ильинская никогда ее не надевала. Хранила в своей шкатулке из вишневого дерева и отмахивалась от любой причины надеть украшение.

– Вас уже ждут, – спокойно сказала Лидия.

– И тебя, я так понимаю.

– И меня, – не стала скрывать девушка, но опустила взгляд.

Не задавая больше ни одного вопроса, Феликс взял под руку Лидию – и они вместе спустились по гранитной лестнице в приемную Драгоновского. Самого хозяина дома не было, но слуги были обучены: взяв одежду у Шелохова и маленького Миши, служанки проводили обоих на кожаные диваны, а после – предложили чай и кофе.

Шелохов был одет как и полагается чиновнику: черные брюки, спокойная утонченная рубашка с черными узорами на манжетах – и вышитым золотыми нитями орлом на груди с правой стороны, – а также красном камзоле, который отлично скрыл неестественную худобу мужчины.

В правой руке Шелохов держал трость из черного дерева с серебряным набалдашником в форме головы коршуна, а поверх кожаных перчаток надел всего два перстня: свой государственный, золотой, с гравировкой двуглавого орла, и потоньше, серебряный, с рубином внутри.

Но если Лидия разглядывала именно Александра, то Феликсу на глаза сразу попался оставшийся стоять около дивана Миша. Мальчишка был одет в строгие брюки, сшитые специально для него, заправленную в них рубаху и жилет, который смешно топорщился, создавая гармошку на животе и боках. В руках ребенок держал бескозырку с синей лентой и плюшевого коричневого медведя, у которого глаза сияли на солнце ярче, чем украшения Лидии в мерцании свечей.

Увидев Феликса и Лидию, Александр тут же встал, подошел к вышедшим к нему временным хозяевам дома Драгоновского, поцеловал тыльную сторону ладони Лидии и протянул руку для рукопожатия Феликсу. И доктор не увидел повода отказать.

– Феликс Аристархович, как же я рад, что вам легче, – искренне улыбнулся Александр. – А то по Столице уже начали ползти дурные слухи.

– Представляю, – усмехнулся доктор. – Но вашими молитвами – я в относительно добром здравии.

– Это хорошо. Мисс Лидия, – Шелохов посмотрел на девушку, – позволите ли вы поговорить нам чисто мужской компанией?

– Разумеется, – Лидия кивнула, склонила голову перед Феликсом и удалилась в соседнюю залу.

А Феликс, поправив нашейный платок, начал медленно догадываться, в каком русле может пойти дальнейший диалог, а потому – начал готовить аргументы. Однако Александр, щелкнув пальцами, подозвал тем самым к себе племянника.

И Миша, не поднимая взгляда, подошел.

Феликс вопросительно взглянул на Александра, но тот, глубоко вздохнув, вдруг склонил голову и уточнил:

– Доктор Ланской, скажите, сколько бы взяли за позицию учителя для моего племянника?

– Учителя? – не поверил Феликс, – В каком плане? Я не преподаю… то есть… я читал лекции когда – то в Цюрихе… но это было для начальных курсов…

– Вы не поняли, – Шелохов сунул руку во внутренний карман камзола, достал оттуда конверт и передал в руки Феликса. – Тут официальное прошение, доктор. Я прошу вас взять к себе в ученики моего племянника Михаила, а также там указано, что я готов выделять в месяц любую сумму на его содержание. Хоть сто тысяч лир, мне все равно. Главное, чтобы вы…

– Нет.

Феликс протянул письмо назад.

Он знал такую практику: если в ребенке видели потенциал, его отдавали в ученики. Многие врачи, именитые хирурги или фармацевты, так набирали себе учеников и последователей, передавая им сокровенные знания и техники, а также пристраивая некоторых в госпитали и больницы, где было чем «поживиться».

Феликс имел связи, он мог выучить Мишу, помочь сдать ему экзамены и после – пристроить к хорошим специалистам в Столице, Дельбурге или Герштадте. Но не желал этого делать. Во – первых, как он знал по себе, не каждому может быть дано в целом быть врачом, а во – вторых – не каждая психика способна выдержать то, что будет происходить на глазах будущего доктора в приемном отделении или уже на операционном столе. Сам – то Феликс еще очень хорошо помнил, как падал в обмороки при виде выступивших костей при открытых переломах, а также после семичасовых операций, когда подкашиваются от усталости ноги, когда нечем дышать и тебе приносят медсестры кислородную маску, дабы еще и врач не оказался рядом с пациентом в палате.

– Но доктор…

– Сколько ему? Пять? – уточнил строго Феликс, смотря на Мишу.

– Почти пять, – поправился Александр, – но послушайте, прошу вас…

– Вы собираетесь мне отдать ребенка? Вы серьезно?

