Король и Шут

– Как здорово, что здесь нам довелось побывать, – сказал Король.

Шут только усмехнулся. Он знал, что счастье коротко, и уроки леса навсегда останутся с ними.

И в этом утреннем свете, в клубящемся тумане над озером, в шелесте листьев в овраге под горою, Король и Шут поняли: даже когда трагедия касается каждого, жизнь продолжается, красота мира вечна, и каждый новый рассвет – это шанс жить дальше.

– Продолженье сна, дивная пора, – тихо сказал Король, – как божественна природа и проста…

Шут кивнул, бросив взгляд на озеро, где белый туман медленно растворялся в солнечном свете, и добавил с усмешкой:

– Продолженье сна, государь. И пусть уроки леса будут нам в напоминание.

Так они шли по тропинке к селу, оставляя позади пустые телеги, опустевшие поля и ночные страхи. Их шаги звучали легко, словно лес сам благословлял их путешествие. И хотя память о дедушке, о звере и о перевернутой телеге оставалась с ними, Король и Шут чувствовали утреннюю магию, которая делала их сильнее.

Каждое дыхание ветра, каждый шорох листвы и отражение солнца в тумане напоминали о том, что жизнь и природа связаны, и что трагедии и радости переплетаются, создавая удивительную гармонию.

И пока солнце поднималось над землёй, утренний лес пробуждался полностью. Птицы пели громче, воздух становился теплее, и весь мир вокруг, казалось, приветствовал новый день, полный надежды и странного спокойствия.

Ноги тащили его по земле уже тысячу лет во мгле. Каждое движение давалось с трудом, но в этом бесконечном скольжении по теням была особая грация. Он – вампир, классный парень, если верить себе, и вечность была его неизменным спутником. Глаза зверя, горящие в темноте, позволяли видеть мир иначе: как переплетение теней, как паутину уличного света, которая никогда не достигала его ночного пути.

– Хой! – тихо пробормотал он, чувствуя, как холод пробирается по плечам. – Путь мой вечен.

Вампир всегда имел интерес к человеческому миру. Он любил наблюдать, как они спят, как смеются, как суетятся. Любопытно ему было, что вы называете душой, той самой слабостью, которую лелеете тайком в уме. Он убеждался в этом вновь и вновь: слабость людей делает их вкусными, делает их живыми в его вечной тьме.

Он не кусал всех подряд. Нет, жертву выбирал тщательно. Обычно это был сладкий гад – не слишком сильный, не слишком осторожный, но с ароматом крови, который пленял его на миг. И в этом выборке была почти своя эстетика. Он наслаждался процессом, чувствуя прилив жизни в чужой слабости, но при этом оставался к людям добрым. Не из жалости – просто злобы не было. Для него люди были обедом, а не врагами.

– Хой! – снова прошипел он, скрываясь в переулке. – Я живу, не видя дня, во мраке бесконечной ночи. И нет надежды у меня… В гробу смыкаю свои очи.

Тьма была его миром. Она обволакивала его как старая мантия, холодная и непробиваемая. Свет был врагом, а день – обманчивой иллюзией жизни, к которой он больше не принадлежал. Его вечное существование было сущим адом, но ему это нравилось. В этом аду он был хозяином.

Тем временем в соседнем королевстве, где рассвет и закат сменялись обычным человеческим ритмом, король медленно пробуждался в своих покоях. Его двор был тихим утром, но сердце тревожилось. На прошлой неделе в его замке появился странный шут. Его поступки были невообразимо безумны: он плутал по коридорам, выкрикивал странные фразы, и король, хотя и любил смех, чувствовал дрожь в душе, когда наблюдал за этим карликом.

– Шут, ты спишь? – спросил король, встав с постели и протянув руку к окну.

Шут, как обычно, усмехнулся, разминая колени. Его яркий колпак с бубенцами слегка коснулся пола.

– Я бодрствую, государь, – сказал он, скользнув взглядом по темным углам покоев. – Но вы не поверите, что я видел прошлой ночью.

Король хмуро взглянул.

– Шут, твои рассказы… они бывают слишком странны.

– Странны? – переспросил шут. – Да вы бы лучше видели то, что я видел сегодня ночью!

И тогда он рассказал историю, которая была страннее самой странности.

– Услыхал мужик под вечер вдруг в свою дверь странный стук, – начал шут, и глаза его блестели от возбуждения. – Едва шагнул он за порог, как что-то сбило его с ног! И увидел он… как вкатилась в дом живая голова! Она открывала рот и моргала!

