21 день

– Надеюсь заставить этого говнюка понервничать.

– Вы как дети, – усмехнувшись, я потянулась к дужке наушников, чтобы водрузить их на место. Хотела снова уничтожить пару картонных ублюдков.

Не успела я полностью закрыться от фонового шума, как Браунинг сделал шаг ко мне и, сложив руки на груди, оперся о перегородку. Я снова взглянула на него снизу вверх и случайно отметила, как гармонирует цвет рубашки с цветом его глаз. Интересно.

– Давай к нам, будешь судить. Вон он, как раз тащит сюда свою костлявую задницу, – Браунинг посмотрел куда-то в бок и ткнул туда же своим длинным пальцем. На его лице снова заиграла коварная ухмылка.

– Это у кого ещё костлявая? Эй, моя задница – высший пилотаж.

Действительно, дети. Широкая, искренняя улыбка Уилсона всегда действовала обезоруживающе, даже если при этом он нёс несусветную чушь. Эта особенность часто спасала его на экзаменах.

– Надеюсь, я буду судить не по этой характеристике, – я закатила глаза, сдерживая ответную улыбку. Неужели, я всё-таки позволила втянуть себя в нелепый спор?

– А стоило бы черкнуть пару строк в моё досье, – Уилсон подмигнул мне. Закатить глаза глубже я уже не могла чисто технически. Мельком я всё-таки оценила их задницы. Почувствовала себя дурой.

Браунинг ожидаемо проиграл. Не в сухую, но против командира спецгруппы не выстояла бы и я. Исход был заранее предрешен, но это извечное желание «пободаться» не обходит стороной, наверное, ни одного мужчину, и даже сотни лет эволюции здесь ничего не решают.

– Зараза, – Браунинг оскалил зубы и взъерошил волосы. Корка льда треснула, и я заметила блестящие мальчишеским азартом глаза.

– А я говорил! Ладно, признаю, ты не поранишься, за остальную вашу банду не уверен, – Уилсон, надувшийся от самодовольства, хлопнул его по плечу. – А знаешь, что, идём-ка со мной. Такая игра, неужели пропустишь? Ты же играл за команду, помнишь?

Я, конечно же, не помню, но вполне допускаю что с таким ростом в сборную курса по баскетболу Браунинга приняли бы с распростёртыми объятиями. Несмотря на сложившиеся стереотипы, он не казался мне тщедушным «умником», однако, как сочетаются такие мозги с неплохой физической формой, для меня оставалось загадкой. Нельзя же уметь всё?

– Ох, ну да, аж целый сезон!

– Только не думай, что выйдешь сухим из воды, Дэм. Устроим жеребьёвку. Пригласишь девчонку из нашего Подразделения. Ну-ка, кто тут у нас? – сложив ладонь козырьком, Уилсон огляделся.

– Тед, уймись. Тебе недостаточно моего позора? – Браунинг всплеснул руками, со смехом наблюдая за мельтешением командира боевой группы.

– Хочу посмотреть на твоё лицо, когда тебе выпадет Кора Донован или Мелани из технического. Обе как раз здесь.

Тридцативосьмилетняя Кора Донован – имела скверный характер и могла послать их обоих так далеко и витиевато, что даже у видавшего виды Максвелла покраснели бы уши. Предполагаю, что Мелани из технического пугала Уилсона белыми линзами и подпиленными клыками.

Тед вытряхнул из мешка гантель и основательно пробежался по стрельбищу и по спортзалу, собирая жетоны с личными номерами.

– Давай, Белл. Свой жетон.

– Отвали, Уилсон, я не участвую в этой фигне.

– Ну давай, я разрешу тебе назвать меня Тедди. Один раз.

Я молча упёрла кулаки в бока и сощурилась. Сложно передать словами, как Уилсон ненавидел это сокращение. В Академии даже случались драки.