– Доктор Ланской, позвольте мы поговорим. И я вам все объясню.

Феликс не желал терять время, тем более, что ему было чем заняться, однако из уважения и благодарности, он кивнул на диваны, сел сам и дождался, когда Шелохов расположиться напротив. Миша остался стоять, но доктор, отругав себя тысячу раз, пригласил ребенка сесть рядом с ним в кресло.

– Доктор Ланской, буду откровенен: я не готов мириться со способностями Михаила, – открыто признал Шелохов. – Они усиливаются, он начинает говорить с пустотой все чаще. Его предсказания о дате и времени смерти сбываются с поразительной регулярностью. Он впадает в трансы, подолгу спит, а также, отчего – то, стал бояться воды. На речку его не вытащишь, не говоря уже об озере.

– И в этом причина? – бровь Феликса невольно изогнулась.

– Почти… он пугает Риту. Постоянно кричит на нее, толкает и даже вчера ударил.

– Травма?

– Нет, бог миловал. Просто синяк на плече. Но сейчас это толчок и синяк, а в будущем… что может случиться с ним в будущем?

– Допустим. А как вы видите попечение на моей шее? – не понимал Феликс. – Жилье – то есть, а вот навыки… Вы же понимаете, что я смогу его обучить только тем наукам, которыми сам владею в совершенстве.

– Не скромничайте. У вас четыре высших образования. Не думаю, что вам не хватит ума воспитать этого…

И тут Александр осекся. Он посмотрел на Мишу с такой злостью, что Феликс невольно подался вперед, чтобы загородить собой ребенка, и уточнил:

– Господин Шелохов, в чем истинная причина? – глаза Феликса сверкнули сталью. – Не лгите мне. Я все вижу. Скажите прямо: Михаил вам мешает. Рита вам стала как замена покойной дочери. Я ни в коем случае не смеюсь над вашими чувствами, а даже понимаю их отчасти, но вы сейчас губите своего племянника.

– Если бы я хотел его сгубить, то сами знаете – плеть висит всегда на поясе…

И тут от Феликса не укрылось, как Миша вжался в спинку кресла, обхватил себя руками и заплакал. По его щекам скатились две слезинки, а глаза заблестели от отчаяния, когда мальчик поднял взгляд на дядю и посмотрел с мольбой: не отдавай.

Феликс сразу приблизился к мальчику и, протянув к нему руку, вдруг увидел молниеносную реакцию: Миша закрыл голову руками, словно ожидал удара.

– Вы его били? – уточнил строго Феликс.

– Естественно. Иначе он не успокаивается.

И тут у Феликса покраснели щеки.

Его взгляд засиял яростью, а пальцы сжались в кулаки. И лишь неведомая сила свыше не дала ему ударить чиновника. По спине прошла дрожь, мышцы сковало судорогой, а зубы заболели – настолько сильно Феликс их стиснул.

– Доктор? – по лицу Шелохова Феликс сразу понял, что своей мимикой выдал истинные чувства.

– Ничего, – рыкнул Ланской, глубоко вздохнув и выдохнув. – Можем ли мы устроить своего рода «проверку»?

– О чем вы?

– Сейчас начались каникулы, если я не ошибаюсь, – заметил Феликс, – пусть Миша останется у меня на неделю. А потом я уезжаю в Швейцарию.

– И? – выжидающе и с надеждой уточнил чиновник.

– И, если я выявлю причину, по которым у Миши происходят истерики, я заберу его с собой.

– А если нет?..

– Он отправится домой, – пожал плечами Феликс, – ну право слово, господин Шелохов, вы же не думали, что я возьму на себя такой крест – и оставлю ребенка, о заболевании которого я не знаю ничего.

– Так вы думаете…

– Психика детей нестабильна, а если вы его и били еще – я не исключаю, что Мише может потребоваться другой специалист. И специальное, домашнее, – подчеркнул Феликс, отчего Александр побелел, – обучение.

– Доктор…

– Я сказал свое слово, – заметил Феликс строго, встав. – Моя цена: пять тысяч золотых. Этого хватит на проживание, еду и одежду для мальчика, а также на различные учебники и книги. Непредвиденные расходы, до отъезда, я беру на себя.

На несколько минут в комнате повисло гробовое молчание. Феликсу даже показалось, что его сердце остановилось от волнения, а легкие перестали раскрываться и сжиматься, лишая организм кислорода. Но потом, когда половицы под каблуками туфель Шелохова скрипнули, доктор понял: обратного пути нет.

Александр Дмитриевич, поравнявшись с Феликсом и посмотрев на врача снизу вверх, сунул руку во второй внутренний карман камзола, выудил из него пергаментный сверток и передал Ланскому в руки.