– Голова?! – удивился король, хотя и был готов ко многим чудесам.

– Да, государь, – кивнул шут. – «Вот те на!» – пробормотал мужик и поднялся с пола. Но голова была не обычная. Она стала кусать его за ноги, и мужик снова упал!

– Чья это голова была? – спросил король.

– Безголовый тип ворвался в дом, – ответил шут, – схватил свою беглую бошку и посадил на плечи. Тут он издал крик: «Извини, мужик!» И, радостно смеясь, убежал, держа голову руками.

Король нахмурился. В его замке подобное было бы немыслимо.

– И это было ночью? – спросил он, не сводя взгляда с шута.

– Да, государь, – ответил шут, – но есть и хуже. Тот мужчина был всего лишь человеком, а в тёмных переулках города… – он сделал паузу, глядя на короля, – там ходит вампир.

Король почувствовал холод, который прошёл по спине.

– Вампир? – произнёс он тихо.

– Не простой, – продолжил шут, – а такой, что ноги его тащат по земле уже тысячу лет. Глазами зверя он видит мир, путь его вечен. И, хой, классный парень, если верить ему самому!

Именно в этот миг вампир появился на крыше соседнего дома. Его тёмная фигура выделялась на фоне розового рассвета. Он посмотрел вниз своими глазами зверя и почувствовал интерес. Люди ещё не пробудились, но их слабости уже манили его.

– Есть у меня интерес большой, – пробормотал он себе под нос. – Любопытно мне, что называете вы душой.

Он спрыгнул с крыши, тихо приземлившись на землю, и начал свой ночной обход. Он не кусал всех подряд. Он выбирал тех, кого считал сладкими гадками. И в этом выборе была его философия: наслаждаться, но не злоупотреблять.

– Хой! – прошипел вампир, – я живу, не видя дня, во мраке бесконечной ночи. И нет надежды у меня.

Король, наблюдая это, почувствовал смесь страха и восхищения. Шут же, наоборот, развеселился.

– Видите, государь, – сказал он, – вся жизнь вампира – сущий ад, но для него это праздник. Он к людям добрый, злобы нет. Просто… они для него обед.

Вампир медленно подошёл к двери дома, где ещё спал мужик с живой головой. Он почувствовал аромат крови и остановился. Его длинные пальцы, почти прозрачные в свете рассвета, слегка дрогнули.

– А ну стоять, дрожать, бояться, – сказал вампир себе, – но я не кусаю всех подряд.

Он выбрал цель, нежную и ароматную. Мужик вскрикнул, но вампир был быстрым, его движения – идеально отточенные. И всё же, как только он приблизился, мужчина очнулся.

– Чего ты хочешь? – закричал мужик.

Вампир улыбнулся. Не злой, а странно мирный.

– Я хочу лишь наблюдать, – произнёс он. – И наслаждаться.

В этот момент король, почувствовав, что опасность миновала, шагнул вперёд.

– Остановись, тьма, – сказал он твёрдо. – Не губи людей.

Вампир посмотрел на него своими звериными глазами, и в них мелькнуло понимание. Он кивнул, словно соглашаясь, что в мире есть границы, которые он пока не должен переходить.

– Моё время… – пробормотал он, – вы рады жизни – я смерти рад.

Смех Шута прозвучал в воздухе, и вампир исчез в тени, растворившись, как дым.

Шут подошёл к королю и сказал:

– Вот так, государь. Вечная ночь, вечная тьма, но даже вампир способен слушать. И, хой, всё ещё остаётся что-то человеческое в этом мире.

Король вздохнул, чувствуя, как утренний свет снова обволакивает их, а лес, город и все тени вокруг оживают под розовой зарёй.

– Продолженье сна, дивная пора… – тихо сказал он. – Как божественна природа и проста…

Шут улыбнулся, и вместе они наблюдали, как первый день нового века расправляет свои руки над землёй, а тьма отступает, уступая место свету.

Шут шагал по каменному двору, держа спину прямо, а колпак с бубенцами слегка покачивался при каждом его движении. Терпеньем он не обладал, и всё, что он делал, ему казалось лучше, чем предписывал обычай. Его глаза блестели от удивления, от чувства собственной дерзости. Судьба, в которую он был влюблён, давала ему право смеяться даже над королём, стоящим на возвышении тронного зала. Он был дураком в глазах придворных, но в душе чувствовал себя королём. Никто, как он, не мог видеть насквозь людей, никому не была дана такая свобода, такой дар остроумия и цинизма одновременно.