– Два раза. – Он посмурнел, а я, наоборот, повеселела. Уилсон шёл на такие жертвы, грех не воспользоваться.

– Хм. Ладно. Попридержу это для более удачного момента, – я сняла свой жетон и передала его Браунингу.

– Только не перед Максвеллом! – воскликнул он, погрозив мне пальцем, и чуть тише добавил. – И не перед Левицки…

Я закусила губу, чтобы скрыть ехидную ухмылку. Новенькая стажёрка явно пользовалась популярностью.

– Левицки, значит, – протянул Браунинг, сделав вид, что поймал приятеля на горячем.

– Чёрт, у неё такие ноги, ты только взгляни!

– Ну, у неё есть ноги, это уже неплохо.

– Дэм, чёрт, ты вообще человек, нет?

– Он аналитик, считай, что робот, – мимоходом куснула Браунинга я, тщетно пытаясь вернутся к обстрелу мишени.

– Ты считаешь, что аналитикам чуждо всё человеческое? – Браунинг обратился ко мне. Я подняла на него глаза и увидела в нём что-то странное. Что-то давно забытое – то, что заставило меня вспыхнуть и покраснеть, если бы я, конечно, могла краснеть. Это забытое кольнуло меня, подчинив игре по правилам, известным, наверное, с начала времён, вшитым в нас на уровне инстинктов – так глубоко, что ни внешние, ни внутренние поломки не способны их из нас вытравить.

– Готова спорить.

Я ответила ему тем же. Уверена, мой взгляд был таким же странным.

– Ладно.

Опустив голову, Браунинг хитро улыбнулся словно сам себе, словно что-то задумал, и я тут же прозрела, остыла и поспешила спрятаться в свою скорлупу. Что это было, я проанализирую позже.

– Флоренс, а ты везучая! – Уилсон захлопал в ладоши. Они закончили свою дурацкую жеребьёвку. Браунинг держал в руках мой жетон.

У меня отличная фотографическая память. Выходя из зала, словно оглушённая, я поняла, что Браунинг не опускал мой жетон в мешок, он просто спрятал его в ладони.

Глава 5

Вечером, после работы, отстояв очередь на плановую дезинфекцию личного автотранспорта, я плелась домой за машиной дорожный службы, стараясь держаться на указанном на её корпусе расстоянии – десять ярдов. Наручный коммуникатор тихонько пискнул мне в запястье о том, что до комендантского часа осталось три часа. Я успевала даже на вечернюю пробежку – сотрудникам Отдела предоставляли жилье и такое, чтобы путь как до штаба, так и до прочих редких благ цивилизации – парка или хороших, «закрытых» заведений и торговых площадок с пропускным режимом – было не больше двадцати минут езды. Правительство ценило наши жизни, потому что они нередко подвергались угрозе.

В новом мире как никогда разрослась классовость, несмотря на то, что правящая верхушка всеми силами пыталась сгладить углы, и мы – сотрудники Отдела – были на верхушке «пищевой цепи». Именно поэтому я порой заезжала в местечки, вроде Седьмого района, чтобы напомнить себе – работы у нас ещё много. Развить экономику докатастрофного уровня невозможно, пока существуют ограничения: с одной стороны, нас давят военные, с другой – океан. На военных базах Промежуточной Зоны построены целые вереницы лабораторий, где ежечасно тестируются образцы воды и всё новые и новые блокаторы токсина. Особо радостных вестей нам пока оттуда не поступало.