Шелохов буквально насильно вложил пакет, перетянутый бечевкой, в ладони Феликса и сжал пальцы доктора на «подарке».

– Я знал, что вы поймете. Правда, чистоты ради, я подготовил на пару тысяч больше для вас.

– Господин Шелохов…

– Я вверяю вам Михаила и очень рассчитываю, что вам удастся сделать из него нормального ребенка.

Феликс хотел ответить, но прикусил язык. Ссориться с Шелоховым он не собирался, так как повода особо не было. Ланской не был меценатом и тем более – благодетелем. Детей он не любил, не испытывал рядом с ними ничего, кроме чувства страха, однако, поразительным образом, лечить малышей ему нравилось.

«Самые благодарные пациенты…» – порой думал Феликс, когда начинал видеть не слезы ребенка от боли, а улыбку. Эту закономерность доктор заметил в себе, когда растил с грудного возраста первенца своего графа. А малыша Лилия родилась слабенькой и часто болела в первый год жизни. Бессонные ночи, постоянные поездки в город за лекарствами, стенания родителей и причитания слуг, которые то корили, то молили врача – все это встало перед глазами Феликса как написанная акриловыми красками картинка, которую некий художник в его сознании запечатлел на вечной пленке сознания.

Ланской не вовремя задумался.

Шелохов, видя, что доктор погрузился в свои мысли, поспешил удалиться из зала, попросив слуг проводить его к Лидии. А Феликс, очнувшись и увидев в руках конверт, тут же бросил его на стол и, посмотрев на сидевшего неподвижно Мишу, глубоко вздохнул.

Что ж, остаток своего «больничного» Феликс приготовился провести в муках.

«Сам виноват, нечего было соглашаться!» – отругал себя мысленно Ланской.

Но дороги назад не было, как и в свои тихие апартаменты на втором этаже без Миши.

***

– Ну вот, тут ты будешь временно жить. Тесновато для двоих, но думаю, ты не такой уж и привереда.

После ухода Шелохова из дома Драгоновского, Феликс ненадолго вышел с Лидией в сад – переговорить. И на их небольшом коллоквиуме были приняты решения и обговорен новый порядок взаимодействия при ребенке и без него.

Михаилу предстояло остаться в комнате Феликса, так как одного мальчика доктор оставлять не желал. Хоть его дар и отличался от способностей Михаила, Феликс был уверен: общение с ребенком и изучение его психики поможет ему самому лучше узнать о своём даре.

Поэтому, выделив Михаилу место на широком диване возле камина, а потом разложив вещи Шелохова – младшего в своем шкафу на трех отдельных полках, Феликс присел около сжавшегося от страха мальчика и, протянув руку, вновь увидел реакцию.

Миша шарахнулся так, что стукнулся кистью руки о деревянный подлокотник дивана.

– Бить будете, доктор? – вдруг спросил тихо Миша.

– Бить? За что? – изумился Феликс, но сразу понял: мальчишка уже выучил на рефлекторном уровне – поднятие руки значило удар, а за ним, обычно, следовала и боль.

– Дядя бил… за любой взгляд…

– Михаил, я сразу хочу тебе обозначить правила, – не стал терять времени Феликс, – Во – первых, рукоприкладство запрещено. Я не сторонник физических наказаний. Во – вторых – я не твой дядя. А твой, как мы теперь выяснили, новый учитель. Во время уроков обращайся ко мне «доктор Феликс» или «господин Ланской», как твоей душе угодно. И в – третьих – если тебе будет плохо или страшно, сразу говори мне.

– Вы о них? – уточнил мальчик, кивнув в сторону.

– Да. Я как никто другой знаю, что такое, когда не к кому обратиться. Так что таких ошибок с тобой я не повторю.

– Доктор Феликс, – Миша вдруг утер слезы с щек, – можно спросить?

– Разумеется.

– Мама… она перестала приходить… она что, бросила меня?

Феликс слегка стушевался.

Ну как объяснить ребенку, что духи имеют свойство либо уходить в вечность, либо же превращаться в более мерзких тварей, которые более не являются ни душами родственников, ни даже чем – то похожим на душу. Феликс не думал, что Мария стала чем – то гадким, но и с трудом представлял, куда бы могла отправиться после почти полугода пребывания между небом и землей.

– Не бросила, – Феликс почувствовал, как закололо за грудиной слева, поэтому глубоко вздохнул и попытался успокоиться. – Просто… душам нужно уходить… В религии же есть ад и рай. Слышал о таком?

– Да…

– Ну вот, твоя мама ушла на небо. Ей было уже давно пора, – Феликс готов был вымыть хлоркой свой язык медика, но по – другому он не мог объяснить мальчику, почему дух матери покинул его.