– Эй, вы, придворная толпа! – выкрикнул шут, вдыхая утренний воздух. – Я вас не вижу, я вас не слышу! Я отрешён!

Придворные, занятые своими интригами и сплетнями, подняли головы, некоторые фыркнули, другие ухмыльнулись. Но шут знал: его час настал. Он был готов к тому, что его могут растоптать ногами, как клопа. Он не боялся. Он видел тайны каждого, кто проходил мимо, видел ложь и лицемерие. Вельможи, к несчастью, не были честными.

– Терпеньем я не наделён, – говорил он сам себе. – И мне всё лучше. Да, мне всё лучше! Я удивлён, я удивлён!

Он прошёл по залу, прихрамывая слегка после вчерашней шалости. Каждый смех, каждый шёпот в толпе был для него подтверждением его права быть здесь. Искренне просил – смейтесь надо мной, если это вам поможет, – и в то же время сам видел, как мало кто способен понять глубину его мыслей. Он с виду был шутом, но внутри король. Король, которому дана власть над истиной, над лицемерием и над собственной судьбой.

– Я всех высмеивать вокруг имею право! – проговорил он, сжимая кулаки. – И моя слава всегда со мной!

В этот момент в зал вошёл король. Его лицо было сдержанным, но напряжённым. Он наблюдал за шутом с особым вниманием. Кто-то мог подумать, что он раздражён, но на самом деле он был заинтригован. Шут никогда не обманывал, его шутки были остры и правдивы, и именно это делало их опасными для короля.

– Пускай все чаще угрожают мне расправой, – говорил шут себе, идя к тронному подиуму, – но я и в драке хорош собой! Как, голова, ты горяча! Не стань трофеем палача!

И действительно, неподалёку стоял палач. Его лицо было хмурым, лоб нахмурен, руки сжаты, а глаза выражали печаль, спрятанную под маской суровости. Он понимал, что сердце его разбито. Трактирщик, сидящий у края зала, заметил это и тихо сказал:

– Не привык таким я здесь тебя, приятель, видеть! Что стряслось, скажи мне! Клянусь, лишь дьявол мог тебя обидеть!

Палач лишь вздохнул, и тень его печали пронзила всё помещение.

– Правосудию я верил, – начал он медленно, – но теперь в нём нет мне места. Умерла моя подруга детства… Палача невеста.

Толпа вокруг гудела, но никто не слышал его слов. Они хотели развлечений, они жаждали зрелищ. И жизнь в этом зале была игрой со смертью. Где святость – там и грех.

– Она скрывала от меня свои мученья, – продолжал палач, голос его дрожал. – Я бил её плетью, хотя считал её лучше всех!

Шут, стоя неподалёку, наблюдал за ним. Он знал, что палач не злой, что за его суровой маской скрывается боль утраты. Он тихо подошёл к нему:

– Ты не один, – сказал шут. – Смейся надо мной, если хочешь, чтобы стало легче.

Палач посмотрел на него, и что-то в глазах его изменилось. Он понял, что смех может быть лекарством, что в этом зале, полном лицемерия и страха, есть кто-то, кто способен видеть правду без страха.

– Слово «ведьма» вызывало в людях злобу и жестокость, – прошептал палач. – На костре она сгорала, и душа её летела в пропасть.

– И что с этим делать? – тихо спросил шут. – Смеяться или плакать?

– Я не знаю, – ответил палач. – Но знаю одно: если даже смерть меня не учит, я должен жить с этим.

Король наблюдал за ними. Он понимал, что шут и палач – две стороны одной медали. Один видит жизнь через призму смеха, другой – через призму боли. Но вместе они создавали баланс, который поддерживал трон и порядок в королевстве.

Шут снова поднял глаза к залу:

– Искренне прошу – смейтесь надо мной, если это вам поможет! – выкрикнул он. – Да, я с виду шут, но в душе король! И никто, как я, не может!

Толпа зашумела. Кто-то засмеялся, кто-то удивлённо поднял бровь. Но шут знал – его слово дошло до тех, кому оно было нужно. Его смех был оружием и щитом одновременно.

В это время палач отвёл взгляд, глубоко вздохнул и тихо произнёс:

– И моя слава всегда со мной. Пускай все угрожают расправой, но я и в драке хорош собой.

Он взглянул на шутовскую фигуру, на короля, и понял, что трагедия не делает человека слабым. Она делает его настоящим.