Сегодня я ехала домой по Джексон-роуд, центральной улице города, с её восстановленными фасадами – отголосками мира «до», со стеклянными, совершенно бесстрашными витринами и патрульными машинами на каждом углу, с хорошей уличной подсветкой, делавшей Джексон-роуд похожей на сияющую люминесцентную ленту, случайно брошенную на землю. Что-то неуловимо гнетущее висело в воздухе. Я дёрнула плечами, проезжая мимо ратуши, где два года назад боролась за свою свободу. Меня трясло, когда судья с дотошностью расспрашивал меня о подробностях нашей с Патриком интимной жизни, пытаясь к очевидной вине Патрика добавить вины моей. Почему у нас не было детей? Как часто у нас происходила интимная близость? Не провоцировала ли я его своими отказами? И всё ради того, чтобы дать нам отсрочку и возможность сохранить семью – «приоритетную ячейку общества». Адвокат, выступавший на стороне Коэна, призывал запретить женщинам поступать на государственную службу и идти в профессии, связанные с риском для жизни. Меня трясло от злобы, и я готова была нарушить регламент, послать его к черту прямо со своей трибуны, но судья сделал это раньше – попросил «прекратить демагогию».

Всё не было бы так страшно, если бы этот чёртов адвокат был единственным, кто так думал. Таких ублюдков было много. Начиная с простых обывателей, заканчивая видными учёными и медиками. Им нужны были люди, население, переведённое в числовой эквивалент, несмотря на то, что качество генофонда всё ещё оставляло желать лучшего. Вакцина давала побочный эффект, бесплодием страдала каждая третья женщина, редкие дети не имели хронических заболеваний – и на фоне этого так сумасбродно желать возрождения докатастрофного уровня жизни… Может, поэтому у нас и не было детей. Хорошо, что у нас не было детей, иначе нас никогда бы не развели.

Я помню, первое, что я сделала, покинув ратушу в статусе свободной женщины – приняла приглашение Уилсона сходить с ним и его ребятами в захудалый бар где-то у чёрта на рогах, недалеко от Промежуточной зоны. Уилсон нахваливал местное пиво – хозяин гнал его из какой-то травы, растущей у него в подвале, конечно же, незаконно. Пиво было улётным. А похмелье убийственным. Это был мой акт независимости, первый и единственный. После я перестала ходить на попойки с коллегами. Я вообще перестала куда-либо ходить с коллегами, словно это моё «нет» стало моим забором – спасением от посягательств на меня и мои границы. Я не собиралась идти на матч. Браунинг, стоявший позади меня на дезинфекции, попытался заговорить со мной, но я взглянула на него так, что он сразу же замолчал. До самого шлагбаума я не вылезала из своей машины, а он из своей.

На девять вечера у меня был назначен видеосеанс с психологом. Мы беседовали раз в три недели в профилактических целях. Нэлл Мартин, штатный психолог нашего подразделения, считала, что этого достаточно. В течение этих трёх недель я записывала краткие тезисы или вопросы, которые хотела бы с ней обсудить, но за последнее время у меня не накопилось ничего. Наверное, я научилась справляться сама.

– Я… я постоянно думаю. Меня порой раздражает мой бесконечный внутренний монолог, – удобно расположившись на подушке, я вытащила из себя надуманную проблему, зная, что Нэлл начнёт вытаскивать из меня душу, если я скажу, что меня ничего не беспокоит.

– О чём думаешь?

– Вот сегодня ехала домой и… размышляла о политике. О суде… опять.

– Вспоминала Патрика? – Нэлл тряхнула рыжей гривой и сощурилась. Даже сквозь холодный экран смартфона я чувствовала, как она копается у меня в мозгах, словно скальпелем. Нет, меня это не раздражало, этот факт стал для меня привычным, но я никогда не переставала удивляться тому, как она, прыгая с темы на тему, ловила меня на чувствах, которые я ещё даже не успела осознать.

– Нет, его адвоката. Кусок дерьма. Хочет превратить нас в матки на ножках.

– Пока в Новом правительстве есть хоть одна женщина, этого не произойдёт, – Нэлл отчего-то была в этом уверена, но от меня не укрылось то, как она едва заметно приподняла подбородок. Её тоже волновала эта тема.

Я вспомнила о Хоуп Стельман, главе Отдела. И успокоилась.