– Она ушла, когда дядя… в общем, вот…

И тут Миша поднял рукав рубашки – и Феликс ужаснулся. Глубокий порез, который покрылся коркой и новым, более светлым, эпидермисом. Доктор сразу понял: шрам остался после применения либо железного прута, которым промышляли чаще в деревнях, либо же… ножа? Или рапиры?

Феликс придвинулся, аккуратно взял руку мальчика в свои и, осмотрев рану, крикнул Лидию. И девушка, словно ожидая у дверей, вошла, приблизилась к Феликсу и Михаилу и, посмотрев на порез, ахнула.

– Это что?!

– Это Шелохов переписывает принципы Макаренко, – зло произнес Феликс. – Принеси мне компрессы, пожалуйста. И ту настойку на основе алое, которой ты мне обрабатывала порезы после снятия швов.

– Минутку.

Лидия быстро убежала в свою комнату, но вскоре вернулась со всем необходимым. А тем временем Феликс, сняв с мальчика жилет и закатав рукава его рубахи, тут же увидел еще парочку синих и пожелтевши следов от побоев, а затем, приказав Мише раздеться до исподнего, невольно ахнул.

– Михаил, откуда?!

Феликс начал осматривать мальчика, разглядывая каждую рану на его спине, где не было живого места, а также плечи и ноги ниже ягодиц. Все было синее и красное, где – то даже до сих пор лежали швы, а что – то пожелтело, но расползлось огромными пятнами по коже ребенка.

– Ай!

Миша сжался, когда Феликс случайно нажал на один из синяков, и доктор сразу взял ребенка на руки, потащил в ванную комнату и, пригласив Лидию с полотенцами, приказал:

– Неси мыло, спирт и бинты. Тут работы часа на три.

– Температуры нет?

Лидия сама приложила руку ко лбу Миши, но ничего не почувствовала. Кожа малыша была сухой как пергамент, но стандартной температуры. И Лидия не могла не указать на сие Ланскому, но Феликс, наскоро осмотрев лицо ребенка и его слизистые, сам прекрасно увидел последствия изнеможения.

– Закажи обед. И побольше жидкости. А лучше – передай на кухню, чтобы откупорили запасы – и сварили компоты.

– Поняла. Справитесь?

– Конечно.

Час потребовалось Феликсу, чтобы, засучив рукава и стянув резинкой волосы сзади в хвост, отмыть спину Михаила, увидеть полностью всю картину случившегося, после чего закутать мальчика в свой теплый махровый черный халат и вынести в комнату.

Усадив Мишу около камина в кресле и завернув его на всякий случай в еще один плед, подготовил бинты и растворы, чтобы помочь, но вдруг услышал от ребенка:

– Зачем вы помогаете?..

– В смысле «зачем»? – Феликс отжал первый компресс в растворе и приложил к ранам на руках Миши, – Разве ты не знаешь, что врачи должны помогать всем, кто в этом нуждается? Это наша святая обязанность. К тому же, да будет тебе известно, что…

– Дядя сказал, что меня ничего не спасет.

– Михаил, – тон Феликса оставался миролюбивым, но мальчик явно услышал сталь, которая так и рвалась из глотки. – Послушай, я помогаю тебе не потому, что хочу оправдаться перед твоим дядей. Я ему не должен. Я желаю лишь облегчить тебе страдания. Болит? Жжет?

– Чешется, – признался Миша, начав смотреть на огонь в камине.

– Это хорошо, – Феликс убрал компресс и, увидев результат, наскоро перебинтовал руки Миши. После чего, перенеся мальчика на диван, убрал с его спины халат. – Сейчас терпи. Будет жечь.

Феликс прижал к открытому горлышку новый компресс из марли и ваты, смочил спиртом ткань и, мысленно попросив у высших сил вытерпеть будущий ор ребенка, прижал марлю к спине.

В следующую секунду Феликса оглушил крик Миши настолько, что он отвернул голову и прикрыл левой ухо свободной рукой, а Лидия, вошедшая в комнату, от неожиданности выронила хрустальный графин с водой и блюдце с вареньем, которое выпросила на кухне для Миши.

Она тут же подбежала к дивану, села рядом с мальчиком и, взяв его худую руку, попросила:

– Потерпи, родной, потерпи. Больно, да, но доктор поможет. И болеть никогда больше не будет…

– Это я поспорю, – прошипел Феликс, сменив компресс, – Миша, вдохни. Раз, два…

– А – а – ай!

***

– Господин Феликс, даже не вздумайте глупить. Оно не стоит того.

– Не стоит?! Лида, да у него от спины одно название! Про задницу я в целом молчу. Как он на ней сидел я не представляю…

– Все, прекратите. Вот, – Лидия докапала успокоительное в рюмку и протянула ее Феликсу, – давайте, залпом.