Шут уселся на край сцены, поглаживая колпак с бубенцами.

– Стать дураком мне здесь пришлось, – сказал он тихо, почти себе под нос, – хотя я вижу всех насквозь.

И вдруг он поднялся, сделав резкий поклон перед королём:

– Эй, вы, придворная толпа! – снова выкрикнул он. – Я вас не вижу, я вас не слышу! Я отрешён!

Король улыбнулся впервые за долгое время. В этом мире, полном интриг и коварства, шут был единственным человеком, который говорил правду, пусть даже под видом игры.

– Открою вам один секрет, – продолжил шут, – вельмож, к несчастью, честных нет.

Толпа замерла, но никто не смеялся. Даже палач отвёл взгляд, потому что слова шута ранили правдой.

Шут подошёл к окну и посмотрел наружу, где первые лучи солнца пробивались сквозь утренний туман.

– Терпеньем я не наделён, – сказал он тихо. – И мне всё лучше. Да, мне всё лучше! Я удивлён, я удивлён!

Он обернулся к палачу, и в их взглядах встретилось понимание: жизнь – игра со смертью, а смех – единственное, что делает её терпимой.

– Правосудию я верил, – повторил палач, – но теперь в нём нет мне места.

Шут кивнул.

– Искренне прошу – смейтесь надо мной, если это вам поможет!

И, смеясь, они оба, палач и шут, поняли: иногда смех может быть оружием, иногда – лекарством, а иногда – просто правдой, которой нет у остальных.

Король же остался на троне, наблюдая, как два человека – один из них с колпаком и бубенцами, другой с топором за спиной – создают новый порядок в его королевстве. Порядок, который не требует слов, а требует понимания.

И хотя никто в этом зале не понимал полностью, что происходило, шут и палач знали одно: их роль была гораздо важнее всех интриг и ритуалов, чем мог предположить кто-либо. И в этом понимании они были сильнее любой королевской власти.

Солнце поднялось выше, освещая каменные стены зала, и первые лучи коснулись лица короля. Он улыбнулся, впервые спокойно.

Часть II. Первое столкновение

Глава 6. Утопленник

Первое столкновение случилось в мрачновато-весёлом лесу. Дорога перед героями извивалась, будто сама природа смеялась над путешественниками. Лёгкий туман клубился между деревьями, и в каждом шорохе листьев угадывалась живая тварь. И вот на дороге, внезапно, возник Волк. Но это был не обычный злой зверь из сказок – этот Волк выглядел уставшим и печальным, и жаловался на свою диету, в которой красные шапочки и бабушки шли на обед чуть ли не ежедневно.

– Я бы это с радостью забыл, – начал Волк, – как вспомню, так кидает в дрожь. – Но расскажу вам всё, как было.

Он тяжело вздохнул, обнюхивая воздух. Шут, стоявший рядом с Королём, не удержался и улыбнулся:

– Ах, бедняга! Ты, кажется, устал от сказочной кухни? Может, попробуем тебе что-нибудь получше, вместо тех же Красных Шапочек?

Волк нахмурился. Его глаза сверкнули злостью, но он всё же отступил на шаг, будто считая, что разумнее идти дальше, чем впадать в открытую ярость. Герои поняли одну простую вещь: здесь все сказки перепутались, и старые правила давно перестали действовать.

И в тот момент я вспомнил. Я бы хотел забыть это, но память не отпускала: однажды, вылезая в окно, я взглянул на речку. Вода была красная, будто вино. На берегу кто-то тонул. Я мог бы помочь, но ноги пошли не туда, и крик оборвался, растворившись в спокойной воде. Манящий взгляд того, кто тонули, преследовал меня после этого, и я стал чаще пить вино, проклиная тот день.

Жуткая ночь хохотала потоками ливня. В шуме воды мне послышались чьи-то шаги, и у порога появился мертвец. Его голос был ужасен, он прокричал:

– Помоги!

Я в мгновение ока протрезвел. Боль, как огнём, обожгла плечо, пальцы вонзились в кость. В проклятой реке поднималась вода, затапливая острова, а я чудом сумел зацепиться за борт рыбацкой лодки, которую теченье уносило прочь. Лёжа на днище, я наблюдал, как ночь продолжает хохотать, а шум воды заглушает всё вокруг. Мертвеца я видел снова и снова, и каждый раз его голос – «Помоги!» – разрывал ночную тишину.