– А ты не хотела бы монолог превратить в диалог? – Нэлл скакнула назад, заставив меня задуматься. Сначала над тем, почему мы опять вернулись к этому вопросу, а после над сутью вопроса.

– Не знаю. Нет. Мне кажется, я сама себе хороший собеседник, – хохотнула я, понимая, как нездраво это звучит. Особенно для психолога.

– Мне нравится твой настрой, – она улыбнулась.

В маленьком окошке интерфейса видеоконференции я увидела себя – малопиксельную и чуть мутную, но со здоровым цветом кожи, чуть округлившимися щеками, со спокойным, умиротворённым выражением лица. Мне понравился даже мой лохматый блондинистый пучок – он выглядел очень… свободолюбивым. От Нэлл не укрылось, что я стала лучше себя чувствовать – я больше не избегала зеркал, боясь увидеть в отражении свой затравленный взгляд. – Ты не пробовала завести друзей?

– Я пока не нашла подходящей кандидатуры, – отчеканила я, понимая, что Нэлл прямо сейчас седлает любимого конька.

– Или сходить куда-нибудь с коллегами? Помнишь ты рассказывала, как сходила в бар с…

– Уилсон.

– Да, точно, Тед. Тебе же понравилось?

– Не то, чтобы понравилось…

– А как тебе вообще этот Уилсон?

– О, нет! – я замотала головой, моё лицо в маленьком окошке дисплея скривилось, словно мне показали двухголовую цикаду. – Нет, я его не рассматриваю.

– Почему?

– Он какой-то слишком…

– Слишком Патрик?

Я не задумывалась над этим, однако… Схожий типаж, схожий характер рубахи-парня, задатки альфы. Я была уверена – Уилсон бесконечно далёк от образа садиста, внутри него нет двойного дна, он «лёгкий», в нём нет той многослойности и «черноты», в которой мне по юной дурости так хотелось покопаться, но даже если допустить такую мысль, ступать по хоженой дорожке мне вовсе не хотелось. К тому же, я вовсе не Дебби Левицки с её «невероятными ногами».

– А может, стоит поэкспериментировать? – она хитро повела бровью.

– У чему ты меня опять склоняешь, Нэлл? – она снова и снова делала коварный подкоп под мой бетонный забор. Нэлл крайне беспокоила моя социализация. И почему-то никого, кроме неё, она не беспокоила.

– Флоренс, я сейчас говорю тебе не как твой психолог, а как друг. Ты молодая, красивая, очень умная и интересная девушка. То, что с тобой произошло, совершенно не означает, что с тобой что-то не так. Ты не доверяешь миру, и это не плохо, и не хорошо, это просто данность. Но не все кругом такие, как твой бывший муж. И ты теперь другая. Просто не бойся общаться, – она сводила ладони лодочкой на уровне груди, словно передавала мне эти слова от сердца к сердцу. – И я тебя ни к чему не склоняю, это непрофессионально. Решать только тебе.

Я прикрыла глаза и вздохнула. Сначала она попыталась смягчить меня кучей комплиментов, а после этим своим «решать тебе» Нэлл умело переложила уже принятое ею решение на мои плечи. Я давно знала Нэлл Мартин и уже научилась понимать её методы работы, и, во многом благодаря ей, я стала лучше понимать себя, чтобы успешно отсортировывать её навязанное и моё собственное.

– Ты считаешь, что в одиночестве не может быть комфортно?

– Почему же, вполне может. Просто я хочу обратить твоё внимание на то, что бывает и по-другому.

Я сделала вид, что глубоко задумалась над её словами. На самом деле мне было не сколько комфортно, сколько привычно. Привычка та ещё прилипчивая дрянь, даже живя с Патриком я почти привыкла жить с постоянной угрозой расправы. Возможно, Нэлл и была в чём-то права, но я действительно не хотела снова с кем-то связывать свою жизнь хотя бы из страха влипнуть в нечто подобное. Из страха снова начать прогибаться, подстраиваться и ломать себя. «Бывает и по-другому». Возможно. Но у меня не было желания – это проверять.