И вот, когда рассвет уже едва показывался над лесом, лодка причалила к берегу. Я очнулся с больной головой. В кармане лежала бутылка вина, и я, не удивляясь, просто открыл её и начал пить. И тут, словно по сценарию самой страшной сказки, тучи закрыли небо. Раскаты грома вызвали, и из речки поднялось тело мертвеца. Он снова кричал:

– Помоги!

А дальше произошёл совершенно другой случай. Один молодой отец в раннее утро повёл своих детей в парк. Они весело бежали по аллеям, пока не увидели печального продавца масок в глухом переулке.

– Купи, отец, нам маски! – закричали дети. – Об этом мы мечтали!

Отец полез в карман и достал несколько монет. Он улыбнулся, раздавая маски:

– Маски, друзья, выбирайте себе! Алёша теперь кабан, ты, Дима, вурдалак, Саша, ты как ведьма, в своём рыжем платье!

Радостный смех детей наполнял воздух. Но продавец внезапно исчез. И тут произошло чудо-ужас: голоса детей преобразились, они превратились в зверей. Вурдалак кусал его за шею, кабан терзал тело, а ведьма рыжая летала над ним. Отец валялся в грязи, багряной кровью истекая, и понимал, что теперь всё – не игра.

В это же время Король, наблюдавший за лесом и происходящими чудесами, недоумевал. Его взгляду открывался мир, в котором правила давно утратили силу. И он снова увидел Шута.

– Терпеньем я не наделён, – сказал шут, – и мне всё лучше! Я удивлён! Я удивлён!

Он подходил к Королю и говорил вслух то, что думали многие:

– Судьба, в которую я влюблён, даёт мне право смеяться даже над тобой, о Король! Стать дураком мне пришлось, хотя я вижу всех насквозь.

Король улыбался, несмотря на всю безумность происходящего. Он видел, что шут, хоть и с виду забавный и смешной, был в душе королём и понимал истинный порядок мира, где правду часто прячут за маской смеха.

Шут смело шагнул к Волку, который снова показался на дороге.

– Ах, бедняга, – сказал он, – ты, кажется, устал от сказочной диеты? Давай я покажу тебе новый путь.

Волк нахмурился, но, видя решимость Шута, кивнул. Он понимал, что правила здесь не действуют, а значит, и выбор еды теперь зависит от хитрости и смелости.

И вот снова ночь наступила, когда мы вернулись к реке. Вода была спокойной, но в каждом шорохе слышался отголосок прошлых ужасов. Мертвец снова кричал:

– Помоги!

Но теперь я не дрожал, я понял: страх – лишь часть игры. И шут рядом говорил:

– Искренне прошу – смейтесь надо мной, если это вам поможет. Я с виду шут, но в душе король!

Палач, наблюдавший за всей этой сценой издалека, вдруг появился у реки. Он молчал, но в глазах его была печаль и понимание, что жизнь – это игра, где смех и смерть идут рука об руку.

– Правосудию я верил, – сказал он тихо, – но теперь в нём нет мне места. Умерла моя подруга детства… Палача невеста.

Шут кивнул и уселся на камень:

– Терпеньем я не наделён, – повторил он, – и мне всё лучше.

Король поднял взгляд к небу, где тучи начали расходиться. Солнце пробивалось через серые облака, освещая лес, реку и странных героев, сражавшихся с собственными страхами и хаосом.

Волк снова появился на дороге, теперь с улыбкой:

– Спасибо вам за выбор еды, – сказал он. – Теперь я не съем вас.

И в этот момент лес показался вовсе не мрачным, а живым, полным энергии и хаоса, где каждый шаг мог привести к новым встречам и открытиям. Здесь, среди перепутанных сказок, каждый герой нашёл своё место.

Шут встал и улыбнулся:

– Судьба – забавная штука, – сказал он, – но смех помогает пережить любую ночь.

И так закончился день, полный ужаса, радости и странных чудес. Каждый из героев понимал одно: мир не такой, каким его рисуют в сказках, а истинная магия – в смелости, смехе и способности смотреть в глаза своим страхам.

Король, Шут, Волк, отец с детьми-зверями – все они, хоть и разные, шли дальше по перепутанному лесу. Впереди ждало ещё множество испытаний, но теперь они знали: здесь нет правил, кроме одного – выживать, смеяться и действовать.

И где-то вдали, среди мрака леса, вода реки всё так же тихо плескалась, а мертвец продолжал свой призыв:

– Помоги!

Но теперь уже никто не дрожал, и каждый понимал: в этом мире важно только одно – оставаться собой, даже если мир сошёл с ума.

Ночь опустилась на дорогу, и мотоцикл, злясь, мчал меня домой. Я летел сквозь темные поля, ветер рвал волосы и бил в лицо. Казалось, весь мир замер, и только шипение резины по асфальту звучало в унисон с сердцебиением. Но вдруг я заметил движение прямо перед собой – кто-то, чешущийся во мгле, возник прямо на дороге.

Раздался крик, который врезался мне в уши, словно раскат грома. Кровь – чужая или моя, я не мог понять – брызнула в лицо. Сердце бешено колотилось, руки крепче сжимали руль, а ноги инстинктивно жали на педали. Я гнал, что было сил, обгоняя ночь, но крик всё преследовал меня, звуча в ушах, как шёпот самой смерти:

– Хэй! Хэй!

Я пытался вспомнить, что натворил. Возможно, я сбил человека. Но кто мог мешать мне проехать? Крик повторялся, кровь, будто знак, попадала прямо в глаза, а за спиной кто-то голосил, не давая мне покоя. Я мчался всё дальше, надеясь, что утро принесёт облегчение.

Когда первый свет пробился в окно моей спальни, я едва встал с мотоцикла. Дом казался странно тихим, но свет лампы открыл ужас: на моей кровати лежал кровавый человек. Я замер, сердце готово было выскочить из груди. Голос снова пронзил воздух, повторяя ночной кошмар:

– Кровь в лицо попала!

– Кто-то сзади голосил!

– Хэй! Хэй!

Я судорожно вздохнул, пытаясь прийти в себя, и лишь тихий шум улицы и скрип половиц позволил мне понять, что ночь кончилась. Но эта ночь оставила свой отпечаток, словно сама тьма захотела поселиться в моей душе.

А за несколько дней до того, в другой части страны, деревня готовилась к празднику. Никто не ждал, что именно в этот день явятся все желающие, но традиции не поддаются логике. И действительно, к вечеру на площади собрался народ, кто с охотой, кто с любопытством.

Погода была мягкой, а воздух наполнен ароматом вина и свежей травы. Даже гоблин с холмов пришел сюда, хрипло крича от радости, когда узнал о веселье. Песни до утра, танцы, смех – всё сливалось в хаотичную и безумно радостную симфонию. Каждый наливал вина столько, сколько мог осилить, и никто не стеснялся.

– Какая разница, что пьёшь, – говорил староста деревни, поднимая кубок, – себе и ближнему налей! Чем больше в рот себе вольёшь, тем будет веселей!

Люди смеялись, кружились в танце, и даже странное вино, варёное хоббитами из… яиц, воспринималось как великое благо. Гоблин, выпив лишнего, упал на землю, распростёрся ниц, словно дерево, сломанное бурей. Никто не смел его тронуть – здесь все понимали: праздник важнее порядка.

И среди этого веселья Король, прибывший из соседнего замка, наблюдал за происходящим с мягкой улыбкой. Он видел, как народ смешивается с магией и хаосом, и как смех становится инструментом, стирающим границы между страхом и радостью. Шут рядом с ним подбадривал людей, подшучивал над гоблином, а тот, хоть и странный, получал удовольствие от каждой шутки.

– Поглядите на это, – говорил Шут, – народ веселится, и даже тьма не смеет тронуть их.

Король кивал. Он понимал, что в этом сумасшедшем хаосе скрыта правда: радость – сильнее страха. Народ пел, танцевал, а кто-то выкрикивал странные фразы, смешивая старые сказки и новые легенды. Праздник шёл до утра, и каждый, кто подходил к столам, наполнял кубки себе и соседям.

Я, между тем, всё ещё пытался понять, что произошло в ту страшную ночь на дороге. Воспоминания о криках, крови и мотоцикле всплывали вновь и вновь. Но теперь я видел, что жизнь – это смесь ужаса и веселья, страха и радости, как эта деревенская ночь. Каждый человек, каждый зверь и каждый гоблин – часть одной большой сказки, где невозможно отделить ужас от праздника.

На следующий день Король и Шут прогуливались по лесу возле деревни. Король смотрел на высокие деревья, на туман, стелющийся по земле, и думал о том, как странно устроен мир. Шут, держа в руках кубок с оставшимся вином, смеялся, показывая на гоблина, который всё ещё спал под дубом:

– Вот он, настоящий герой нашего праздника! – крикнул он. – Подумайте, сколько смеха и радости принес один маленький гоблин!