Я снова проснулась за десять минут до сирены. Сев на постели, я размяла шею, руки и спину, а после встала и сделала несколько наклонов, услышала шорох колёс патрульной машины. Коп что-то тявкнул в громкоговоритель – наверное, что-то на улице ему не понравилось. Выглянув из окна, я ничего не увидела, кроме ковыляющей вдоль фасада старушки Хэнли с собакой. Наверное, несчастная Хельга чем-то им помешала.

Я решила пожертвовать завтраком – после пробежки и душа мне отчего-то захотелось положить на ресницы пару слоев полузасохшей туши. Результат мне понравился: глаза распахнулись и озорно заблестели. Следом началась какая-то цепная реакция – я расчесала и уложила брови, замазала темноту под глазами и проступающие капилляры на верхних веках. Времени не осталось даже на кофе, поэтому я, решив не терять его окончательно, прыгнула за руль и отправилась завтракать в столовую при Подразделении. Я думала о том, чтобы на выходных съездить в «Крео» – центральный супермаркет одежды и косметики – и обновить косметичку. Возможно, на меня повлиял вчерашний разговор с Нэлл, а, может, просто такое настроение. Разве покупка тюбика туши не может стать актом любви и уважения к самой себе?

Возле барной стойки я с удивлением обнаружила грузную фигуру Максвелла – он уплетал черничный пирог и молочный коктейль из огромного, как банка, стакана. Он ценил семейные традиции и всегда, если только был не на срочном выезде, завтракал дома, а после отвозил дочерей в школу, жену на работу. Сегодня явно что-то пошло не так и, нахмурившись, я направилась прямо к нему.

– Привет.

Он кивнул и хлопнул ладонью по соседнему стулу. Я подсела к нему.

– Сонора повезла детей на ревакцинацию, – начал он, не дожидаясь моего вопроса.

– Которую?

– Четвертую.

– Еще одна осталась?

– Ага, ещё одна.

Он отхлебнул коктейль. Подоспевшему официанту я заказала двойной кофе и омлет с тостами.

– Яйца только порошковые, инспектор Белл. Поставка будет к понедельнику, – торопливо сообщил мне парнишка с бейджиком. «Донни» – бегло взглянула я. Кажется, новенький.

Сегодня пятница, и к этому дню продуктовые обыкновенно пустеют. Яйца и вовсе были редким продуктом: у нас все ещё не было достаточно птичьих ферм, поэтому яичницы и блинчики из порошка употребляла большая часть населения. У Инспекции и военных, конечно, и на этот счёт были некоторые привилегии: в нашей столовой и в доставке «Волмарта» – особенно, если вбить в поле спецкода свой личный номер инспектора – они почти всегда были в наличии.

– Сойдёт, – отмахнулась я и снова повернулась к старшему инспектору. – Волнуешься?

Он кивнул.

– Анатокс-4?

– Нет, 5.

– Он ещё не до конца проверен…

– Главный инфекционист сказал мне, что у пятой версии гораздо меньше побочек.

Максвелл говорил так, будто пытался убедить в этом не сколько меня, сколько себя. Я понимала его беспокойство – вакцина против Сильвы постоянно дорабатывалась, ведь спустя почти семьдесят пять лет после её победоносного открытия и внедрения она всё ещё не была полностью безопасной. Токсин мутировал, и плюсом к этому вскрывались всё новые и новые побочные эффекты, схожие по симптоматике с последствиями заражения, только в менее угрожающей форме. Однако, хронические заболевания, генные изменения и отложенная смерть всё же были предпочтительнее смерти почти мгновенной. Мы шли на это осознанно, потому что слишком сильно хотели выжить.

– Всё будет хорошо, – я тронула его за руку, в ответ Максвелл поднял уголки губ в вымученной улыбке. Мне стало горько. Я не представляла, как он выносит такую ответственность: и за свою семью, и за всё наше Подразделение.

– Через час я выезжаю в Промежуточную Зону, хочу лично осмотреть тот квадрат, о котором говорил Браунинг.

– Хорошо, – кивнула я, мысленно готовясь к минимум двум суткам командировки.

– Я беру Браунинга и Уилсона, ты остаёшься.

– Почему? – я возмутилась. Напарницей Максвелла была я, а не Браунинг, аналитики всегда предпочитали отсиживаться в своих мягких креслах и лишний раз не рисковать своими драгоценными мозгами. Депрессия была позади, я больше не стремилась сама себя убить, разве что тот эпизод с дракой в подворотне подпортил мне имидж…

– Это его наработки. Говорит, ему нужно выехать в «поле», чтобы проверить точность некоторых теорий. Не надувайся, Флоренс, речь не о твоём профессионализме или психологическом состоянии. Я уеду, а текучка останется. Никто лучше тебя со всем этим дерьмом не разберётся.

Бумажная работа. Контроль работоспособности уличных кабинок дезинфекции, лабораторий, контроль сроков техобслуживания метеорологических щитов, отчёты полиции о нарушениях режима, отчёты медицинские, статистика, отчёты и снова отчёты – к вечеру у меня будут болеть глаза. Я глубоко вздохнула, опуская нос в полупустой картонный стаканчик. Я повертела его в руках. Он был абсолютно белым, только «Флоренс» нацарапано фломастером. Нет, чуть поодаль я увидела номер телефона, приписанный мелким, словно крупа, почерком и подпись под ним «Доставляю кофе на дом». Я взглянула на Донни. Он подмигнул и улыбнулся. Забавно. Надеюсь, я не нарвалась на продавца интимных услуг, и это была просто неудачная попытка познакомиться.

Я вспомнила, сколько таких попыток мне удалось пресечь. Как только я освободилась от своего замужества, желающие появлялись на горизонте стабильно, но я не могла относится к этому, как к должному – разведённая женщина негласно считалась дефектной. Возможно, дело было в моём социальном статусе…

– Ладно. Будем на связи, – затолкав разочарование куда подальше, а вместе с ним порошковый омлет в себя, я поплелась в офис.

В опенспейсе суетился довольный Браунинг. На нём уже был жилет от костюма спецзащиты. Ни с кем не здороваясь, я поднялась в свой кабинет. Там меня ждал отчёт техников об ослаблении поля двух сегментов южного метеорологического щита. Ситуация штатная, но надо доложить Максвеллу и начать разбираться.

– Флоренс. Ты на меня злишься? – Браунинг постучался в стеклянную дверь и следом просунулся в мой кабинет наполовину. Он улыбался, но вид у него был виноватый и взволнованный.

– С чего бы это? – я дёрнула бровью, стараясь сохранить максимально беспристрастное выражение лица.

– Мне кажется, я должен извиниться, только никак не пойму, за что, – его лицо стало ещё виноватее, а улыбка ещё шире. Где-то в груди неприятно царапнуло – я действительно злилась, но в то же время чувствовала себя малолетней идиоткой, потому что злиться по факту было не на что. Почти.

Что там говорила Нэлл про мои социальные навыки?

– Всё в порядке, спокойного пути, – я отгородилась от него прислоненным к уху смартфоном. Перестав, наконец, глупо улыбаться, Браунинг вышел. Я вспомнила историю с жетоном и впервые порадовалась своей проблеме с пигментацией кожи – если бы не эта особенность, мои щеки, наверное, горели бы, как фонари.

Глава 6

Не поднимаясь со стула уже третий час, я старалась максимально полно охватить текущую ситуацию в городе. В седьмом районе обнаружились двое заболевших с симптомами заражения Сильвой, выехавшая на место бригада медиков взяла образцы крови и временно оцепила дом. Копы охраняли площадку от штурмующих здание жильцов, которым не повезло оказаться в это время на улице. Тесты должны были быть готовы только через час, включая доставку образцов до лаборатории, а волнения могли начаться в любую секунду – люди быстро отвыкают от подобных мер, несмотря на то, что они принимаются с разной периодичностью в разных районах при малейшем подозрении на угрозу вспышки заболевания. Я сидела в своём кабинете наблюдая за происходящим с камер, установленных на видеовышках и фасадах ближайших домов. Несколько камер не работали – в этом районе было до чёрта мародёров и бездельников. Я черкнула заметку в системе – надо запросить оборудование, антивандальную защиту и отправить техников на замену.

Ещё больше меня беспокоило состояние щитов. Местные дежурные техники запросили спецов из Подразделения – обнаружились проблемы с оптоволокном, нужна была замена и переподключение. Южный щит сейчас работал на резервном генераторе, рассчитанном на двое суток беспрерывного действия – проблема должна была быть устранена не позже, чем за выходные. Отключение хотя бы одного сегмента щита могло повлечь за собой серьёзную угрозу – если ветер задует с океана, то город снова окажется в зоне заражения, про тучи и осадки можно было вообще не говорить.

Ежечасные полицейские сводки вещали о задержании группы лиц, пытавшихся войти в «Волмарт» в неурочное время, об изъятии поддельного вип-пропуска у посетителя «Оазиса», о задержании пропагандиста с антирежимными листовками – я даже не хотела знать, что там в очередной раз написали. Всё, как обычно. Всё, как обычно – в режиме вялотекущем, но чертовски нервном.

Я спустилась вниз и прошла через опенспейс к кофемашине – идти вниз, в кафе мне было категорически некогда, да и есть не хотелось. Схватив с тарелки пару крекеров, я засобиралась обратно, мечтая сдобрить огненный чёрный кофе двумя ложечками виски, но чуть не влетела в Левицки. Пришлось задрать голову повыше, чтобы она с высоты своего роста увидела моё рассерженное лицо. Не люблю, когда ко мне подкрадываются.

– Разведгруппа сегодня уже не вернётся, да?

Она выглядела грустной. Я утвердительно кивнула. Были бы свободные руки, приложила бы ладонь ко лбу с досады. Все выходные Дебби Левицки не увидит свой предмет воздыхания. Эти любовные многоугольники в Подразделении меня отчего-то тоже жутко злили.

– Ты можешь подготовить мне статистику по динамике ошибок панели управления среднего сегмента южного щита? А лучше всех трех сегментов. Сбои электрики, помехи, электромагнитные колебания… – я заметила, как забегали её глаза. Кажется, без своего наставника Левицки не могла сделать ни шагу. Я махнула рукой. – Ладно, потом.

Я не знаю, почему так привязалась к этому щиту, и к этой Левицки с её нежными чувствами к главному аналитику. Что-то беспокоило меня. Это гнетущее чувство посещало меня почти каждый вечер, оно тихонько свербело в макушке под конец рабочего дня, а под вечер, ближе ко сну порой сдавливало грудь. Мне словно бы становилось тесно в клетке скелета – я отчаянно хрустела фалангами и разминала шею. Тревожность усиливалась вместе с гудящей тишиной моей квартиры, поэтому я часто задерживалась на работе. После развода, в начале психотерапии я пила снотворное, потом, когда Нэлл отменила их, я научилась справляться с помощью гимнастики и медитаций, старыми, докатастрофными книгами, переведёнными в цифровой формат или симфонической музыкой. Я не разбиралась в стилях и не знала композиторов, просто включала радио и окуналась в стройное многоголосье инструментов, многие из которых были навсегда утеряны. Я не торопилась домой и сегодня, потому что тревога уже запустила свои холодные щупальца мне под кожу, заставляя ёжиться от холода и спасаться горячим кофе, парующим крепким «МакКензи».